Kitobni o'qish: «Русь против половцев»

Shrift:

ООО «Издательство «Вече»

Аhttp://www.veche.ru

Глава 1

Со смертью князя Ярослава, поименованного народом Мудрым, закончилась эра грозных и могучих правителей Руси. И киевский Аскольд, и новгородский Гостомысл совершили немало славных дел, прежде чем Олег по прозванию Вещий свёл Север и Юг под одну руку. Варяжская сталь и славянский булат надолго научили и врагов, и просто соседей не разевать рот на чужой – русский – каравай, лишь самые отчаянные или безумные посягали на границы славянского государства. И Игорь, и Святослав, и Владимир, что остался в былинах как Красно Солнышко, своими деяниями возвеличили Русь, расширяя её границы, пугая своей мощью врагов. Ярослав, непокорный и упрямый сын крестителя Руси, продолжил традицию, но и он, как все, не был вечен.

Прошли времена суровых князей, чья грозная доблесть позволяла им одним своим словом разрушать города и останавливать солнце, а вместе с ними прошла и великая эпоха. После них осталась лишь славная память, но для реальности этого было уже мало. Скорбя по этому поводу, Н.М. Карамзин справедливо отметил. «Древняя Россия погребла с Ярославом свое могущество и благоденствие».

Как только время единовластия закончилось, могущество Киевской Руси, незаметно, невидимо, по крошечке, по крупинке, по зёрнышку, стало истончаться, исчезать. Русь погрузилась в столетие мелких и крупных непрестанных междоусобных войн, кровавых вооружённых стычек, которые разоряли её, подтачивали её могущество, не давали спокойно трудиться и жить землепашцам, одним словом, приносили больше вреда, чем пользы.

Как посетовал тот же Карамзин, «основанная, возвеличенная единовластием, она утратила силу, блеск и гражданское счастие, будучи снова раздробленною на малые области». Утратила блеск и силу… А раз так, всегда найдутся желающие растревожить государство, многие годы пугавшее соседей своей быстро растущей силой. Всё чаще на древние земли и грады находят тревожные беды, всё чаще стали вражьи кони топтать русские луга и нивы. Внешние враги, пользуясь внутренними смутами и разногласиями, всё дальше проникали на русские территории. Богатая и опасная, вольно раскинувшаяся от моря и до моря Русь словно манила пришлецов из степи попробовать свои ратные силы. Хорошо гляделась эта устроенная легендарными князьями, веселая, светлая, радостная, уютная и сытая, прочно обжитая славянами земля, исполненная всякой разноты и чудес!

Сам надменный Киев – матерь городов русских – стал мишенью для иноземцев.

В те далёкие годы любой сосед мог считаться потенциальным врагом. Вынашивал он злобные замыслы, тая вражду, или нет, было не так важно. Бывало, сосед ещё не собирался нападать, а русские князья уже сами атаковали его, грозя бедою. Против кого только за последнее время не пришлось русским воинам поднять свои мечи. Тут и алчные безумные торки, и лицемерные да зловредные болгары, окаянные ляхи бессовестные, обособившиеся в лесной глухомани голяди, христианскую веру презирающие, упрямые язычники сосулы, не щадящие ни своих жизней, ни вражеских, загадочная, диковинная белоглазая чудь, живущая в насыпных жилищах из веток, камней и мха. На севере шла упорная нудная борьба с хмурыми невесёлыми финнами и дикой литвой.

Но главными врагами на долгие годы стали половцы: злобные, беспощадные да ненасытные.

Время столкновения неумолимо приближалось.

И вновь Карамзин: «Счастливая внутренняя тишина царствовала около десяти лет: россияне вооружались только против внешних неприятелей. Но отечество наше, избавленное от торков, с ужасом видело приближение иных варваров, дотоле неизвестных в истории мира».

Новая великая и грозная опасность напрямую коснулась Руси Великой.

