Kitobni o'qish: «Боарикс»

Часть 1. Р О Д И Й

Глава 1. ВЫБОРЫ ВОЖДЯ

Вселенная в строгой устроенности своих холодных звёздных миров, чёрных дыр и гигантской, ни с чем не сравнимой, глубиной своей бездны, беззвучно поворачивалась над головами вечно спешащих куда-то людей. Люди же боялись, что не успеют сделать самое необходимое, а потом будут сами же себя корить. Зиму, на рыбе, да зайцах, кое-как пережили, а как мать Весна борьбу нешуточную с бабой злой, Зимой неуютной, затеяла – пригнала капель-месяц в городища вятичей, люди и зашевелились, забегали как муравьи, пригретые жарким Ярилом, золотым щитом Даждьбога, сына великого Сварога.

Мать Весна, прогнав злую старуху Зиму, растопила снега глубокие, призвав на помощь брата своего, Даждьбога с его золотым щитом. Мать Земля шалью зелёной, травой-муравой, покрылась, почка на берёзе проснулась, набухла, и деревья берёзовые подёрнулись сиреневым почечным инеем. Одуванчик вездесущий из прогретой земли вылез, головку свою жёлтую вслед за Ярилом поворачивает. Каждая былинка теплу, свету Божьему радуется, к небу синему тянется. А по небушку с юга, из стран полуденных, облачка белые бегут, будто овечки кудрявые, кудлатые, тоже куда-то торопятся. Синицы-зинзиверы затренькали весело, Весну-красну хвалят. Воробьи хлопотливые, драчливые, вече своё шумливое в ветках рябин сбирают, места для гнездований своих делят. Прилетевшие скворцы мать Весну звонко славят, коровок с овечками на широкий луг зовут. Коровы с овцами на луга чуть ли не бегом несутся, про степенность свою забыли, она у них потом появится, от сытости. На дворах петухи громко горланят, надрываются. Жаворонки высоко в небе задорно-звонко поют, на работы полевые ратаев кличут.

Только те не шибко-то весело в поле выходят, не то, что в прошлые вёсны. А всё потому, что кони-помощники заморены, овсы, что для них были с осени припасены по случаю работы тяжкой, весенней, сами хозяева, не от хорошей жизни, зимы долгой, поели. Отощавшие лошадки, сенной трухой кормленные, с большой натугой соху тянут, часто передохнуть останавливаются, но пахать, сеять жито надо, не то все зимой неприветливой с голодухи ноги протянут: и люди, и скотина, и птица. Да и распахать землицы надо побольше, чем в прошлом году, засеять, чтоб не знать нужды, да чтоб на продажу ещё осталось. А для этого надо отцу небесному Сварогу жертву содеять, по горсти зерна посевного другому сыну его, Огню, в костёр кинуть – вот и горели на каждой поляне, где ратаи хлеб сеяли, костры жертвенные.

Скиф Евл для посевных работ каждому ратаю из общинного амбара по бадье овса выдал. А ещё выдал, для посева же, пшеницы отборной, гречки, проса, гороху, да семян льна для отдельного клина. Жито для посева – табу. Никто посягнуть на него, не смел зимой. Каждому осенью был выдан его пай, а коли, не хватило, так иди, лови рыбу в омутах, зайцев в лесу, кабана промышляй или поднимай медведя из берлоги, а нет, так осину гложи, но про посевное зерно забудь. Община наделила Евла правом убить любого, кто позарится на общинное добро; секира за поясом скифа посверкивала жёстко, устрашающе.

В огородах бабы свеклу, репу сеют. А ещё сеют диковинную в здешних местах капусту и морковь, огурцы на навозных грядках. Семена эти привёз с юга грек Феофан. В городище грек этот давно прижился; Бога своего славит, о похождениях и житии его много чего сказывает диковинного.

