Kitobni o'qish: «Судьба Иннокентия»
I
Очень много людей считают себя хорошими, воплощением самого идеала. Где-то в глубине души они понимают, что это не так. И я это понимаю. Как бы я ни старался быть хорошим, где-то внутри себя я всегда готов послать куда подальше того, кто ко мне обратился за помощью. В свои 32 года я в своей благодетели, казалось бы, преуспел. Но что-то мне не давало покоя.
Я часто ухожу в себя, концентрируясь на своих фантазиях. Вот поляна, а вокруг неё густой еловый лес. На небе ни облачка, ярко светит солнце, ты ощущаешь себя свободным, как будто в полете. Ты слышишь пение птиц, осматриваешь всю эту зелень, и ты счастлив. Вдруг ты открываешь глаза, и вся эта зеленая поляна с еловым лесом пропадает. После этого ты ощущаешь полнейшее недовольство, потому что ты вернулся в свою квартиру, в которой уже не так уютно, как на той поляне. Понятное дело, что я такое испытываю часто, и ничего с этим не могу поделать. Я холост, у меня не осталось родных, кроме матери, и я вижу смысл жизни в своих фантазиях.
Моя квартира… Она довольно стара, я живу тут очень долго, уже 8 лет. Я ни разу не менял обои, мебель тоже. Диван обернут в сиреневый чехол, как и кресла, натяжные потолки имели малиновый цвет. По всей квартире скрипит паркетный пол. Он меня ничуть не раздражает, у него даже есть польза – скрипящий пол выдает того, кто ходит. С каждой комнатой моей трёшки есть множество воспоминаний. Даже с ванной и туалетом они есть.
Сейчас на дворе ночь, и мне пора спать. Сегодня я сплю на кухне, на своей большой раскладушке. Летом даже дома жарко, поэтому я укрываюсь простынёй. Эта простыня у меня одна на всё – и на диван, и на кровать, даже на раскладушку. Но я ей укрываюсь, а не стелю на место для сна. Не вижу смысла будучи одному расправлять кровать или диван, особенно летом. И вот, я закрываю глаза…
Я снова на поляне, вокруг которой еловый лес. Я иду по этой зеленой траве среди бабочек, которые кружат вокруг меня, и вижу вдали куб. Стоило мне приблизиться к нему – я понял, что это моя кухня, и я там стою со своей бывшей женой. Её звали Лия, она младше меня на 3 года. Со скандалом нам пришлось развестись, а ведь я хотел создать с ней семью.
Мы с ней стояли и обнимались возле стола, который стоял посередине кухни, на нём была ваза, в которой стояло 5 ромашек. Я, идущий по поляне, искренне улыбнулся во весь рот и всплакнул от воспоминаний о тех моментах, которые с ней у меня были. Я подошел ближе и я начал слушать нас.
– Кеша, я люблю тебя! – сказала она с некоторой радостью, крепко обнимая меня, водя руками по моей спине.
– Я тоже тебя очень люблю. – ответил ей я успокаивающим тоном, так же обнимая её и рассматривая кухню, не оборачиваясь назад. – Сегодня я помог старичку донести пакеты с едой до дома, он поблагодарил меня. – начал я ей рассказывать.
Я помню того старичка в белой шляпке и старенькой потёртой джинсовке. Он ходил с тросточкой в одной руке, и с пакетом в другой. Второй пакет старик тогда нёс, повесив на трость. Он был слегка ворчлив, что меня немного бесило, но благодарность я получил. Это было не за спасибо, а из желания помочь. Честно…
– Молодец, Кеш. Ты у меня хороший… – сказала она, посмотрев мне в глаза, а после уткнулась мне в грудь.
Мне не нравилось, что тот дед ворчал, и мне хотелось ему высказать пару ласковых… Но это было бы ужасно. Вскоре я подавил на него злобу и я донес пакеты до его дома. Я получил словесную благодарность и признательность.
Тут кухня исчезла, и трава вокруг меня в радиусе двух метров вся высохла. Мне стало не по себе, ведь из этого круга я не мог выйти. Накатила паника. Я сел на землю, смотря вниз, но тут меня что-то толкает сзади по спине. Я обернулся и увидел того самого дедка, которому я тогда помог. Я удивился не на шутку, раскрыв рот.
