Kitobni o'qish: «Приди, добро!»

Улица счастья

Я шагал по счастливой улице. Не подумайте, что у нас есть улица с таким названием. Просто я был счастлив, и улица мне казалась именно такой. Вот идет впереди меня бабушка с внуком – тоже счастливые. А вот парень с девушкой, что и говорить: они улыбались друг другу. И снежинки счастливо опускались на тротуары и дорогу, окутывая белыми кудрями обнажённые деревья. Я шёл, а хотелось бежать вприпрыжку, но сдерживал свои порывы, всё же я не какой-то там первоклассник, а дылда в полтора метра. На мне под курткой приличный костюм, белая сорочка и бабочка небесного нежного цвета, какой у нее в глазах.

Ну, вот вы и догадались, надеюсь, почему сегодня я шагаю по счастливой улице. Да-да, она сегодня улыбнулась мне и с таким удивлением расширила большие голубые глаза, похожие на незабудки, что я захлебнулся этим цветом, но, конечно, не подал вида. Она же продолжала:

– Я не знала, что ты такой талантливый и занял первое место в конкурсе карандашных рисунков среди школьников нашего района. Жаль, не побывала на выставке. Подари мне хотя бы один рисунок на память.

– С удовольствием! Только с районной выставки они уехали на городскую, вернутся – все твои.

– За щедрость спасибо, но учти, выберу один, самый лучший.

Я засмущался и, очевидно, покраснел, так как в её небесных глазах плескалось удивление.

– Дай слово, – сказала она.

– Не сойти с этого места! – поклялся я.

– Ты можешь проводить меня домой, мне надоел твой дружок Влад Сёмушкин со своими плоскими шутками и выпученными глазами.

Она подала мне, нет, не традиционный портфель, их теперь никто не носит, у всех ранцы. У Даны тоже. Она подала мне руку, и ладонь обожгла мою, к счастью, ожог оказался излечим теплом её же ладони.

Мы шли по счастливой улице и трещали, как сороки, впрочем, трещала больше Дана, рассказывая мне, что Влад приелся ей, как ржаная корочка хлеба. К тому же от него постоянно пахнет чесноком, хотя вся школа с рвением использует это противогриппозное средство. От этого зануды ни о чём, кроме как о хоккее, не услышишь, если бы не его симпатичные глаза, она бы с ним ни за что не согласилась ходить на каток и не позволила провожать до самого подъезда, хотя этот дуралей живет в соседнем. Дана множество раз останавливалась на глазах Сёмушкина, и мне показалось, что она их так вытоптала словами, что от них уже ничего не осталось, и они больше не способны соперничать с моими. Но в то же время я знал, что коль человека что-то интересует и притягивает к себе, то об этом хочется без конца либо думать, либо кому-то изливать душу. Что и происходило с Даной. Это вызывало в моем сердце тревогу. Тут моя счастливая улица дала крен, и я едва не свалился в кювет разочарования.

Спасла всё та же обжигающая ладонь Даны, которую она то убирала из моей закостеневшей пятерни, то вновь возвращала. Наконец Дана оставила в покое глаза моего соперника и переключилась на изучение моего творчества рисовальщика. Дело в том, что Дана в нашем классе учится всего лишь второй месяц и не полностью изучила каждого из нас. Я рассказал ей, что хожу в художественную школу, но всё же найду время кататься с Даной на катке вместо Сёмушкина, она согласилась, только попросила не есть чеснок, потому что не переваривает запах, но любит чеснок только с цыпленком табака, приготовленным мамой к какому-нибудь празднику. И пустилась расхваливать мамину кулинарию и своё участие во всех праздничных готовках. Вот бы художнику написать картину о праздничной суете на кухне, с румяной выпечкой в руках.

Словом, расставшись у подъезда, я снова оказался в счастливом дворе и погнал на парусах домой по счастливой улице. И тут я стал считать дни, когда же вернутся с выставки мои рисунки, и Дана выберет самый лучший – свой портрет во множестве ракурса: анфас, за столом, слушающая учителя, склонившая слегка голову с косичками и пишущая, читающая, смеющаяся, задумчивая… То есть целая галерея современной школьницы, за что я и оказался победителем. Ждать выходило много-много дней. Это мне показалось невыносимым, но и интригующим ожиданием добра. Во всяком случае, я надеялся, что её ладонь очень часто будет находиться в моей руке все эти дни ожидания. Выдержит ли она его?