Девки-невесты матерям помогают, землю грабельками пушат, приговаривают ласково: «Уж ты матушка-земелька милая, на нас обиды не держи, мы тебя холить, поить будем, а ежли Перун грозный сверху кормильца не даст, тако мы водички принесём ключевой, да тебя напоим!» Бог Перун вверху всё слышит, одобрительно с небес поварчивает, погромыхивает, облачка пузатые нагоняет, кормильца-дождичка сулит.

Пахари-ратаи на полях худо-бедно свою работу справили, а тут и жёлтые барашки на вербах повылезли, черёмуха в белый наряд оделась, берёзы зеленой кисеёй-дымкой покрылись. На земли вятичей пришёл долгожданный цветень-месяц и принёс в души ратаев умиротворение, а девушкам радость и трепет ожидания чего-то неведомого, но обязательного хорошего в жизни девичьей, потому что наступила пора вечорок и ухаживаний…

*****

Город вятичей все в округе называли Туманово городище или просто Туманово. Расположилось оно на высоком холме возле озера, окружённом мрачными еловыми лесами, и только прожилки дубов, берёз и осин с рябинником вносили разнообразие, ласкали глаз листом весёлым. С холма проглядывалось и второе озеро, а за ним на восток шла цепь озёр поменьше, переходящая в болото. Там вятичи черпали донные отложения, сушили их, прокаливали, а после спекали в глинобитных печах и выплавляли чугунные чушки, из которых потом кузнецы ковали железо на подковы лошадям, делали оси для телег, да и оружие ведь надобно, для обороны от ворога.

С озёр часто наползали туманы, потому и городище так прозвали. Проживало в нём около пяти тысяч человек, что по тем временам было очень много. Прозорливые деды обнесли место это с большим запасом, мудро рассчитывая на прирост населения. Мощная огорожа эта состояла из пятисаженных лиственниц, которые, будучи обожжёнными и промазанными с комля дёгтем, стояли в заборе, плотно вкопанные на сажень (2 м.), вот уже более полусотни лет.

Дома в городище рублены из листвянки, потому что крепче и долговечнее сосны. Сверху домы вятичей, да ещё из листвянки, покрыты дёрном, а потому дом такой поджечь невозможно. Маленькие окошечки по верху стен затягивались на зиму бычьими пузырями. Двускатная крыша из жердей в центре имела отверстие для выхода дыма от очага из глинобитного камня. Домочадцы спали на земляном полу, застланном медвежьими и волчьими шкурами. Мылись люди в трёх больших общих банях, обязательно в первую четверть луны. Так уж заведено было издревле.

Когда-то в этих местах жили скифы-фиссагеты, земледельцы те ещё. И это они выжгли и расчистили к югу от городища часть лесов под поля для жита. Вятичи, занявшие этот озёрный край, расширили поля, вырубив леса на свои избы, но на севере, за озёрами и рекой Окой лес стоял нетронутый, полный пушного зверя. Лосей, медведей, кабанов и зубров водилось в них во множестве, а попадались ещё и туры, которых даже опытные охотники побаивались за очень уж крутой, злобный нрав.

С давних времён в Туманове выбирали вождей из уважаемых людей племени, которые проявили себя властным характером и умением разбирать хозяйственные споры. На выборы съезжались делегаты из других городищ по пять человек от каждого. На выборы вождя верховный волхв племени отводил не больше трёх дней и обязательно в полнолуние. Здесь, в Туманове, вождь и должен был жить со своим семейством, для чего был построен большой дом с клунями, погребами, конюшней и огородом, да ещё отдельной баней, чтоб вождь чаще мылся, видом грязным своим людей не смущал. Вождю выделялся пай жита из общественного амбара и часть денег от продажи пушнины для закупа оружия, коней и содержания дружины в походах.

