Kitobni o'qish: «Сайберия. Разрушитель»

Глава 1

Холодные зеленоватые волны тяжело плескались за бортом, больше похожие на густой кисель, чем на жидкость. Местами в них, будто клецки в супе, плавали серые комки льда. Винты нашей посудины, вращаемые шумным паровым двигателем, с ощутимой натугой врезались в толщу воды, оставляя позади белёсый пенный след. Двигались мы раздражающе медленно, и порой мне казалось, что всё-таки затея отправиться в Самусь по реке была не самой удачной.

Впрочем, менять что-то уже было поздно. Да и хозяина баркаса винить было не за что – он и так выжимал из этого ржавого корыта максимум, особенно если учесть, что шли мы с серьёзным перегрузом. А перегруз возник из-за того, что состав нашей маленькой спасательной экспедиции сильно расширился. Из своей вылазки с Путилиным я вернулся домой в самый разгар грандиозной ссоры. Ор стоял такой, что стёкла в окнах дребезжали – Варя кричала на братьев, Демьян – на Раду, Полиньяк – на Варю, братья – на Полиньяка. Сходу сориентироваться в этом многоугольнике было сложно, да я и не пытался – рявкнул в итоге на всех, присовокупив давление Морока.

Это сработало, но ненадолго. Главным предметом спора по-прежнему было то, кому ехать выручать отца Вари, а кому оставаться дома. К моему удивлению, в Самусь собралась уже даже Рада. Ну, ладно Демьян, но она-то куда?

Хотя, на самом деле, дилемма была нешуточная. После того, что произошло ночью, особняк тоже был не очень-то безопасным местом. А вдруг Стая придёт мстить за своих вожаков? Или спектакль с вывозом Беллы не сработает, и к нам заявятся «молотовцы»? Да и вообще, мало ли что может случиться, пока нас не будет?

В итоге, проспорив до самого обеда, мы пришли к общему мнению, что ехать нужно полным составом. Я пытался уговорить остаться хотя бы Полиньяка – чтобы тот приглядел за рабочими и передал послание Путилину, когда тот вернётся. Но Жак отказывался наотрез, и я в конце концов сдался. Будем надеяться, что вся эта вылазка не займёт много времени. Может, нам вообще повезёт и обернёмся сегодня же к ночи.

Хорошо хоть с баркасом никаких заминок не случилось – отплыли мы без промедления, отчалив от небольшой пристани в устье Ушайки. До Самуси по воде даже при нашем перегрузе – часа три ходу, так что должны добраться засветло. Главное теперь – продержаться эти три часа, что оказалось не такой уж простой задачей.

Мало того, что семейное выяснение отношений между Колывановыми продолжилось и в пути, а у Полиньяка от качки вдруг разыгрался приступ морской болезни. Так ещё и подопечные Ильи – три здоровенных полуволка – тоже не очень хорошо переносили транспортировку по воде и, несмотря на все уговоры хозяина, время от времени принимались дружно подвывать, чем вносили свой весомый вклад в общую нервозную обстановку.

Островком спокойствия был только ещё один питомец Ильи – какая-то разновидность совы с серо-белым оперением и огромными полусонными глазищами – который сидел, нахохлившись, на крыше каюты, таращась на всех с презрительной мордой. Как чуть позже пояснил Илья, это неясыть, зовут его Пухляш, и в светлое время суток он обычно не в духе.

В целом, если бы не нервозная обстановка на борту и не промозглая погода, путешествие по реке было даже интересным. Места вокруг были суровые, но по-своему живописные – мы плыли между заросших густым лесом берегов, мимо каменистых вытянутых островков, разделяющих русло на два, а то и три потока, мимо небольших деревенек со старыми дощатыми причалами, у которых покачивались разномастные лодки.

Как объяснил хозяин баркаса – хмурый бородатый мужик с красным распухшим носом, выдающим в нём заядлого пьянчугу – судоходный сезон на Томи обычно заканчивается к середине ноября. К этому времени уже начинаются серьёзные морозы, из-за которых лёд на реке быстро нарастает. Крупные корабли, способные пробивать ледяную корку, ещё курсируют какое-то время, но к середине декабря река уже точно превращается в санный путь – по льду передвигаются на собачьих или конных упряжках.