Но не выдержал первый я. Случилось это на следующий день, когда снова шёл счастливый снег, обильный и влажный. Он залепил окна домов, балконы, замёл дворы и улицы. Всюду началась невообразимая лепка снеговиков. Это было какое-то чудо. В каждом дворе стояло по несколько фантастических фигур. Иные в скафандрах с других планет, иные обыкновенные земляне, другие толстенькие Деды Морозы и миниатюрные Снегурочки с озорной усмешкой и морковкой. А я слепил своего снеговика. Мне так хотелось, чтобы Дана ненароком заглянула в наш двор и увидела его. Но, увы, она жила в соседнем. Ходить сюда ей попросту не по пути, даже в магазин.

Вы, наверное, догадались, что за снеговик стоял перед моим окном? Конечно же, вылитая Дана. Грустный, но с улыбающимся счастливым сердцем я побрёл домой, убеждённый, что завтра грянет оттепель, и мой снеговик скукожится от солнечных лучей, а облик Даны превратится в нечто комическое. Но я ошибся, с наступлением сумерек слегка подморозило, и тут меня осенило…

Как только родители крепко уснули, я встал с постели, оделся, взял фонарик, кое-какой инструмент и отправился во двор к Дане, где стояли несколько снеговиков. Освещая фонариком детские творения, я принялся за работу…

Утром, не выспавшийся, уставший, я был всё же на ногах, как всегда, хотя торопиться некуда – воскресенье. Я помчался в соседний двор, чтобы увидеть, какой эффект произвела на жителей моя ночная работа. Спрятался на детской площадке и стал наблюдать. Подморозило. И снеговики стояли как миленькие.

– Смотрите, да ведь это же вылитая Дана из соседнего подъезда! – услышал я восторженные возгласы.

– Кто же так сумел её изваять?

– Не иначе какой-то скульптор влюбился в нашу Дану!

– Вы посмотрите, здесь стоит еще одна Дана, только у нее улыбка шесть на девять!

– А вот эта Дана – сама нежность! Какие у нее огромные и тёплые глаза, хотя сделаны из холодного снега!

Какой-то паренек, я его раньше не видел, снял всех снеговиков-Дан на кинокамеру, а второй зафиксировал на свой навороченный мобильный телефон.

Мне неудобно было слушать похвалы в свой адрес, а тем более рассказывать, но всё же приятно ощущать себя счастливым. Я с нетерпением ждал, когда на прогулке появится Дана с подружками и увидит моё творение.

Догадается ли она, кто автор?

Волшебная доска памяти

Витька до чертиков боялся годовой контрольной по физике. За четверть он умудрялся вытягивать на хорошую отметку: основные формулы записывал на ладони, «сдувал» и решал задачи. Попробуй, умести на руке за год! Даже богатырской пятерни не хватит, а у него, как ни крути, – детская.

– Такой родился – с дефектом памяти, – оправдывал двойки Витёк перед братом-студентом.

– Заведи конспект, коль память ущербная, – подсказывал тот. – Очень хорошо помогает.

Брат развернул свои внушительные тетради и показал, как надо конспектировать тему урока.

Витёк послушался, рьяно взялся, но усидчивости хватило всего на два задания. Кстати, то, что он законспектировал, к удивлению, осталось в голове, и не один сквозняк эти знания выдуть не мог.

– Я смотрю, дело у тебя не в памяти, а в обыкновенной лени, – сделал вывод брат. – Если тебе тяжко писать конспекты, заведи доску памяти. Это интереснее.

– Поясни.

– Берешь пластиковую доску размером с тетрадь и пишешь на ней мелом формулу, затем стираешь, по памяти снова пишешь, ошибся, заглянул в учебник. Исправил. Стер – и по новой. Игра, а не занятия. К тому же отлично тренирует зрительную память.

