Kitobni o'qish: «Батыева Русь»

ПРОЛОГ

Через восемнадцать лет после смерти правителя Монгольской империи Чингисхана

состоялся знаменательный курултай народов Большой степи и Северной Тартарии: собственно тартарцев (сибирских русов) и представителей десятков племён Степи, которых Чингисхану к тому времени удалось объединить.

На этом курултае сыновья-чингизиды Великого хана, его нойоны и багатуры вместе

с военачальниками Тартарии, исполняя его волю, приняли решение о начале военного похода на половцев, Волжскую Булгарию и Русь, и дойти до самого западного океана.

Главная определяющая роль в этом походе наряду с туменами из самой Монгольской империи отводилась армии Северной Тартарии (Сибирской Руси). В те времена Сибирская Русь была мощным, многолюдным государством. По оценкам некоторых современных учёных население этой страны в тринадцатом веке составляло не менее пятидесяти миллионов человек, что было сопоставимо с населением соседних китайских царств и, по меньшей мере, в два раза превосходило население европейской Руси.

Приход на Русь именно тартарцев, а не пресловутых «татар», подтверждается и русскими летописями того времени. Летописцы писали об этих событиях однозначно:

«…и пришедши с востока ариан множество, и заполонили они Русь». И ни слова о нашествии каких-то «татаро-монгол».

Причины, по которым ариане (тартарцы) под общим командованием Батыя намеревались идти на Русь и дальше на Запад, были очевидны. В результате нескольких жестоких ударов крестоносцев из Европы к 1204 году «почила в бозе» Византийская империя, которая была более-менее лояльна к азиатским народам, а возникшей на её руинах Латинской империи было не до внешних разборок, самой бы выжить в хаосе, наступившем после развала Византии. Поэтому «окормлением» варваров-недохристиан, живущих на Руси, и язычников Азии занялись римские Папы со своими миссионерами. И когда их щупальцы дотянулись до страны Тарха и Тары, чья история уходила на тысячи лет вглубь истории человечества, дети Яви, Прави и Нави посчитали, что пришло время отрубить эти смертельные для них щупальцы..

Тартарцы к тому времени уже знали о «плодах» христианизации своих европейских

братьев по крови. Десятки, если не сотни тысяч, русичей, бежали от насильственной христианизации на север и восток вплоть до самой Тартарии. Знали они, что старая ведическая вера на Руси была утоплена в крови. И хотя, вплоть до восшествия на престол первых Романовых, то тут, то там на Руси волхвы поднимали восстания против чужеродной веры, ведическая Русь умирала и становилась удобным плацдармом для распространения ещё более жестокой католической веры дальше, на восток.

Многие наши политологи и другие «говорящие» головы до сих пор спорят, когда же Запад впервые «осчастливил» нас своими карающими санкциями. Одни из них утверждали, что всё это началось с воссоединения России с Крымом. Другие поправляли, нет, это произошло чуть раньше, когда мы вошли в Афганистан. Третьи робко возражали, что первые санкции на нас наложила ещё средневековая Англия при правлении Ивана Грозного, мол, не пустили их купцов грабить Поморье и Урал. Но не правы ни те, ни другие, ни третьи. Факты же таковы: ещё в 1229 году увидела свет булла (распоряжение) Папы римского о наложении санкций на Русь в которой запрещалось странам католической Европы продавать (поставлять) русичам железо и лошадей, оружие и ткани, продовольствие и бумагу. А в 1232 году очередная булла запретила римским легатам и крестоносцам различных рыцарских орденов заключать мир с восточными варварами полухристианской веры (правоверие-православие) при завоевании их земель. То есть уже тогда Запад вёл войны на наше полное уничтожение!