Пришедший с востока враг не пытался подчинить себе русские земли, он намеревался лишь набедокурить, разорить, разграбить и уничтожить то, что создали своим трудом славяне, оставить после себя лишь выжженные просторы.

Половецкие орды готовы были уничтожить любую державу, любую культуру, любую цивилизацию, растоптать её в пыль копытами своих коней, стереть с лица земли, и всё это лишь ради наживы. Они не хотели строить, они могли лишь разрушать. За ними большая сила. Каждый мужчина – всадник, каждый всадник – воин. Половцы искусней всех в верховой езде, они самые ловкие наездники, к тому же мало кто может сравниться с ними в стрельбе из лука.

Половецкий стан. Эскиз декорации к опере А.П. Бородина

«Князь Игорь». Художник Н.К. Рерих

Единой власти у половцев не было. Каждой ордой управлял свой хан, что делало невозможным заключение долгосрочного мира со всем народом единовременно, а это грозило постоянной опасностью их соседям.

Совсем скоро уже придётся застонать Русской земле от горя, поминая добрым словом прежнее время и прежних князей! Только вот они на защиту своих земель подняться уже не смогут!

Но детям и внукам Ярославовым об этом было неведомо, ибо мало кто может заглянуть в будущее.

Сейчас им было не до половцев, другой интерес владел их сердцами и головами, туманил разум и мутил очи. Власть! Власть разделила, развела их, и братьев и родственников. Верховная власть, о которой не просят, не договариваются, которую просто берут те, у кого на это есть силы и смелость, даже если нет права.

На Руси в это время правил триумвират братьев. Три сына Ярослава Мудрого, Изяслав, Святослав и Всеволод, разделив между собой земли и волости, властвовали безраздельно почти над всей территорией Руси, убирая со своей дороги всех возможных конкурентов, стараясь приумножить то, что оставил им батюшка после смерти. Беда была в том, что, несмотря на видимое единство и крепкий нерушимый союз, братья исправно плели друг против друга интриги, благодаря которым младшие надеялись сами утвердиться на престоле, сместив оттуда ближайшего кровного родственника. Раскол ещё не наступил, но обстановка медленно накалялась.

Вот тут и появились у русских границ хищные да алчные, бессовестные да завидущие, как и все степняки, половцы. Жадные до чужого добра, они искали себе поживу. Выбирали опытным волчьим глазом, что можно под себя захапать, чем овладеть, что разорить, каких бед наделать.

Помня славное прошлое своих недавних предков, Владимира Великого и Ярослава Мудрого, русские князья совершенно не боялись степняков, не трепетали перед ними. Они были воспитаны на рассказах о победах русского оружия над хозяевами степей, страшными печенегами, на былинах, повествующих как о реальных героях, так и вымышленных. Для них богатыри князя Владимира были почти что реальностью. И все они служили службу ратную и доблестно обороняли свои границы, от врага, приходящего из широкой и бескрайней кажущейся бесконечной, как время, степи. Именно там, на безграничных степных просторах каждый раз зарождался новый враг, куда опаснее предыдущего. Как только один ослабевал, так тут же ему на смену, пожирая предшественника, появлялся другой во всей грозе своей буйной силы. Ничего нового в этом не было. А тот ли, другой ли степняк – какая разница?

Печенегов уже не стало, их сменили торки, но и они оказались для Руси не настолько опасны. Объединив свои войска, Ярославичи нанесли им серьёзное поражение, от которого те уже не в силах были оправиться.

Следом за ними, гоня с насиженных мест униженных русскими князьями торков, явились половцы. В 1055 году они заключили с младшим из троих братьев, Всеволодом Ярославичем, княжившим в Переяславле, мирный договор. Сейчас им было не до Руси, они только обживали заветные завоёванные территории, поэтому на первое время им самим нужен был мир. Мир нужен был и русскому князю. Договорились быстро. Ударили по рукам. Половецким ханом Блушем было дано слово, что он собирается жить в мире и дружбе с русским князем Всеволодом. Случилось это в 1060 году.