Попробовал – точно, игра! Но и она отнимает массу времени, предметов-то много, когда же выкроишь секунду на компьютерные автогонки или сражения великанов, где от тебя зависит исход битвы? Нет, доска – не его метод. Надо что-нибудь попроще, да проворнее. Стоит подумать. Но думалось плохо, а годовая контрольная неудержимо накатывается, как асфальтовый каток. Ничем не остановишь.

Стоп! Совсем недавно прочитал о симпатических чернилах. Вот где находка! Беру доску памяти, пишу на ней все формулы и правила.

Виктория Александровна к чудачеству с доской привыкла: «Пусть упражняется, коль придумал, вреда не будет», – рассуждала она про себя.

Но строго предупредила:

– Если будешь ею греметь и елозить по столу, заставлю спрятать.

С минуту помолчала и с улыбкой добавила:

– В народе говорят, если боишься забыть какую-то вещь для путешествия – сядь на нее заранее. Может, и тебе, Семёнов, стоит сидеть на твоей доске памяти? Лучше дойдёт.

Класс над Витькой похихикал, да тут же забыл о его заморочке. А Витька внутренне саркастически усмехнулся и стал деятельно готовиться к годовой контрольной. Отыскал в Интернете состав симпатических чернил, изготовил и принялся заносить формулы и правила на доску. Получалось отменно: стоит провести пальцем по записи, как она появляется на несколько секунд и тут же исчезает. Кто в чём может тебя уличить? Если надо, чтоб запись держалась подольше, пару раз проведи пальцем. Он же теплый, 36,6 градуса.

Словом, дело шло ходко. Витя рад без памяти. Даже на шведской стенке с настроением поупражнялся по примеру брата. И снова за писанину. Но вот незадача, доска оказалась маленькой. Взялся писать слишком крупно. Надо мельче. Пришлось стирать и начинать всё сначала.

Немного расстроился, но пустяки, какой триумф его ожидает – пятёрка за годовую! Тут уж не до расстройства, тут радость! Снова размялся на шведской стенке, и пошла писать губерния. Мелкий шрифт так и стелется, так и укладываются формула за формулой, правила за правилом! Почти весь учебник переписал. Тут снова доска закончилась, но самые важные формулы всё-таки остались в книге. Вот досада. Придётся либо подыскивать доску чуть больше, либо писать ещё мельче.

Решил выбрать второй вариант. Долой всю писанину! Приметил размер шрифта, просчитал – и поехало! Вспотел, проголодался до чёртиков. Брат узнал, в чём дело, как-то необычно улыбнулся и по плечу похлопал.

– Иди спать, позевота рот до ушей тянет. Завтра всё начни сначала.

«Правильно, – молча согласился Витя, – зато какой эффект! Пятёрка на весь лист! Виктория Александровна так и ставит отличникам, на весь лист, чтобы далеко было видно! Зелёным фломастером. Правда, и двойки на весь лист – только красным. Эта пара ещё виднее, как фонарь в ночном городе».

Назавтра, придя из школы, Витя не торопясь и основательно пообедал, чтоб червячок голода не отвлекал от важнейшего дела, и уселся за письмо. Прикинул предварительно, как разместит формулы и правила, прочитал их, сосчитал знаки, пробелы. Кажется, на этот раз все поместится – и, глубоко вздохнув, как перед нырком с трамплина, мальчик принялся за дело.

Писал, а сам думал:

«Да, не просто будет разобраться в такой мелкоте. Где, какую формулу искать? Ну да ничего, не так страшен чёрт, как его малюют».

К полуночи уставший, но счастливый Витя захлопнул последнюю страничку учебника и отправился спать. Завтра – контрольная.

Как он и предполагал, на классной доске красовались шесть задач. Не задачи, а задачищи! По три на каждый вариант. Но Витёк не пал духом. Он деловито уселся за стол, вытащил совершенно чистенькую доску памяти и стал ожидать, когда на неё ляжет двойной тетрадный лист от руки физички. Она сама и только сама любила раздавать ученикам эти листы. Не раздавала, а священнодействовала. И впервые за всю школьную жизнь Витёк не трепетал от труднейшей контрольной. Он знал: его труд не пропадёт даром, симпатические чернила выручат.