Верховного волхва тоже выбирали, но только одни волхвы из других городищ и родов, в Перунов день, на бугре бога Сварога, что в пяти поприщах от Туманова. Волхвов люди боялись, и вовсе не потому, что те проводили нужные, но иногда очень уж загадочные обряды, а потому, что наделены они, были такими правами, опять же издревле, которые не снились даже выбранному народом вождю. Предводитель племени мог лично казнить труса или предателя. Волхв же, всегда одетый в медвежью шкуру, мехом наружу, что сближало его с богом Велесом, ходил по городищу и высматривал, кто, как живёт, соблюдает ли каноны дедовы, как хозяйство правит. Увидев ребёнка, болезнью замученного, внушал матери, говорил и другим родителям, ужасом объятым, что им счастье выпадет, если их дитя помрёт, значит, подвиг свершит во имя верховного бога Сварога, отца небесного.

Волхв следил, чтобы все поля были засеяны. Не дай, не приведи, если у кого-то поле не вспахано и не засеяно. Волхву было наплевать, что хозяин заболел – он был обречён на жертву во имя Сварога. Одно могло спасти такого хозяина, если жена, домочадцы или сосед засеют поле, или, если хозяин даст быка-трёхлетка в жертву верховному богу. Таким образом, из общества выбраковывались лентяи и захребетники. В этом люди видели какой-то вселенский смысл. Это волхвы, ещё там, в глубине веков, сказали: «Худую траву из поля вон!» Это они о людях так выражались, о своих соплеменниках. Они, волхвы, знали многое о природе, жили ей, в лекарском деле им не было равных. Они знали языки народов-соседей, могли предсказывать погоду, и уж, конечно, были хорошими психологами. Они следили за здоровым духом общины. Это потом, много позже, христиане назовут их мракобесами, закоренелыми язычниками.

А между тем наступило полнолуние. С утра в Туманово городище начали прибывать делегаты из ближних поселений. К вечеру приехали и из дальних. Велика земля вятичей. От реки Жиздры, на заходе Ярила, за которой жили радимичи, до реки Цны на восходе, где обитал народ угров, а дальше буртасов. От реки Клязьмы и стран полуночных, где тоже обитали угры и славянское племя кривичей, до верховьев Дона, где были страны полуденные и Дикое поле. А жили там аланы, булгары, сарагуры и савиры, а ещё греки, да много разных народов. С ними вятичи были в дружбе и торговых отношениях.

На берегу озера, на высоком холме, где стояла деревянная статуя верховного бога Сварога с позолоченной бородой и усами, с золотыми волосами на голове, с глазами из рубинов, сверкавших грозно и таинственно, помощники верховного волхва поставили красивое резное кресло. Между двух костров, разведённых на подходе к этому креслу и статуе, должен был пройти будущий вождь. Такой обряд означал, что кандидат в управители племени очистился от всего дурного. За статуей Сварога горело ещё четыре костра. Шесть костров, шесть огней, означали связь с огнём небесным.

Делегатов от городищ набралось более пяти сотен. До избрания вождя кормить их, было не положено – ум оскудеет. В кресло уселся тумановский полудурок Юхна в лохмотьях и босой. Вообще-то он только прикидывался дурачком, а хозяин был справный, только вот по количеству малому едоков в его семье поле у него было маленьким, и считался он бедным.

После бурного обсуждения кандидатуры вождя, делегаты сошлись во мнении, что управителем в землях вятичей будет победитель буртасов в прошлом году Светозар. Имя его прокричали, и в расступившейся толпе показался человек в лохмотьях и тоже босой. Был он среднего роста, но широкоплечий, плотный и не совсем ещё старый – волосы на голове и лице его не были белыми. И всё-таки люди называли его «стрый», что означало матёрый, многоопытный.

Пройдя меж костров, и, встав возле кресла на колени лицом к собранию, Светозар низко поклонился людям и громко произнёс слова священной клятвы. Он клялся перед всеми хранить веру предков, защищать сирот и соблюдать справедливость, а если нарушит данное слово, то пусть его гонят взашей, куда подале, и пусть гнев Сварога обрушится на его главу.

