Kitobni o'qish: «О носах и замка́х», sahifa 10

– Осталось совсем немного. Терпение.

Они пересекли Бремроук, намеренно пройдя поближе к посту усача Домби, тумба которого стояла на перекрестке. Тот окинул их подозрительным взглядом, но явно не узнал. Маскировка работала…

– Нам сюда. – Мо указал на обветшалый пятиэтажный дом, чей хмурый фасад выходил на Харт.

Дом этот когда-то принадлежал господину Хиксу, успешному в одно время игроку на бирже и держателю акций многочисленных компаний и предприятий. Однажды удача отвернулась от него, он разорился и окончил свои дни в долговой тюрьме Браммл. Дом перешел другим владельцам, но с тех пор он и поныне звался домом Хикса или просто «Хикс».

Переодетые констебли остановились у подъезда с табличкой «№ 14». Достав из кармана пальто побитый ржавчиной портсигар, Мо извлек из него папиретку и закурил. В воздух поднялось облачко темно-синего дыма.

– Ты думаешь, сейчас умно курить «Моржа»? – недовольно спросил Берджес. – Полицейский табак может нас выдать…

– Прошу тебя, его курят все кто ни попадя, – отмахнулся толстяк. – Грузчики, боксеры из портов, рабочие в Гари. К тому же это знак.

И тут Берджес догадался. И честно говоря, был не слишком рад собственной догадке.

– Ты подключил Шнырра?

– Конечно, я подключил Шнырра.

– Но ты ведь ему не рассказал…

– Конечно, нет. Не тупи.

Шнырр Шнорринг вскоре появился – выскользнул из темного подъезда крадущейся тенью. Увидев Берджеса и Мо, он уставился на них, широко раскрыв рот, сперва не поверил своим глазам, после – поверил, а затем широко улыбнулся.

Что это была за личность! Не душа – душонка! Представьте самого гадкого человека, с которым вы когда-либо говорили. А затем представьте, что у него есть еще более мерзкий брат. И это был бы Шнырр Шнорринг в своем облезлом пальто, с засаленным шарфом и в котелке, покрытом отвратительными пятнами. Шнырра презирали в Саквояжне: здесь знали, что он шушерит для констеблей, но и без того от него можно было запачкаться, даже просто пройдя мимо по улице.

– О, господа хорошие, – заскулил Шнырр подобострастным голоском, от которого хотелось плеваться. – Непривычно видеть вас… в… э-э-э… ну, в таком виде. Поди, и не узнал бы, если бы не условный знак.

– Берджес и Мо, – представил обоих громила. – Не подавай виду и не строй изумление. А то все испортишь.

– Конечно-конечно!

Судя по виду Шнырра, ему пришлось хорошенько побегать: опухшее лицо блестело от пота, руки тряслись, дышал он тяжело, хрипло и время от времени выкашливал птичий пух.

– Я достал, господа хорошие, достал! Но вы уверены, что вам нужно именно это?

– Мы уверены, Шнырр.

Доносчик скривился, услышав собственное прозвище, которое он всей душой ненавидел, но исправлять мистера Мо не стал и торопливо передал переодетым констеблям два продолговатых коричневых футляра.

– Гарпунные ружья, – воровато оглядываясь по сторонам, сообщил он шепотом. – Достал их у Герриксона из «Морсс и Тюлленс». С ними выходят на облачных китов. Позволю себе поинтересоваться: вы что, собрались на охоту?

– Да уж, – кивнул Мо. – На одного скользкого кита, шныряющего по облакам.

Шнырр облизнулся:

– Уверен, охота обещает быть… э-э-э… занимательной. Могу я рассчитывать на кусочек подбрюшья или хотя бы на плавничок?

– Разумеется, нет, – отрезал Мо. – Ты начал искать?

– Конечно, господа хорошие. Я запустил слух, что разыскиваются наглые коротышки. Но… вы уверены, что это не какая-то шутка?

– Шутка? Мы что, похожи на шутников?

– Совсем нет, господа хорошие. Совсем нет. Но вы сказали: искать гремлинов.

– Именно так мы и сказали, – подтвердил Берджес, косясь на Мо и пытаясь понять, как много он сообщил Шнырру. – Что не ясно? Никогда про гремлинов не слыхал?