Витя прочитал первую задачу. Откашлялся, приподнял листки контрольной, постучал корешками о доску памяти, как бы собираясь с мыслями, соображая, где же и в каком месте искать формулу к решению первой задачи, и… батюшки! Он увидел почти все строчки своей писанины, все формулы и ту, что в данном случае требовалась. Витя перепугался: что произошло с симпатическими чернилами, ведь не прикасался к доске и пальцем? Он ошалело глянул на соседа Генку. Тот смотрел на то, как Витька стучал листками о доску памяти, и ровным счётом на его физиономии не отразилось ни малейших эмоций.

«Он не видит то, что вижу я! – обрадовано пронеслась мысль. – Волшебство какое-то, хотя я в эти волшебные штучки нисколько не верю».

Витёк торопливо опустил на место листы и принялся с быстротой молнии чертить формулу, писать решение и ответ. Сосед Генка покосился на Витю и с завистью прошептал:

– Ну ты даёшь!

А Витёк уже читал вторую задачу. Ему даже не потребовалось приподнимать листы, чтобы взглянуть на доску памяти. Тут формул потребовалось целых две, и он видел их через бумагу! Вот тебе и не верь в волшебство. Не захочешь, а поверишь. Он видит всё, что ему надо. Несколько минут – и вторая задача решена. Смешно говорить задача – пустяшная задачонка! Генка же грыз ручку и пыхтел над первой, второго варианта. Витя небрежно написал на Генкином черновике верную формулу, и тот от удивления округлил глаза.

Для решения третьего задания пришлось применить целых три формулы. Они вытекали из поэтапного действия. Витёк видел их перед собой, словно своей рукой на чистом листе только что написал без всяких симпатических чернил.

– Ура! – через пару минут сказал Витёк, поставив жирную точку в контрольной. – Виктория Александровна, я решил все задачи. Могу быть свободным?

Класс удивлённо загудел, словно футбольные фанаты от удара мазилы-футболиста, не попавшего в створ ворот с трёх метров.

– Не гони лошадей, Семёнов, покажи решение.

– Пожалуйста, только приготовьте зелёный фломастер!

– Посмотрим-посмотрим, – не веря своим глазам, сказала физичка, но через несколько секунд у неё в руке появился заветный карандаш цвета зелёного светофора, и Виктория Александровна, приятно улыбнувшись Семёнову, красиво вывела оценку.

Солнечный портрет

На уроке литературы учительница предложила нам сходить в выходной день на прогулку за село и написать о своих весенних впечатлениях. Я сел на мопед и укатил к деду на пасеку. Хотел написать про пчёл, как они трудятся, собирая нектар и пыльцу. Но передумал: кому интересно, кто и как трудится? И вот сижу в пасечном домике и ломаю голову над заданием. В домике тесно. Всюду стоят корпуса ульев, в них рамки с сотами, магазины, медогонка. В ней дед в июле качает мёд.

В домике одно большое окно с решёткой. Она какая-то уродливая. Дед пояснил, что варил сваркой решётку сам, потому получилась не для выставки, зато крепкая. Окно занавешено тюлевой шторой с узорами. Перед окном акация. Кстати, первейший медонос. Она пока не цветёт, но распустилась, и через её листву на шторку через решётку солнце отбрасывает несколько ярких пятен. Одно привлекло внимание. Это был портрет солнечного человека. Длинный прямой нос, тонкие изломанные в ехидной улыбке губы, как у Эдика из нашего класса. С ним лучше не связываться, языкастый. Чуть что, высмеет тебя, как улитку-скорохода.

