Kitobni o'qish: «Ничего не скажу»

Shrift:

© Елистратов В. С., 2023

© ООО «Издательство «Вече», 2023

* * *

Со сметанкой и медком

В прошлом году мы с женой провели новогодние праздники в доме отдыха. Неделю с 30 декабря по 5 января. Ребенка сдали дедам, а сами уехали.

Я, помню, с изумлением узнал, что у меня на работе есть профсоюз. И что мало того: есть дом отдыха, и мне полагается на отдых там пятидесятипроцентная скидка.

Я думал, что профсоюз – это когда где-нибудь у Бранденбургских ворот толпа немецких баб истошно орёт про повышение зарплаты. Или люди в жилетах цвета детской неожиданности где-нибудь на Шанз-Элизе озверело жгут покрышки. Я думал, что профсоюз – нечто вроде института борьбы трудового элемента против капиталистических хищников в мире чистогана.

Оказалось, что профсоюз – это уютный кабинет № 25 с геранью на подоконнике. Тюль. Календарь с фотками Ирины Аллегровой (январь), Филиппа Киркорова (апрель), Олега Газманова (июль) и еще девяти поп-динозавров. Шкаф. Стол с амбарной книжкой цвета динозавра, электрочайником и кружкой «Анапа-1965». И, конечно же, Антонина Алексеевна Улыбаева с добрейшим лицом рассказчицы из детских фильмов-сказок – Анастасии Платоновны Зуевой. Почти одно и то же лицо. Чудеса!

Уж никак у меня не женятся в голове Зуева и жжёные французские покрышки.

Я законопослушно принёс деньги, расписался в амбарной книге. Говорю:

– Спасибо, Анастасия… то есть, тьфу, пардон, Антонина Алексеевна…

– Не за что. Как мечталося, так и сталося, Владимир Елистратович, в смысле – Станиславович. С наступающим вас новым годом, Владимир Станиславович. Счастливо вам отдохнуть по нашей профсоюзной путёвке.

– И вас с наступающим, Антонина Зуевна… То есть, тьфу, пардон, Алексеевна!

– До свидания, спасибо за внимание!

И вот мы в доме отдыха. Замечательная тщательно убранная комната. Жёлтые обои в синий цветочек. Шкаф. Двухместная кровать. Над кроватью – репродукция картины Саврасова «Грачи прилетели». Журнальный столик. Два кресла. Всем этим, так сказать, аксессуарам – с полвека, не меньше. Только календарь на стенке новый. На нём замечательные фотографии – заснеженная елка (январь), сверкающие на солнце сосульки (апрель), поле с иван-чаем (июль). Отличные фотографии – цветущая сирень (май), желтые и красные листья в пруду (сентябрь) … Очень всё строго тематически. Чтоб не путать людей. Никакого гнилого западного постмодернизма. Никаких парижских жжёных покрышек и истошно орущих берлинских баб. Мир, покой, традиционные ценности. Сплошной жизнеутверждающий реализм.

На столике – гжельская пепельница. Под ней – распечатанная на ксероксе бумажка: «Курить на балконе!!! Штраф за курение в помещении 500 р.».

А я и не курю.

На подоконнике – радио. Вернее так: советский транзисторный радиоприёмник «Маяк».

Офигеть, как нежно! Жена включила – а там классическая музыка. Ария Мистера Икс в исполнении Георга Карловича Отса. Обалдеть! И слова такие актуальные:

 
Живу без ласки,
Боль свою затая.
Всегда быть в маске —
Судьба моя!
 

Вот она, сила искусства. Я вообще все чаще и чаще поражаюсь этой силе. Например, помните, что старуха Шапокляк сказала Крокодилу Гене? «Мне нравится, что вы такой зеленый и плоский». Про что это она, спрашивается? Да, про доллар, конечно. А заодно и про сумасшедших активистов зеленого движения, желающих засадить весь мир солнечными вертяками на основе лунной гравитации.

На полу – коврик с оленями. Одна гордая олениха с мордой Ирины Аллегровой и два туманных оленя с начисто стертыми мордами. Ясное дело – ковру-то лет семьдесят, не меньше. Затоптали отдыхающие.

Чудесная ванная и прекрасный туалет.

В туалете – ёршик, похожий на Алексея Венедиктова. Туалет – очень большой. Даже с легким эхом («Москвы» я не говорил).