– Здравствуйте… – сказал я, удивленно посмеиваясь. Мой тупой смех тут очень не к месту…
– Здравствуй, здравствуй, Иннокентий… – сказал он сурово и с хрипотцой. Небось, снова ворчит. Зачем он здесь? Почему? – Я тебе премного душевно благодарен за помощь, но не хочешь ли ты сказать пару слов? – спросил он, прикрыв один свой глаз.
– Э… А что я должен сказать? Я помог, с душой помог… От чистого сердца… – сказал я, не понимая, что он от меня хочет.
– Да, это я знаю… Не хочешь извиниться? – спросил он, стукнув легонько о землю своей тростью.
– Мне, вроде, не за что извиняться. – сказал я ему, осматриваясь вокруг. Небо начало краснеть.
– С каждой твоей ложью небо будет краснее и краснее. Так попроси же прощения, сам знаешь, за что, и тогда ты можешь проснуться! – проговорил дед уже громко, разведя руки в стороны.
Я попытался проснуться, но тут же получил тростью по голове. Удар был крепкий… Боль разошлась по всей голове от него.
– Нельзя просыпаться, пока я тебя не отпущу! – проорал дед свирепо. Запахло гнилью. – Чувствуешь? Это – запах твоей души. Ты сам знаешь, за что я требую извинений.
– Простите за то, что я хотел наорать на вас тогда, на улице… Я… – головная боль остановила мой говор, но я продолжил. – Я виноват. Вы не старый хрен, который только ворчит на всех, вы хороший дедушка… – после этих слов я получил ещё один удар, но по животу. Боль была адская, я не мог вдохнуть…
– Искренне, Кеша, искренне! – проорал он.
– Простите, дедушка! – еле выговорил я, держась за живот и корчась от боли.
– Так-то лучше… Теперь из тебя надо выбить всю гордость. – сказал он, замахиваясь тростью на меня.
– Нет-нет-нет! – проговорил я жалко, держась одной рукой за живот, а другой я выставил ему ладонь, прикрываясь от трости. – Я раскаюсь, дедушка, только не бейте!
– Вот какой ты на самом деле, Кеша. Весь из себя гордый, а на самом деле – трусливый хрен, как ты сам выразился на меня у себя в голове. В меру гордись собой, а в бескорыстии стоит подавлять гордыню к черту! – после этих слов он исчез, а я остался плакать, съежившись на земле. Я ощущал себя виноватым перед ним.
Я проснулся в позе эмбриона, такой же, как во сне. Я всё помнил очень отчетливо. Настроение было плохое, а я всё ещё ощущаю себя виноватым. Со слезами на глазах я лёг на спину и вслух попросил прощения у того деда. Мне стало легче… Я начал смеяться, а со смехом потекли и слёзы. Мне стало настолько легко, что я больше не ощущал душевной тяжести по этому поводу.
Я лежал и плакал… Моя голова разболелась от плача. Вся подушка уже была мокрой от слез. Слегка успокоившись, я встал и осмотрел кухню. Вазы на столе нет, коврик в проходе в кухню лежал криво с загнувшимся кверху углом. Встав с раскладушки, я поправил ковер и отправился умываться.
Я почистил зубы, после чего сделал себе бутерброд с колбасой и плавленым сыром и съел его. Одев свой бордовый пиджак, я взял свою сумку и с плохим настроением и мыслью о том, что я полное ничтожество, отправился на работу. Я спустился на лифте на первый этаж с шестого и, выходя из лифта, увидел молодую девушку, которая выходила из своей квартиры.
II
С подработки я вернулась очень поздно, я даже не успела толком отдохнуть, как побежала на работу. Кассир – на первый взгляд, очень престижная работа, ибо люди дают много денег, но все эти деньги потом заберет инкассация, а сама зарплата кассиров очень маленькая. Но для подработки пойдет. Я работаю только второй день, в "пятёрочке".