– Конечно, слыхал, но я и не думал, что…

– Так! – прервал его Мо. – Это очень важно, Шнырр. Если справишься, получишь прибавку к обычному жалованью. Но если сядешь в лужу, что за тобой иногда водится, мы тебя в этой же луже и утопим, уяснил?

От этих слов Шнырр Шнорринг затрясся.

– Я… э-э-э… конечно… самым наискорейшим образом… хе-хе…

– Все, свободен.

Наделив его парочкой презрительных взглядов напоследок, Берджес и Мо зашли в подъезд. Стоило констеблям скрыться из виду, как почтительное выражение лица доносчика изменилось: теперь весь его вид выражал лишь отвращение и злобу. Зашептав в адрес своих нанимателей проклятия и пожелания подавиться земляными червями, он припустил вдоль по улице. Работы у него было много…

А мистер Мо меж тем вел мистера Берджеса по темной лестнице все выше и выше. Вот они преодолели третий этаж, вот и четвертый, следом – последний, пятый. Здоровяк недоумевал: куда же они идут?

Толкнув дверь в неосвещенном тупичке на пятом этаже, Мо выбрался на крышу. Берджес, ничего не понимая, проследовал за ним.

Птичники и прочие сколоченные из досок сооружения выстраивали здесь небольшой городок. Кривобокие будки громоздились одна на другой, между ними были переброшены мостки. На крышу, словно в обычный проулок, выходило множество дверей – из-за них раздавались возгласы и ругань, ныли дети. Из птичников доносились истошные крики птиц – щипачи сдирали с них перья, чтобы потом продать эти перья набивщикам перин. Несколько лысых птиц бродили тут и там. Парочка сновала прямо под ногами.

Над крышей клубился дым, тонкими струйками вырывающийся из дымоходов. Возле одной из труб со своей печуркой расположилось бесформенное существо, и нельзя было с ходу понять, мужчина это или женщина. Существо готовило что-то зловонное.

Берджес даже вздрогнул, когда оно подняло на него взгляд.

– Что мы забыли на Крыш-городе? – глухо спросил он. – Чует мое сердце: не к добру это.

– Ну кому ты заливаешь? – хмыкнул Мо. – Нет у тебя никакого сердца…

…Время ползло ленивой каракатицей. Поднялся ветер.

За время пути костюмы переодетых констеблей покрылись сажей и провоняли дымом. Берджес и Мо уже довольно долго пробирались через то, что в Саквояжне называли Крыш-городом, – лабиринт из дымоходов, птичников, заброшенных погодных будок, ржавых труб и самодельных лачуг все не заканчивался.

Порой Берджес и Мо взбирались по хлипким лесенкам, порой проходили через чердаки, а порой и вовсе перебирались с дома на дом по узким шатким мосткам. Берджесу казалось, что они уже значительно отдалились от улицы Харт, но понять, где именно они находятся, ему никак не удавалось. Мо сообщил спутнику лишь о том, что их ждет некий человек.

– Напомни мне, кто это такой и откуда ты его знаешь, – пробурчал Берджес.

– С Тумзом я столкнулся, – ответил Мо, – еще когда только начинал службу констеблем. Моим напарником тогда был старый Патни Грэбберс – лучший во всем Доме-с-синей-крышей ловец шмуглеров, которые промышляли контрабандой выпивки между Саквояжней и Гарью. Как-то ночью мы с Грэбберсом выследили одного из них, попытались перехватить его прямо во время доставки. Тумз начал удирать от нас на воздушном шаре, мы пустились в погоню на «Уилмуте» – тогда на нем еще было безопасно летать… В общем, нам удалось нагнать Тумза, но он открыл люк в дне корзины и прямо перед тем, как мы схватили его за шиворот, сбросил весь груз в канал. Разумеется, и без того можно было притащить этого пройдоху в «собачник», но Грэбберс не стал его арестовывать, а вместо этого «посадил на поводок», решив, что процент с каждой последующей доставки, идущий в лично его, Грэбберсовый, карман будет выгоднее. После этого несколько раз мы со стариной Грэбберсом и Тумзом летали в Гарь и обратно, если ты понимаешь, о чем я, а затем Грэбберс подавился пулей в каком-то закоулке. Меня назначили на вокзал. С тех пор Тумза я не видел. Говорят, он до сих пор промышляет шмуглерством.