Хлебопашец Юхна место в кресле освободил, а верховный волхв накинул на новоиспечённого вождя красный шёлковый паллий, обшитый по краям золототканой полосой в ладонь шириной. После чего вручил серебряный жезл верховной власти и надел на голову Светозара обруч из чёрной бронзы с тремя перекрещивающимися золотыми стрелами, символом воинственного бога Перуна. С этого часа Светозар стал военным вождём, князем в племени вятичей. Когда Светозар уселся в кресло, делегаты поклонились ему до земли и хором произнесли слова присяги, призывая в свидетели Отца небесного. Отныне князь мог казнить любого нарушившего сакральное слово присяги.

После этого верховный волхв по традиции, заведённой ещё прадедами, выступил с напутственным словом:

– Ведай, Светозар! Народ вятичей поклялся тебе в верности и не отступит от тебя, пока ты сам не нарушишь клятвы, иже дал пред лицом Сварога и люди своея! – волхв указал рукой в сторону статуи, которую в это мгновение осветила вылезшая из-за ленивой тучки полная луна. – Вседержитель вселенной и сын его великий Перун зрят с небес и внемлют каждому слову, што изрёк ты сё дни нам! Там! – волхв протянул руку в сторону севера, – за рекой Окой живёт дружественный нам угорский народ меря, а дале славяне кривичи! И мы ведаем, што с той стороны никто не посмеет ударить нам в спину! Но там! – рука волхва резко дёрнулась на восток, – где могущественная рука Даждьбога поднимает свой золотой щит Ярило, иже освещает и обогревает наши земли, обитают наши враги! А там! – волхв яростно развернул руку на запад, – куда Даждьбог со своим щитом, после дневных трудов здесь, отходит на другую сторону, земли радимичей! И хоша мы говорим на одном языке, и поём те же песни, и поклоняемси одним богам, замиренья по сию пору нет! А пошто? А по то, што хоша оне нам и союзны, да обиду на нас держут, за то, што, якобы, мы семь десятков годов назад больше добычи себе взяли посля разгрома гуннов сарагурами!

Волхв помолчал, собираясь с мыслями. Люди молчали, ждали продолжения речи верховного. И он продолжил:

– Не захотели радимичи внять, што сарагуры забрали себе часть римскова добра! А то, што наш вождь славный Карабор с дружиною ходил вместе с гуннами в поход на Великий Рим, вслед за остготами, оне такожде запамятовали! А ведь то добро, што он захватил тамо, есмь ево добыча! Егда мы вместях с сарагурами гуннов победиша взяли себе треть римских пожитков, по разделу праведному, радимичам тогда достался почти весь скот! Мы же взяли токмо коней и часть ромейскова оружья с телегами! Рази не тако? Рази, не сказывали вам о том ваши деды? По сию пору ромейски телеги нам служат, токмо колёса заменили! То, што радимичи дармовой скот поели, рази ж мы повинны? У них ныне воеводой Бранибор, а он росс, к грабежам приобыкший – вот и толкает радимичей на вражду с нами! Замиренье, Светозар, надоть содеять! Да без долгих раздумий! Мы из ромейских коней полсотни табунов, добрых лошадок, вырастили с тех далёких времён, а потому прямо спрошаю вас: десять табунов отдадим радимичам – не оскудеем?

Собравшиеся дружно возопили:

– Не оскуде-е-ем!!!

Волхв перевёл поднятую руку в сторону северо-запада и возвысил голос:

– Токмо кривичи есмь нам, вятичам, щит! Это они боронят нас от грабительских набегов росов! Помни об энтом, Светозар!