Правители Тартарии, сам Чингисхан и его сыновья-чингизиды вольно или невольно вели переписку с римскими Папами, правителями европейских и других государств, поэтому хорошо усвоили, что их самих, их народы ждёт, если метастазы католицизма проникнут на их земли…

ГЛАВА 1

Молодой мужчина, по-сути ещё юноша медленно прохаживался взад и вперёд перед дверью, ведущей в храм Тарха и Тары. Он был одет в походный армяк, подпоясанный широким кожаным поясом, на котором висела сабля в ножнах, украшенных витиеватыми золотистыми на вид знаками. Его лицо, на котором совсем недавно появились усы и мягкая ещё курчавистая бородка, имело задумчивый вид.

Служка храма, закутанная в чёрные одеяния старушка, улыбнулась, узнав гостя, и, кивнув ему головой, тут же скрылась за дверью храма. Долгожданным был этот гость и для служителей этого храма и особенно для её главной жрицы. Это был Бату, только что вернувшийся из Каракорума, столицы Монгольской империи. Недавно там состоялся очередной, но совсем не рядовой курултай народов Большой степи. В качестве союзников присутствовали там и несколько военачальников из Тартарии (Сибирской Руси). На нём монгольские нойоны, багатуры и военачальники-тартарцы почти единодушно высказались за начало военного похода на запад, вплоть до берегов Атлантического океана.

Достали уже миссионеры из Рима своими притязаниями на верховенство своей веры. Всюду они шныряли, везде нос свой совали. Именно они вместе с рыцарями тамплиерами учинили бунт в Грастиане, пытаясь вовлечь Тартарию в лоно католической церкви. И хотя удалось тогда подавить бунт, да кровавым он оказался. А сама Грастиана (другое название – Грустина) до сих пор так окончательно и не оклемалась от пожаров во времена бунта, не отстроилась полностью. До сих пор целый район города, где жили в основном бояре, богатые купцы и зажиточная знать, стоял заброшенным, как напоминание о недавних событиях.

Бату провёл ладонью по своей светлой с пепельным оттенком шевелюре и в этот момент услышал за спиной лёгкий скрип открывшейся двери храма. По трём ступенькам, словно птица, порхнула стройная женщина в чёрной ризе и вскоре попала она в объятия Бату. Это была верховная жрица Веселина, как продолжали её называть здесь, в Грастиане.

В своё время, когда она выходила замуж за Джучи, своего первого и единственного мужа, её свёкор, Великий Чингисхан повелел называть впредь эту женщину Джугэ. Но после смерти и её мужа, Джучи и Чингисхана ей пришлось побывать в Каракоруме для поминовения их памяти и братья Бату, Орду и Шибан, да и местные женщины называли гостью не иначе как Уки-хатун, то есть светлоликая.

– Здравствуй, сыночек мой родной! С возвращением тебя…

– Здравствую, мама! Вот приехал тебя проведать, а завтра опять надобно в дорогу собираться.

– Да как же так, сынок? Только приехал, а снова в дорогу собираешься.

Поцеловал Бату матушку в лоб, чуть отстранил от себя. Даже одеяние жрицы и плат чёрный на голове не смогли скрыть былую красоту этой женщины. Так же ярко лучились светом её голубые глаза, также изгибались брови удивительными дугами, также от вести печальной народились в уголках глаз ясных слезинки, готовые сорваться вниз.

– Так надо, матушка. На курултае в Каракоруме решено было поход начать на запад. К Искеру, военному лагерю нашему на Тоболе, уже войска подтягиваются и отсюда, с Тартарии, и из Каракорума, и из Туркестана.

И с заметной гордостью в голосе, добавил:

– Мои дяди: Угэдэй, Чагатай, Толуй и даже наставник мой – Субэтэй, все высказались за то, чтобы этот поход возглавил я!

Веселина невольно всплеснула руками, но вовремя прикрыла рот рукавом, дабы невзначай не ранить словом дурным любимого сына. Ведь только девятнадцать лет ему исполнилось! Неужто других постарше да поопытней его не нашлось стать во главе войска? Другое молвила:

– Рада я за тебя! Совсем взрослым ты стал. Вон, какой орясиной вымахал!

