Kitobni o'qish: «29»

Вихреобразное кружево из крохотных, не похожих друг на друга песчинок льда виднелось в тусклом свете уличного фонаря. Я, тупо уставившись на то, как ветер гонит их невесть куда, ушел в свои мысли и ожидал утреннюю маршрутку. Было холодно, поэтому я время от времени подсознательно переминался с одной ноги на другую и дышал себе в ладони в бессмысленных попытках согреться, ведь в такую погоду единственным избавлением от пронизывающего каждую клеточку тела хлада могла послужить разве что смерть. Однако я привык к морозной немилости, продолжавшейся по меньшей мере месяц, и уже перестал акцентировать на этом внимание. На остановке стояла орава людей, экипированных не хуже, чем какая-нибудь исследовательская экспедиция в Арктике, – пуховики, дубленки, шубы и прочее, под чем явно скрывалась ещё пара утеплительных одёжек; зимние штаны, издававшие характерный свист при ходьбе; валенки, которые явно были куплены именно в тот момент, когда стало понятно, что холода затянутся надолго. Не хватало только шапок-ушанок, для того чтобы сложилось впечатление, что мы все снимались в низкосортном клюквенном американском боевике про злую Россию.

Издалека послышался звук приближающегося транспорта, и все сразу поняли, что к чему – тотчас из цивилизованных людей, венца эволюции (и многих других высокопарных и не очень формулировок на тему «что же такое человек») мы опустились до наипримитивнейшего уровня организации живой материи, превратились не просто в свору давно не спаривавшихся псов, что повстречали течную суку, и теперь нами двигал неподконтрольный и неподвластный сознанию инстинкт – нет – мы превратились в самых настоящих одноклеточных, подверженных любому из видов таксиса. Мы непроизвольно стали двигаться, расталкивая всех, кто только попадется под руку, в сторону предполагаемых, спроецированных дверей маршрутки. Про себя я думал: «Как можно быть такими дикими, куда подевались мораль, этика, где все те столпы, на которых зиждется нравственная составляющая общества, неужели за абсолютно не жизненно важную возможность ехать сидя, а не стоя, мы готовы всем этим пренебречь, отказаться от гордого и благородного статуса «homo sapiens», – человек разумный, -пожалуй, так оно и есть, именно это я сейчас и наблюдаю и, сверх того, являюсь непосредственным участником происходящей вакханалии, – но что является причиной, – то ли наш непомерный эгоизм, то ли чувство превосходства над всеми прочими людьми, то ли самое обыкновенное нежелание стоять».

И вот, когда маршрутка наконец подъехала, я в результате произошедшей битвы за возможность комфортного путешествия занял своё почетное 4-е место в очереди. Пред нами предстала огромная, изначально белоснежная, но ныне вся запачканная дорожной грязью, стальная карета, которой управлял хмурый сорокалетний кучер. Его волей дверца стала автоматически открываться. Мне казалось, ему доставляет удовольствие осознавать, что от него зависит такое количество людей, что здесь и сейчас он вершитель судеб. По крайней мере, именно так я бы и думал на его месте. Ещё не успели дверцы полностью открыться, как лидеры нашей иллюзорной, сформировавшейся вопреки всему очереди уже ринулись внутрь. Настал мой черед, я достал заранее подготовленные 25 рублей и протянул их нашему временному повелителю. Он удовлетворенно принял их, а я, медленно ступая по салону, оглядывал сидения. Было лишь одно свободное место у окна, в не самом удобном месте, под которым располагались колеса нашей кареты, где пришлось бы ехать, поджав ноги, однако даже это было лучше, чем к кому-то подсаживаться и располагаться медиально к салону или, не дай Бог, ехать стоя, поэтому я сразу же устремился туда. Что-либо наблюдать в окно было невозможно, мое зрение будто настроилось под формат 144р, и, чтобы хоть примерно ориентироваться, где мы сейчас будем проезжать, я был вынужден начать скоблить покрытое инеем стекло. Верхушки ногтей обычно заменяли мне перекусы между делами (прекрасный источник кальция), посему скоблить мне пришлось подушечками. После мучительной манипуляции у меня появилось маленькое оконце, окаймленное льдом, – оно стало моим палантиром, единственным связующим звеном между мной и миром снаружи. Ведь на ближайший час мой мир, моя вселенная – эта маршрутка, и мой Бог – водила.