Kitobni o'qish: «Сашок»

Shrift:

Ожидая к подъезду машину Василий Иванович Паранин курил у окна и перекладывал на подоконнике ленту бумаги игольчатого принтера. Вчера утром, заселяясь в квартиру, в кабинетке – отремонтированной, пустой без мебели – обнаружил за занавеской. Сойдя на своей станции, добравшись до дому, он, переодевшись в пижаму из чемодана, готов был завалиться в раскладушку и проспаться, наконец, после четырёх беспокойных суток в вагоне. Вечером планировал съездить за родителями, сошедшими с поезда остановкой раньше и встреченными маминой сестрой. Но прежде захотелось покурить в форточку. Открывал, в глаза бросились написанные красным плакаром поперёк распечатанного мелко текста слова: «Помнишь Сойку?». Теперь вот дымил в трепетном волнении и раз за разом перечитывал.

В четвёртый день рождения тебе подарили юлу, но запомнились те именины, должно быть, и по другому событию. Шёл 1950-тый год. В хате бабушка Вера, ты четырёхлетний карапуз, да твой дядька Сашок, двенадцатилетний мальчишка. Тем поздним вечером бушевала гроза, потому бабушка не давала внуку и сыну заснуть – боялась, крыша соломой крытая загорится. Пятистенок за лето возвели, перегородку поставили, пол настелили в светлице, да в передней у печки от входной двери с подпольем начали, окна не все остеклили, а уже перенесли пожитки из старой наполовину сгоревшей избы.

Тебе страшно. Казалось, вот отворится дверь, и покажутся вдруг из сеней три головы Змея Горыныча. Дядька Сашок подначивал, уплетая за столом кулеш. А появилась Мушка. Корова с конца зимы болела, потому бабушка привела её на ночь из ветхого сарая в сени, переждать непогоду. Напуганная громом, скотина метнулась из сеней в дверь. Снесла полотно,  споткнулась об порог, упала и, подняв рогом крайнюю от печи половицу не доложенного полового настила, свалилась в подполье. Другим рогом, сломанным и в крови, проделала в дереве лаги борозды по рисункам, тем, что ты намазюкал печным углём по тёсу. Трубно замычав, взбрыкнула и судорожно вытянулась.

Переполошенная, бабушка сбегала за соседским дедом Лухмеем, тот кувалдой оглушил и после прирезал Мушку немецким штыком – успел.

Сашок сгонял по деревне, просил помочь. Собрались бабушкины подруги, приковылял одноногий бригадир Нахимов. Тушу подняли на струганные доски и освежевали. После ты обходил стороной то место и на лагах больше углём не рисовал.

Управились, женщины ушли досыпать, увели деда Лухмея. Остался Нахимов, бывший морской пехотинец, ныне ветеран минувшей войны, инвалид, у председателя колхоза первый помощник на подхвате. С ним его племянник Вован, ленинградский блокадник, Сашка погодок. После госпиталя Нахимов, севастопольский моряк, «бросил якорь» в белорусской деревушке. По словам тётки Авдотьи, председательши его соблазнившей в примаки, был единственным на все Голубицы «трудоспособным – в якорях (смеялась) – мужиком».

За столом бабушка только пригубила самогонки, после наливала одному Нахимову. Мальчишки же пили – в сени бегали кружками из дежки зачерпнуть – квас на хлебных корках. Налегали на варёные в чугуне говяжьи мослы.

Пьяный, бригадир ругал доярок. Особо доставалось подругам Клавкам: «Спят, итиихумать, сидя и тягают сиськи мимо ведра». Незлобно ругал, но с угрозой: «Я с этих стерлядей, не бросят бегать на танцы в Дом офицеров, сам стружку сгоню». И бабушку стерлядью обозвал – за то, что в стакан не до краёв наливала. Сашок на то подхватился с места, бросил кость в чугун и вышел во двор. За пуней сидел, где с зимы покуривал махорку из кисета, утерянного дедом Лухмеем.

Вован, отложив ложку, в которую выбивал «мозг» из костей, потребовал:

– Дядь, пойдём, тётя Авдотья заругает.

– Бражки опрокину и поплывём до дому, малец, – пообещал и взъерошил Нахимов чуб племяннику. – Вот посмотри, Верка, на этот протез. Говно! Культяшку в кровь истираю, а мозоли обещали! Кончилась горелка, неси бражку. Нет! Стерлядь ты, стерлядь и есть.

Yosh cheklamasi:
16+
Litresda chiqarilgan sana:
18 may 2022
Yozilgan sana:
2013
Hajm:
13 Sahifa 1 tasvir
Mualliflik huquqi egasi:
Автор
Yuklab olish formati:

Ushbu kitob bilan o'qiladi