Заканчивая свою речь и сбавив голос, волхв сказал многим уже известное:

– Сожалею, вождь, што боевитой сын твой, Родий, по сию пору не завёл своей семьи, а ему ведь уже двадцатый годок пошёл! Пожилой уж парень! Ну да судьбу ему уготовил ещё при рождении Перун! Там, – рука волхва дёрнулась на юг, – в странах полуденных, найдёт он свою удачу! Но надо спешить! На Дону стоят два десятка лодий, пора загружать их товаром, да отправляться в Таматарху, Боспор и Себастоболис! Аланы, булгары и греки ждут нашу рухлядь пушную, дёготь, воск, да мало ли чево! А нам по осени надо привезти соль с Меотийского озера! Без соли нам не сохранить мясо и рыбу на зиму! Караван торговый пусть, яко обычно, ведёт Грива! Он говорит по-тюркски и толмачит по-грецски! А Родий должон караван сопровождать и быть каравану тому надёжным щитом! Он такожде толмачит по-грецки и по-тюркски. Не зря же ево обучал наш грек Феофан грецкому языку, а буртас Ахтыр, што в наших краях прижился, тюркскому! Я всё сказал люди….

Глава 2. ПОГОНЯ

В то время, как в Туманове шли выборы нового вождя взамен погибшего в бою с буртасами ещё осенью князя Бонивура, далеко на северо-западе, за рекой Нарой, по лесу пробирались двое.

Леса в тех краях, в основном, хвойные, непролазные, мрачные, с преобладанием лиственницы, зверьём всяким наполненные. Одному там бродить нельзя – сгинешь, и никто даже искать не будет. Лиственницы в тех лесах ростом в двадцать, а то и в тридцать сажен (65 м.), а люди внизу, что муравьи. Великаны эти, верхушками своими царапают плывущие над ними серые облака, из которых нет-нет, да и начинает сеять мелкий весенний дождик, больше похожий на осенний. Однако деревья уже покрылись светло-зелёной хвоёй и где-то вверху, от гуляющего ветра, глухо шумят кронами. Внизу же, из-за тесноты стволов в два-три обхвата царят сумерки и тишина. Продвигаться по такому лесу мучительно тяжело: сильно мешают вспученные основания корней, отходящих от комля лесных гигантов. Обросшие мхом, засыпанные прошлогодними иголками, скрытые огромными папоротниками, корни эти, задерживали путников. Нога утопала в мягкой подстилке, а через очередной корень, с кабана толщиной, не перешагнёшь. Приходилось то прыгать, то перелезать через такие препятствия, что задерживало движение.

Но вот путники выбрались к лесной речке и по пояс в чёрной холодной воде перешли на другой берег. Это была речка Нара. Упав на короткую ещё молодую траву и раскинув в стороны гудящие ноги, путники решили немного передохнуть. Это были два вятича, уходившие от преследования. Один выглядел постарше из-за короткой русой бородки и небольших усов. У второго же усы и бородка только ещё начинали пробиваться, зато ростом он был в косую сажень (2,14 м.), ширина плеч достигала почти полсажени. Однако, при такой громадности и приличном весе голос у него на удивление был ещё ломающийся, юношеский. Одеты оба в кожаные безрукавки, а широкие кожаные штаны заправлены в мягкие постолы, завязанные сыромятными ремешками на щиколотках. С широких поясов свешивались ножи с ножнами в локоть длиной, да ещё у большого парня был зажат в руке дротик. Саженной длины дротик у этого бугая смотрелся камышовой соломиной в кулаке, больше похожем на колоду для разделки бараньих туш.

Река, немного раздвинув теснину леса, дала больше света от серого неба, но погода всё равно не баловала. Мрачные облака, рваными клочьями задевая верхушки лиственных гигантов, ползли с запада. Временами из них сыпал мелкий, занудный дождик, охлаждая разгорячённые лица лежащих навзничь парней.

Но хоть погода в этот день больше напоминала осеннюю, а всё ж не осень. Ветер, гнавший по небу лохматые тучи, был довольно тёплым, а вокруг парней многолепестковыми мелкими звёздочками белели куртинки ветрениц. Над ленивыми струями реки Нары склонились жёлтые барашки цветущей ольхи. На одну из веток по-хозяйски уселась серенькая мухоловка и своим треньканьем заявила о своих правах на это место.

– Яко мыслишь, Родька, – заговорил, вдруг, большой парень, – второй день ведь бегём от росов! Чево им надо-то от нас? Смекай, аще б они хотели, тако давно бы уж догнали! Однако идут за нами неторопко!

