Kitobni o'qish: «Милитариум. Мир на грани»

© «Снежный Ком» 2014

* * *

Огонь бытия

Алекс Громов, Ольга Шатохина
Плечом к плечу
Повесть

Всё, кроме четырех судеб, взято из нашей реальности

 
…За свет, за мир мы боремся,
Они – за «Царство тьмы».
 
 
Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой.
С германской силой темною,
С тевтонскою ордой!
 
 
Гнилой германской нечисти
Загоним пулю в лоб.
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
 

Апокрифическая версия песни «Священная война».

По некоторым данным, этот текст был написан в 1916 г. учителем словесности из Рыбинска Александром Адольфовичем Боде

Окружающий мир медленно, но неизбежно двигался к своему совершенству, радуя предстоящих потомков как цифрами промышленного роста, так и изобилием товаров и фотогеничностью владык обитателей Российской, Британской и Германской империй. Тех самых властителей – родственников друг другу, наслушавшихся не тех советчиков или просто боявшихся прослыть слабаками, а может, уверенных в том, что на коммунальной мировой кухне не обойтись без небольшого скандала, чьи итоги будут очевидны, пока еще не опадут свежие листья с деревьев…

Еще на складах громоздились только что изготовленные пушки, спешно строились дредноуты, изобретатели обивали пороги военных министерств, предлагая к производству чудо-огнеметы, супермины и баллоны с ядовитейшими газами, а безымянные герои сурового Грядущего уже значились в мобилизационных списках…

Слепок времени № 1. Санкт-петербургская жизнь до августа 1914 года

21 февраля 1914 года на заседании Госсовета был рассмотрен новый законопроект по борьбе с пьянством, согласно которому за подпольную торговлю алкоголем, нарушающую государственную монополию, полагалось шестнадцать месяцев тюрьмы. Кроме того, предусматривались и штрафы в размере от десяти до пятидесяти рублей за «неохранение пьяного», поскольку, как говорилось в тексте, «кто споил пьяного, тот пусть и охраняет».

27 февраля, на второй день работы съезда русской группы Международного союза криминалистов обсуждалась проблема хулиганства. Выступивший приват-доцент Павел Исаакович Люблинский заявил, что слово «хулиган» – американское, название дикого племени в Северной Америке, с которым боролись англичане. Затем на съезде начались обсуждения, как же бороться с этим явлением – действовать убеждением или усилить репрессии? В ходе дискуссий пришли к выводу, что «хулиганы – моральные нигилисты». Заодно и выяснили, что хулиганов больше всего в Москве, и немало – в Санкт-Петербурге.

5 марта состоялась встреча министра иностранных дел России С. Д. Сазонова с послом Германии Ф. Пурталесом, во время которой от него было потребовано объяснений по поводу публикации три дня назад в германской проправительственной газете «Кёлнише цайтунг» статьи «Россия и Германия». В ней говорилось о возможной угрозе российского нападения в 1917 году: «Политическая оценка Россией своей военной мощи будет иной через три или четыре года. Восстановление ее финансов, увеличение кредита со стороны Франции, которая всегда готова предоставить деньги на антинемецкие военные цели, поставили Россию на путь, конца которого она достигнет осенью 1917 года».

В конце марта коммерческий суд столицы объявил несостоятельным должником Федора Григорьевича Круглова, владельца колбасной мастерской, добавлявшего в колбасу краску для придания ей более привлекательного цвета.

9 апреля в Институте путей сообщения прошел товарищеский суд над двумя студентами, написавшими в блокнот товарища несколько непристойных выражений. Сквернословам объявлен выговор.

На следующий день петербургская охранка отправила в Департамент полиции донесение, посвященное «оккультическим бдениям в доме Константина Арсеньева», происходившим в Царском Селе на Московской улице в доме Сутугина. Константину Константиновичу Арсеньеву, академику, редактору журнала «Вестник Европы», отставному статскому советнику, было семьдесят три года. На беседы «мистического характера» у него ежедневно собиралось до тридцати человек, в том числе графиня Софья Сергеевна Игнатова, княгиня Вера Федоровна Гагарина…

16 апреля в газете «Петербургский листок» была опубликована статья «Торговля живым товаром в Петербурге». В ней говорилось, что З. Алексеева и М. Качалова, занимающиеся совращением несовершеннолетних, на улицах подходили к ученицам мастерских, угощали конфетами и призывали бросить ученье и начать веселую жизнь.