Мать лишь до плеча сына доставала головой. Возмужал, окреп её Бату, совсем в мужчину превратился. Тут же горестно вздохнула Веселина, вспомнила, что и её дорога дальняя ждёт. От Путимира, ставшего одним из верховных волхвов Асгарда Ирийского, весточка пришла – звал он её с двумя-тремя жрицами в столицу духовную Тартарии. Там она должна была продолжить службу свою Тарху и Таре, и не будет ей уже возврата в Грастиану, а значит, не увидит она более сына своего.

– Что тревожит тебя, матушка?

Она виновато развела руками:

– Так и мне надо будет скоро в путь-дорогу собираться. В Асгард Ирийский зовут меня, сыночек. Там теперь буду восславлять отца нашего небесного Тарха и богоматерь нашу Тару-заступницу. Там…– она чуть понизила голос и выдохнула, – братия наша великую башню заканчивает строить с храмами верхними и нижними.

Речь здесь шла о духовной столице Тартарии (легендарном Беловодье) Асгарде, руины которого в 1690 году обнаружил русский географ и картограф Семён Ремезов. Располагался этот древний город сибирских волхвов на месте впадения реки Омь в Иртыш. Само слово «Асгард» означает – «город богов», где «Ась» – это бог, «гард» -

град, город.

Великий храм, о котором упомянула Веселина был построен из прочного камня, доставляемого с гор Ирия (Урала). И был он высотой в тысячу аршин (710 метров!), имел пирамидальное строение, объединяющее четыре храма, стоявших один на другом; при этом нижний храм уходил глубоко под землю, а три остальных возносились чуть ли не до самых облаков. Нижняя часть этого храмового комплекса имела развитую сеть подземных лабиринтов, ходов, галерей, в том числе проходящих под руслами Иртыша и Оми. Словом, это была, казалось бы, несокрушимая твердыня, оплот тартарских волхвов. Сюда в бесчисленные кладовые стекались сокровища и святыни со всего мира. Здесь же сберегались неисчислимые запасы провизии и оружия

Сами волхвы продолжали сохранять и культивировать знания, доставшиеся

тартарцам ещё со времён легендарной Гипербореи.

– Вот как? – удивлённо произнёс Бату и тут же в нежном порыве притянул мать к себе и осыпал её голову поцелуями, – выходит, не увидимся мы больше с тобой, матушка!?

– Выходит так, – выдохнула Веселина.

Она подняла голову и посмотрела на сына снизу вверх. В её глазах металась боль от

предстоящей разлуки, от осознания того, что скоро сын ввергнет себя и своё воинство в сечу кровавую, где правда с неправдой наперегонки скачет.

– Ты вот что, сынок, – она протяжно выдохнула воздух из груди, – ты гони зло из сердца своего. Постарайся решения главные принимать не во гневе, а охолонувшись малость. Помни, хоть многие русичи предали богов наших Тарха и Тару, они ещё не раз пожалеют об этом и поплатятся за предательство своё, а ты кровь невинных зря не проливай, грешно это…

Всё это вспомнилось ему, когда он со своим полутуменом, состоящим из родственных ему борджигинов, подъезжал к крепости Искер. По законам Великой Ясы отец Бату, Джучи имел право распоряжаться только четырьмя тысячами воинов, относящимися к монгольским племенам. Ещё одна тысяча его отряда состояла из тартарцев, причём набранных из тех, чьи предки бежали когда-то из Руси от гонений христиан. В отличие от монгол, которые в военных походах искали себе и славу, и покорение новых народов, с которых можно было собирать богатую дань, потомки русичей, изгнанных из Руси и ставших тартарцами, горели мщением за их поруганную веру, за то, что их отцам и дедам пришлось когда-то покинуть родную землю под натиском христиан.

