Kitobni o'qish: «Дочь декабриста»

ДОЧЬ ДЕКАБРИСТА

Ну, вот и доигралась. Сама виновата, и нечего теперь лить слёзы, словно юная монашка, отдавшаяся в порыве страсти пареньку-садовнику!  

Витой, красно-золотистый шнур, выглядывал из кулака и наполнял моё сердце такой тоской по прошлому, что всхлипывая, я продолжала рыдать на весь зал. Даже не ожидала от себя такого. В последний раз плакала совсем сопливой девчонкой, когда разбила в кровь коленку, гоняясь за котёнком по двору.

Могла ли я пару лет назад представить себе ситуацию в которой окажусь? Конечно, нет. Как сказала бы моя старая нянечка, любившая крепкие словечки: «Лизхен, ты глубоко увязла в анусе кракена». И с этим утверждением трудно поспорить, чёрт побери.

Во мне вовсю бушевала борьба между неистовой сорвиголовой, плюющей сквозь зубы на своих недоброжелателей и отличницей-аккуратисткой – ранимой и воспитанной. Первая черта моего характера мне досталась от моей яростной маменьки, а вот вторая … от моего загадочного отца.

Постепенно примерная девочка вытесняла задиру (так неизменно происходило, когда опасность отступала), ведь я всегда была папиной дочкой. Слёз становилось всё меньше, и они уже не так часто падали на деревянный паркет.

* * *

Я родилась семнадцать вёсен назад, наверное, в самой необычной семье Циммерии. Не верите? А зря.

Мать моя, Матильда фон Шлезвиг была капитаном курфюстской Пограничной стражи и одной из лучших фехтовальщиц государства. За глаза её называли Рыжей бестией и опасались тяжёлого характера и быстрой руки. Она происходила из древнего, но обедневшего аристократического рода. Своё положение, авторитет, выслужила не лестью и обманом, а обменяла на пару десятков шрамов и рубцов на бледно-молочной коже. Мама была справедлива, резка в суждениях и прямолинейна в поступках, впрочем, как и все настоящие солдаты. В детстве мне даже казалось, что она сразу родилась в мундире, ботфортах и в перевязи со шпагой.

Отец мой был … э-м-м-м, как бы это сказать получше … пришельцем из другого мира. Нет, мы с мамой никогда в это по-настоящему не верили, но мой папенька, кажется, не сильно переживал из-за этого. Хотя определённые странности за ним замечала даже я.

Нянечка рассказывала мне, что мама обнаружила отца в бессознательном состоянии во время патрулирования Королевского озера. Мол, папа, находился в ветхой лодке прибитой к берегу волной.

Придя в себя, мой родитель рассказал страже, что звать-величать его Алексей Верховской, он росс … русс.., чёрт не выговоришь, в общем, дворянин и гвардейский поручик. В его стране была попытка переворота, в котором он принимал активное участие вместе со своими товарищами и сослуживцами. Восстание с треском провалилось, большую часть заговорщиков схватили, но некоторым удалось сбежать. Всю весну и часть лета он скрывался в имении своего друга – поэта, а затем на его след напали императорские ищейки. На вопрос матери, что он делал в курфюрстском заповеднике, папенька пояснил, что убегал от жандармов, и когда скакун его пал от изнеможения, сумел добраться до реки, прыгнуть в лодку у пристани, и скрыться в тумане над поверхностью воды. Потом ему стало плохо, в глазах потемнело, и он потерял сознание.

Отца даже не смутило, что никакой империи и реки в округе вообще нет, так же как и то, что одет он был явно не по погоде. Ведь стояла поздняя осень, а тот щеголял в ярких панталонах, в облипочку, лёгком жилете и смешных танцевальных туфлях с пуговками. При себе у него была только шпага, больше похожая на рапиру.