28 июня на поле «Невского общества подвижных игр», располагавшемся на Малой Болотной, петербургская британская колония устроила спортивный праздник для моряков английской эскадры, прибывшей в Санкт-Петербург с дружеским визитом. В программе были бег на сто метров, бег парами со связанными ногами, бег в мешках и прочая экзотика – на потеху публике. Российским морякам из Второго Балтийского экипажа, приглашенным в качестве почетных гостей, предложили поучаствовать в перетягивании каната. Отечественные матросы не подкачали и дважды перетянули команду крейсера «Королева Мэри». В качестве призов победители соревнований получили серебряные портсигары и подсвечники, а также деревянные шкатулки в традиционном русском стиле.

Милая Франция. Клермон-Ферран

Ферма «Серебряная Терраса», расположенная неподалеку от столицы департамента Овернь, на склоне древнего вулкана, славилась живописностью и отменными сырами канталь, салер и фурм-д’амбер. И не только ими – путешественники иной раз делали изрядный крюк, чтобы отведать фаршированный рубец, ветчину с бобами и, конечно, печеный картофель алиго, запивая всё это стаканчиком доброго вина. А чего стоит касуле с белой фасолью, гусятиной и душистыми травами из большого котла, что день и ночь мерно побулькивает на очаге!

Кухней и харчевней ведала хозяйка, мадам Лугару с дочерями и невесткой, женой старшего сына. Мужчины семейства трудились на винограднике, на полях, на скотном дворе. Кстати, хозяйственные постройки, равно как и главный дом, были добротные, старинные, помнившие не то что императора Наполеона, но и Людовика XV. Дата постройки – 1765 – была выбита над воротами, и, узрев ее, почти каждый гость вспоминал об экспедиции королевских охотников во главе с лейтенантом де Ботерном против легендарного зверя-людоеда, бесчинствовавшего в этих краях. И потому не отказывал себе в удовольствии спросить:

– А сейчас тут волки на людей нападают?

– Когда как, – уклончиво отвечали хозяева фермы.

– И вам не страшно?

– Да чего нам бояться, с нашей-то фамилией! Любой оборотень за своих примет!¹

Примерно так и отвечал средний сын фермера Арман-Эжен парижскому промышленнику, путешествовавшему по Оверни и Лангедоку с чадами и домочадцами аж на трех автомобилях. Причиной, побудившей их завернуть на «Серебряную Террасу», была не только слава о кулинарном мастерстве мадам Лугару, но и необходимость починить разболтавшиеся за время пути машины.

Парижане проследовали в обеденный зал, который хоть и сохранял атрибуты старинной харчевни – тяжелую мебель, гравюры «под старину» и расписные тарелки на стенах, – но был уже перестроен так, чтобы гости не страдали от тесноты и могли наслаждаться видами окрестностей за панорамными окнами. Арман, исполнявший на ферме обязанности механика, занялся автомобилями.

Вся округа знала – этот молодой человек с детства испытывал интерес к железу и двигателям, а окончив курсы при заводе в Клермон-Ферране, он стал признанным в округе мастером. Иной раз соседи даже судачили – вот уехать бы парню в Париж и выучиться там на настоящего инженера. Но, с другой стороны, покинуть родной край насовсем, жить в большом городе… Нет, качали головами виноделы и пастухи, это здесь, среди потухших вулканов и зеленых долин столичные гости умиляются окситанскому говору, а дома на обладателя такой речи они будут смотреть, как на жалкую деревенщину…

Хотя, быть может, и стоило попробовать, возражали другие соседи. И у них были свои резоны. Ведь Франция переживала невероятный автомобильный взлет. Уже закрылась в Париже последняя линия конного омнибуса, и шестьсот автозаводов от Peugeot и Renault до Berliet и даже Delaunay-Belleville, поставщиков русского императорского двора, наперебой предлагали почтеннейшей публике множество самоходных экипажей. Во всем мире большинство автомобилей были французского производства. Так что у хорошего механика была возможность основательно продвинуться, несмотря на окситанский акцент².