Так был закреплён первый мирный договор между русским князем и ордой.

Однако половцы всегда были хорошими союзниками, но плохими соседями. Тем более слово, данное одним ханом русскому князю, было пустым звуком для другого половецкого хана, а потому мир продержался недолго. Спустя всего лишь год, зимой 1061 г. орда хана Сокала, наплевав на мирные договоры, нарушила границы всё того же Переяславского княжества, прорвав оборонительное кольцо из земляных валов и палисадов, сооружённых ещё при Владимире Великом.

Обычно степняки выжидали, когда князь с дружиной покидал свои владения, и только тогда нападали. В этот раз всё случилось иначе. Половецкий хан Сокал был настолько уверен в силе своей Орды, что отважно вторгся в русские пределы, не дожидаясь отъезда Всеволода.

Всеволод Ярославич на тот момент уже взрослый степенный муж. Ему около тридцати лет. Характер имел не воинственный, казался более мягким и покладистым, чем остальные братья, за что и получил в народе прозвище – Миролюбивый. Был князь незлобливым, добрым, можно сказать, любезным, предпочитал проводить время среди монахов за учёной или неторопливой богословской беседой. Отец любил его «более всех сынов своих и, всегда держав при себе, обучал и страху Божию наставлял». Женат был Всеволод на дочери византийского императора Константина Мономаха. Воинские утехи его почти не интересовали. Он считался человеком образованным, знал пять языков и, в отличие от своих старших братьев, не был подвержен пьянству и похоти. Князь всегда прислушивался к советам доверенных людей, но, может быть, именно в силу этих самых качеств Всеволод постоянно попадал под чьё-либо влияние и находился в центре какого-либо конфликта. К тому же он, как и другие дети Ярослава Мудрого, перенял у отца склонность к интригам и заговорам. Эту науку он точно усвоил на отлично. Медленно пробираясь к отчему престолу, к верховной единоличной власти, он не брезговал никакими методами. Все шло в ход, от дерзко сплетённой интриги до умело подготовленного убийства. Деньги, подкуп, клятвы, уступки, всевозможные ухищрения и увёртки, договоры о дружбе – все возможные варианты использовал Всеволод в достижении цели, даже если порой это переходило в бесчестие и бесстыдство. Одним словом, благородства души он не имел. По характеристике, данной князю Н.М. Карамзиным, «Всеволод любил мир и видел беспрестанное кровопролитие».

Но так уж повелось в те седые времена, что князь лично отвечал за мир, покой и благополучие своих подданных, за крепость границ, за суровый отпор. На сей раз Всеволод Ярославич со своими обязанностями не справился.

Половецкий хан Сокал был смел, как волк, и при этом хитёр, как лисица. Зная о силе и храбрости русских витязей, он напал в тот самый час, когда русские князья меньше всего этого ждали, когда у них не было возможности быстро объединить свои силы. А что может быть лучше для осуществления таких планов, чем зимняя пора? Зимою, когда для русских селений наступает самая благодать, когда гуляет по полям позёмка, когда у прорубей глухо стукают вёдра, когда скрипят на морозном воздухе санные полозья, когда одетые снегом леса стоят не шелохнувшись, когда манит к дому из ранней тьмы зимней ночи чудный жар уютно пылающей печи, когда ни один землепашец не ждёт угрозы.

Разъедутся бояре да витязи на зиму по своим усадьбам, да рассупонятся на тёплой печи, пока соберутся, да коней оседлают, пока выдвинутся, хан успеет вволю пограбить, пожечь, жути навести на мирный люд и спокойно уйти восвояси. Кто ему подсказал, кто надоумил? Может быть, яркая утренняя степная звезда нашептала ему такой совет? Нам уже не узнать!

Налетели враги на мирно дремлющую в снегах Русь – словно ястреб кинулся с высоты небес на добычу, и вмиг привычный круг житейского счастья был для многих русских людей разрушен.