Ванная комната тоже весьма просторная. Белый кафель. Сама ванна – чугунная, душ на резиновом шланге трогательно подтекает. Совсем чуть-чуть.

Мы вышли на балкон. Вернее – на лоджию. У нас аж четвертый этаж. Сногсшибательный вид. Солнце и – лес, лес, лес. Внизу – козырёк подъезда. На нём – много всяких интересностей: живописно раскиданные на снегу окурки, рваные семейные трусы, вьетнамка, швабра, разбитый советский транзисторный приемник «Меридиан», в меру немного битого стекла. Изумительная, если разобраться, инсталляция. Я бы назвал ее как-нибудь глубокомысленно. Например: «Щемящая сансара бытия» или: «Всюду жизнь». Хотя, впрочем, последнее название уже занято…

Дом отдыха – это а) гулянье, б) сон, в) столовая. С гуляньем здесь все отлично. Сон тоже глубокий и беззаботный. Столовая – просто отменная.

Завтрак – плотный. Например, оладушки (три штуки) со сметаной (35 %). Оладушек большой – от уха до уха. Я его преодолевал в шесть укусов. Калорий – как в двух литрах хаша. Можно – сырники, омлет, сосиски, масло, джем… Сырник – три укуса. Омлет – двенадцать. Сосиски – настоящие, мясные, розовые. Если съесть две таких сосиски, будешь пахнуть ими двое суток. Причем весь – от темечка до пяток. Или так: от чёлки до носов.

На выходе с территории дома отдыха в лес на скамейке всегда сидит местная кошка. Огромная жирная рыжая котяра по кличке Таможня. Таможня четко определяет, что ел отдыхающий. Я изучил это на себе. Если я ел омлет или оладушки, Таможня на меня никак не реагировала. Но если сосиски – она подходила, властно мяукала и терлась о брюки. Мой сосисочный завтрак она определяла метров за пять. И требовала мзды за проход.

Теперь обед с ужином (про полдник умолчу). Борщ, рассольник, харчо, пюре, котлеты, салатики, шницель, макароны по-флотски, плов… Господи! Дай мне сил съесть все это когда-нибудь!

Дальше… Гороховый суп с сухариками…

Не могу. А настоящая кустодиевская сарделя с горчицей-ГОСТ?! А томительная, как Нефертити, иваси с лучком?! Репчатым, красным?! А если туда еще чуть-чуть подсолнечного масла и яблочного уксуса?!

А сладострастный цыпленок табака, от которого божественно сводит все, от челюстей до ключиц?!

А вы знаете, к примеру, что такое настоящая рыба под маринадом?! Ничего вы не знаете, жалкие постсоветские фастфудёныши. Настоящая рыба под маринадом – это же Песнь Песней, остров Калимантан, Орхидея Фаленопсис.

А фирменный говяжий гуляш с подливой, этой лавой вожделения и неги?! Да просто обыкновенная, казалось бы, квашеная капустка?! Она же не хрустит во рту, она взрывается, как праздничный салат. Торжественно трещит, как береза в русской печке. А если она еще и с клюквой, которая, изнемогая от сладкой боли, охает, лопаясь на зубах? А?

В общем, отдыхали мы хорошо. На Новый год съели оливье, выпили шампанское и пошли спать.

Жена у меня убежденная сова и спит долго. А я встаю рано. Безнадежный жаворонок. А что делать жаворонку до оладушки с омлетом? Гулять.

И вот я каждое утро ходил в лес. И каждое утро в полусумраках леса прогуливались четыре бабушки. Насколько я понял, из соседнего дома отдыха.

Одна бабушка – крупная, полная, любит громко поржать. Другая – аристократического вида, немногословная. Но говорит хоть и тихо, но веско. Третья – даже затрудняюсь сказать… худенькая, меланхолически ироничная. Наконец, четвертая – резвая, все время перебегает с места на место, то на правый фланг пенсионной шеренги, то на левый. Очень говорливая и очень восторженная.

На второй день я окрестил их так: Атос, Портос, Арамис и Д’Артаньян. В миру, соответственно: Гавриловна, Валентина, Сашенька и Карасиха.