Работу Арман закончил быстро и заверил почтенных гостей, еще наслаждавшихся десертом, что с машинами теперь всё в порядке. Вдали, на дороге, ведущей из города, показалась движущаяся точка. Очень скоро Арман разглядел верхового, а потом и узнал его – это был младший брат Валери, отправившийся утром за мелкими покупками. Но сейчас он спешил так, будто вез не горсть пуговиц, дюжину вилок и пару секаторов, а, как минимум, донесение лейтенанта де Ботерна королю об успешном завершении охоты.

– Арман! – еще издали закричал Валери. – Война!

Подскакав и спешившись, подросток добавил взволнованно:

– Боши объявили нам войну! Мне мсье Люка сказал, а он сам видел телеграмму в мэрии!

Валери действительно был еще очень молод… Даже Наполеона не застал.

Слепок времени № 2. Мир и война 1914 года

Попытки заранее ограничить процесс очередного раздела мира рамками, не превосходящими пределов культурного кровопролития, конечно, были. Так, 12 августа 1898 года министр иностранных дел России граф Михаил Муравьев адресовал, как говорится, граду и миру, дипломатическую ноту следующего содержания: «Охранение всеобщего мира и возможное сокращение тяготеющих над всеми народами чрезмерных вооружений являются целью, к которой должны бы стремиться усилия всех правительств. Всё возрастающее бремя финансовых тягостей расшатывает общественное благосостояние. Сотни миллионов расходуются на приобретение страшных средств истребления, которые, сегодня представляясь последним словом науки, завтра должны потерять всякую цену ввиду новых изобретений. Государь Император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при Высочайшем Дворе, с предложением о созыве конференции в видах обсуждения этой важной задачи».

Увы, та самая Гаагская конференция хоть и состоялась, но не особо помогла. Пользу сумели извлечь только британцы, получившие впоследствии компенсацию в шестьдесят пять тысяч фунтов за обстрел рыболовной флотилии и потопление одного суденышка – Вторая Тихоокеанская эскадра вице-адмирала Рожественского, едва начав путь навстречу грядущей Цусиме, наткнулась на рыболовов. Кто-то принял их за японские миноносцы, неведомо как попавшие в Немецкое море, и скомандовал огонь на поражение. Тогда же, кстати, несколько снарядов с броненосца «Князь Суворов» прилетело совсем не по назначению, чуть не потопив пока еще ничем не примечательный крейсер «Аврора».

«Сильная Германия желает, чтобы ее оставили в покое и дали развиваться в мире, для чего она должна иметь сильную армию, поскольку никто не отважится напасть на того, кто имеет меч в ножнах… Все государства, за исключением Франции, нуждаются в нас и, насколько это возможно, будут воздерживаться от создания коалиций против нас в результате соперничества друг с другом», – говорил старый мудрый Бисмарк, считавший войну, тем паче против России, довольно-таки скверным способом улучшить свою жизнь. Но к 1914 году «железный канцлер», увы, почил в относительном мире, а его нерадивый ученик кайзер Вильгельм II так и не исцелился – ни от обид на категоричный тон, которым Бисмарк наставлял его в искусстве править Германией, ни от острого желания поступать наоборот.

Кайзер желал, чтобы германская столица была признана «самым прекрасным городом в мире». Хотя Берлин начала ХХ века и так являлся одним из центров прогресса. Уже к концу XIX века здесь было десять вокзалов. С 1905 года по всему городу ходили автобусы, образуя единую систему общественного транспорта. В 1913 году автомобильное движение достигло такой интенсивности, что пришлось расставить на улицах регулировщиков. У кайзера имелся собственный автомобиль «Даймлер» с клаксоном, исполнявшим мелодию из оперы Вагнера «Золото Рейна».

Знаменитый дирижабль графа Цеппелина висел над городом и был виден отовсюду – ночью его освещали мощные прожектора. На боках воздушного корабля красовались рекламные баннеры. Siemensstadt, завод и штаб-квартира электрической компании, занимал обширный квартал целиком. В 1913 году здесь трудилось семь тысяч человек, в том числе три тысячи в электромоторном цехе и столько же – в цехе электрокабелей.

Многие германские граждане, как столичные, так и приезжие, находились в состоянии, близком к экстазу, наблюдая за берлинским почти совершенством. Оркестры в кофейнях бесконечно исполняли патриотические мелодии.