В Самусь капитан взялся плыть только после некоторых уговоров, сдобренных аж тремя пятирублевыми бумажками.

В пути мы с ним разговорились – я залез к нему в крохотную рубку, где он, орудуя деревянным колесом с кучей рукояток по периметру, рулил судном, попыхивая при этом здоровенной самокруткой из газетной бумаги. Здесь у него было даже по-своему уютно, если притерпеться к дерущему глотку табачному дыму.

– А чего в Самусь-то не хотел плыть, дядь Степан? – спросил я.

– Не плыть, а идти! – буркнул он. – Плавает только эт самое…

– Ну, понял, понял, извини. Так как там вообще? Что за деревня, можешь рассказать?

– Могу, что ж не могу-то… Я туда раньше часто наведывался, особенно по молодости. Зазноба там у меня была, значится. Дочка бортника. Справная девка была, с вот такенными этими самыми…

Он, умилившись воспоминаниям, свободной рукой очертил в воздухе нечто округлое.

– Я ещё шутковал – это тебя, Любаня, не пчёлы ли накусали-то?

– Ну, а сейчас-то там чего?

– Сейчас… Неладное там что-то деется последние пару лет, – нехотя признался он. – Деревня-то большая, зажиточная. И лесопилка там, и коптильни, и пасеки, и чего только нет. Церковь своя даже раньше была. И даже гарнизон небольшой стоял. Казармы до сих пор остались, но их больше под склады используют.

– А что неладного-то?

– Да как сказать… – неопределённо пожал он плечами. – Люди там частенько пропадать начали. Вон, в конце августа – эт самое, аж несколько трупов нашли в лесу, вроде как тварь какая-то из тайги подрала. Потом ещё столичный хлыщ какой-то из Священной Дружины туда ездил, разбирался. Но так ничего и не раскопал.

– А про Осокорь слышал чего?

Он искоса взглянул на меня, затянулся покрепче, так что на кончике самокрутки затрещал алый огонёк.

– Да, был там такой… деятель. Меркулом его кликали. Всё про какое-то защитное древо талдычил. Которое от таёжных тварей обережёт. Поначалу-то его никто особо не слушал, но потом втянулись многие. Какую-то херабору непонятную плели из веточек, в лес ходили, дары тому дереву приносили. Тьфу, срамота!

Он, приоткрыв окошко, сплюнул наружу, удивительно точно и далеко – так что плевок, перелетев через борт над самой головой Полиньяка, ухнулся в воду. Жак у борта устроился не случайно – его, похоже, опять тошнило.

– Секта то есть? – уточнил я. – И что же, верили ему, проповеднику этому? Что он и правда защитит от чудищ?

– Эх, вашблагородие… – хмыкнул дядя Степан. – Когда живёшь вот так, в лесу, на отшибе, будешь готов молиться хоть богу, хоть чёрту, лишь бы тебя лихо стороной обошло. Всякое в наших краях случается…

Затушив окурок цигарки в массивной железной пепельнице, он добавил:

– Верили, конечно. Несколько лет он там хозяйничал, много кого сманил. Оно и правда жила Самусь спокойно какое-то время, даже русалок не видно было года три, хотя они вдоль реки частенько шалят. Но потом как-то наоборот, всё чаще стали твари всякие из тайги лезть. И с кажным разом, эт самое, всё чаще. И вот в итоге самого этого Меркула не то упыри задрали, не то кто пострашнее.

– Иронично…

– Ага. Обхохочешься! – буркнул капитан.

– И теперь после Меркула кто у них староста-то?

– Почём мне знать? И староста-то в деревне прежний. Меркул над осокорцами своими верховодил, но жил даже не в самой Самуси, а где-то на отшибе, в тайге. Говорят, ещё по нескольким окрестным деревням ходил.

– А где именно жил? Может, рядом с этим их древом?

– Да откуда ж мне знать? Но вообще… – он задумчиво поскрёб бороду. – Да, тополь этот где-то неподалёку от деревни, пешком можно добраться. Дальше к северу, за заброшенной мельницей. Только там дебри такие, что не продерешься. Но вроде как и указатели есть. Ну, для своих, которые понимают.