Тот, которого назвали Родькой, повернул голову в сторону большого, насмешливо произнёс:

– А ты што, Бука, не докумекал? Им не мы надобны! Им путя к нам, вятичам, вызнать важно! По то и идут неторопко!

– Чево ж деять-то, Родя? Може бой принять? Их всево с десяток! Осилим!

– С нашим оружьем, Бука, – Родий привстал, оперевшись на локоть, – с ножами, ратоборство наше будет худое! У них же мечи, секиры, бронь добрая! Нам с тобой по секире бы – вот тады друго дело, мы бы с имя поздоровкались!

– Ну, тако чево деять-то будем?

– А мы их обманем, Бука! Не на полудень сей час пойдём, а на восход Ярила!

– Тамо же владенья мерян!

– То и добро! Вот к им и пойдём! Их вождь, Росомаха, зело меня ведает, поможет от псов энтих избавиться! Инако выследят оне, иде живут вятичи, приведут дружину свою, худо всем будет! Росы следопыты, охотники, зело опытны, а уж воины те ещё!

*****

За два дня до этого, Родий и его друг Бука были в верховьях Днепра, где давно жил род смолян племени радимичей. А привели их в эти края слухи. Будто бы здесь обретается великий оружейный мастер из росов, по прозванию Булат. Не зря же говорится, что язык до Царьграда доведёт. Родий с Букой и нашли этого знаменитого мастера в городище смолян. Встретились. Мастер, как мастер, обыкновенный кузнец, среднего роста, плечистый, борода с проседью, по-славянски говорит коряво, но словоохотлив.

Заночевали у него. Булат много рассказывал парням о разных видах оружия, показывал разные заготовки мечей, шестопёров, наконечников для рогатин и копий. Объяснял свойства и методы ковки того или иного вооружения. Видно было, что мастер очень любил своё дело, жил им, да и жил богато. Обидеть его, никто не смел, даже враги – гнева Перуна боялись. Везде считалось, что ковали, особенно оружейники, – это представители воинственного бога на земле. Обидеть оружейного кузнеца – обидеть самого Перуна. Кузнецы вообще считались наравне с волхвами колдованцами, посредниками между людьми и Отцом небесным Сварогом, покровителем всех ковалей, потому что профессия огненная, а Огонь – сын Сварога.

Друзья подобрали каждый по своему росту и силе заготовки черновых мечей. Целый год мастер будет ковать, закаливать, шлифовать эти заготовки, доводить до состояния пружинной стали. А ещё мастер тщательно обмерял плечи и головы парней для изготовления оплечий и шеломов; сказал, чтобы приходили на следующий год за готовым железом. Договорились о цене. Цена была велика: выложить нужно было столько серебра, сколько весил весь груз изготовленного оружия. Родий согласился. Ударили по рукам.

– Помните, ребята! – приговаривал мастер. – Меч – это символ власти, символ борьбы со злом! Легко владеть мечом будет тот, на ково с рожденья ляжет десница Перуна!

Спали друзья крепко в добротном доме кузнеца, а утром засобирались в обратный путь, домой. Сам Булат уже стучал молотком в кузне. Пока Бука складывал в заплечный мешок съестные припасы в дорогу, которые выдал молчаливый подмастерье, Родий вышел из дома на улицу. То, что он увидел, его насторожило. Шумная ещё вчера улица городища была пуста. Вокруг было как-то непривычно тихо, только где-то горланил петух, да мычали недоенные коровы в стайках. На берегу реки сиротливо стояли торговые и рыбачьи лодки, но не суетились возле них торговцы и рыбаки. Родий недоумевал: куда могли подеваться люди, ещё вчера озабоченные, шумливые, куда-то спешащие. Правда возле одной большой лодьи сгрудились вооружённые люди, возле них крутилась собака. Родий заметил, как в лодью усаживают связанных девушек. К парню подошли трое.