Предвоенный мир был прекрасен, богат и полон скрытых противоречий. И вот, наконец, летом 1914 года рванула «пороховая бочка Европы» – произошли печальные события на Балканах. В этом регионе противоречия Тройственного союза и Антанты, двух враждующих европейских блоков, проявлялись особенно остро. Возлагать надежды если не на полное примирение, то хотя бы на самый худой мир не приходилось после того, как несовершеннолетний туберкулезник Принцип, студент и идейный террорист, застрелил наследника престола Австро-Венгерской империи. Который, кстати, был одним из самых упорных противников назревающей войны. Хотя тогда почти все были одновременно ее противниками, по крайней мере, на словах, а на деле люто жаждали кто реванша, кто новых побед, кто новых территорий.

И началось…

Немецкая актриса Тилла Дюрье, искренне радуясь, писала в эти дни: «У нас война! Еда стынет, пиво становится теплым, но нам до этого нет никакого дела. У нас война!» Ассоциация немецких евреев объявила, что каждый немецкий еврей «готов пожертвовать на нужды войны всю свою собственность и даже кровь».

25 июля Германия начала скрытую мобилизацию без официального объявления.

28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну.

29 июля Николай II отправил Вильгельму II телеграмму с предложением «передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию». Ответа не последовало.

1 августа Германия объявила войну России, а 3 августа – Франции. Мир, стоявший на грани, перешагнул ее. Мечты о грядущем возвращении Золотого века снова оказались несбыточными. А в Железном веке человечество ожидало множество пренеприятных сюрпризов…

В императорском пригороде

За много лье от маленького Клермон-Феррана в огромном Санкт-Петербурге жизнь пока еще тоже шла своим чередом. Василий привычно приступил к повседневному труду ни свет ни заря. Как то было заведено на Охте с тех самых пор, как государь Петр Алексеевич основал на невских берегах свою новую столицу. Тогда помимо служивого люда, артельщиков-строителей, корабельных мастеров потянулись сюда и те, кто обеспечивал всю эту ораву пропитанием, – огородники, рыбаки, молочницы. Вот молочницы на Охте и жили. Их мужья и сыновья были пастухами, столярами, позолотчиками, а женщины из поколения в поколение ранним утром спешили к переправе через Неву с кувшинами парного молока. Даже сам Пушкин их собирательный образ увековечил. Охта весь город молоком поила. Одна из городских легенд даже утверждала, что лично Петр Великий повелел доставить на Охту породистых молочных коров, голландских и холмогорских.

Теперь времена уже не те. Подступают городские кварталы, фабричные корпуса. Молочный промысел на Охте приходит в упадок. Но семейство, к которому принадлежал Василий, еще держалось за старинное занятие. Наконец молочницы – сама хозяйка, а также бабушка с подрастающей внучкой – устремились с бидончиками на ближайшие дачи, летом там продать молоко было проще, чем в городе. А Василий, проводив коров в стадо, отправился подремать прямо в хлеву, закопавшись в солому.

Пробудился он от громкого гомона за оградой. Голоса были неразборчивы, только один из них Василий сразу распознал – выклики мужичка, обычно торговавшего лубочными картинками возле Смольного собора. На тех картинках красовался Денис Давыдов, умелым наскоком поражающий французские тылы, Кутузов на совете в Филях, сам Благословенный государь Александр I, въезжающий на белом коне в Париж, и прочие герои и знаменательные события славной Отечественной войны.

На Охту торговец лубками заходил нечасто, обычно ближе к зиме, когда его изделия охотно покупали на подарки, а иногда и вешали на рождественские елочки рядом с пышными бумажными цветами. Продажа таких елочек была еще одним сезонным промыслом охтенок. Сейчас же мужик с лубками бодро кричал, предлагая свой товар, почти над ухом у Василия. И ведь, судя по отзвукам, картинки пользовались спросом в собравшейся толпе.

А толпа-то почему собралась? Вылезать Василий не спешил, но стал напряженно прислушиваться, а потом и приник к щели, желая рассмотреть происходящее. Жители окрестных домов окружали торговца плотным кольцом, а он говорил про германцев, про то, что сам видел, как строятся в походный порядок расквартированные в Питере полки. И про то, что в городе уже повсюду слышно – началась война.

– Так что, почтенные, не миновать большой баталии теперь!

– А чего ж, дяденька, побьем мы германца?

– Побьем, как не побить! Покупаем лубки, яркие, правдивые, о славе оружия русского и чудесах великих!

Василий уже не раз слышал слово «война», поэтому не взволновался. Благо лубочник и окружившее его общество тоже особого беспокойства не проявляли. Пока что.