Меня мои читатели-почитатели порой упрекают за излишнее осуждение действий ранних христиан на Руси, мол, ничего страшного нет в том, что они «перемололи», нагнули предков наших язычников, зато над нами всеми един крест и единая вера воссияла. А разве не единая вера в прародителей наших Тарха и Тару сияла над предками нашими тысячи и тысячи лет кряду? Силы внешние и враждебные пытались в те времена заставить нас забыть, что славяно-русско-тартарская цивилизация – это древнейшая цивилизация на Земле. Древнее, чем шумерская или египетская, не менее древняя, чем китайская или индийская. В жерновах бесконечных войн между атлантической и гиперборейской ветвями «белой» цивилизации истаяла, исчезла Великая Тартария и её замечательный народ. Кто же за тартарцев поплачется, кто их под защиту возьмёт? Наши нынешние христиане? Это вряд ли. Тот же патриарх Кирилл вообще ведёт счёт годам русской цивилизации только от начала крещения Руси, то есть, если верить ему, нам всего лишь чуть более тысячи лет! И это при том, что царь Пётр Первый «украл» из нашей истории целых пять тысяч лет! Что, мы эти пять тысяч украденных лет не жили, не существовали? Глупость и подлость это по отношению к нашим предкам да и по отгошению к нам, ныне живущим.

Поэтому и горько за наших предков, о которых правители, начиная с дома Романовых и иерархи церковные, забыли и не вспоминают даже, а помнят лишь то, что на виду лежит и палец о палец они не ударяют, чтобы восстановить настоящую историю былого, продолжают придерживаться насквозь лживой трактовки истории нашей страны, нашего народа, написанной во времена Романовых немецкими «историками» шлетцерами да беерами всякими.

От военачальников тартарских, чьи тумены двигались вслед за передовым отрядом Бату, отставая на три дня пути, два курьера прискакали. Один из них, моложавый, белозубый казак коротко кивнул хану:

– Бату-хан, тумены Бажена, Гордыни, Лебедя и Сияна в трёх днях пути от тебя, что передать им?

Бату резко осадил пляшущего под ним коня:

– А то и передай. Пусть также неспешно двигаются за нами. Два дня назад послал я к Искеру полутумен Тихомира. Думаю, хватит у его людей времени на обустройство лагеря для всех нас.

Блеснул зубами второй курьер, Чернек:

– Далеко ли от нас бессермены чингисовы идут?

Чуть развёл руками Бату:

– В месяце пути от нас шли тумены Субэдэя, Бурулдая, да Гуюка с Мэнгу. Но в Искере они будут сами по себе, а мы сами по себе.

Ясень, – первый из курьеров, не преминул подколоть союзников:

– И правда, что монголу сдеется? Куда седельце бросит, там и ночлег.

Не было пока вестей лишь от Туркмен-паши и его тумена под водительством Сельджука. Этот отряд был сборным. В него должны были войти сотни и тысячи из казахов, киргизов, хорезмцев, алан, туркмен и прочих степных искателей приключений.

Но Бату ожидал прибытия тумена из наёмников не позднее тех туменов, что вышли из Каракорума.

Выбор места сбора войск в Искере был не случаен. Искер (в дальнейшем это военное поселение будет называться и Сибирью, и Кашлыком) располагался в месте

слияния рек Тобола и Иртыша. Много позже этих событий в семнадцати верстах ниже по течению Иртыша там заложат город Тобольск. От этого места до гор Ирия (Урал,

Каменный пояс) было, что называется, рукой подать. А по ту сторону Ирия лежала Волжская Булгария, – земли, населённые булгарами, башкирами, мордвой, чувашами и прочим приволжским людом. Там же притаились в прикамских лесах и татары, которых ещё со времён Чингисхана монголы нещадно истребляли. Именно с завоевания этих земель и народов по настоянию полководца Субэтэя намеревался Бату начать свой Западный поход.

Соглядатаи Бату уже прощупали дороги, ведущие за Ирий, прознали, что в неведении находятся и булгары и прочие приволжские народы о надвигающейся на них опасности со стороны рати великой. Да, Бату уступил настойчивым просьбам знаменитого багатура Субэдэя начать поход именно с завоевания этих земель. Помнил прославленный полководец о позоре своём, когда во время переправы через Волгу в 1223 году, отряды монгол и тартарцев подверглись неожиданной атаке войск булгар, башкир и мордвы и много их тогда полегло в стычке кровавой. До сих пор не остыл старый воин от нанесённой ему обиды и позора поражения.