– Добрый трал получится из этого дикаря! – произнёс на плохом славянском один из троих и быстро накинул на шею Родия верёвку. Тот не успел сообразить, как двое других схватили его за руки. Но в это время из избы вышел Бука. Всё произошло молниеносно. Бука мигом оценил обстановку и ударом своего мощного кулачища сразу свалил с ног двух воинов, выронивших при падении дротики. Третьему, не успевшему вынуть меч, сломал шею. От лодьи к друзьям побежали люди, на ходу вынимая мечи.

– Бежим, Бука! – крикнул Родий. – Без оружья нам с ними не совладать! Глянь их много! Это росы!

Бука схватил, лежащий на земле дротик и друзья быстро скрылись в лесу. За ними увязалось десяток воинов с собакой. И вот уже вторые сутки за парнями упорно гнались, но, как ни странно, вовсе не пытались захватить, хотя могли бы.

*****

Полежав какое-то время на сырой траве, и отдышавшись, Родий прислушался. Где-то в лесу, который они прошли, послышался далёкий собачий лай.

– Окаянный пёс, – воскликнул, вставая Родий, – твоя глотка не предвещает нам добра! Будь проклята та сука, што породила тебя! Уже напал на наш след! Но поздно, подлая тварь: мы не пойдём на полудень! Вставай, Бука! Мы приведём росов туда, иде ждёт их погибель!

Лес по эту сторону Нары не был таким густым и непролазным, что тот, который они прошли. Идти по нему стало легче и друзья широким шагом направились не на юг, как должно, а резко на северо-восток. Двадцать поприщ, без устали, шли Родий и Бука, пересекая ручьи и мелкие болотца, заросшие осокой и хилым березнячком. Но вот местность стала повышаться, пошёл мощный сосняк вперемешку с елями. Наступал вечер – это было заметно по сгустившимся сумеркам. Усталость всё-таки дала о себе знать. Парни решили заночевать, понимая, что росы, идущие по следу, просто выслеживают их с целью вызнать путь в земли вятичей, чтобы уж потом сделать набег крупными силами.

Прежде, чем устроиться на ночёвку, Родий, как и в прошлый вечер, воскликнул, обращаясь в глубину поредевшего леса неведомо к кому:

– Пусти, хозяин, не век вековать, а одну ночку ночевать!

Прокричав свою просьбу трижды и бросив в ближайший куст ольхи, в уплату за ночёвку, горсть пшена, Родий улёгся на подстилку из наломанного лапника. Укладывающемуся рядом Буке, он заметил:

– Завтрева, Бука, будет вёдро! Ветер меняется!

И верно, ночью вызвездило, а полная луна залила холодным светом лес, мягко пронизав кроны деревьев. Родий, открыв глаза, увидел, что небо посветлело, и звёзды уже утратили свою обычную ночную колючесть. Он ткнул в бок спящего Буку.

– Подымайся, надо топать! Недалеко уже!

Пожевав сухого проса, и, запив его из протекавшего рядом лесного ручейка, друзья лёгким шагом направились в глубину леса немного под углом к посветлевшему зеленоватому небу в просветах крон елей на востоке. Примерно через два поприща Родий и Бука вышли на небольшую полянку. Прямо по ходу чернел густой подлесок. Монотонный шаг парней, вдруг, был прерван жёстким окриком:

– Стой! Хто таки? Следующий ваш шаг будет последним!

Окрик донёсся из тёмных кустов впереди. Следовало немедленно остановиться, иначе стрелы пронзят незащищённую бронёй грудь. Родий остановился, сзади замер Бука.

– Вятичи мы! Братья примите с миром! – крикнул Родий в ответ, догадавшись, что перед ними, невидимые в кустах, люди из угорского племени меря.

Из темнеющего подлеска бесшумно выскользнули четверо охотников с луками на изготовку. Один из них, говоривший по-славянски, подошёл, и, узнавая, воскликнул:

– Э – э – э, да то Родька! Чево энто ты сюды забрёл? Али в гости к нам?