Слепок времени № 3. Первое шествие, первая кровь…

Одну из самых объективных картин мира дает перелистывание слегка несвежих газет. Новости и пропаганда в них уже отстоялись, виден процесс формирования метаморфоз. Утратив сиюминутную актуальность, передовицы сохраняют былую пафосную тенденцию демонстрации своей абсолютной правоты и ничтожности недругов.

2 августа 1914 года в Зимнем дворце Николай II подписал высочайший манифест, коим объявлялась война Германии. Затем царь произнес речь перед генералами и офицерами гвардии и армии и городскими дамами, имевшими право приезда ко двору: «Со спокойствием и достоинством встретила наша великая матушка Русь известие об объявлении войны. Убежден, что с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни была, до конца…»

Войны по традиции начинаются с оглашения официальных документов с патриотическими лозунгами, а спустя несколько часов вроде как само по себе вспыхивает пламя народного гнева. Через два дня в Санкт-Петербурге уже бушевали антинемецкие погромы. Толпа ворвалась в здание германского посольства на углу Морской улицы и Исаакиевской площади, сбросила «безобразные статуи голых германцев», сорвала флаг, а герб вместе с одной из скульптур был немедленно утоплен в Мойке. Мебель, картины и простыни повыбрасывали из окон во двор, где тут же принялись жечь…

Обнаруженный на чердаке посольства его служащий российского происхождения шестидесятилетний Альфред Маврикеевич Кетнер был убит «в патриотическом порыве». Может, именно он и стал одной из первых жертв Великой войны. Полиция, с трудом водворившая «разбушевавшихся патриотов» из разграбленного здания, задержала сто одного человека. Среди них были рабочие, подмастерья, официанты и люди без профессий.

5 августа в ходе очередной демонстрации было выдвинуто требование объявить «бойкот всему немецкому». Демонстранты разгромили находившуюся на Невском проспекте редакцию газеты «Petersburger Zeitung» и кафе на углу Невского и Садовой улицы, принадлежащее германскому подданному Рейтеру. Из города начали выселять подданных германской и австрийской империй…

Через день в газете «Ведомости Петроградского градоначальства» появился следующий текст:

ОБЪЯВЛЕНИЕ С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО ГРАДОНАЧАЛЬНИКА

«13 июля обязательным постановлением воспрещены в столице всякие демонстрации и манифестации; однако проходившие в городе грандиозные патриотические шествия были допускаемы ввиду совершенно мирного их характера и высокой цели, а между тем в последние дни эти манифестации были омрачены появлением насилия, выразившегося в срывании вывесок, битье стекол и т. д. некоторых предприятий и завершившегося разгромом бывшего германского посольства. Ввиду этого считаю себя вынужденным напомнить населению столицы об указанном обязательном постановлении воспретить всякие шествия по улицам города. Обращаюсь ко всем жителям города с просьбой не допускать проявления каких-либо враждебных действий по отношению к иностранным подданным…»

Уже в середине августа в петербургских газетах появилась новая рубрика – «Германские зверства», которую писали тысячи вернувшихся с курортов через Швецию российских подданных.

15 августа российские войска вступили в Восточную Пруссию. В этот же день согласно секретной телеграмме петербургского градоначальника было приказано «немедленно освободить всех задержанных за бесчинство и озорство в отношении здания Германского посольства».

До Москвы волна погромов докатится чуть позже. Дмитрий Рогозин впоследствии напишет в романе «Барон Желток»: «Он неспешно раскрыл плотно забитый бумагами портфель и достал оттуда дело с пометкой: «Спешное. Секретно». Оно касалось обстоятельств тех самых кровавых немецких погромов 26–29 марта 1915 года, в которых ему поручено тщательно и объективно разобраться, «желательно без нагнетания», как того пожелал государь. Полным ходом шла война с Германией и Австро-Венгрией, русская армия несла страшные потери на западных границах Империи, но Москва после беспорядков выглядела так, будто кайзеровская авиация сбросила на нее тысячу зажигательных бомб. Поиски «немецких шпионов» среди фабрикантов из числа эльзасских немцев вывели на улицы Замоскворечья, в Лефортово, на Лубянку, Мясницкую и даже на Красную площадь десятки тысяч погромщиков и мародеров. Волнения охватили даже ближайшее Подмосковье – деревни Свиблово, Ростокино, Всехсвятское. Согласно отчету сенатской комиссии, в ходе погромов пострадало 475 торговых предприятий, 207 квартир и домов, 113 германских и австрийских подданных и 489 русских подданных (с иностранными или похожими на иностранные фамилиями). Ущерб был нанесен многим российским, французским и английским фирмам и магазинам, иностранным консульствам и даже предприятиям, выполнявшим военные заказы».