Бату, кстати, давно задумал перенести ставку своего улуса поближе к горам Ирия, так что Искер как нельзя лучше подходил для этой цели. Вместе с ним в Западный поход пошли и его братья: старший – Орду и младший – Шибан. А вот самого младшего брата Тангута Бату намеревался с полутуменом Тихомира оставить в Искере, с тем чтобы превратить временный военный лагерь в столицу улуса Джучи. Этот отряд состоял в основном из немолодых, часто имеющих небольшие увечья бывших воинов, которым предстояло превратиться в строителей и мастеровых. В наше время такие подразделения назывались стройбатами.

По приезду в Искер Бату тут же отправил новых курьеров и к военачальнику Сельджуку и к своим двоюродным братьям-чингизидам, чьи войска слишком уж неспешно продвигались к Искеру. Пора уже было заносить кулак для удара.

ГЛАВА 2

Грек-монах Тодорокис со стоном сполз с лошади на землю. За пятьдесят лет своей жизни он не проехал верхом на лошади столько, сколько за последний год нахождения здесь, в этой холодной, промозглой стране. То ли дело его тёплая, порой даже жаркая Греция, её обжитые города и обустроенные посёлки, храмы, сверкающие куполами, прекрасные иконы, зовущие к молитвам, нарядные ризы священников. В этой же убогой стране полуварваров всё было не так. Казалось бы, двести лет прошло с тех пор,

как христианство пришло на эти земли, а люди продолжали по-волчьи смотреть на пришлых греков-монахов. Свои ведь только-только начали появляться, да и то в крупных городах. Да, на Руси чуть ли не в каждой деревне были свои храмы, да разве храмы это? Убогие, неказистые, без куполов златоверхих, без крестов на шпилях. Каменных, так тех – раз, два и обчёлся, в основном из дерев возведены, мхом за века покрылись. И бог весть, сколько они уже стоят – может сто, может тыщи лет. А рядом с

храмом в этой деревеньке ещё и капище непорушенное языческое уцелело. Срам-то какой! Выходит, днём народ, дабы избежать наказания княжеского, в храм ходит, а ночью к капищу шастает! Вот богохульники-то!

Побывал Тодорокис во многих уже деревнях русичей. Знал, что и после того как идолов языческих из храмов вынесли, в щепы порубили да в огне спалили, многие прихожане щепочки эти утаивали, с ними в храмы шли да молились ночью им. А кому ещё было молиться? Не сразу храмы языческие в православные превратились с их иконами, алтарями да иконостасами. Тогда вера в своих старых богов, их идолов и даже щепочки от них была сильнее, чем вера в лики иконные чужого бога.

Грек, кряхтя и постанывая, обошёл вокруг неказистого деревенского храма, присматриваясь, что нужно сделать чтобы приспособить его для молений по христианскому образцу. Придерживая клобук, поднял он голову, увидел на высоком шпиле ненавистный ему ведический крест. Не крест даже, а коловорот, набранный из изогнутых серебряных планок, из которого вверх как бы росло двуствольное древо жизни, выкованное из металлической проволоки, проржавевшей от времени. Этот языческий крест символизировал двуединое божество русичей (да и тартарцев тоже) –

прародителей славянских, Тарха и Тару.

– Вот это, – монах, брызгая слюной, стал тыкать пальцем вверх, – сорвать немедленно!

Служка храма, Лазарь, согбенный старичок в неопрятной замызганной ризе, закивал головой:

– Сей же час исполню, отче, сей же час.

Рядом с монахами толпилось пять угрюмых мужиков в долгополых рубахах и упорно не поднимающих глаз от своих стоптанных лаптей. Чуть поодаль, возле дома

деревенского старшины Кошты, спешилась дружина княжеская человек в двадцать.

Дружинники расположились в тени под величавыми дубами, а часть их сразу устроила правёж над нерадивым старшинкой. Ещё в прошлом году князь местный приказал сорвать со шпиля храма кощунственный ведический символ. Вот за невыполнение приказа княжеского двое дружинников распнули Кошту на бревне и стали лениво

охаживать его плетьми в две руки.