Никакого сопротивления хан Сокал не встретил, не ждал его никто, и начал он грабить русские земли, начал сёла жечь и людей пленить. Слухи о половецкой беде князь Всеволод сперва было отверг как небывалое и невозможное. Не поверил. Никогда ещё степь не нападала зимой! Но потом прискакал с известием на куцей лошадёнке испуганный насмерть селянин, на коем лица не было, а за ним в город повалили крестьяне, покинувшие свой дом, растревожился не на шутку. Медлить и колебаться было не время. Ждать братьев с их дружинами – тоже, хотя это и было бы разумно. Сидеть и смотреть, как враг разоряет твою землю, немыслимо.

Всеволод Ярославич выдвинул свои дружины врагу навстречу.

Силу половцев Всеволод оценить не мог. Он сотни раз слышал, как бил степняков его батюшка, да и сам он недавно бил торков. Для него половцы от них ничем не отличались. А раз так, то и ждать нечего, в седло и в атаку. Пусть разгуляется русский меч, пусть отведает враг богатырского угощения.

Князь торопился, он даже не стал собирать ополчение. Решил обойтись своей переяславской дружиной. Надеялся, что степняки разбегутся от одного вида грозных русских богатырей, от одного только слуха, что вышел разгневанный князь в поход их карать. На самом деле он, точно несмышлёныш, полез в гибельное место, куда и взрослые не отважатся порой сунуть нос! Не за своё дело взялся Всеволод. Он явно переоценил себя и недооценил противника.

Хан Сокал даже ухом не повёл, продолжая творить своё пакостное дело беззаконное, оставляя после себя лишь убогую безутешность и сиротность. Уведав от дозорных заблаговременно о приближении русских полков, он собрал свою орду воедино, готовясь достойно встретить противника.

2 февраля враги сошлись, многократный перевес половцев дал себя знать, и русское войско было разбито в сражении. Князь Всеволод не проявил ни умения командовать, ни должного мужества. Ратный труд, как и подвиг, был не для него. Не из того теста он был слеплен, не из того материала скроен. В одиночку ему такие свершения были не по плечу. Первый раз за долгие-долгие годы степняки в открытом противостоянии одолели княжескую дружину. Много полегло славных бойцов. Головы удалые они сложили, а землю свою им защитить так и не удалось. Некому стало укоротить врага.

Сам Всеволод, бежавший с поля боя, укрылся за стенами своей столицы, уповая лишь на их крепость и милость Господа. Но хан Сокал хоть и жаден был, да разумен, знал, что долго бесчинства продолжать нельзя. Дружины братьев Всеволода, Изяслава и Святослава, всё одно придут на помощь. Возможно, уже собираются, коней добрых седлают. Поэтому нужно и меру знать.

Повоевав Переяславскую землю, отягощённые награбленным, утомленные разбоем, боясь погони, поспешили степные разбойники домой, роняя на пути добычу, ведя за собой по холоду и снегу длинную вереницу полоняников, обречённых на горькую участь. И тут хану Сокалу повезло: половцы возвратились к Дону, никем не побеспокоенные.

Это было, по замечанию летописца, первое зло от поганого и безбожного врага.

После этого случая семь долгих лет не тревожили половцы русские границы, семь снежных зим прошло с их последнего набега, семь жарких лет пролетело. Уже забываться стало то зло, какое враги причинили Переяславлю и его князю. Но они вновь вернулись.

В 1068 году множество половцев пришло на Русскую землю. Привёл их всё тот же хан Сокал, но в этот раз он пришёл не один, а привёл с собой совсем ещё юного хана Шарукана. Вот ему предстояло долгое время играть значительную роль в русско-половецких отношениях. Сейчас этот молодой хан столкнулся с русскими князьями и Русью в первый раз.