Англия. Манчестер. 5 августа 1914 года

В старом центре Манчестера в одном из тихих переулков давно существовала лавка букиниста. Располагалась она на первом этаже старинного дома, причем, по слухам, в самом жилище хранилось такое собрание редких книг, что за любую из них ректор местного университета, не задумываясь, отдал бы лучшую из своих парадных мантий. Но даже эти слухи циркулировали среди узкого круга посвященных. И те немногие, кто пытался выяснить истину в разговоре с владельцем лавки, натыкались на непробиваемую стену чуть заметной иронии и мастерского уклонения от прямых ответов. При этом почтеннейший мистер Хайд, эсквайр, оставался неизменно и неподражаемо учтивым.

Его сын Лоуренс окончил университет, но склонности к семейному делу не проявлял, предпочитая физику и химию. Причем не зря старался – сам великий Резерфорд, нобелевский лауреат, взял его в ассистенты. Хайд-старший был этому не рад и продолжал надеяться, что в скором времени наследник вернется к изучению тонкостей фамильного бизнеса.

Сам мистер Хайд был таким знатоком книг, что ему не пришлось прилагать усилия, дабы попасть в попечительский совет университетской библиотеки, напротив – его приглашали на каждое заседание особой открыткой с золотым обрезом, какие отправлялись только самым значимым персонам. Поговаривали, правда, и о том, что уважаемый библиофил на самом деле имеет выраженные ирландские корни и даже состоит в родстве с тем Хайдом³, который слывет чудаком и собирает сказки и предания по глухим деревням Коннахта и Лейстера. Но сейчас, в начале ХХ века волшебные сказки даже в лучших домах были в большой моде, равно как и сочувствие романтическим ирландским негодяям.

Впрочем, вполне возможно, что это были лишь пустые домыслы. Ведь сам мистер Джозеф Хайд никогда не был замечен даже в неподобающих модных разговорах. Казалось, он постоянно живет среди манускриптов и фолиантов, в крайнем случае – первоизданий Шекспира. А что до родства, то в теплое время года, когда закрывался университет и студенты разъезжались по домам, букинист отправлялся куда-то в Пеннины, где у него вроде бы имелась маленькая фамильная усадьба. Ездил он туда и на День всех святых, и на собственные именины. А супруга мистера Хайда, как он рассказывал, жила там всё время. Для ее хрупкого здоровья большой город оказался вреден.

Кстати, после одной из таких поездок слухи о его книжной коллекции начали затихать. Один отчаянный студент, дождавшись отъезда букиниста, решил тайно пробраться в его дом, чтобы хоть мельком увидеть легендарную библиотеку. Затею свою юноша осуществил легко, вот только книг не увидел совсем. И вообще, дом внутри был так уныл и пуст, что авантюриста охватил ужас, и он в панике бежал прочь. После чего и проболтался в ближайшем пабе о своих приключениях одному из еще не отбывших на каникулы сокурсников.

5 августа Лоуренс Хайд вернулся домой раньше обычного, но выглядел озабоченным.

– Отец, началась война!

– Она уже неделю как началась в Европе, – проворчал Хайд-старший. – Разве нас это так уж касается?

– Наша страна объявила войну Германии.

– Разве мало было войн за последний век? И еще будут…

– Мой учитель уезжает в Лондон. Ему предложена должность в Адмиралтействе.

– Вот и хорошо. Наконец-то ты оставишь свои прихоти и сможешь заняться книгами, как подобает достойному представителю нашего славного рода!

– Нет, отец. Я еду с ним.

Сэр Эрнст Резерфорд, недавно получивший рыцарское звание и право носить меч – не за подвиги на ратном поле, но за неустанное научное изучение невидимого мира, – сразу после начала войны был назначен членом гражданского комитета Управления изобретений и исследований британского Адмиралтейства. Ему предстояло решить проблему определения местонахождения подводных лодок с помощью акустических приборов. Сэр Эрнст не скрывал радости, узнав о согласии ученика сопровождать его.