Уже не первый год вот так, в сопровождении княжеских дружин, по весям русским

от города к городу, от деревни к деревне двигались греческие монахи, приспосабливая старые ведические храмы к служению по новой христианской вере. С деревянными

храмами было проще. Ветхие, на ладан дышащие строения чаще всего сжигали и на

их месте со временем возводили новые. С крепких ещё храмов сшибали ведические кресты, рубили в щепы и сжигали идолов прежних, меняли внутреннее убранство.

Хотя нужно сказать, что те же алтари и кресты во многих церквях вплоть до середины девятнадцатого века так и не появились.

На этот раз Тодорокису пришлось голову поломать. В этом большом селе верующие

сподобились каменную церковь поставить. Узрел он на лицевых сторонах врат, ведущих в церковь и на наличниках знаки ведические непотребные. Написаны там были резью глубокой слова, крамольные для глаз грека: «Род», «Макошь», «Перун», «Сварог», «Тарх и Тара».

– Лазарь, и эту ересь сбить немедля!

Из храма на глазах растущей деревенской толпы вышли двое молодых парней, неся подмышками по два деревянных идола. Обходя угрюмую толпу, они направились к костру, который распалили дружинники рядом с домом старшины. Заржали дружинники, когда возгорелись ярким огнём потрескавшиеся от времени и пересохшие идолы, когда искры от них взметнулись ввысь. Несколько стариков и старух в толпе начали неистово плеваться в сторону веселящихся у костра дружинников. Многие женщины в толпе в слёзы пустились, видя надругательство над их святынями. Да, на глазах толпы вершилось святотатство. Пришлый монах-иноземец хозяйничал в их деревне, как у себя дома, а дружинники княжеские не кинулись на защиту святынь, не остановили эту вакханалию, а в смехе бездумном рассыпались.

Ещё трое мужиков из храма вышли. У двоих из них в сермяжных мешках глухо постукивали каменья, что жертвенник ограждали. А третий, ещё совсем молодой огромный детина, засунув под рубаху небольшой (женский) идол Тары-богоматери, попытался бочком, бочком скрыться за угол здания. Тодорокис со служкой в это времябыл внутри храма и не видел этого. Но и без них было кому присматривать за работными людьми. От костра тотчас вдогонку за Вакулем вприпрыжку побежал один из дружинников.

– Эй, босота сермяжная, ты кудай-то намылился? А ну, стой, говорю!

Невзор, а это был тот самый «бдительный» дружинник, на ходу вытащил плётку

из-за пояса и бегом догнал Вакулю.

– Давай, к костру заворачивай! Ишь чего удумал.

Он ткнул кнутовищем в деревянного божка, которого парень нехотя вытащил из-за пазухи.

– В костёр эту деревяшку трухлявую, в костёр!

Вакуль был местным кузнецом, ростом без малого в добрую сажень. Сверху вниз посмотрел он на тщедушного дружинника. Вот уже третий год подряд Вакуль и его жёнушка Марфа денно и нощно молились Таре-богоматери, чтобы дала она им сына или дочку, а никак у них с первенцем не получалось. И вот теперь последнюю надежду да в костёр? Как-то сам собой сложился кукиш и тут же он оказался у носа оторопевшего дружинника.

– На-кося, выкуси!

После чего, уже не обращая внимания на служивого, кузнец зашагал в сторону окраины села, где стоял его дом. Некоторые из дружинников, что краем глаза следили за перепалкой между их товарищем и деревенским кузнецом повскакали с мест, и их хохот достиг ушей Невзора. И тот, обуянный злостью от непослушания какого-то лапотника, снова догнал кузнеца и крепко перетянул того плетью. Русский человек, известное дело, терпелив донельзя. Многое он может стерпеть и не единожды, но когда

край-беда наступает, когда невмочь уже терпеть, страшен он в гневе своём праведном

становится. Повернулся он лицом к дружиннику, положил бережно божка на землю.