Берджес вздохнул.

– В деле шмуглер. Просто замечательно. Прямо как несварение.

На краю очередной крыши стояло странное сооружение, которое Берджес сперва принял за одну из здешних будок. Мо уверенно направлялся прямо к этой будке, и вскоре стало ясно, что на деле представляла она собой… причаленный воздушный шар. При одном взгляде на него здоровяка замутило – он позеленел, в ушах начали стучать барабаны.

– Нет, нет и еще раз нет. – Берджес уже догадался, чего от него хочет напарник, и был категорически с этим не согласен.

– А вот и да, – безжалостно ответил Мо.

– Ты же знаешь, как я боюсь летать! – яростно воскликнул Берджес.

– А я еще раз говорю тебе, что это глупость. И что все это из-за мисс Лиззи.

– При чем здесь Лиззи? – невнятно пробормотал здоровяк.

– Да она только при мне раз сто рассуждала о том, как опасно летать и что дирижабли и прочие аэростаты постоянно падают, а все, кто на них летает, превращаются в лепешки.

– Но это же чистая правда!

– Это все вранье и чепуха!

– Зато я все еще жив, – убежденно ответил Берджес.

Мо презрительно поморщился.

– Сейчас мы должны туда залезть, – твердо сказал он. – Фиш летает по воздуху на своих этих крыльях, и у нас должно быть преимущество. Или как минимум нужно уравнять шансы.

– Признайся! Именно поэтому ты не говорил, куда мы идем?

Толстяк хмыкнул: он знал, что, если заранее предупредит напарника о том, что от него потребуется, тот ни за что не поднимется на крышу.

– Не будь тряпкой! – бросил Мо. – Отступать поздно! Дело того стоит, ты не забыл?

– Ничего я не забыл.

– А потом похвастаешься Лиззи, какой ты смелый, и она погладит тебя по головке – прямо как мамочка.

Берджес тяжело вздохнул – он боялся, что Лиззи ни за что не погладит его по головке, а настучит по ней поварешкой. Его младшая сестра была очень строгой и всегда так за него переживала…

Но Мо это нисколько не заботило, и они неумолимо приближались к воздушному шару.

Еще издалека Берджес различил, что в корзине, среди рычагов и поршней, суетится невысокий, сильно сгорбленный человечек. Судя по одежде Тумза, шмуглерство шло не ахти: грязное вязаное пальто, перчатки-митенки, целый ворох полосатых шарфов; на голову горбун натянул старенький кожаный шлем с большими летными очками.

– Ну здравствуй, Тумз, – сказал Мо, когда они подошли.

Повернувшись к Берджесу и Мо, горбун осклабился. Его рот был пуст – ни одного зуба.

– О, мистер Бэнкс!

– Узнал, значит.

– С флика можно снять форму, но полицию из него не вытравить.

– Надеюсь, не все такие глазастые, как ты. Мы сейчас, знаешь ли, действуем ин-ког-ни-то.

– Не знаю, что это такое, – почесал щетинистый подбородок Тумз. – Охотитесь за пирожными?

– Действуем тайно, болван. И сейчас меня зовут Мо. Монтгомери Мо. А это, – он кивнул на спутника, – Кенгуриан Берджес.

– Кенгуриан? – нахмурился горбун. – А что, есть такое имя?

– Очевидно, есть, – прорычал Берджес. – Раз меня так зовут. Ты уверен, Мо, что эта штука надежная?

– Конечно, уверен! – ответил толстяк. – Тумз ведь на ней постоянно летает, верно, Тумз?

– Верно-верно! – поддакнул горбун.

Все это не слишком-то убедило Берджеса. Аэростат выглядел так, словно только что преодолел несколько штормов и бурь. Залатанная и потертая оболочка когда-то, очевидно, была клетчатой, но сейчас – просто различных оттенков серого. Шар с трухлявой корзиной соединяли поскрипывающие стропы, натянутые, будто жилы каторжника, – того и гляди надорвутся. Да и топка пыхтела как-то нездоро́во – скорее кашляла, выплевывая из выхлопных труб дым толчками.

– Пошевеливайтесь, мистер Берджес! – велел Мо, кивнув на проем в невысоком борту. – Мы и так потеряли много времени.