Глаза у солнечного человека неподвижные. Такие глаза, я вспомнил, видел у кобры и у Петьки, когда он нахватал за один день несколько двоек и недобро смотрел на классную. Она требовала роспись родителей под двойками. Будь у Петьки жало, точно бы пустил его в тот момент в ход. Он сам виноват. На уроках его голова поворачивается вокруг оси каждую минуту. Где тут схватишь соль урока! Дома же его от компьютера не оттащишь, часами гоняет авто, а на домашнее задание минут не хватает. Мне, например, папа разрешает играть на компе полчаса. И баста! Говорит, лучше иди в футбол гоняй, больше пользы.

– Ага, во дворе из мальчишек никого нет. Все к компам приросли, – возражаю я.

– Запишись в школьную секцию, ходи на тренировки.

Я так и сделал, но у меня удар слабый, нога была сломана. Боюсь снова сломать.

Ветер трепал акацию за окном, и очертания портрета менялись. Вот солнечный человек по-доброму заулыбался, как наш тренер, когда я забил гол с пенальти.

– Молодец, Славик, а ты говорил, что не сможешь. Верь в свои силы!

Вера в свои силы – дело хорошее. Мне не раз об этом говорили папа и дед. Только что толку, если я с верой в силы сажусь решать задачки, а они не решаются. Реки пота проливаю, ручек сотню изгрыз. Вот и портрет солнечный мне об этом же толкует.

Ветер колыхнул акацию, и человек закивал головой: «Верь в добро, будь усидчив!»

Точно как наш отличник Толик. Он такая жадина-говядина, никогда не даст списать решение, но с удовольствием объяснит, где в задачке собака зарыта.

Я передразнил портрет Толика. И поверите, тут меня осенило. Так вот где ключ той задачи, которую я на скорую руку пытался решить перед прогулкой на пасеку.

Да-а, вот бы такой портрет в своей комнате заиметь!

В домик вошёл дед и сказал:

– Помоги-ка мне рамки наващивать, нечего в окно ротозейничать.

Дело для меня знакомое. Берёшь лист вощины – основу сот, кладёшь на доску, сверху рамку и роликом вдавливаешь в воск туго натянутые пять капроновых жилок. Таким образом, ты помогаешь пчёлам строить соты – колыбель потомства. В них же крылатые труженицы складывают собранный цветочный нектар, дозаривают его, множество раз перекладывая. И только тогда получается зрелый мёд. Некоторые всезнайки говорят: пчёлы собирают мёд. Я над такими похохатываю.

Я с готовностью взялся за дело, но прежде глянул на солнечное пятно. И поразился: портрет – точная копия моего деда. Моложавый, с улыбчивыми добрыми глазами, безбородый и безусый! Пасечники их не носят. Пчёлы бородатых да усатых не любят, а ещё грязнуль и нерях. У пчёл есть сторожа. Стоит подойти к ульям с разлохмаченной, потной шевелюрой – сторож тут как тут. Запляшет перед лицом, закружит – и в шевелюру, в бороду ракетой вонзится. Жужжит угрожающе, отчего страх тебя так и окатывает с ног до головы, и ты бежишь в панике, машешь руками, от чего второй, а то и третий сторожа бросаются тебя преследовать.

В прошлом году макушка лета была щедра на солнце и дожди. В такую погоду цветы-медоносы обильно выделяют нектар. Каждая сильная пчелиная семья в погожий день приносит в улей до десяти килограммов нектара. В три-четыре дня дозаривает его в мёд. Тут не зевай, пасечник, качай свеженький янтарный дар! Самая любимая пора, итог года! Вот дед и пригласил меня на помощь.

– Приезжай с друзьями, любителями мёда. У меня сладкая работа припасена.

Любителей мёда нашлось пятеро. Мы на великах прикатили под вечер с ночёвкой. Дед в это время мёд отбирал, пчёлы вокруг него – тучей. Мы к нему. Увидел нас, замахал руками. Мол, назад, назад! Сам-то он в белом костюме, в маске, с дымарём. Мы, было, остановились, взад пятки, да поздно! Головы у нас непокрытые, потные от езды по проселочной дороге.

– А-а! – первый закричал я, когда в ту же секунду пчелиный сторож мне в волосы вкатился. Мои приятели тоже взвыли и дали стрекача.

– В дом, в дом! – кричит дед. – Да расческой волосы прочешите.

