Kitobni o'qish: «Сказание Древней Руси»

Сказание древнее, говор старинный, извиняйте, если собьюсь.

Глава 1. Богдан

Уж не во городе ли Муроме, ни во селе ли Карачарова.

То не помнит никто, где случилось сие.

Жили-были мужик да баба, долго жили, праведно, была у них любовь крепкая и одна на весь век. Мужик с утра до ночи в поле работал, трудно было одному хлеб свой выращивать. Каждый день рубаха потом солёным омывалась, лицо пылью степной покрывалось. Баба по хозяйству, за скотиной ухаживала, порядок в доме соблюдала, да обед готовила, и мужу в поле носила. Сами были ещё не старые, и всё бы хорошо, вот только детей у них не было.

Каждый день мужик в храме заутреню стоял, просил всевышнего послать им дитя, бабе счастье материнское, ему наследника и помощника в работе. Время шло, годы летели, и услышал молитву всемогущий, и послал им дар свой. Родила баба сына, да не простого, а богатырского, крупный был мальчик, аж четыре килограмма с гаком новорожденный весил. Велика тогда в семье радость была, много благодарили они создателя, и сельчан не забыли, отпраздновали рождение сына всем миром.

– Бог дал нам сына, – сказал мужик бабе своей.

– Посему нарекаю его Богдан.

И всё-то у них как у всех стало, мужик работает, баба по дому старается, да с ребенком нянчится. Быстро рос мальчик, ещё в детские годы удивлял родителей силой, да ловкостью своей. Всё у него быстро получалось да умело. Учение всякое, давалось ему легко и скоро. А уж в юности, он одной рукой с конем управлялся, в поле отцу помогал, и был ему подспорьем добрым в работе тяжёлой.

Случилось так, что в ту пору, появилось на земле Русиче лихо не чистое. И летало оно везде, пугая народ деревенский, да наводя страх в городах. Былые сказывали, будто криком кричит не человечьим и шум как из звуковой пушки, так что кто слышал в страхе бежали, а оные, замертво падали. Много людей приходило в те времена, и рассказывали о страхе том, говоря, что спасения нет, лишь уши заткнуть с силой такой, что б оглохнуть. С тех пор бабы на голову стали платок толстый повязывать, а мужики шапку овчинную носить. И стало в местах, где жил Богдан с родителями, до поры до времени вновь спокойно. Лишь народ пришлый стращал рассказами разными, да только привыкли люди и перестали бояться.

Но настал тот не добрый день, когда пошёл мужик в поле работать, Богдана с собой взял, и работа у них спорилась. Отец за сохой шёл, сын коня вел, день безоблачный был и к полудню близился. Как вдруг, подул сильный ветер, и какой-то он был ледяной, да резкий такой, что и с ног валил. Деревья качались, задевая друг друга, ураган срывал с них листву и мелкие ветки. Это кружилось и неслось как стрела, больно било в лицо и по телу. Тут сразу стемнело, тучи чёрные с багровым оттенком понеслись словно кони, аж до самого горизонта, на землю мрак опустился. Гул неистовый разнесся, сотрясая, что есть вокруг. Забурлило у мужика в животе, затряслось тело, в голове, словно колокол загудел. И вся внутренность запросилась наружу. Обуял его страх, какого раньше не знал, и руками дрожащими, натянул он скоро шапку на уши, да прижал что есть силы. Богдан поспешил за отцом, сделал всё в точности, только конь без шапки остался. Взбрыкнул он испуганный шумом неслыханным, да и в спину Богдану копытом попал, без чувств он на землю упал.

Шум ужасный вскоре прошёл, небо вновь прояснилось, солнце светит опять. Отец распрямился, снял шапку, и уши освободил, глядь, а Богдан на земле без движений, словно мёртвый лежит.

– Ах ты, Боже ты мой, что с тобой сынок? – поднимает сына, трясет, по щекам постукивает, обнимает да слезами горькими омывает.

И душой, и телом страдает мужик, рвётся сердце наружу от беды такой. Не было для мужика страдания страшней этого, вырвался у него из груди стон, и мольба о помощи.