– Что за указатели?

– Я ж тебе говорю – эти осокорцы мастырят… – он, на пару секунд отпустив рулевое колесо, изобразил руками в воздухе какую-то причудливую конструкцию. – Из веток всяких, шишек, рогов разукрашенных. И на дома развешивают, и вокруг деревни, и на тропах в лесу.

– Что-то вроде оберегов?

– Вроде того. Кто ж их разберёт. Я в это не лез никогда. Вообще, как я разумею – не дело это для православного, всякую такую пакость делать. Лучше бы частокол укрепляли да церковь старую восстановили. Церковь там раньше была такая, что богомольцы даже из Томска туда ездили. Чудотворная! Сгорела потом, жалко…

Услышав о церкви, я невольно отвлёкся на воспоминания о сегодняшнем знакомстве с отцом Серафимом. Впечатления ещё были свежи и слишком яркие, чтобы быстро забыться.

Что это вообще было? К выражениям типа «святая земля» я привык относиться исключительно как к фигуре речи. Да и проезжая мимо храмов в центральной части Томска, ни разу не сталкивался с тем, что увидел в той старой невзрачной на вид церкви. Похоже на то, что этот отец Серафим, да и его предшественники, каким-то образом концентрировали эдру вокруг этого здания и преображали её в особый Аспект. Однако при этом делали этого не при помощи Дара, а как-то иначе.

А ещё, как упоминал Путилин, именно монахи владеют секретами обработки синь-камня, да и вообще много чего мастерят для Священной Дружины. Наверняка это всё как-то взаимосвязано…

– Вон там, по правую руку, островок обогнём, за ним сразу ещё один – и уже будет ваша Самусь, – указал капитан. – Версты две осталось. Вон уже, кажись, и дым печной видно. Только что-то больно жирные столбы-то…

Я выбрался из рубки и присоединился к остальным. Под рокот мотора и плеск винтов мы тревожно всматривались вдаль, нетерпеливо прохаживались по палубе. Пока мало что можно было разглядеть – обзор загораживал длинный вытянутый островок между нами и правым берегом реки.

Илья, средний из Колывановых, сидел чуть поодаль от нас, и происходящее за бортом его, кажется, не интересовало. Он, прислонившись спиной к внешней стенке надстройки в задней части баркаса, запрокинул голову и прикрыл глаза, руки его расслабленно покоились на коленях. Тем удивительнее было то, что, посидев так пару минут, он встрепенулся и, подойдя ко мне, сказал:

– Неладное там. Пожары. Несколько изб горят, но людей не видно. И… кажется, трупы на улицах.

Его сова, мягко хлопая крыльями, вдруг спикировала откуда-то сверху и уселась ему прямо на плечо.

– Это тебе Пухляш рассказал? – недоверчиво усмехнулся я.

– Вроде того, – буркнул Колыванов, без всякого намёка на шутку. – Но дело верное.

Вскоре мы и своими глазами увидели, что Илья был прав. Столбы дыма, что были видны с реки еще за пару километров, поднимались не от печных труб, а от догорающих изб – несколько домов на южной стороне деревни сгорели дотла. При этом сама деревня выглядела безлюдной. Никто не торопился тушить пожар, хотя огонь в одном месте был ещё довольно высоким и грозил перекинуться на соседние здания.

Наш баркас, покачиваясь на волнах, медленно подплывал к причалу. Сходни располагались на северном конце посёлка и представляли собой довольно мощные бревенчатые конструкции, далеко отступающие от берега. Дядька Степан мастерски подрулил вплотную к мосткам – так, что баркас лишь легонько ударился в причальное бревно кранцами, висящими по правому борту.

Псы Ильи первыми сиганули за борт, будто только и ждали возможности побыстрее покинуть качающуюся на волнах лодку. Они, будто по команде, рассредоточились, разбегаясь в три стороны и нюхая землю. Хотя почему «как»? По моим наблюдениям, средний Колыванов управлял своей маленькой стаей без всяких команд и жестов. Видимо, это часть его Дара.

Следом за собаками на брёвна пирса спрыгнул сам Илья, потом Нестор и Данила. Дядя Степан, выбравшись из рубки, прикрикнул:

– Ну куда торопитесь-то? Сейчас пришвартуюсь да сходни спущу, как полагается.

