Kitobni o'qish: «Представление продолжается…»

Владимир Кулаков

Shrift:

Цирк – это круглая многогрань…

Моей девчонке с рыжими глазами и моим сыновьям посвящаю…

© В. А. Кулаков

Увертюра

Меня ещё не было.

Но уже точно Знал, что я – Буду…

Я ещё не представлял, как выглядит белый свет.

Но Знал точно – что обойду Земной шар…

Я ещё не родился.

Но представлял – как сделаю свои первые шаги по манежу…

Всё ещё было впереди.

Но я уже Знал – что встречу тебя и продам свою душу дьяволу Любви…

Я дерзнул Знать больше, чем того позволяют боги.

И за это они меня приговорили к высшей мере наказания… – к ЖИЗНИ!

* * *

Взял Творец в руки циркуль, очертил большой круг, – получился Цирк.

Круги по кругу – прожектора.

Ещё несколько маленьких кругов, – получился жонглёр.

Тысяча мельчайших кружков, – лица зрителей.

Круглый звонок трелью, – начало! И закружилось всё в круглом водовороте.

Круглые литавры, круглые барабаны, круглые жерла труб и саксофонов, круглые щёки музыкантов, – оркестр.

Круглые спины слонов, круглые кони по круглому манежу.

Круглые маски клоунов, круглые сальто акробатов. Круглые глаза, круглые рты, круглые ладони о ладони.

Круглые мячи, круглые кольца, круглое сердце вскачь по бешено вращающейся круглой планете. Круги, круги перед глазами…

Стоп! Сломался грифель.

…Взял Творец в руки циркуль…

1-е отделение
Аверс

Парад-пролог

«Мои падежи»

И. Кулаков Владимир Александрович.

Р. Десять лет спустя после войны.

Роддом четвёртый, под Петровским сквером,

где некогда Петра стояли корабли.

Д. Мне подарили жизнь под знаком «скорпиона».

И седовласый доктор напророчил мой удел.

В. Весенние ручьи, отец и мать. И Дон…

Поляне-русичи. Воронеж. Черноземье.

Т. Я гистрион, я странник, лицедей.

Жизнь цирковая мне – отрада.

П. Я не жалел и не жалею ни о чём.

Да, я – бродяга.

Что ж, —

значит, так и надо.

* * *

Завидую поэтам и писателям, у которых дома есть кабинет или уголок, в котором они творят.

Там всё – пишущая машинка, ручки, блокноты, книги – имеет свои постоянные места.

Привычная обстановка и уют располагают к творчеству.

Я мечтаю о постоянном доме.

В моём распоряжении только цирковые гостиницы…

Мой стол завален мятой, исписанной бумагой, словно верстак плотника – ворохом стружки, здесь порой клочок случайной бумаги и огрызок карандаша могут оказаться мудрее пухлой коленкоровой тетради и ручки с золотым пером. А расшатанная гостиничная койка дарит удивительные цветные сны…

Я езжу, езжу, езжу… Брожу по свету, словно ищу Что-то…

Каждые месяц-два – новый город, новые знакомства, новый цирк. Новые ощущения. Всё по-новому, как в первый раз…

Мои впечатления умещаются в узких строках машинописного текста, и получается нечто вроде репортажей.

Это репортажи кочевой жизни.

О любви. И обо всём, что нас, цирковых, окружает.

Это лирические миниатюры о цирке. О его людях. Обо мне.

Это – репортажи моей души.

* * *

Цирк – искусство искреннее.

Искренность в пластике рук, – ибо руки не лгут.

Она в загнанном от перегрузок сердце.

Но цирк двулик.

Ты, Зритель, видишь парадную сторону, – наши улыбки, наш успех.

Это – «Аверс»…

Мы тщательно прячем вздувшиеся вены и жилы. Крепимся, улыбаясь, когда больно. Выходя к Тебе, будничное, вчерашне-сегодняшнее, оставляем за кулисами.

Грим и блёстки скрывают то, что зовётся «Реверсом». Это наше, сокровенное. Иначе, какие же мы лицедеи, чародеи-волшебники.

«Реверс» – «Аверс», проще – «Решка» – «Орёл». Как у монеты. К тебе эта монета падает всегда одной стороной.

Иначе ей – грош цена.

* * *

От кукольного театра цирк отличается тем, что в нём нет ни одной ширмы.

Мы, цирковые, всю жизни играем самих себя. Самая трудная роль…

Манеж, как распростёртая ладонь, открывает все достоинства твои и удесятеряет силу твоих же недостатков.

Здесь, на дне этой тринадцатиметровой чаши, нет ничего, что могло бы скрыть твою суть.

И пусть наши души прикрывает улыбка профессионала, а суть тела скрыта под лучезарными блёстками, – Его Величество Зритель всё видит.