В этот самый миг и открыл глаза Богдан, только видно, что плохо ему, с лица побледнел, тело вялое. Отец подхватил его да поставить старается, но ноги как ватные, не держат его. Уж тогда запрягает телегу мужик и везёт сына домой. Ведёт телегу мужик, а сам проклинает себя последними словами, да приговаривает.

– Вот я дурак, за себя испугался, а сына не сберёг.

Как увидела мать, что отец сына домой на руках несёт, всполошилась, и давай причитать да плакать. Уложили сына вдвоём на настил, ноги у матери от горя и подкосились. Упала она на колени и льёт слёзы горькие на сына. Богдан встать не может спина сильно болит, а сам говорит с матерью, успокаивает, да слёзы ей утирает. У матери от ласки такой сердце в клочья разрывается, никак успокоится, не может. Нет для неё сейчас ничего кроме сына родного, и готова она собой пожертвовать, лишь бы он был здоров.

Кое-как мужик уговорил её, оставили сына, а сами пошли к знахарке за помощью. Была у них в селе такая, всем помогала, хворь всякую лечила и сглаз снимала. Привели её в скорости да стали в надежде ждать, что поднимет сына на ноги, избавит их от беды нежданной. Долго знахарка Богдана смотрела, руки ноги трогала, с боку на бок поворачивала, кричал он сильно от боли чуть сознание не потерял.

– Ну, что старая скажешь? – с нетерпением спросил отец.

– Пока ничего.

– Положите его на печь, пусть спину погреет и полежит спокойно.

– А там видно будет, что дальше делать.

Не сильно утешила она родителей, да делать нечего поступили как сказала, и стали ухаживать за сыном. День и ночь молила мать всевышнего об исцелении сына, отец в храм каждый день ходил, свечу ставил о здравии. Много дней лежал сын без движения, родители уж отчаялись и потеряли надежду. Но всему своё время, знахарка стала поить Богдана травами и примочки целебные делать. Боль стихала, сын сам стал с боку на бок поворачиваться, вот только ноги продолжали не слушаться. На руках Богдан стал таскать тело своё, двигался по дому быстро да лихо. Умудрялся на лавку забраться, руки с каждым днем крепли, на улицу стал выползать, да отцу помогать, в чём мог.

Сердце родителей радовалось, глядя как сын двигаться начал и слезами горькими омывалось, что на ноги встать не может. По ночам часто оба плакали в подушку, что бы сын не услышал. А Богдан не унывал, каждый день чем-то удивлял родителей, вскоре одной рукой мог себя за стол посадить, и откуда только ловкость да сила в нем такая бралась. Помогая родителям во дворе, скотину в хлев жердиной длинной загонял. Управлялся ей так легко и ловко, словно хворостину в руках держит, топором наловчился дрова колоть, с одного удара пень пополам разбивал. А поленья как в сказке, с лёту ровно в стопку укладывал.

Так и жили, время шло год за годом, родители смирились с бедой радуясь, что сын жив остался, да ещё какой ни наесть, а помощник по хозяйству.

Глава 2. Нашествие

Много ли время прошло али мало, да только шум тот ужасный в их краях больше не повторялся, и местные все успокоились, позабыв о страхе. Но однажды прохладным вечером донёс ветер до их села запах гари будто бы костра великого. И запах был странный, словно горели не только дрова. Всполошились люди, подумав, что лес горит, но, не увидев зарева огненного, вновь успокоились. Через день появились в селе беженцы, которые уцелеть смогли и поведали новость печальную, как пришли к ним воины басурманские. Жгли дома, забирали скотину, убивали мужей тех, что косы да вилы в руки брал для защиты. Детей малых не щадили, а подростков и жён, в рабство с собой уводили. И бесчинству их не было видно конца, и не оставалось после них ничего кроме пепелища. Устрашились селяне такими рассказами, овладела многими паника, и стали село покидать.

Уходило много людей в дальние города, в поисках защиты за стенами их высокими, надеясь на дружину княжескую. А оставшиеся надеялись, что обойдет их беда стороной, не заметят басурмане их поселения малого в поисках богатой добычи.