В самом начале осени, в разгар сбора урожая, когда побеги на полях, увлажнённые потом пахаря, оделись тяжёлым хлебным колосом, когда кметы, забыв про мечи и кольчуги, серпами валили высокую рожь, на диво уродившую в нонешнем добром году, половцы решили ещё раз попытать воинского счастья и вновь вломились на Русь. Но в этот раз и силы и планы их были куда значительнее, чем в прошлый.

Хан Сокал был противник опасный. Злобный, отчаянно смелый и не в меру самоуверенный.

Ничего не опасаясь, не таясь, в пыли походной орда текла тёмной тучей по левому берегу Днепра. В этот раз её целью стали земли богатого Киева. Половецкий хан уже разбил одного русского князя, и у него не было ни малейших причин опасаться другого.

При виде запыхавшегося от скачки гонца на своём дворе, нехорошее предчувствие кольнуло киевского князя Изяслава Ярославича.

– Что там стряслось? Какая беда? – Он недовольно сдвинул брови.

– Половцы близятся, княже! – выдохнул вестник.

Вот и кончился покой.

– Началось! И как же не вовремя! – В сердцах подумалось князю. – Кметов сбираю тотчас!

Теперь Изяславу не до сладких снов, не до мягкой тёплой постели, он трубит подъём своей храброй дружине и едет к половцам навстречу…

Однако, даже имея сильную дружину, Изяслав не стал воевать один, поостерёгся. Он кликнул клич, сзывая братьев на сечу. Это общерусское дело, и нужно вместе бить врага, как уже было с торками. Против объединённого войска половцам не выстоять.

Закрутилось дело. Святослав и Всеволод тоже не мешкали, по первому зову Киева подняли свои дружины, вышли к месту общего со старшим братом сбора. За ними гербы их княжеств и ведут они лучших бойцов. Вновь Светлая Русь объединилась всеми своими силами против сынов дикой степи. Первый раз война затронула общерусские интересы. Киев, Чернигов и Переяславль готовы были встать плечом к плечу на ратном поле и заслонить страну от разорения.

Точкой встречи войск были намечены берега реки Альты. В чём-то это было даже символично, ведь именно здесь отец, Ярослав Мудрый, нанёс в кровавой схватке решающее поражение печенегам, от которого они долго не могли отойти. История повторялась. Только вот прежней славы уже не было. Войска братьев встретились.

Но в этот раз всё получилось совсем не так, как хотелось.

Мешают, ох как мешают развитию Руси враги внешние, да только раздоры внутренние куда горше да опаснее. Даже сейчас, перед лицом общей опасности, братья не так едины, как были совсем ещё недавно, хоть и выступают против врагов общим фронтом.

Вчерашние обиды спрятаны, но лишь до поры.

Киевский князь Изяслав Ярославич был мужчина видный. Господь благословил его и здоровьем, крепким телосложением, величественной осанкой и огромной силой. Один рост и дородность его уже привлекали внимание. «По словам летописца, Изяслав был красив лицом, высок и полон, нравом незлобив, кривду ненавидел, правду любил; лести в нём не было, прямой был человек и не мстительный» (С.М. Соловьёв).

Однако при всём этом внешнем великолепии Изяслав отличался нерешительностью. Он всегда долго мялся и маялся, прежде чем начать что-то делать, а непопулярные решения предпочитал перекладывать на чужие плечи или исполнять чужими руками, как бы отстраняясь от этого. Преображался он на поле боя, когда не нужно было думать, а лишь мечом махать, проявлять доблесть ратную и мужество. Понятие богатырской и княжеской чести для него было куда более важно, чем для его младших братьев.

Черниговский князь Святослав и его младший брат Всеволод, князь Переяславля, были более склонны к интригам, чем их старший брат. Это можно объяснить тем, что каждый из них мечтал заполучить верховную власть, даже в обход своих ближайших кровных родственников, и сесть на киевский трон. Изяслав же, рассчитывал удержать власть и передать своим детям.