Ведь от кукольного театра цирк отличается тем, что в нём нет ни одной ширмы.

* * *

Кто же они – Цирковые?..

Какие Они?..

Я работаю с ними и живу среди них.

Но не могу ответить на эти вопросы: кто Они, какие Они?

…Сейчас его мышцы сократятся, станут упругими, словно струна, – и тело зазвучит, как совершенный музыкальный инструмент, заработает, как хорошо отлаженная машина.

Каждый рельеф – кусочек смальты из мозаики развитого тела. Каждое движение, – будь то взмах руки или рывок на трапеции под купол, – это музыка. И она звучит! Звучит в теле гимнаста и в сердцах зрителей.

Ещё час назад тело томилось под рубашкой, брюками, пальто. А сейчас – это ожившая античная скульптура, торжествующая под куполом.

Но цирк есть цирк.

Однажды тело воздушного гимнаста вылетает за предел спасительной сетки-страховки…

Надо иметь мужество, чтобы выйти на манеж и продолжить представление. После Этого.

Даже если ты не «воздушник», а «наземный» клоун или жонглёр.

И Они выходят.

Мотаются по свету, кляня судьбу. Летают и падают…

Вот такие они – Цирковые.

* * *

Арлекины XX века!

Надо смеяться, когда хочется плакать!

Надо плакать, когда хочется смеяться.

Надо умирать, когда безумно хочется жить!.

* * *

Я – король.

В моём цирковом королевстве есть всё: непокорность и послушание, праздники и будни, победы и поражения. Но никогда не бывает предательства и измен.

Королевство моё маленькое – всего пять обручей…

* * *

Когда Ты в центре манежа,

когда стальные лучи прожекторов впиваются в Твоё незащищённое тело, —

от немоты зрительного зала, от неудачи,

пусть хранит Тебя высшее начало – АРТИСТ.

Когда Твою измученную плоть уносит в ночь старенький цирковой фургон и Ты мечтаешь о лучшей доле, —

пусть Тебя, артист, поддержит Твоя – ВЕРА.

А когда Твоей душе не на что опереться и она готова разбиться, как фарфоровая тарелка жонглёра, —

пусть Тебя спасёт – НАДЕЖДА…

И чья-то ЛЮБОВЬ.

* * *

На улице бушевала весна.

Солнце, дурачась, пряталось в плюшевых облаках. Выглядывая, оно кричало миру: «Весна-а!..»

Внутри цирка тоже буйствовала весна.

Она гремела аплодисментами, полыхала пожаром тюльпанов и сирени.

Прожектора, куражась, щекотали своими лучиками ресницы артистов. И у тех влагой блестели глаза.

Грудь распирала неведомая сила.

Сегодня акробаты прыгали выше. Угрюмые тигры были ласковы, как домашние кошки. А бурый медведь полез обниматься к дрессировщику.

У всех цирковых сегодня был КУРАЖ.

Что это такое?

А кто его знает…

Вихрем вылетел на манеж жонглёр. Его кольца, как кордебалет, скакали, прыгали, выписывали причудливые па в воздухе и на манеже.

Жонглёр сегодня был полон сил и вдохновения. Всё в нём било через край. Силе его стало тесно в мышцах, а кольцам – в цирке.

Они вырвались из рук жонглёра, пробили купол и рванулись в небо. Зрители ахнули: «Вот это трюк!»

В брешь заглянуло весеннее солнце и, хитро улыбаясь, сделало жонглёру «нос».

Что такое цирковой КУРАЖ?

Наверное, это весна…

* * *

Скоро третий звонок…

Вновь марафон длинной в день.

Четыре представления.

Грим занимает привычное место на лице. Пудра скрывает морщины и усталость.

Скоро третий звонок… – бесстрастный удар колокола, как на старте ипподрома.

…Пегие, гнедые, серые, в яблоках-блёстках… Бега, бега, галопы.

Борьба за супер-приз – быть фаворитом забега. Таков, видимо, удел всех лошадей.

Скорость, скорость…

Сзади молодые, крепкие, жаждущие победы.

Игра честная, без компромиссов, без «тёмных лошадок».

Нервы тетивой, пена у губ, крики, аплодисменты.

Цель – Победа. Только победа, без скидок на возраст и масть…

Немного кофе, и рывок…

Четвёртый забег.

Ну, а сердце?

Что ж, сердце, – оно своё дело знает, – гонит упругими толчками кровь до звона в ушах. Придёт время – остановится, когда не будет сил бить в грудь навылет. А пока – бег!..

Второй и третий звонок.

Гонг…

Главное – рвануть с места, сейчас, и потом, на финише, чтобы желанная лента обожгла грудь.

Бег, бег… по кругу.