Обнялись, как хорошие знакомые. Родий коротко объяснил, что к чему, попросил помощи:

– Помоги, Охта! Сведи с Росомахой, вождём вашим! Всем ведь будет худо, и нам, и вам! Неможно, дабы энти лазутчики ушли обратно, целёхоньки, да привели сюды цельну дружину! Оне ж яко волки! Упреждать нас, яко честны воины, не станут, нападут в ночи!

Угр посуровел, произнёс успокаивающе:

– Не надо Росомаху, Родька! Покуда мы бегаем туды-сюды, росы уйдут, время упустим! Нас тута два десятка с луками! На волчью стаю облаву деять затеяли, но коли двуногие волки пришли незваными, положим, и их! Не один не уйдёт! Давай сюды, в елошник, укрывайся!

Долго таились в зарослях подлеска люди Охты и Родий с Букой. Уже серые, предрассветные сумерки рассеялись. Неумолимо наступал рассвет. Лёгкие ленты тумана поползли, словно белесые змеи по лесной поляне. Вот и верхушки елей окрасились в медно-рыжий цвет от разлившейся по небу красавицы-зари. Проснувшееся солнце поцеловало землю угорского народа меря.

На поляну вышли, не приглашённые на пиршественный достархан, вооружённые люди, конечной целью которых было взять то, что другие приготовили для себя и уважаемых гостей. Выйдя на открытое место, непрошенные сюда, почуяли неладное. Столпившись, они стали озирать подозрительный подлесок, взявшись за рукояти мечей, но было уже поздно. С трёх сторон, в тёмном ещё подлеске угрожающе тренькнули тетивы луков, и все десять человек под свист стрел рухнули на проснувшуюся для жизни лесную траву, окропив её своей кровью. Это была очередная, и далеко не последняя, жертва Перуну, который одобрительно не замедлил где-то далеко прогромыхать, по-весеннему, радуясь, что его не забыли люди.

Угры высыпали на поляну, мигом собрали сухой валежник, сняли с поверженных всё вооружение и одежду, трупы сложили на кучу сушняка и запалили жертвенный костёр. По поляне пополз смрадный дым. Все встали в круг, низко поклонились страшному костру, прося прощения за насильственно отнятую жизнь у незваных пришельцев. После, не снимая шкуры, на раскалённых углях испекли двух кабанов, подстреленных ранее, уселись рядом с костром; каждый, отрезав по куску мяса от туш, кинул его в догоравший

костёр с просьбой к убитым не держать на них зла. Свершив, подобающий случаю, обряд тризны, люди принялись за еду.

– Ну, што, Родька! Выбирай себе меч под руку! – весело произнёс Охта, ткнув в бок сидящего рядом вятича. У тебя вон уже борода растёт, а ты ещё и меча-то доброва не имел!

– Я, Охта, не могу взять за просто так оружье, иже не захватил ево в честном ратоборстве! – мрачно заявил Родий.

– Дурень ты, Родька! – весело заметил Охта. – Это я тебе дарю любой из мечей! Мысли сам! И энтот, стоеросовая орясина, што сидит возле тебя словно гора, тоже пущай выбирает! Токмо мыслю, што не найдёт он для себя такова, иже гляжу я на ево и внять не можу, а надо ли ему меч-то ратный? Ему бы вон ту ёлку вместе с комлем – вот то было бы и оружье по ево могутности! Ха – ха – ха!

Повеселившись, Охта посуровел, заговорил назидательно, по-отцовски:

– Слушай, Родька! Зачем живёшь? Вон горят твои и мои враги! Сей час, мы их успокоили, но рано иль поздно росы всё одно сюды припрутся, иже живут грабежами. Вот и бери меч, коли, я дарю, да не кочевряжься! Жизня у тебя, я мыслю, будет ратная, ещё не один меч сменишь! Пока бегал ты здеся по лесам непролазным, твово отца вождём выбрали! Вчерась мы об энтом прознали….