За последнее время отношения между братьями становились всё прохладнее, по крайней мере, между Изяславом и Святославом. Видно, чёрная кошка между ними пробежала. Чем старше становились братья, тем больше разногласий и трений между ними возникало, в том числе и из-за различий темперамента. К тому же из тройки братьев лишь Святослав обладал явными задатками лидера и знал это, поэтому он всё с большим трудом подчинялся старшему брату Изяславу.

Даже сейчас Святослав Черниговский расположился лагерем отдельно от полков киевского Изяслава и переяславского Всеволода. Такая аккуратность и холодный расчёт спасут жизни многих его воинов.

Всеволод Ярославич держался подчёркнуто отстраненно, не вставая открыто на сторону ни одного из старших братьев. Он младший, он выжидает, что будет.

Черниговский князь Святослав, средний из трёх к этому моменту оставшихся в живых детей Ярослава, был самым азартным. Сложность поставленной задачи никогда не пугала его. Видимо, вся решительность, отпущенная на их семью, досталась ему. Он часто пускался в откровенные авантюры и почти всегда выходил победителем. Ему многое сходило с рук. Святослав был вспыльчивым, скорым на принятие решений, а порой шёл на неоправданный риск. Однако при всём этом он обладал тонким дипломатическим умом, умея ужом извернуться там, где того требовала необходимость. Князь был упрям и никогда не шёл на попятную. Переубедить его можно было только силой. И хоть по своей натуре Святослав Ярославич был отчаянный интриган, готовый пойти на обман, нарушить данное слово, но в отсутствии храбрости его невозможно было упрекнуть: в бою был в первых рядах. Он никогда не уклонялся от опасности, любил буйство. Да и за едой был не из последних. Ярославич любил разгульное веселье с ряжеными, пиры во славу Божию с песнями под гуслярский звон. В трапезной князь сидел за общим, с дружиною и челядью, столом, пел, мог перебить собеседника нескромной шуткой. Любил, когда братины крепкого вина беспрерывно ходили по кругу, а гости, опьянев от выпитого, лежали под лавками.

Бывало, черниговский двор ульем гудел на пирах от смеха и визга красных девушек да молодушек, шума и крика ряженых, что толпами бродили, набиваясь веселою гурьбой в княжеский терем, прыгали, плясали, хрюкали, шумели, пели, ругались. Лошади ржали, медведи ревели, люди кричали. Пили мёд и вино, отведывали многоразличные закуски. Проходили сказочники, за ними следом шли слепые гусляры, с гуслями звонкими на плечах и для надёжности держась один за другого. Всякие сказки да былины сказывали они князю: и о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове, и о семи Симеонах, и о страшном змие Горынище, и о гуслях-самогудах, и о сапогах-самоплясах, и конечно, о Добрыне Никитиче, и Алёше, поповом сыне… Денег князь не жалел, хотя цену им знал. Да и в общении всегда был лёгок и прост. Поэтому и дружина, и приближённые Святослава любили и были за него горой.

Вот такой триумвират противостоял сейчас половецкой орде.

Гусляры. Художник В.М. Васнецов

То, что численный перевес на стороне степняков, не являлось сюрпризом. Что половцы хитры, коварны, сильны и беспощадны, было уже известно. Что от врага на войне можно ожидать любого вероломства, тоже. Однако хан Сокал в очередной раз перехитрил русских князей. Зная, что в открытом противостоянии его батырам не одолеть русскую армию, он пустился на уловку.

Он не стал дожидаться, когда русские встретят его орду во всеоружии, выстроив непроходимыми шеренгами свои полки, и перегородят ему дорогу к богатству крепкой стеной червлёных щитов. Он выбрал удобный момент и ударил первым.

Половецкая разведка точно указала место, где князья-братья стали лагерем. Опасности князья для себя не ждали, а ждали честного боя. Вскоре они будут основательно проучены за свою детскую доверчивость.

