Kitobni o'qish: «Исповедь»

Он просыпается от противного ощущения. С трудом разлепляет глаза. Смотрит на зеленое табло часов на журнальном столике. 1:27 ночи. Осторожно шевелит головой. Противное ощущение – не сон. В ухе на самом деле шуршит вода. Как она туда попала? Он искупался в девять вечера, все было нормально, никакой воды в ушах не было. Привстает, опершись руками на постель. Наклоняет голову вправо, трясет. Вода не вытекает, только шуршит еще громче и противнее. Он стискивает зубы. Вставать не хочется. Но, кажется, другого варианта избавиться от неудобства нет. Он опускает ногу на пол и …

Просыпается по-настоящему. Слава Богу, это был сон, думает он. Легонько шевелит головой из стороны в сторону. Никакого шуршания. Его наполняет чувство облегчения, что не придется вставать, топать в прихожую, искать ватные палочки, боясь разбудить Оксану и Игорька. Он успокаивается, пытается повернуться набок, но не выходит. Руки затекли от неудобного положения и теперь совсем не слушаются. Или слушаются, но он их не ощущает. Снова пытается повернуться, но выходят только бесполезные дерганья телом. Он остается лежать на спине. На спине? Лежать? Он чувствует опору под спиной, ягодицами, под ногами. Холодную и твердую опору. Не похожую на домашнюю постель. Наконец он открывает глаза. В комнате нет привычного зеленого свечения от часов. Может электричество отключили? Такое иногда бывает, что-то сломалось на подстанции или где-то оборвало провода. В этот же момент он отказывается от этой мысли. Слишком холодно и сыро для спальни. Или это последствия кошмара, приснившегося ему. Он вспотел, а ночной ветер пробрался в приоткрытое окно и гуляет по комнате. Отсюда и холод, и сырость. Наверняка, так и есть, успокаивает себя Сергей. Он снова пытается повернуться и опустить руки. На этот раз немного получается. Но его движения подхватывает звон. Нет, не в ушах. Настоящий звон, металлический. Сергей дергает одной рукой, затем другой, и понимает – он прикован. Посажен на цепь, словно пес.

Он хочет выругаться, но из горла вырывается лишь сухой хрип, тут же промчавшийся эхом по темноте.