Проходя мимо них, я периодически слушал обрывки их разговоров. Например:

Валентина-Портос, очень громко, даже, можно сказать, оглушительно-гулко в утреннем январском лесу:

– А я вот, девочки, гречу люблю лучше с молоком…

Карасиха-Д’Артаньян, очень быстро перебегая с правого фланга на левый:

– И с сахаром, да? Да, Валентина, с сахаром?!

Портос-Валентина:

– Зачем же, Карасиха, с сахаром? На кой мне кошкин ляд диабет-то? Диабет мне, девочки, ни в каком ракурсе не нужен…

Арамис-Сашенька, язвительно-меланхолически:

– А с чем же, Валентина? С вареньем, что ли?

Атос-Гавриловна, тихо и веско:

– Варенье, Сашенька, это тоже диабет.

Карасиха-Д’Артаньян, перебегая с левого фланга на правый:

– Правильно, Гавриловна!

Валентина-Портос:

– А я ее с медком, с медком, родную, с липовым, с башкирским. Я себе давеча закупила на ярмарке меда литр. Теперь вот все поголовно с медком употребляю…

Д’Артаньян-Карасиха:

– Браво, Валентина! Я тоже все предпочитаю с медком!

Сашенька-Арамис, с тонкой саркастической улыбкой:

– И харчо тоже с медком?

Портос-Валентина:

– Зачем харчо с медком? Харчо надо с морской солью.

Гавриловна-Атос:

– Морская соль – это йод. А йод, девочки, это очень хорошо для щитовидки.

– Браво, Гавриловна! А рис ты с чем, Валентина, вкушаешь?

– С шафраном, девочки.

– Шафран – это марганец, железо, калий и витамин С.

– Браво!

– А чай тоже с шафраном?

– Нет, зачем? Чай с медком.

– Чего-то, я гляжу, ты, мать моя, на медке совсем помешалась…

– Так литр же его, антихриста! Надо осваивать.

– Браво!

– А не прорвет тебя сладкой жижей от медка-то?

– Да и пущай прорвет. Все кишкам веселее.

– Браво!

– А я, девочки, грибочки люблю в форме супа. Грибной супчик – ух!..

– С медком?

– Да ну тебя, непотребу! Супчик грибной – он к сметанке льнет. Со сметанкой им нужно пользоваться.

– Сметана, она жирная. Сплошной холестерин.

– А я с нежирной. Десять процентов – и шабаш холестерину!

– Браво!

– А сметанку можно в грибочки и с медком…

– Вот сатана липучая… Заладила, как реклама.

– Сметанка – она к оладьям…

– А туда еще и медку до кучи…

– Тьфу ты!.. Заколдырила про медок, что попадья про Пасху!

– А по мне, так лучше картошечки наварить…

– Ага, и с шафраном ее, медком и сметанкой…

– О Господи! Сгинь ты, лярва антисоветская!

– Нет, девчонки, картошечка вареная со сметанкой – это очень даже грамотно.

– Сметанка тут, товарищи, конечно, годится. Но лучше с лучком и селедочкой.

– Атлантической.

– С килечкой лучше.

– Килька мелкая, сломаешь глаза ее чистить-то.

– А я ее и не чищу.

– Как это?

– Очень даже просто. Сожрала целиком – и в дамках. А там пусть кишки думают.

– Браво!

– Вот акула!

– Только все это обязательно с лучком.

– Репчатым?

– Нет, лучше зеленый мелко постругать.

– И с медком…

– Убью, пенсионерка!..

– Браво!

И так далее.

В одно из последних наших, так сказать, утр я опять увидел моих бабушек. Но застал только самый конец их беседы:

– Нет-нет, подружечки, в борщ томат-паста обязательно нужна.

– А я туда еще немножко сальца. Лучше белорусского, в нем мяса больше. Для навару.

– Браво!

– И чесночку.

– И медку…

– Да уймите вы, девочки, эту чесоточную!

– Ладно, товарочки, пора на завтрак.

«Товарочки» встали друг против друга в форме каре. Гавриловна протянула вперед два пальца правой руки:

– Ну, девчата, одна за всех…

– И все за одну! – сказала Валентина и положила свои два пальца на пальцы Гавриловны.

– Гип-гип! – улыбнулась Сашенька и положила свои пальцы на пальцы Валентины.

– Браво! – воскликнула Карасиха и сделала то же самое. – А теперь все вместе…

– И все за одну!

И они пошли.

И я тоже пошел. Будить жену-сову, а потом в гости к сосискам.