Что же придумал коварный половецкий хан? Как только стемнело, он поднял своих воинов и воинов хана Шарукана и под покровом всё больше сгущающейся тьмы повёл их напрямую к русскому лагерю. Больше 20 тысяч всадников осторожно двинулись на защитников русских границ. Ночь укрыла их. Укутанные её чёрным крылом, половцы незаметно приблизились к русскому стану. Никто под холодными звёздами не предупредил русских витязей о грозящей им опасности: затихли всё видящие шумливые рыжие белки, скачущие с ветки на ветку, сова спряталась в тёмном дупле, пережидая, лишь филин громко ухал в настороженном бесшумном лесу, но его не услышали.

Только глубокая ночь знает, да никому не расскажет, какими тайными тропами удалось половецкой орде незаметно подобраться к русскому стану, да так, что противник даже не всполошился.

Самое сложное из того, что предстояло сделать, им отлично удалось.

Враг, готовый вот-вот напасть, наблюдал из непроглядной тьмы, как огромный воинский лагерь стал постепенно затихать и успокаивался, как беспечные русские витязи готовились ко сну, как один за другим гасли красные костры, и лишь тихо фыркали стреноженные лошади. Совсем скоро среди бодрствующих осталась лишь немногочисленная стража, но и она не проявляла особенной бдительности, больше думая о том, как укрыться от осенней холодной сырости, двигающейся от реки.

Так зябко бывает на исходе осеннего дня, что хочется сесть поближе к костру, подбросить в жадный огонь ярко вспыхивающий хрустящий хворост, закутаться поплотнее в плащ, протянуть к пламени ладони, ощутив кожей исходящее тепло костра. Хочется беспечно дремать, пригревшись, а не таращиться бессмысленно во тьму. Так что службу свою сторожа исполняли неохотно. Вот и попали как кур во щи.

Теперь хан Сокал был уверен в том, что у него всё получится, в своей вечно сопутствующей удаче и своей победе. Разве могут русские князья сравниться с ним, у которого ум лисицы, хватка волка и сила медведя? Коварство и сила, бесстрашие и отвага.

Половцы вышли к месту атаки с той стороны, где вольготно раскинулись шатры переяславского князя Всеволода и его людей. Задумано было так, или это была лишь случайность, трудно сказать. Другая часть орды намеревалась атаковать расположение мирно дремлющих киевлян.

Ночь уже давно перевалила за середину, и всё унялось, как на земле, так и на небе, только звёзды сделались крупнее и ярче, да луна круглым жёлтым блином таращилась с высоты. Спят утомлённые вожди и отважные солдаты, сытые кашевары и хмурые обозники, спят умудрённые опытом бояре и храбрые кмети. Всё уснуло, и все уснули, только часовые устало вглядываются во тьму, да и то взгляд их скользит лишь поверхностно, больше по привычке. Всё одно ничего не разглядеть, хоть глаза лопнут от напряжения. «Что может произойти в этакой тьме? Вот взойдёт солнце, и будем готовиться бить супостата, а сейчас терпи, не спи», – подбадривают они себя.

Уж скоро утро. Скоро начнёт светать. Только вот не всем суждено дожить до рассвета.

Около измученного борьбой со сном часового незаметно скользит тень; удар клинка, короткий хрип – и вновь тишина предрассветная, хрупкая, тонкая, нежная. Кто-то из более бдительных стражей разрушит её, успев гаркнуть зычным голосом: «Тревога!» Но будет уже слишком поздно.

Незаметно подведя свою орду как можно ближе к расположению русских полков, Сокал стремительно атаковал их, своей беспощадной конной лавой. Ночь и здесь была ему в помощь.

Как барсы лютые, кинулись поганые на русский лагерь. Стража не поспела толком взяться за оружие, а её уже смяли, опрокинули, втоптали в опавшую сухую листву. Тех, кто выжил после первого натиска, вязали – побитых и израненных, ещё не понимавших толком, что же всё-таки произошло.