– Не хотелось бы, чтобы подо мной внезапно открылся люк.

– На нем замок висит, почтенный! – сообщил с нестираемой отвратной улыбкой горбун. – Внезапно он не откроется.

– Слышал? Замок. Шевелись!

Скрипя зубами, здоровяк нехотя перебрался с крыши в корзину. Мо шагнул за ним, закрыл дверку в борту и перекинул запорные крюки.

– Все на борту, Тумз! – прогудел он. – Отчаливаем!

– Хей-хо! Отчаливаем!

Горбун хрипло рассмеялся и со всей силы толкнул один из рычагов. В тот же миг где-то за бортом отстегнулись крепления-сцепки, и воздушный шар, покачнувшись, медленно оторвался от крыши.

– У-у-у… – провыл Берджес.

– Как в старые времена, да, Тумз? – усмехнулся Мо.

– Хе-хе, – хохотнул горбун и потянул на себя какую-то рукоятку на цепи, свисающую из-под оболочки. Горелка пыхнула жарче, шар стал набирать высоту.

И в этот момент произошло то, чего так боялся Берджес. Один из стропов не выдержал и с громким треском разорвался. Корзина накренилась. Громила-констебль заорал и вцепился в борт.

– Все в порядке, в порядке! – воскликнул горбун. – Такое бывает…

И верно: спустя пару секунд шар выровнялся. Мо расхохотался.

– Можешь больше не жмуриться! Мы не умерли.

Берджес неуверенно открыл сперва один глаз, потом другой и замер, глядя вниз. Дома, крыши и дымоходы все отдалялись.

Старый горбун-аэронавт за рычагами чему-то безумно смеялся. Ничем хорошим этот полет обернуться просто не мог.

«Нет, Лиззи все это точно не понравится», – подумал Кенгуриан Берджес.

– Ну да, прямо как в сундуке, – заметила Полли Трикк, оглядывая флигель тетушки. – Странно, что он вообще не запер тебя в чулане.

– Чулан у него занят кое-чем другим, – ответила экономка доктора Доу, и племянница не поняла, шутит она или нет.

Во флигеле ютились две комнатушки, и в той, что миссис Трикк выделила для Полли, и правда ощущалось что-то… сундучное. Стен не было видно за десятками разномастных ящичков, под окном стояла гладильная доска с паровым утюжным механизмом, в углу – древняя швейная машинка, а за ширмой расположилась старенькая ванна. Что касается кровати Полли, то она уместилась на шкафу, в котором квартировали банки с кофе и чаем, консервы, специи и постельное белье.

– Ты хранишь острые специи вместе с наволочками? – удивилась Полли. – Если бы я тебя не знала, то решила бы, что ты состоишь в гильдии Вредителей – они тоже любят вызывать у людей чихоту.

– Не говори ерунды, – проворчала тетушка. – Ни доктор, ни мастер Джаспер ничего не имеют против.

На деле из их спален по ночам то и дело раздавалось громкое «Аапчхи!» и «Почему это, спрашивается, одеяло пахнет кардамоном?». Возможно, они и были бы против, будь они в курсе происходящего, само собой.

– К тому же, – продолжила миссис Трикк, – в Габене нет гильдии Вредителей. Это сугубо льотомнская причуда. Здесь люди вредят друг другу просто так.

– А ты? Ты уверена, что не мстишь мне за что-то? – Полли с грустью оглядывала свое пристанище.

Тетушка ничего на это не ответила и взялась за глажку. Зазвенели механизмы, утюги поползли по доске, комнатка тут же наполнилась молочным паром.

– Или, может быть, моей маме…

Даже густые клубы пара не смогли скрыть раздраженный взгляд тетушки, когда она повернула голову к племяннице.

Тетушка отреагировала точно так же, как обычно реагировала и мама Полли, когда речь заходила о сестре. Они много лет не общались, и каждая делала вид, будто никакой сестры у нее нет. При этом, как бы Полли ни выпытывала, ни одна из них так и не призналась, что именно стало причиной их ссоры.

Племянница поспешила успокоить раздраженную тетушку:

– Ладно-ладно. Я шучу. Только скажи: ты хотела, чтобы я остановилась здесь, а не в какой-нибудь гостинице, потому что это как-то связано с тем твоим тайным делом?