– Может и нам уйти? – Слёзно баба просила мужа.

– Сын то наш постоять за себя не сможет, убежать у него тоже не получится, – и заплакала.

– Не плачь, поселение наше за гривой лесной, вдали от дорог больших, и тропа то в деревню к нам узкая, еле телега вмещается. Зачем мы им нищие, да и город вон в стороне не близкой от нас стоит.

Эти слова её чуть успокоили, с тем и стали жить дальше как могли, но теперь оглядываясь, да прислушиваясь, особенно по вечерам. Не много, времени прошло, как вновь почувствовали селяне запах гари в воздухе, только в этот раз и пепел до них долетел. А вскоре и люди беглые появились, кто, в чем был, некоторые вовсе нагие. Поведали эти несчастные более страшную весть, захватили басурмане город, тот, что в стороне неблизкой по дороге от них был. Битва была не один день, вся рать защищая свой город погибла, а когда ворвались враги, крушили и жгли всё что было. На холме где город стоял, теперь лишь пепел да руины от храма. И люди, которые проходили то место позже, сказывали, что хоронить там некого, все кто мертв был, тоже сгорели.

Затаился люд деревенский из домов не выходит, скотину на пастбище не гоняют, печи топить перестали, чтобы дым, не указал дорогу к деревне. Да только не помогло это, возвращался один вражий отряд, как видно другой дорогой, и вышел прямо на их поселение. Закрыли небо туча стрел, что басурмане пустили, кто не в доме был, пали сразу сражёнными. Налетели конные воины, принялись грабить и разорять. Отпор им дать некому, людей в селе мало осталось, может потому и не стали дома жечь. Богдан в окно смотрел с досадой, что встать не может и кулаки сжимал, да так сильно, аж пальцы хрустели. А когда увидел, как басурмане девок за волосы в обоз свой тащат, ногами детей малых побивать стали, и над стариками издеваться – не стерпел. Выполз он во двор, да так шустро, отец привстать не успел, что б остановить его. Схватил Богдан жердину свою здоровую и нырнул за ограду на улицу. В аккурат оказался, где глумились враги над старухами. Долго не думая, одним взмахом он добрую половину их в ряд положил, второй раз, остальные легли по другую сторону. Сбежались тут все сазу воины, саблями машут, а подойти не могут уж больно лихо Богдан жердиной машет, самые шустрые отлетали как мячики. Подъехал на лошади главный их, стрелы пускать запретил, смотрит на то, как один инвалид с его отрядом справляется. Уж почти перебил половину всех, пусть не до смерти, да лежат все рядком, не встаёт никто.

– Несите сеть, – скомандовал чучмек проклятый.

Накинули гады не русские на Богдана сеть, повязали, и давай его ногами топтать. Тут отец выбежал, упал на колени перед их командиром, принялся прощение вымаливать за сына своего. Командир руку поднял, отца не тронули.

– Ты прости его, – взмолился отец, – Инвалид он, супротив тебя даже слова боле не скажет.

Рассмеялся тогда командир, и сказал в ответ:

– Так ты отец его будешь?

– Точно так, – прижимаясь к земле, ответил отец.

– Тебя не трону, а сына возьму, подарю хану, будет нас забавлять, когда из походов придём отдыхать.

Кинули Богдана в обоз к остальным пленникам и уехали, разграбив село, хорошо хоть народ не весь перебили, да дома не пожгли.

Глава 3. Плен и исцеление

Путь в стан хана был не близкий и занимал много дней, за это время немало пленённых людей умерло. С болью в сердце смотрел Богдан по краю дороги, где на Русь басурмане ходили. Все обочины вдоль дороги той людскими костями устелены, иногда лежат даже кучами. А где просто рассыпаны, да так часто, что шагу шагнуть нельзя не вступив. Не дорога, а просто побоище и казалось тогда, что ведет она их в царство загробное. Где работа их ждёт не посильная, и наказания будут смертельные.