Что там сейчас, интересно, делает Таможня?

С Новым годом! С новым счастьем! И пусть Новый год дает вам Добро, как Таможня, и пусть он будет у вас с медком и со сметанкой!

Как меня отвакцинировали этим летом

Сначала – сказка. Для взрослых и детей.

Жила-была хорошая добрая планета по имени Земля. На ней обитали всякие милые создания – тираннозавры, синички, археоптериксы, голубые киты, выхухоли…

А потом появились люди. Сначала всё шло ничего. Люди жили в гармонии с выхухолями и китами. Но пару-тройку веков назад человечество вдруг быстро расплодилось и резко оборзело. Оно закоптило небо, завалило всё пестицидами и пластиком. И вот люди стали настоящей пандемией для планеты по имени Земля. И тогда Земля придумала вакцину против человечества – ковид называется. А хитрое человечество, в свою очередь, быстро придумало вакцину против ковида. И вот теперь – кто кого.

Я совсем не хочу участвовать в этом противном «кто кого». Поэтому этим летом я просто взял и вакцинировался.

Если честно, я вакцинировался не потому что я такой сознательный, а потому что иначе меня бы уволили, ведь прививка обязательна для работников образования.

Я нашел по интернету самый близкий от меня пункт вакцинации, где было можно максимально быстро «ширнуться» Спутником. Красивый московский парк. Не скажу, как называется. Пруд с плавающими в нем жирными утками размером с лебедей (думаю: наверное, они уже привились).

Легкий сладковатый ветерок, приятный шелест-бриз мытых малахитовых листочков. Дождик только что кончился. Выглянуло жемчужно-янтарное солнышко.

На скамейке, вижу, сидят два в высшей степени доброжелательных худых алкаша с перебитыми носами. Наверное, бывшие боксеры-легковесы. Я:

– Привет, ребята. Вы не знаете, где здесь павильон для вакцинации?

– Заставили, брат?

– Куда ж деваться?

– Пойдешь прямо, увидишь белый сортир. Свернёшь налево. И прямо-прямо минуты три.

– Спасибо, ребята.

– Закурить есть?

– Не курю.

– Дай десять рублей на боржоми. Если не жалко.

Я дал две монетки по десять рублей.

– Мерси, товарищ.

«Вот, – думаю, – платная вакцинация получилась».

От белоснежного, как папаха генерала Корнилова, сортира по завещанию легковесов я завернул налево, иду прямо ровно три минуты. Вижу: что-то вроде маленького цирка-шапито. Народу – человек десять. Надел маску. Заполнил анкету. Сдал ее озорной девушке, которая забирала у всех анкеты с какими-нибудь милыми комментариями, типа:

– Моё будет!

– Хвать!

– Берём не глядя!

И тому подобное. У меня она вязал анкету, сказав:

– Цап-царап! Ждать, мужчина.

Мужчина ждёт. Думаю: «Цирк с огнями…» Минут через десять выходит другая девушка. В очках:

– Владимир Станиславович…

– Это я!

– Проходите, Владимир Станиславович. Бахилочки нацепили? Нацепили. Очень хорошо. А ну-ка, масочку с подбородочка на носик… Вот так. Перчаточки на месте. А теперь вон к той стоечке.

Иду к «стоечке». Там – женщина с воловьими глазами. Жалко, что остального лица не видать.

– Здравствуйте, – говорю.

– Здравствуйте. Ничего не болит?

– Да вроде ничего.

– Это хорошо. Ни на что не жалуетесь?

– Ипотеку мне выплачивать.

– Сочувствую. Печалька. Мне тоже. Значит, сейчас мы вам Спутничек поставим. А вы потом три дня не хулиганьте. Ладно?

– Ладно. Не буду.

– Значится, так. Водочку не пить. В баньке не париться. Плечико не тереть. Фитнесиком не заниматься. На дачке травку интенсивно не косить. Думать только о хорошем.

– Понял. «О хорошем думать, о хорошем говорить».

– Понятливый мужчина. Прямо профессор. Если температурка поднимется, не бойтесь.

– Я уже давно ничего не боюсь. Кроме ипотеки.

– Сочувствую. Грустненько. Я тоже. Во второй кабинет, пожалуйста.

Захожу во второй кабинет. Там – женщина с глазами мудрыми, как у совы:

– Работаете?