– Если ты будешь кричать еще громче, оно быстро перестанет быть тайным. – Миссис Трикк быстро затворила форточку. – Местным только дай повод подслушать. У них своей жизни нет – живут тем, что творится у соседей.

– Прямо как у нас в Кэттли, – усмехнулась Полли.

– Не напоминай.

– Так ты расскажешь мне, наконец, что у тебя стряслось? Письма в последние месяцы были очень странными. А самое последнее меня вообще напугало – ты так настойчиво просила меня поскорее приехать…

– Но ты ведь и так собиралась сбежать из Льотомна?

– Сбежать – слишком громкое слово!

– Громкое? А какое, по-твоему, было бы уместно тихим?

– Ну… А что это за коробки? – спросила Полли, указав на несколько картонных коробок и бумажных пакетов у лесенки, которая вела к ее кровати. Она сменила тему довольно резко, но тетушка не обратила на это внимания.

– О! Чуть не забыла! – воскликнула миссис Трикк. – Это одежда для тебя. Платье, пальто, пара шляпок.

– Ты купила мне одежду? – удивилась Полли.

– Разумеется, я догадывалась, что твой гардероб не подходит для этого города. И вряд ли в твоем крошечном ридикюле, – тетушка уничижительным взглядом окинула саквояж племянницы, – могло поместиться что-то на смену всему этому… светлому.

– Ты купила мне одежду? – повторила Полли.

– Зашла в лавку «Фиффани» в пассаже Грюммлера. Уверена, тебе понравится.

– Но мне нравится и моя одежда! – возразила Полли, на что тетушка лишь закатила глаза.

– Ты бы еще нацепила на голову семафор и в таком виде прогулялась по Тремпл-Толл. Это тебе не Соуэр с его бульварами, театрами и парками, милочка.

– Да я уж заметила, – проворчала Полли. – И ты решила меня превратить в какую-то хмурость и серость?

– Ты сперва открой. Я ведь знаю, как ты любишь синий, и выбирала то, что непременно должно тебе понравиться.

Полли со страхом откинула крышку одной из коробок и достала оттуда сложенное пальто. Ее предчувствия подтвердились: женщина, которая надела бы это, тут же должна была впасть в предтраурное состояние. Ткань грубая и неприятная на ощупь, от фасона буквально разит старушачестью, да и цвет оставляет желать лучшего.

– Это никакой не синий, – нахмурившись, сказала Полли.

Евфалия Трикк промолчала. Само собой, она знала, что это не синий, а темно-серый, но ближе к синему в лавке «Фиффани» ничего не было.

– Это, – продолжила Полли, – цвет грозовых туч…

– Хм.

– Твой вкус сильно изменился за то время, что мы не виделись…

Евфалия Трикк строго поглядела на нее:

– Полагаю, твой тон означает, что тебе нравится мой подарок и ты сильно-пресильно мне благодарна.

– Ну да.

Тетушка удовлетворенно кивнула и отвернулась.

На самом деле тон Полли значил, что могло быть куда хуже. Она глядела на тетушку Евфалию с грустью: этот мрачный город оставил на ней свой отпечаток. Она словно вросла в него, стала его частью и покрылась пылью. Серая одежда, чинный фартук, строгая прическа – это была отнюдь не та тетушка Евфалия, которую помнила Полли. А ведь какой живой, энергичной та когда-то была! С красными волосами, незатухающей улыбкой и зелеными глазами, которые ярко-ярко светились неудержимым задором и жаждой жизни. Евфалия Трикк никогда не была такой угрюмой и ворчливой.

«Наверное, – предположила Полли, – дело не столько в городе, сколько в этом человеке, у которого она работает».

– Он какой-то злой гений? – спросила она.

– Что? – Тетушка вздрогнула и резко обернулась.

– Ну, мне сразу показалось, что с ним что-то не так. И с мальчиком. Но особенно с ним – от него просто разит зловещестью.

– А, ты о докторе. – Евфалия Трикк заметно успокоилась и продолжила глажку.

– Ну да, – недоуменно ответила Полли. – А ты о ком подумала?