– Мы осмотримся пока, – бросил через плечо Нестор.

Троица поспешила к деревне, и я не стал их задерживать. В конце концов, кому поручить разведку как не бывалым охотникам, которые в тайге – как рыба в воде. Сам я задержался, протягивая дядьке Степану еще несколько купюр.

– Это ещё чего? – нахмурился он.

– Вдвое больше дам, если дождёшься нас.

– Хм… И долго вас ждать прикажете? – с сомнением оглядываясь на дымящееся вдалеке пожарище, проворчал он. Оглянулся на Демьяна в поисках поддержки.

– Сам видишь – что-то тут неладно. Мы проверим, своего человека поищем. И к ночи, даст бог, вернёмся. На крайний случай – завтра.

– Вам сходить на берег необязательно, – добавил я. – Да и причаливать тоже. Можете хоть на реке якорь бросить, если так безопаснее. Но когда мы закончим, очень хотелось бы иметь транспорт, чтобы смыться отсюда побыстрее.

Чуть помедлив, капитан согласился и, подождав, пока мы покинем судно, поднял сходни.

– Я далеко отходить не буду, – выкрикнул он. – Вон у того островка причалю, подожду. Если что, подходите к берегу, сигнал подайте. Вас оттуда хорошо видно будет. Бинокля у меня есть, если что.

Он постучал пальцем по старому исцарапанному биноклю, висящему на шее.

И всё же, когда баркас отошёл от берега, стало немного неуютно. Особенно это было заметно по Полиньяку. Тот после речной качки был слегка зеленоватого цвета и кажется, в целом уже и не рад был, что попёрся с нами. Я уж и не знаю, что его на это подвигло – похоже, исключительно упрямство и стремление что-то доказать братьям Вари.

Впрочем, он уже большой мальчик, да и вообще, пусть уж за него сама Варя и беспокоится. Меня больше волновала Рада. Взять её с собой показалось меньшим из зол. После той истории с Грачом Демьян вообще опасался оставлять её дома без защиты. И я его прекрасно понимал. Несмотря на чудовищную силу, скрывающуюся в ней, Рада всё же оставалась хрупкой девчонкой, которую хотелось уберечь.

Впрочем, держалась она пока вполне уверенно, уж точно получше Полиньяка. А ещё – ей очень шло её плотное серое пальто с пышным меховым воротником и высокие кожаные сапожки, тоже с меховой опушкой.

– Эгей! Есть кто живой? – расслышал я вдалеке окрик Нестора.

Активация Боевой Формы будто повернула воображаемые переключатели в положение «максимум». По телу пробежали бодрящие покалывающие разряды, сырой морозный воздух наполнился новыми звуками и запахами, которые я не различал только что. И многие из них мне сходу не понравились.

Сквозь разносящийся на сотни метров запах дыма пробивался отчётливый запах крови и горелого мяса.

– Не отставайте! – бросил я остальным и побежал за Колывановыми.

Самусь действительно оказалась довольно большой деревней – пожалуй, не меньше тридцати добротных бревенчатых домов плюс куча вспомогательных построек. От подступающего вплотную леса их отделял общий забор – частокол из толстых заострённых брёвен, этакой подковой прижимающий посёлок к реке. Имелось даже что-то вроде сторожевых башен – в двух местах над частоколом возвышались укреплённые площадки, на которые можно было подняться по лестницам.

В южной части посёлка – как раз где прошёлся пожар – в частоколе были сделаны здоровенные распашные ворота, за которыми виднелась колея грунтовой дороги, хоть и довольно размытая дождями последних дней. Сами ворота были сломаны, и видок у них был такой, будто их таранили бульдозером.

Впрочем, это было недалеко от истины.

– Вот это зверюга! – удивлённо воскликнул Полиньяк, догоняя остальных. – Это что же, мамонт?!

– Не совсем, – отозвался Нестор, подходя к лохматой туше вплотную. – Носорог.