Глянул Невзор в глаза кузнецу, а там и глаз-то нету, словно бельмы белые вместо глаз.

– Ты чего, ты чего орясина этакая, удумал?

Не дал ему договорить Вакуль, сграбастал его за грудки, как пушинку над головой вознёс, крутанул раз-другой да о землю хрясь! Тут уж не до шуток дружинникам стало. Разделились они и кинулись на деревенских, размахивая плетьми. Половина их к толпе кинулась, чтобы не дать ей к дерущимся прорваться. Другая половина, вытащив сабли из ножен, кинулась в сторону кузнеца. А тот, не будь дураком, подхватил плётку, что выронил из рук стонущий Невзор да и давай отмахиваться от нападавших. Ещё пацаном Вакуль пас общинное стадо коров. Правда, там он с длинным кнутом обращался. Но и плётка в сильной, уверенной руке оказалась тем ещё оружием. Уже

двое дружинников от могучих ударов как снопы на землю повалились, уже и саблю,

кем-то из них оброненную, Вакуль с земли подобрал. Да один против восьмерых разве долго выдюжит? Озверевшие от злости дружинники стали теперь не в разнобой нападать, а скопом. Уже не раз и не два чиркнули их сабли по ногам и рукам смельчака.

Уже подломилось могучее тело кузнеца, рухнуло на землю, а Невзор, расталкивая всех,

руку с саблей вознёс над ним, чтобы зарубить его. И тут услышали дружинники визг

баб, грай мужских голосов. Это толпа деревенских, разметав заслон из дружинников, с

ором великим бежала на выручку своему односельчанину. Куда там двадцати против трёхсот, если не больше, рассвирепевших мужиков устоять! Тем более, что в руках у многих из них косы, цепы и вилы появились, чем не оружие?

Невзор и про кузнеца израненного забыл, цыкнул на своих, и побежала рать княжеская к лошадям своим. Туда же и монах Тодорокис засеменил, проклиная всё на свете. Хитрая бестия сразу понял, что жареным тут запахло. Так и ускакала дружина ни с чем. Пока ни с чем. Через несколько дней сюда сам князь местный с полновесной дружиной заявится. В таких случаях князья в своих уделах всю деревню на сутки-двое на откуп дружинникам отдавал. После таких «взбучек» княжеских, если кто и оставался в живых, так только дети малые, несмышлёные, да девушки молодые для утех, да и то ненадолго.

Но в этот раз не удалось дружине княжеской сабельками помахать. Не понаслышке знали люди, что их ждёт за неповиновение антихристианское. Тут же сход стихийный образовался, и решили все сельчане уходить в лес и пробиваться на восток. Там, слышали они, их братья по крови живут и там почитают ещё старых богов. Сколько таких деревень да сёл опустело на Руси за времена охристианивания? Никто не считал, да много их было, людей, не предавших родителей своих.

Нужно сказать, что со времён батыевых и вплоть до восемнадцатого века в ходу у православного церковного клира Руси-России был только Псалтырь. А в нём лишь сто пятьдесят псалмов на все случаи жизни написано. Сама же Библия на русском языке была издана только в девятнадцатом веке. И люди сравнивали: одно дело, когда поп, уткнувшись в Псалтырь, монотонно бубнил с амвона библейские истины, а другое, -когда волхвы вещали. Они тебе и про знамения растолкуют, и сон странный объяснят, и скажут когда сподручнее пахоту или сев начинать. Особо любопытным и про то расскажут, как небо над головой устроено, почему Солнце днём светит, а Луна ночью.

А ещё про почитание родителей земных и небесных напомнят и не преминут восславить их, чтобы жизнь счастливой была, чтобы роженица от бремени своего вовремя разрешилась, чтобы у коровы или козы молоко не перегорело; да мало ли о чём волхвы с людьми толковали. На все вопросы у них были разумные ответы.