Переяславцам досталось опять больше других. Не понимая, кто на них напал, и откуда вообще взялся противник, внезапно свалившийся на их голову, и сколько их, они потеряли всякую уверенность. А когда творится беспорядок, то хорошего не жди. Построиться и образовать общую линию обороны времени не было: всадники уже ворвались в лагерь и секли всех без разбора, не давая даже создать очаги сопротивления.

Всеволод уже один раз неудачно дрался с половецким ханом, вторая попытка не придала ему уверенности. Видя, как его воины падают под клинками врагов, Всеволод кинулся бежать с теми, кто был у него под рукой, создавая дополнительную суматоху и панику. Спасая свою жизнь, он сделал первое, что пришло ему в голову, показавшееся разумным. Князь кинулся в лагерь брата, надеясь найти укрытие от врагов там.

Но стан Изяслава уже тоже подвергся атаке орды. Там ситуация развивалась похожим образом. Ни сам князь Изяслав, ни Коснячко не проявили решительности и героизма. Неожиданная атака вогнала Изяслава в ступор. Киевский князь, привыкший встречать опасность грудью, растерялся и полностью потерял управление ситуацией. Будто оторопь на него напала! Принимать скорые решения Изяслав не был приучен. Сейчас в киевском стане каждый был сам по себе. Те из дружинников, кто успел взять в руки оружие, теперь рыкали, как туры, закрывая своей широкой кольчужной грудью князя и умирая от калёной сабли налетевших на них в утренней мгле ратников неведомого края. Они дрались до конца. Но это не помогло: ни воевода, ни Изяслав так и не сумели ни построить свои войска, ни воодушевить, ни прекратить панику. Те, кто мог драться, дрались и умирали в одиночку. В итоге под слаженным напором половцев русские полки были раздавлены и побежали, устилая дорогу телами погибших.

Оставляя всех позади, первыми бежали князья. Бежали молодцы без оглядки, так, будто за ними гнались волки серые. Скакали, губя и загоняя коней, теряя по дороге отставших дружинников, мчались с бешеным отчаянием, не задумываясь, что ждёт их теперь впереди. Не останавливаясь. Колобком откатываясь в более спокойное и надёжное место, спасая свои жизни.

Таким печальным образом оба князя, задохнувшись от быстрого бега, оказались в Киеве, во владениях старшего брата Изяслава.

Общее бегство братьев решило исход схватки довольно быстро.

Святослав, чьи полки стояли отдельно, не стал ввязываться в безнадёжно проигранную схватку и отступил со своими войсками в Чернигов. Святославу удалось почти полностью сохранить свою дружину. Изяславу и Всеволоду досталось больше, чем ему, в этом бою.

Теперь лишь багровое солнце, взошедшее над Альтой, напоминало о пролитой здесь недавно русской крови, что впиталась в песок, окропила траву, запеклась на камнях у реки.

После такого постыдного бегства некому стало защищать Русскую землю в поле – вот тогда рассыпались половцы по всей земле и стали её разорять. Теперь им больше никто не угрожал и никто не мог их остановить. Вся Русь лежала беззащитная перед свирепым неведомым народом. Такого не бывало ещё никогда! Надеяться больше было не на кого! Оставалось лишь искать укрытие от беды.

Вновь застонала под натиском злодеев родная земля, в очередной раз вспоминая прежние поры и князей давно минувших лет!

Почти тридцать лет никто не смел хозяйничать на Русской земле, никакому врагу это было не по силам, никакому супостату не по зубам. Да и в тот памятный раз, когда под Киев пришла беда, старинные противники Руси, печенеги, собрали воедино всю свою силу, какая у них была, и только тогда дошли они до русской столицы. Но и в тот памятный раз шли враги, твёрдо зная, что князя Ярослава в городе нет. Это был лишь горький, трагический эпизод. Событие из ряда вон, кои в прежней истории Руси по пальцам пересчитать. Не одно поколение детей превратилось во взрослых мужей, пока стояла Русская земля нетронутой, и тут – такая напасть. Киев – это не граница, не порубежье.

Bepul matn qismi tugad.