Чудовище и правда было колоссальных размеров. Весом, пожалуй, тонны на три, а то и на четыре, покрытое густой бурой шерстью, наполовину обгоревшей. Вонь горелой шерсти и мяса стояла такая, что глаза слезились, а в горле начало першить. Псы Ильи кружили вокруг туши на небольшом отдалении, ощетинившись, как рассерженные коты, и время от времени рычали.

Я, прикрывая нижнюю часть лица рукавом, обошёл тушу слева и разглядел уродливую приплюснутую башку, увенчанную на рыле мощным конусовидным рогом длиной метра в полтора. Чуть выше торчал ещё один, поменьше.

На африканского носорога этот лохматый увалень был похож лишь отдалённо. Скорее на какую-то ископаемую версию. А ореол эдры, сохранившийся даже вокруг трупа, указывал на то, что это не просто зверь, а Зверь с большой буквы. Изменённый.

– Поначалу стреляли в него из обычных ружей, – присев на землю и подняв одну из валяющихся гильз, неодобрительно покачал головой Илья. – Может, думали отпугнуть.

– Или слишком понадеялись на забор, – мрачно добавил Нестор.

– Угу. Глупее и придумать сложно…

– Почему? – робко спросил Жак.

– Потому что носороги жутко тупые, жутко настырные и жутко мстительные.

Нестор тем временем подошёл к туше вплотную и коснулся одного из длинных железных штырей, торчащих у чудовища из загривка.

– А вот гарпуны – уже затея получше. Такую дуру только так и можно взять – всадить в него побольше таких пырялок и дождаться, пока кровью истечёт.

– А почему он обгоревший-то? – вмешался уже я.

– Судя по всему, жар-камень рванули. Опять же – либо отпугнуть пытались, либо думали, это его убьёт.

Илья лишь сокрушённо покачал головой и, не поднимаясь с корточек, окинул взглядом улицу.

– Но вместо этого он обезумел и начал сносить всё на своём пути. Что может быть хуже бешеного носорога? Только если он ещё и горит!

– Да, похоже на то, – кивнул Нестор. – И пожар устроил, и людей перепугал. И, похоже, без жертв не обошлось. Вон пятна на земле видите? Тоже кровь. И…

Он принюхался.

– Кажется, человеческая.

– Эй! – окликнул нас Данила.

Младший Колыванов, отделившись от нас, осматривал другую часть деревни. Теперь рядом с ним, семеня и втягивая голову в плечи, бежал полноватый мужик в кожаной куртке нараспашку и мятом сером картузе.

– Уф, ну слава богу! – с опаской оглядываясь на труп чудовища, неожиданно тонким голоском воскликнул он. – Сдохла, наконец, образина!

– Да, судя по всему, не меньше часа назад, – хмыкнул Илья, выпрямляясь. – А вы кто будете?

– Мысков я. Николай Макарыч, – окидывая нашу разношёрстную команду внимательным и несколько испуганным взглядом, представился мужик. – Вроде как староста я…

– Вроде как? – насмешливо переспросил Илья.

Староста ещё больше сжался, стащил с головы картуз и вытер им взмокший, несмотря на холодную погоду, лоб.

– Да староста, староста. А эта нечисть волосатая и правда исдохла? А то он уже раз так упал и валялся. Семён вон к нему подобрался, хотел добить, и…

– Сдох, сдох, – буркнул Нестор, для верности пнув тушу сапогом. – А где все-то? Попрятались, что ли?

– Известное дело – схоронились по хатам, – закивал староста. – Ночью эта тварь появилась, ломиться начала прямо через деревню. Хорошо ворота заперты были, удержали её немного. Мужики-охотники собрались, кто с чем. Уж чего только супротив этого поганища не придумывали…

– Да уж мы видим… – покачал головой Нестор.

– И что же, с ночи по домам сидите, что ли, ждёте, пока чудище сдохнет? – уточнил Илья со смешком.

– А ты позубоскаль ещё! – неожиданно огрызнулся староста. – Мы столько страху натерпелись! Уж сколько я здесь живу – ни разу такую здоровенную тварь не видал. Не думал даже, что такие у нас водятся…

– Так ведь и правда не водятся, – пожал плечами Нестор. – Издалека приперся гость наш. Я таких видел только на северо-востоке, далеко за Ачинским острогом. Там, где открытых пространств больше. Им же простор нужен, в тайгу они особо не лезут…

– А вы-то кто будете? – наконец, придя в себя, спросил староста.