Дважды повторять не пришлось. Охваченные паникой от грозного пчелиного жала, мы рванули к дому. И ревём, как стадо буйволов. У крыльца стояла бочка с водой. Я сообразил – и первый головой в бочку. Замолчала пчела, я нащупал её, извлек мокрую, отбросил. Но она всё же изловчилась и в палец ужалила. Это не страшно, даже полезно. Больно, правда, но терпимо. Пацаны кто в дом заскочил, кто моему примеру последовал. Стоим мокрые, пчёл выуживаем, страх прошёл, хохочем. Тут дед подоспел.

– Слава, я же тебе не раз говорил, чтобы к ульям с непокрытой головой не подходил. Теперь, думаю, наука дошла до тебя?

– Дошла, деда! Я-то думаю, почему пёс Дружок в конуре сидит. Он же лохматый, пчёл боится.

– Угадал! Молодой был, не слушал меня, когда я его от пасеки гнал. Вот однажды его пчёлы проучили. В нос ужалили. Бедолага взвыл, в конуру бросился, забился в неё, скулит. Я жало вынул, нос спиртом протёр. Полегчало псу. С тех пор подальше от ульев держится.

Дед весело глянул на нас, ужаленных.

– Ничего, до свадьбы заживёт. Шагайте в дом, я вам сладкое задание дам.

В комнате усадил нас за стол перед деревянным корытцем, в котором восковые срезки медовые. Гора целая.

– Надобно воск от мёда очистить. Лучший инструмент – ваши зубы. Черпайте и жуйте.

– Хо-хо! – сказали мы хором. – Вот это пережевать пятерым?

– Да!

– Что тут жевать, на десять минут не хватит!

– Не говори «гоп!», пока не перескочишь! – дед усмехнулся и принялся вскрывать ножом запечатанный мёд в сотах и нам добавлять срезки. Мы налегли, но через двадцать минут что-то расхотелось жевать медовые срезки да водой запивать. Нам казалось, что мёд уже выступает за ушами, а срезок в корытце не очень-то поубавилось.

– На сегодня хватит, – смеясь одними глазами, сказал дед, – не то обмёдитесь. Завтра можно продолжить. Знавал я одного чудака, за один присест на спор литр мёду съел, так у него мёд через пуп стал выступать. Пришлось бедолаге ведро воды выпить, чтобы растворить этот литр в желудке.

Дед у меня шутник. За словом в карман не лезет. Он северянин. Рассказывал, будто загорал во время северного сияния. Только загар от него не бронзовый, а синий… от холода. Он как на пенсию вышел, так приехал к нам, пасеку завёл.

– Неужели по-другому нельзя воск от мёда очистить? – спрашиваем хором.

– Почему же, можно. Клади срезки на решетку, мёд стечет, воск останется. Только я своё детство вспомнил. В пионерском лагере однажды был в таком же возрасте, как вы. Рядом огромная пасека стояла. Мы частенько, бывало, вот так же в пасечной избушке трудились всем отрядом. Вот и я вас решил угостить таким же образом. Те воспоминания меня надоумили пасекой заняться. Но не пришлось до самой пенсии. Вот я и подумал, может, сладкая работа и вас надоумит стать пасечниками. Славику хочу передать своё детище.

– Так ты, деда, сам ещё молодой. Недавно шестьдесят стукнуло, а крепок, как кедр.

– Спасибо, внучек, на добром слове. Пока ты школу окончишь, пасека до ста семей разрастётся. Где ж мне одному управиться. Вот ты и будешь вторым номером, а потом и первым. На Руси всегда дело дедов внуки наследовали.

После той сладкой жвачки я у деда бывал несчётно раз. Нынче тоже наващиваю рамки, а сам на солнечное пятно поглядываю. Оно возьми да скажи:

– Соглашайся, Славик, с дедом. Так с тобой и будем на пасеке жить волшебниками. Я – людей копировать. Ты – мёд людям добывать.

Я подмигнул солнечному человеку и дедовой фразой ответил: жизнь покажет. А пока я сочинение написал о том, что вам рассказал, и получил пять баллов.