Волхвы ведь знания свои несли ещё с седых времён. А попы… что попы? «Верьте нам и всё тут. А те, кто поверит, те и спасутся». С приходом христианства знания были подменены верой. Вот так совершился первый подлог в истории нашей цивилизации. А евреи, написавшие Библию, живут почему-то по своим талмудам да торам. Не загадка ли?

Каток христианизации, круша на своём пути укоренённую тысячелетиями старую

ведическую веру, часто вызывал отторжение у людей. Потому и полыхала на Руси уже

двести лет самая настоящая Гражданская война, в которой простой народ в массе своей не принимал новую веру. Семьи по живому раздирались на части, где отцы и деды за старую веру стояли, а их сыновья, чтобы уйти из-под строгой опеки старших, за новую веру ухватились. Раздрай был и между князьями. Киевские князья, уже принявшие христианство, силой навязывали новую веру князьям владимирским, новгородским и прочим, оттого и драчки между ними веками длились. И Русь в замятне этой слабела на глазах. А слабых заклевать всегда охотники найдутся.. На северо-западных границах то шведы-свеи, то крестоносцы ливонские и прочие огнём и мечом пытались свою, католическую веру принести на наши земли. На южные княжества в 1223 году напали неведомые ещё не то татары, не то монголы. У западных княжеств уже давно

«вась-вась» наметился и с Папой римским, и с соседями-католиками, и лишь маленький шажок оставался, чтобы они сами не превратились в заурядные католические королевства.

Правда в 1223 году тартаро-монголы как пришли на Русь, так и ушли, больше напугав народ, чем разорив. С другой стороны после этого скоротечного набега на южных границах спокойнее стало. Половцы, извечные степные разбойники, вдруг стали замиряться с русичами. Более того, родовитые князья русичей и половцев стали женить своих детей между собой, и к приходу новой волны тартаро-монгол половцы стали союзниками русичей.

Бату с помощью своих соглядатаев проведал и об этом. И потому озлобился он на половцев. Ведь они были всё-таки кочевым, степным народом и должны были, по его мнению, придерживаться Великой Ясы Чингисхана, списки из которой были вручены половецким ханам ещё задолго до начала Западного похода армии Бату, а потому стать на сторону Бату, но этого не произошло. И сыновья Чингисхана объявили половцев своими врагами. Перед вторжением на Русь тартаро-монголы в нескольких битвах нанесли им ряд серьёзных поражений и фактически прижали половецкого князя Котяна с его сильно потрёпанными войсками к самой границе южной Руси.

Кстати, по-большей части светловолосые и голубоглазые половцы имели гаплогруппу R1А, такую же, как и у русичей и тартарцев, то есть они были европеоидами. Вот такая непростая обстановка на Руси и вокруг неё сложилась накануне начала Западного похода тартаро-монгол.

ГЛАВА 3

Гуюк, сын Угэдэя и Мэнгу, сын Толуя ехали рядом, стремя в стремя. Оба они были

чингизидами, оба могли претендовать на трон Великого хана Монгольской империи.

Мэнгу, по крайней мере, внешне выглядел спокойным, а вот его двоюродный брат до сих пор кипел от негодования. Его отец, Великий хан Угэдэй не ему, своему отпрыску,

а полукровке Бату доверил командование объединённым войском, которому скоро надлежало отправиться в Западный поход и этому (теперь уже заочному) спору с отцом не было конца.

– Ну скажи, скажи брат, разве это справедливо? Почему это какой-то Бату будет командовать тобой, мной, нашими багатурами, нукерами?

Мэнгу меланхолично пожал плечами:

– Гуюк, ты не хуже меня знаешь, что Бату сын Джучи и он теперь, если не считать слабака Орду, первый из его сыновей и согласно Ясе нашего деда он, а не ты, или я старший хан после твоего отца, да прибудут его года.

Гуюк нетерпеливо отмахнулся:

– Но это же не так, не так! Орду, а не Бату старший сын у Джучи!

Мэнгу скосил глаза на брата и еле заметно усмехнулся:

– Верно, брат. Но ты же знаешь, что Орду сам попросил Великого хана считать старшим в улусе Джучи не его, а своего брата Бату.