– По делу мы тут, – ответил за всех Нестор. – Отца ищем. Влас Колыванов. А ещё дядька наш, тоже на днях к вам поехал, да запропал. Пётр Глухов. Он к вам вроде как наведывался раньше за шкурами.

– Так это, Пётр Алексеич-то? Конечно, знаю! Только это… Уехал он уже. А батюшку вашего, извиняюсь, не видели.

Повисла пауза, которую я тут же припечатал коротким, но веским словом.

– Врёт.

С момента появления старосты я приглядывался к нему под Аспектом Морока, и то, что я видел, мне категорически не нравилось. Мужик и правда был перепуган, и похоже, это было затяжное состояние. Но ещё – он что-то отчаянно скрывал, и появление гостей в деревне его пугало ещё больше. А ещё – он то и дело поглядывал в сторону сломанных ворот, на дорогу, будто ожидал кого-то.

От моего замечания он дёрнулся, будто получив пинка под зад, и попытался было изобразить возмущение. Но тут ему на плечо легла тяжеленная лапища Данилы, широкая, как лопата.

– Да ты не боись, Николай Макарыч, – прогудел младший. – Ты расскажи толком – что видел, что знаешь. Куда дядька Пётр уехал-то? Дома в Томске он не появлялся…

Староста затравленно огляделся, но поддержки ему ждать было неоткуда. В окнах ближайших домов временами можно было заметить движение, но выходить наружу пока никто не спешил. Да и вообще, деревня по-прежнему выглядела вымершей. Даже собак видно не было.

– Так это… Не домой он уехал. Он…

– Ну? Говори, говори, Николай Макарыч, не томи! – поторопил его Илья. – Мы торопимся.

– Вам бы и правда поторопиться, – проворчал Мысков, постепенно переходя на неразборчивый полушёпот. – Идите своей дорогой, не задерживайтесь тут. Особенно до ночи. В гиблое место Самусь превратилось, истинный вам крест. Многие уже отсюда уехали за последнее время. Мне самому-то деваться некуда, но будь моя воля – бросил бы всё и тоже в город сбежал…

– Да ты не отвлекайся, папаш, – поморщился Илья. – Мы ж тебя не о том спрашиваем. Где Глухов?

– С осокорцами ушёл, – сглотнув, выпалил староста. – Позавчера ещё. Они собирали всех, кто вызовется. Ихняя главная собирала помощь по всей округе, говорила, что зов с каждой луной всё сильнее будет, и чтоб остановить его, надо какой-то там круг выстроить. К полнолунию хотела успеть. А полнолуние – оно… Вот как раз сегодня ночью и было то.

– Главная? – переспросил я. – Кто-то на замену Меркула у них появился?

– А… Ну да. Недавно, с неделю назад. Откуда появилась – бес её разберёт. Вроде не местная. Хотя кто-то из стариков говорит, что вроде как видал её уже когда-то. Она Меркула искала, а когда узнала, что он погиб…

– Так, а с отцом нашим что? – перебил его Нестор. – Вчера он днём должен был к вам приехать. Он как раз Глухова искал.

– Д-да, я понял про кого вы, – испуганно закивал староста. – Похож на вас, только постарше… Он приехал с почтовой машиной. Машина еще застряла там в колее, они с шофёром пешком дошли, чтобы мужиков позвать, вытащить…

– Ближе к делу! – прорычал Нестор.

– Заночевать ему здесь пришлось. И… Зов его утащил, – выдохнул староста.

– Что за зов-то такой? – спросил уже я.

– Из тайги. Он на всех действует. На зверей сильнее, чем на людей. Всех собак, кошек – давно уже из деревни утащил. А людей… По-разному каждый раз. Но тех, у кого Дар есть – утягивает точно. А батюшка ваш – он… В общем, ушёл он.

– Да куда?! – рявкнул Нестор.

– Знамо куда. К чёрному тополю. И вам бы надобно уходить отсюда засветло, если не хотите вслед за ним сгинуть. Зов этот по ночам идёт. И похоже, осокорцы-то унять его уже не могут. Не справилась та баба. Два дня от неё вестей нет. Сгинула уже тоже, поди. Хотя обещала вернуться…

Он снова взглянул на дорогу за разбитыми воротами.