Всё дальше вела дорога от дома родного, всё больше сожжённых сёл и городов проезжали. В тех местах, где народ вражьей силе отпор давал, кресты стоят, а на них люди распятые, все тела в кровь разбитые. Вокруг шакалы бегают, плоть человеческую обгладывают. Вороны чёрные, над такими местами кружатся. Копилась в душе Богдана обида за землю родную, за народ растерзанный, велико желание было поквитаться с врагами.

Но не все города огню предали, те, что не тронутыми остались, дань высокую заплатили и в неволю людей отдавали, на кого басурмане указывали. Каково было горько матери своё дитя в неволю отдать. А вели Басурмане там себя, как хозяева, и чинили порядки свои, нам негожие. На дружинников в городах тех смотреть слезно было, потому, как меч и копьё у себя имели, а приказа выступить против силы темной, не было. И стояли они в охранении, опустив свои головы, чтобы глаз заплаканных у людей обездоленных, им не видеть.

– Лучше смертью пасть в сече неравной с супостатами, чем позор сей глядеть, – говорили они, стиснув зубы.

Много увидел горя Богдан на земле, что до сего дня не видел, и одолела его грусть кручина, что встать не может. Тогда заснул он крепко, чтобы боль сном утешить и обиду свою усмирить. А когда вновь открыл глаза, по всему видно было, что везут их уже по земле чужой. В поселениях не дома, а шатры да юрты, возле них костры горят, шаманы в бубны стучат, приветствуют воинов с добычей идущих домой.

Вскоре и стан вражий увидели, юрт там числом не счесть, глазом края не видно, где кончаются. Весь пленённый народ разделили, буйных всех в ямы бросили, остальных по клеткам заперли, лишь Богдана привезли к трем шатрам. В середине большой с крыльцом и охраною, весь цветными коврами обложенный. По краям шатры чуть поменьше, но тоже красиво украшены, с улицы входа нет. Перед шатрами поляна большая, просторная, в середине высокий столб вкопан, к нему приковали Богдана и на землю солому бросили. Командир, который привез его, поспешил в шатер, он вошёл туда, наклонившись по пояс аж. Вскоре вышел Тур-Гарин хан, посмотреть на чудо русское, как мужик, не умея стоять на ногах, один против всех сражается.

– Дайте палку ему, – буркнул по-своему, указав на Богдана хан.

Воины спешно бревно ему кинули, в аккурат по руке подошло ему. Ещё раз рыкнул Тур-Гарин, и со всех сторон к Богдану, воины приближаться стали с саблями наголо. Вот тогда и взыграла радость в сердце его: «Уж сейчас я вас одарю благодарностью, за дела ваши разбойные, за насилие над народом русским».

Приладил в руках бревно поудобней, да и выждал, пока ближе подступятся. И подумал тогда Богдан: «Пусть сейчас и убьют меня, зато этим воздам, как положено».

Первым взмахом побил, всех кто перед собой подходил, а вторым остальных скосил. Дружно попадали, будто яблоки с яблони. Удивлённо открыл рот Тур-Гарин хан, уж затем хохотал и руками размахивал, а в награду Богдану он бросил кость, что не смог он докушать от хохота. После всех подошёл шаман, сперва трубку курил, много дыма пускал, затем в бубен бил и кружился вокруг Богдана он. Всё башкой своей тряс, и шептал, что-то там сам себе, не по-нашему. Срезал волос кинжалом с его головы, опустил в костёр и дымом дышал. Завершив обряд, он пошёл спешно к хану, и к ногам его на землю упал.

– Ты сейчас убей его хан или будет сей воин бедой тебе.

– Так как сила в нем не земная, а с неба данная, в твоем стане не будет воина, что сразит его.

– Победить он не сможет лишь тысячу.

Улыбнулся хан и задумался, по душе пришлось ему предсказание, придавив шамана ногой к земле, громко рыкнул Тур-Гарин хан.

– Соберите шаманов и лекарей, пусть поднимут этого мужа на ноги, – указал рукой на Богдана он.

– Сотворю из него воина, будет мне служить, одарю его златом серебром, с ним на Русь пойду, да и далее. Разослали гонцов, где орда их была по всем сторонам и окраинам. И гонцы на своих скакунах, поперёк степь и вдоль всю объехали, ни нашлось, ни угла, ни куска земли, где они не проехали.