Тетушка пожала плечами и отработанными до автоматизма движениями сложила рубашку. После чего принялась гладить черные как смоль штаны: заправив штанину между двумя катками-барабанами, подбавила пара и толкнула какой-то рычаг. Катки медленно завращались и начали потихоньку словно бы поедать штаны.

– Ну, я не знаю, кого ты могла иметь в виду, – сказала меж тем Евфалия Трикк. – Этот город просто кишит злыми гениями. Они могут быть за любой из дверей, может, даже прямо сейчас наблюдают за нами из какого-нибудь окна. Кто знает, где они прячутся. Любители темных углов, крутых лестниц и потайных кабинетов. Слушают, подглядывают, выжидают. И маскируются. Под молочника, под неприметного клерка-счетовода, под твоего друга, под твоего дальнего родственника. Да, мастерство растворяться в толпе у них развито так же хорошо, как мастерство растворять своих врагов в кислоте. А у них есть враги. Заклятые и не очень. Все дело в списках, понимаешь? Бумага все же имеет свои ограничения – ты просто не можешь вписать слишком много имен в первую строчку, и тогда ты определяешь приоритеты – выбираешь, кто из врагов более заклятый. А еще у них всегда есть план. На то ведь они и гении, верно? Это очень сложный, хитроумный план, состоящий из множества частей, в каждой из которых задействовано множество людей и событий. Живя в этом городе, ты ни за что не можешь знать, не являешься ли ты сама частью чьего-то плана. И вот странностей вокруг тебя обнаруживается все больше, а слово «совпадение» становится одним из твоих самых часто используемых слов. И в итоге ты уже не можешь отличить собственные решения от чьей-то чужой недоброй воли. Поднимаешь голову, оглядываешься, а ты в тупике, заперта в глухом колодце, и никуда из него не выбраться.

– Тетушка, о чем ты вообще говоришь? – испуганно спросила Полли.

Евфалия Трикк дернула головой и будто очнулась от сна.

– Это из книжки, которую я сейчас читаю, – сказала она и кивнула на швейную машинку.

Полли подошла и взяла лежавшую на ней черную книгу, на обложке которой выцветшими буквами было выведено: «Как победить злого гения. Справочник и инструкция».

– Что за угрюмость? – удивилась Полли, пролистывая странички. Судя по некоторым фрагментам, на которые упал ее взгляд, вывод напрашивался очевидный: автор был сумасшедшим. Чего только стоили пространные рассуждения на тему, нужно ли закрывать окно. С одной стороны, окно стоило закрыть, чтобы не быть подслушанным и усложнить для врага дальний выстрел или проникновение в комнату, но с другой – закрытие окна могло преспокойно оказаться частью плана злого гения, который хочет, чтобы вы угорели в запертом пространстве. – Зачем ты вообще это читаешь? Это же сплошная паранойность!

– Это выдуманное слово.

– Все слова выдуманные! Так зачем тебе эта книжка?

– Ну, ты не можешь знать, когда встретишь злого гения…

Полли закусила губу. Все это было до невозможности странно, да и тетушка вела себя очень подозрительно. Некоторые мелочи в ее поведении, на которые Полли обратила внимание по прибытии, лишь усугубились. Пристальные испытующие взгляды, брошенные часто исподтишка, провокационные вопросы, которыми Евфалия Трикк засы́пала племянницу после обеда. Тетушка будто допытывалась и пыталась подловить Полли на лжи или противоречиях – разве что не требовала сообщить пароль, чтобы убедиться, что это действительно она, Полли Трикк, дочь ее сестры.

Полли не могла не заметить, как тетушка напряжена: спина будто прошита железными скобами, а шея замкнута в узкую трубу. Сперва Полли списала все это на манерность и следование этикету идеальной экономки, но затем поняла: тетушка чего-то боится – постоянно вслушивается в окружающие звуки, словно бы ждет нападения. Племянница не удивилась бы, узнав, что у нее под передником спрятаны бинокль и револьвер.

Было слишком рано делать какие-то выводы, но рядом с тетушкой Полли не отпускало тягучее, ноющее ощущение, которое зародилось, еще когда изменился тон тетушкиных писем. Если прежде Евфалия Трикк писала о различных курьезах, которые случались с жильцами этого дома, с ее подругами, да и просто знакомыми, то в последнее время в ее письмах поселились беспокойство и недоверие. Она перестала делиться своими мыслями, чувствами и переживаниями, вместо этого стала делиться… подозрениями.