– Значит, так, папаш, – угрюмо сказал Нестор, подходя к старосте вплотную. – Мы никуда не уедем. А ты нам покажешь, где это ваше дерево.

– Да вы что! – староста дёрнулся так, будто на него плеснули кипятком. – Я туда не пойду!

– Просто дорогу покажешь, и всё, – максимально добродушным голосом предложил Данила, не убирая с его плеча своей ручищи.

– Да не знаю я дороги! Сроду с осокорцами дела не имел. И не зря! Вот чуяло моё сердце – до добра эти безбожники не доведут!

Увы, в этот раз он, похоже, говорил правду. Мне пришлось даже вступиться за бедолагу, потому что Колывановы, кажется, всерьёз собирались на него надавить.

– Ладно, ладно, Николай Макарыч, успокойтесь! Никуда мы вас не потащим, тем более на ночь глядя. Но и не уедем отсюда, пока не найдем тех, за кем пришли. Для начала хотим опросить других жителей деревни. Если вы не возражаете.

Вид и тон у меня и моих спутников был такой, что староста и не подумал возражать. Наоборот, затряс головой, торопливо соглашаясь.

– Хорошо-хорошо, как изволите! Правда, не знаю, захотят ли люди с вами говорить. Мы за последние дни столько натерпелись…

– А мы вежливо попросим, – мрачно пообещал Нестор.

– Н-ну хорошо. Правда, про древо вам вряд ли кто скажет из тех, кто в деревне остался. Все, кто что-то знал, с осокорцами и ушли. Но, может, всё-таки кто-то вернётся… С утра ждём.

Он снова оглянулся на ворота, но на этот раз лицо его озарилось тревожным ожиданием.

– Вроде едет кто? Нет?

– Да! – обернувшись, кивнул Илья. Псы его тоже насторожённо вытянулись, нюхая воздух.

– Едут! – завопил староста. – Наши едут!

Неподалёку тут же, словно ожидая сигнала, хлопнула дверь избы, потом ещё одна. На улицу начали высыпать люди – по одному и целыми группами. Буквально минуту спустя у ворот образовалась уже целая толпа деревенских. Поначалу просто глазели – на дорогу, на обугленную тушу носорога, на нас. Но потом занялись делом – несколько мужиков, облепив створку сломанных ворот, начали оттаскивать её в сторону, чтобы не загораживала проезд. Ещё несколько, подхватив вёдра, побежали за водой к реке, чтобы окончательно затушить всё ещё тлеющий пожар.

Наш отряд, сгрудившись чуть в стороне от деревенских, тоже наблюдали за прибытием гостей, пока решив не вмешиваться. Это была странная процессия – десятка два измождённых, грязных, оборванных людей, в основном пеших, за исключением нескольких всадников, едущих позади. На лошадях, похоже, ехали раненые, да и среди пеших их было немало – наскоро перевязанных каким-то тряпьём, а то и просто с исцарапанными, залитыми подсохшей кровью лицами.

Некоторые деревенские – в основном женщины – выбегали за ворота навстречу этому отряду, голосили, бросались обнимать кого-то из вернувшихся. Плач, испуганные и радостные крики доносились примерно в равных пропорциях, подпитывая и без того нервную обстановку.

Взгляд мой выцепил из толпы странного всадника, следовавшего в самом конце процессии. Поначалу из-за того, что сам конь показался странным – слишком здоровым, нескладным, с вытянутой мордой. Приглядевшись, я понял, что это лось. Не то самка, не то самец, сбросивший рога. На нём верхом ехала темноволосая женщина, вместо шапки её голову покрывала лишь широкая лента на лбу.

Как только я увидел её, в душе что-то шевельнулось, и вся остальная процессия для меня перестала существовать – я смотрел поверх человеческих голов только на неё, по мере приближения пытаясь разобрать черты лица. В глубине души уже понимал, кто это, хотя и не решался признаться самому себе.

Пока рядом не раздалось приглушённое рычание Демьяна, процедившего сквозь зубы:

– Дарина?! Что эта ведьма здесь делает?