Долго хан ждал вестей и целителей, уже злиться он стал. А пока время шло Богдан воинов бил, на забаву Тур-Гарину. Добровольцев не стало уж, хан в забаву свою всех силком посылал, только шли они все с не охотою, так как битыми быть, да и раны лечить, всем потом им приходится.

Наконец после долгого ожидания, появились шаманы первые, за наградой пришли великою, что всем хан обещал, если ноги у воина вылечат. Только был нюанс в объявлении, о котором им не поведали:

От которого толку не будет.

У того голова с плеч убудет.

Сказано было теперь сие, в назидание, что б работу свою исполняли как должно им. Устрашились шаманы, да дороги в зад нет, посылают к больному всех в очередь. Много чудного, ворожбы, колдовства и фокусов, увидел Богдан, только помощи не было. Через несколько дней у столба, где прикован он был, вырос холм из голов, числом в десять. Разозлился тут хан не на шутку совсем, вновь гонцов разослал, ждет в шатре с нетерпением. А гонцы, в этот раз расстарались, объехали страны соседние.

Время снова прошло, и пришёл лишь один, видно было с востока он, голова без волос, но глаза как монгольские. С недоверием хан посмотрел на него, но и выбора больше не было. Молча Тур-Гарин махнул рукой, разрешая лысому приступить. Ворожбу не творил чужестранец, в бубен тоже не бил, и вокруг как шаман не приплясывал, ровно парня на землю сложил, и руками по телу водил. Встал, окончив свой труд, и отправился к хану в шатер. Поклонившись учтиво, перечислил, что надо ему для леченья.

– Воина вымыть, в шатер на твердый настил положить.

– Дайте шерсти и десять дней никому в шатер не входить, – так сказал он с поклоном.

Тур-Гарин рукой лишь махнул, в миг, исполнили всё как говорено.

Лысый лекарь за дело взялся, палки дымные жег, иглы в тело втыкал, после шерстью все тер и руками водил, нажимая на косточки. Через несколько дней у Богдана колени сгибаются, и шаг сделать попробовал сам. К ним в шатер никого не пускают, лекарь тот необычный, секрет свой хранит, и открыть никому не желает. Сам он делал всё, и еду носил, и за Богданом ухаживал.

Вышел срок назначенный, хан со свитой к шатру идёт и палач за ним, с саблей острою.

– Где мой воин обещанный, – грозно рыкнул хан.

Вышел лекарь один, поклонился Тур-Гарину, затем полу отдернул шатра, и явил ему воина на своих ногах. Телом, Богдан был крепок как хан, а уж ростом своим превзошёл его, любо зрелище это Ту Гарину. Но велел он опять приковать его, к столбу крепкому, сотворить навес над ним да кормить, как положено. Обязал он своих лучших мечников, день и ночь учить Богдана искусству ратному. Вскоре всё было исполнено, точно так, как хан приказал. И собрались лучшие воины, и учили его ремеслу военному.

– А ты будешь со мной, я доволен тобой, одарю тебя златом и серебром, – приказал хан лекарю.

– Благодарствую вам, да только дом мой не здесь, рассчитаться бы нам по-доброму, – с поклоном лысый ответил.

Рассердился хан на такой ответ, раньше он не знал такой дерзости. Приказал воинам взять его и в яму спустить. Только они подошли к нему, да приладились, как тот лекарь невидимо глазу махнул руками. Да так быстро словно и не было ничего, но упали воины замертво. Дрогнул хан, подумав, что чары волшебные, отпустил его и награду дал.

Ой, ли год прошёл, или два уже, то не помнится, только стал Богдан, и сильней, и мечом владел словно пёрышком. Хан хвалился им, в станах многих бывал, да только не было воина, что осилить бы смог он Богдана один на один. Да и десять бойцов не могли одолеть, а потом и отряд бился с ним, с неохотою. А шаман знай, своё на ухо шепчет Тур-Гарину:

– Ты убей его, погуби скорей, или горе нам будет великое.