Kitobni o'qish: «Эволюция любви»

Глава 1. Мальчик и его троодон

2045 год наступил!

Американская цивилизация достигла пика своего развития.

Нью-Йорк смеялся, как школьник, играющий с собакой в Центральном парке, кричал из разъярённого нутра водителя, застрявшего в пробке, звал голосом незабвенного певца, его прославлявшего¹.

Однажды услышав его, Иосиф – ныне Джозеф – захотел жить в этом «лучшем городе Земли».

И своего добился.

Он учился в политехническом.

А мог бы в медицинском, политологическом – даже мифологическом! – или любом другом по собственному выбору: ему были открыты все пути.

Его дед ещё в юности искренне мечтал стать пилотом истребителя.

Отец парил на крыльях собственной фантазии.

Джозеф же мчался выше – стремился сквозь стратосферу, туда, где человек никогда не бывал.

Он хотел полететь к звёздам!

И для этого поступил на факультет аэрокосмической техники.

«Мальчик с большими амбициями»!

Чёрноволосый.

Худоватый.

Он носил очки с очень тонкими стёклами в винтажной оправе.

Не потому, что терпеть не мог контактные линзы, и не потому, что желал отгородиться от мира, но потому, что в них выглядел серьёзнее и солиднее.

К тому же ему нравилось поправлять очки с умным видом.

А ещё у него был ручной троодон²… девочка… из пробирки – выведенная в лучших традициях Голливуда: ДНК малышки было изменено генами какой-то тропической лягушки, чтобы кожа стала насыщенно-красной с зелёными пятнами, то есть Red amp; Green – ReGi.

Только вот имя она получила в честь мамы Джозефа, у которой глаза становились голубовато-серыми, когда она грустила.

Реджи тоже часто плакала по причине излишней чувствительности… к солям в организме – говоря научным языком, выводила, как какой-нибудь крокодил.

Поскольку «ревела» малышка особенно часто пасмурными днями, она заслужила прозвище Меланхолик из Мегаполиса.

Джозеф нашёл её поздно ночью в грязном переулке, когда, возвращаясь домой из Метротеха³, решил сократить путь через Шипсхед-Бей⁴.

Реджи истекала кровью на газоне у мусорного бака, из которого, видимо, выбралась.

Хвост, шея, левая задняя лапа и нижняя челюсть были сломаны.

Малышку – совсем ещё крохотную: всего 60 см – кто-то отходил битой.

Раздробленная берцовая кость готова была прорвать кожу.

Реджи шипела и верещала всё врембя, пока Джозеф нёс её к ветеринару, стиснув зубы от боли – глупышка впилась когтями в плечо.

Лысый доктор с вытянутым лицом и впалыми щеками⁵, наложил шину, поставил скобы, где было возможно, и равнодушно озвучил неутешительный диагноз: «Она вряд ли доживёт до…» – Джозеф, не дослушав, кивнул и понёс свою раненную находку домой, выхаживать!

Через холл ему удалось пройти незамеченным, потому что консьерж читал журнал New York Times, который купил в киоске на углу улицы, как делал это каждый вечер.

Дабы у «секьюрити» не возникло лишних вопросов, он старательно укутал Реджи в куртку.

А от камеры в лифте скрывал-прикрывал увесистый свёрток изгибом локтя.

Малышка ни разу не шелохнулась, но потом ныла до самого утра.

Благо, потревожить соседей не могла, поскольку Джозеф жил на последнем этаже кондоминиума⁶ – поближе к звёздам, о которых грезил.

Ключи от «бесценной семейной мансарды» церемонно «возможно, даже насовсем» позволил ему забрать отец.

Трое суток Джозеф провёл у импровизированного гнезда, сооруженного из мягких одеял, кормя Реджи питательным мясным коктейлем – малышка то и дело отрыгивал всё выпитое или вообще отказывалась глотать.

На четвёртый день она стащила из холодильника бекон, который Джозеф собирался поджарить себе на завтрак.

Ему пришлось обойтись глазуньей.

Но, несмотря на это он радовался – кризис миновал!

Так началась их совместная жизнь.

Относительно безоблачная: тучи над всем Нью-Йорком были нормой.

И, хотя они жили в пентхаусе⁷, у Джозефа сразу возникла проблема с горничной.

Неряшливый, как и его сестра, может чуть менее, он крайне редко наводил порядок сам.

«Крайне редко» значит «почти никогда».

Но зато обеспечивал работой типичную Хуаниту: дородную кривоногую мексиканку, которая, впрочем, откликалась и на другие имена, потому что ни слова не понимала по-американски.

«Занимательный анахронизм в современном обществе», – заметил бы его брат, увидев Хуаниту.

Появление мексиканки в квартире теперь грозило большими неприятностями.