И вот теперь, глядя на нее, Полли боялась даже мысленно оформить эти два опасных слова. «Мания преследования»… Если бы у тревоги и страха были свои запахи, то Полли незамедлительно потребовалась бы прищепка на нос – так сильно тетушка ими пропахла.

Полли решила зайти издалека, но голос дрогнул, и ее слова прозвучали резко – они царапнули по ушам даже ее саму:

– Мне кажется, тетушка, ты чего-то недоговариваешь. – Ох, не это она собиралась сказать.

– Разумеется, – ответила Евфалия Трикк. – Я многое недоговариваю. Не могу же я вот прямо сейчас тебе все рассказать…

– Почему нет?

– Всему свое время.

– Нет уж! – возмущенно воскликнула Полли. – Нельзя вот так сначала напустить туману, заразить любопытством, а потом скрытничать. То, о чем ты не хочешь говорить, как-то связано с этим твоим доктором?

– В определенной мере. Послушай, Полли, – тон тетушки смягчился, но при этом стал вкрадчивым, осторожным, – ты ведь и так собиралась на время оставить Льотомн, верно? Почему бы не провести это время здесь, в Габене? Устрой себе каникулы. Поезди по городу, посмотри все те места, которые ты так хотела увидеть: Старый центр, Пыльное море… Я все тебе непременно расскажу. Но чуть позже. Я очень рада, что ты приехала. Это значит, что мне будет легче сделать то, что я должна.

Последняя фраза прозвучала холодно и при этом так угрожающе, что Полли по-настоящему испугалась. Забывшись, она сильно вонзила зубы в губу и слегка прокусила ее.

«Кажется, в Габене творятся вещи ничуть не лучше, чем в Льотомне, – подумала она. – А я ведь надеялась, что оставила все это там… Надеялась, что худшее позади и… – Полли оборвала себя. – А может, это не у тетушки мания преследования, а у меня самой? К тому же, даже если тетушка и страдает излишней подозрительностью, ко мне, ее любимой племяннице, это никоим образом не относится. В здравом уме никто не поверил бы, что я подосланный агент».

Будто подслушав мысли Полли, тетушка обернулась и пристально поглядела на нее.

– Так говоришь, поезд задержался из-за какой-то поломки? – спросила она. – И поэтому ты пересела в Дарлингтоне на дирижабль? Странно-странно…

Полли неотступно следовала за ползущим в экипажной толчее кебом.

Колесики под ее ногами шуршали по мощенному плиткой тротуару, их спицы превратились в сверкающие пятна, разбрызгивающие по сторонам яркие блики, похожие на солнечных зайчиков. Судя по всему, в этом негостеприимном месте солнечных зайчиков не слишком-то жаловали, поскольку прохожие щурились, хмурились и недовольно косились на нарушительницу спокойствия.

Попадавшиеся на пути люди напоминали Полли отгоревшие спички – разной длины и степени обугленности, отслужившие свое и прекрасно об этом осведомленные. Они волочили груз собственной бессмысленности, двигались скованно, совсем не глядели по сторонам, а когда и поднимали взгляд, то оставляли голову при этом опущенной, из-за чего казались злыми и раздраженными.

– Еще не проснулась?!

– Ну что за нелепая?!

– Смотри, куда прешь!

– Разъездились тут всякие…

Чего только не бросали ей вслед эти грубые люди! Но она старалась не замечать. Сейчас всем ее вниманием владели пассажиры кеба, чьи бледные лица порой появлялись в незашторенном окошке.

Вот показалось мальчишеское лицо, живое и взбудораженное. Вот на мгновение промелькнул бледный высокомерный профиль доктора.

«Что же вы задумали?..»

А ведь каких-то двадцать минут назад ничто еще не предвещало того, что Полли вскоре выбросит в чужой незнакомый город, словно жертву кораблекрушения на берег странных туземцев.

Закончив глажку, тетушка отправилась в лавки делать заказы на неделю, а после – в гости к миссис Баттори, своей лучшей подруге. Полли осталась во флигеле одна, как сказала тетушка, «располагаться».