– С вашими способностями, Лэрри, грешно прозябать в глуши! – изрек ученый. – Война всегда представляет собой бедствие, но она же и способна служить двигателем прогресса.

Слепок времени № 4. Не Европа: Африка и другие части света

В Первой мировой войне участвовали тридцать восемь (из пятидесяти четырех существовавших в то время на планете) государств Европы, Азии, Северной Америки, Африки с населением свыше полутора миллиардов человек. Сотни тысяч людей были призваны на военную службу, в том числе – из далеких колоний. Были нарушены многие коммуникации, в той или иной степени война затронула почти всех людей на земле.

В апреле 1914 года подполковник Пауль Эмиль фон Леттов-Форбек стал командующим германскими войсками в Германской Восточной Африке. К августу 1914 года вооруженные силы этой колонии состояли из 261 германского офицера, унтер-офицеров и солдат и 4680 туземцев. Утром 8 августа два английских крейсера начали обстрел немецкой станции беспроводного телеграфа в Дар-эс-Саламе. Затем началась высадка британского десанта, и Леттов-Форбек начал свою партизанскую войну, о которой позже рассказал в своих воспоминаниях: «Проволочную связь между Неймоши и Таветой прибывший позже директор полевой почты мог характеризовать только как сносную. Изоляторами служили отбитые горлышки от бутылок, прикрепленные на кольях или на ветках от деревьев; проволока была взята из изгородей на плантациях. Однако повреждения были настолько значительными, что широкий обмен сведениями и донесениями долго продолжаться не мог. Наша связь с внешним миром с началом войны была почти что отрезана… обычно для получения новостей мы были вынуждены перехватывать неприятельские разговоры по радио и захватывать неприятельскую почту или другие документы».

«Наша маленькая горсть солдат, в лучшие для себя периоды не превосходившая числом трех тысяч европейцев и примерно одиннадцати тысяч аскари, в течение всей войны приковывала к себе во много раз превосходящего врага… – писал Леттов-Форбек в мемуарах. – Против нас было выставлено около трехсот тысяч человек с тысячей автомобилей и многими десятками тысяч верховых и вьючных животных, и эти войска были снабжены всем, чем располагал мир, объединившийся против Германии, с его неистощимыми ресурсами. Однако, несмотря на подавляющую численность противника, наш маленький отряд, имевший ко дню заключения перемирия едва 1400 бойцов, всё же держался и был готов к бою…» Капитулировал отряд 23 ноября 1918 года – после того, как Леттов-Форбек увидел 14 ноября у захваченного в плен англичанина Гектора Кроуда документы, из которых следовало, что между Германией и Антантой заключено перемирие.

А в 1914 году по обе стороны фронта царила уверенность в том, что война будет быстрой и победоносной. По плану графа фон Шлиффена на завоевание Франции отводилось всего тридцать девять дней. На сороковой день немцам надлежало праздновать окончательный разгром давнего соперника, а французам оставалось разве что справлять тризну по ушедшему навсегда величию.

Но реальность по давней дурной привычке опять внесла свои коррективы – так уж повелось, что количество пренеприятных сюрпризов превышает как число, так и продолжительность приятных. Но зато остается память о героях, которые без тех событий могли прожить долгую жизнь обычных людей…

Всё, и даже – чудо!

Слова «способности» и «прогресс» постоянно мелькали и во время дискуссии, развернувшейся во французском генеральном штабе. Речь шла о создании особой структуры, которая будет призвана обеспечить военную разведку (и контрразведку, само собой) малочисленными, но мобильными и высокоэффективными группами специального назначения.

– Но как вы можете поручиться, что они будут надежными в смысле дисциплины? – недоумевал чопорный старый генерал. – Предоставить такую свободу действий вчерашним гражданским, это слишком опрометчиво, разве нет?

– Нам важно выиграть войну, – возразил начальник Генштаба, – и ради этого можно освободить от обязательной шагистики десяток-другой особо ценных специалистов.

Слово главнокомандующего оказалось решающим. На следующий вечер, когда уже стемнело, возле фермы «Серебряная Терраса» остановился неприметный автомобиль, и водитель сразу же погасил фары. Выскочил, чтобы открыть дверцу для единственного пассажира, однако тот уже выбрался и стучал в ворота негромким, но четким условным стуком.