В биологическом факультете, где я учусь, я пропадаю до 6 вечера почти ежедневно, но мне нравится учиться. Я не ботанка, но учусь хорошо, даже несмотря на то, что я люблю помечтать и смотреть на мир, который сам себе выдумала. После пар я спешу на работу, и пропадаю там ещё на пол дня вместе со сверстниками и сверстницами. Я ненавижу своих сверстников, потому что большинство из них абсолютно никчемные и тупые, как бараны. Сейчас лето, так что я могу отдохнуть от них. Итак, пол первого ночи, а Марина только вернулась домой…
Мама уже спит, а я хочу есть… Ладно, еда не проблема, могу и хлеба съесть на ночь, мне хватит. Я съела кусочек батона, который я достала из пакета с хлебом, машинально шурша им, а после пошла переодеваться. Старалась как можно тише ходить, чтобы не разбудить маму, она ведь тоже на работе устает. Пусть спит крепко. Я одела свою ночнушку и пошла спать в свою кровать.
Я была счастлива, что я прямо сейчас усну и окунусь в мир своих фантазий. Надеюсь, приятный сон не пройдет мимо меня. Я закрываю глаза…
Идя по еловому лесу, я слушала пение птиц. Ярко светило солнце, в воздухе пахло деревьями и травами, которые были в лесу. Я не боялась здесь встретить никаких опасностей, потому что знала, что их не будет. Этот сон мой, и ничей более… В этом ельнике я чувствую себя намного лучше, чем в нашей с мамой двушке, которая обклеена серо-зелеными обоями с небольшими резными рисунками, а потолки были натяжные, ядовито-зеленого цвета.
Почему-то чистое безоблачное небо вдруг стало розоватым, а солнце всё так же ярко светит… Розоватым цветом. Я осмотрелась вокруг, и меня поразило одно – я больше не управляю своим сном, потому что я не хотела, чтобы деревья вдруг раздвинулись в стороны, образуя для меня тропинку прямо в церковь. Церковь среди леса… Я пошла туда, слыша чьи-то крики боли и удары палкой. Если церковь пуста, то мне бояться нечего. Скорее всего, она и в правду пустая, в смысле, без людей внутри.
Меня пугало то, что небо становилось всё краснее с каждым моим приближением к церкви, но вот я, наконец, зашла туда. Мне нравятся храмы, так как они выполнены очень красиво и приятно, хоть и предполагаемого смысла в себе не несут. Внутри храма всё было из дерева, висели иконы святых, которые подсвечивались сверху. Создавался приятный для глаз вид.
Я пошла дальше по храму. На полу был постелен красный ковер, по бокам ковра симметрично стояли столики со свечами, видимо, в этом храме много прихожан. Ковер вел к самой большой иконе в храме – Иисусу. Возле Иисуса стояло ритуальное место, огражденное деревянной перегородкой. На ней лежала толстая книга, видимо, Библия. Осматривая сей прекрасный храм, я восхищалась этой работой, но у меня было ощущение, что за мной кто-то смотрит. И я взглянула на него…
Куда бы я ни отошла, Иисус следил за мной. Я хотела убежать, но вдруг я каким-то чудом осталась в четырех стенах вместе с иконой. Я испугалась не на шутку, особенно когда Иисус начал говорить со мной.
– Марина Огарёва, дитя, мои последователи не желают тебе зла, они лишь хотят помочь тебе. Наставить на путь истинный. – сказала икона Иисуса как-то громко.
– Я… – захлебываясь от страха, с трудом проговорила я. Я дальше не могла говорить.
– Не бойся верящих в меня. – сказал он резко.
– Я… Я боюсь, что они начнут навязывать мне веру… – с дрожью по всему телу проговорила я.
– Ты можешь их игнорировать. – после этих слов вместо Иисуса появилось черное лицо с рогами, как у козла. Это был сам сатана… – Они не понимают, что это – дело каждого. Игнорируй их, защищайся, не поддавайся их фанатичным речам! – проговорил свирепый и очень низкий голос.
– Х… – я захлебнулась, у меня потекли слёзы. – Хорошо…
– Теперь мои бесы выбьют весь страх из тебя! – начав тихо, а закончив громко, почти с ором, сказал сатана. Из иконы вылезли бесы, они поползли ко мне.
Я кричала от огненной боли. Бесы обездвижили меня и начали бить своими копытами. Это очень больно… Я плакала, но это их не останавливало. Я не боялась, что они убьют меня, ведь это лишь сон.
Страдания не прекращались, пока я не стала задыхаться от удара в живот. На моих руках и ночнушке были отпечатки бесовских копыт. Я лежала, съежившись, и мучалась.