Саквояж Полли разбора не требовал. Она переоделась в новое, которое, в сравнении с ее прежним костюмом, казалось парадоксально устаревшим на полвека, и заскучала.

У Полли Уиннифред Трикк была некая особенность. Ее настроение, да и сам характер могли поменяться кардинальным образом в зависимости от того, что на ней надето. Избавившись от своего небесно-голубого платья, Полли будто сняла с себя легкость и живой интерес ко всему, что ее окружало. Стоило ей надеть платье, купленное тетушкой Евфалией, как ее заволокло уныние, а на плечи словно навалилась давящая хмурость предгрозового неба. То воодушевление, с каким она сошла с поезда, выветрилось, и осталась лишь едкая неудовлетворенность тетушкиной скрытностью и крепнущими в душе подозрениями.

Пытаясь понять, что же сестра ее матери недоговаривает, Полли покинула флигель и зашла в кухню. Она уже собиралась толкнуть дверь, ведущую в гостиную дома № 7, когда раздавшиеся из-за нее слова заставили ее замереть на месте.

– Но ты же сам говорил, что это смертельно опасно!

Голос принадлежал этому мальчишке, Джасперу.

В общем и целом Джаспер ей понравился. Он был умным и забавным ребенком, а его непосредственность и простота ей очень импонировали. Но о чем таком странном он сейчас говорил?

Полли приставила ухо к двери и услышала холодный методичный голос доктора.

Этот человек, в отличие от мальчика, ей совершенно не нравился. Тетушка в своих письмах описывала доктора как крайне воспитанного и интеллигентного джентльмена. Она писала, что именно благодаря ему глядит в будущее с надеждой, а его искренность и прямолинейность не дают ей окончательно разочароваться в людях.

Ничего подобного в докторе Доу Полли не увидела. Он показался ей человеком грубым, крайне циничным и весьма мрачным. Если бы ее попросили с чем-нибудь сравнить Натаниэля Френсиса Доу, она сравнила бы его с плохим днем, когда просыпаешься уже уставшая, чулки порвались и омлет подгорел, а все выбоины в брусчатке так и просятся под ноги, при этом идет дождь, а ты без зонтика, и, кажется, начинается простуда. Если бы не безоблачное платье, которое было на ней в момент знакомства, она бы искренне обиделась на некоторые его замечания. Да, Полли была готова к тому, что этот человек ненавидит людей, но не ее же!

Еще по письмам Полли Трикк сделала вывод, что доктор немного не в своем уме, и то, что она услышала сейчас, это подтверждало: какой здравомыслящий взрослый будет обсуждать с ребенком подобные вещи?

– Верно, – сказал доктор, – это смертельно опасно.

– Может, тогда лучше взять оружие? – спросил Джаспер.

Полли за дверью даже раскрыла рот от удивления. Она не понимала, что здесь творилось, но это было явно что-то неправильное и очень таинственное.

– Нет, – ответил доктор Доу. – Ты ведь знаешь, как я к нему отношусь, да и к людям, которые его применяют. В любом случае оно не особо нам поможет. Нужно действовать очень осторожно и обдуманно, Джаспер. Никаких тайных вылазок в одиночку. Чтобы не было как в прошлый раз. Ты понял меня?

– Да, я понял, дядюшка.

– Хорошо. Поскольку тогда полицейские не схватили тебя лишь чудом.

Полли вздрогнула. Что?! Полицейские? Схватили?

– Не хотелось бы, чтобы с тобой произошло то, что постигло нашего пациента в кабинете наверху.

– Ну уж нет! – воскликнул мальчик и неизвестно чему рассмеялся.

Тут с улицы раздались гудки: протяжный, два быстрых и снова протяжный – «ту-у-у-ту-ту-ту-у-у».

– Наш кеб приехал, – сказал доктор. – Ты готов, Джаспер?

– Да, я готов.

– Замечательно.

Решение созрело в голове Полли за какое-то мгновение. Она ринулась обратно во флигель, схватила саквояж и стремительно раскрыла его. Достав из сумки свои любимые «Ползуны», разделила их – обе половинки механизма начали со звоном раскладываться: выдвинулись колеса – по два на каждом «Ползуне», – шестеренки соединились, пружины и тугие ременные передачи встали на свои места под изящными платформами для ног.