– Работаю. А куда ж деваться…

– Правильно, труд облагораживает. Садитесь.

– Мерси.

– Вам в какое плечико колоть?

– Да в любое.

– Мужественный ответ. Ответ настоящего Рэмбо. А давайте-ка в левое. Правая ручка-то нужней. Вы случайно не левша?

– Нет, не левша.

– Ну тогда давайте в левое.

– Давайте.

Укола я почти не почувствовал. Даже было как-то по-своему приятно. Какая-то такая легкая истома, мышечная радость. Женщина-сова прицепила мне «пластырьком» «ватку» на «плечико». Приятно запахло «спиртиком». Я улыбнулся, как Никулин в «Кавказской пленнице».

– Сертификатик держите. Второй Спутничек двенадцатого. Можно позже. Но не сильно. Счастливого полёта.

– И вам того же.

Я вышел в парк, погода прекрасная. Все тот же бриз-ветерок. У белого, как солнце пустыни, сортира вспомнил, что не снял бахилы. Снял. Вокруг – рай. Прекрасное московское лето. Птички, собаки, чирикают: «твикс! твикс!». Думаю:

– И сюда глобализм проклятый добрался. Ну, ничего, мы ему еще покажем, дай срок…

На скамейке («скамеечке») все те же алкаши. У каждого в руке бутылка боржоми под названием «Балтика темное крепкое».

– Ну что, генномодифицированный помидорчик, принял дозу?

– Принял.

– Теперь три дня в завязке?

– Три.

– Тогда дай, брат, десять рублей. На нарзан. Тебе теперь, брат, три дня деньги все равно не понадобятся.

Я дал эксбоксерам две монетки по десять рублей.

– Сеньк ю. «Вот уроды» говорить не буем, – улыбнулся один из ребят. – Счастливо, брат.

– Счастливо.

Дома меня встретила встревоженная жена с выпученными совино-воловьими глазами:

– Ну как?

– Нормально, как…

– Температуры нет?

– Нет температуры.

– Ломоты не чувствуешь?

– Не чувствую ломоты.

Весь этот и следующий день я находился на непривычном для меня духовном подъеме. Ходил по квартире, мурлыкал под нос гимн России. Почему-то очень хотелось выйти на балкон и громко крикнуть «Крым наш!» или «Да здравствуют традиционные ценности!».

Ни температуры, ни ломоты, ничего. Единственное, я стал какой-то слегка (совсем слегка!) забывчивый. То забуду, где оставил очки, то – завтракал я сегодня или нет? Жена издевается:

– Ты в магазин не забыл сходить?..

– Ты лампочку не забыл ввернуть?..

Перед вторым уколом супруга опять за свое:

– Не забудь домой вернуться, манкуртище…

Вторая порция прошла гладко. «Плечико», «вакцинка» и т. д. И опять у меня неожиданный приступ радостного энтузиазма. Хожу, как придурок, насвистываю «Не надо печалиться…». Наверное, радуюсь, что наконец-то от этой дурацкой прививки отделался и что теперь с работы не выгонят.

Жена:

– Ты чего такой счастливый?

Я подумал и ответил:

– А я забыл, что я несчастный.

На третий день была температура 37 и 1, на четвертый ничего. Память ко мне полностью вернулась. Все помню: и про очки, и про завтрак, и про магазин, и про лампочку.

А вот то, что я несчастный, – забыл напрочь. Даже как-то не по себе.

Ты не седая, бабушка, ты беленькая

Самый лучший, самый симпатичный персонаж в культурах мира – это бабушка. Твоя, моя, его – не важно. Главное – бабушка.

Мне везет на бабушек. Я про них много писал. И радостно вынужден еще раз написать. Потому что бабушка – основа мира.

Гуляю недавно по парку. Осень. Некое подобие бабьего лета. Леденцы падающих листочков. То красных, то желтых. И привкус в воздухе сладковатый. Хочется прямо-таки целовать воздух. Сажусь на скамейку.

Как по заказу – присаживается ко мне очередная бабушка со скандинавскими палками. Лет восемьдесят. В штанах. Короткая прическа. Нежная паутина морщин на лице:

– Можно присесть?

Ну кто сейчас еще так спрашивает, кроме мудрых бабушек?

– Можно, конечно, – отвечаю. – Буду счастлив.

– Спасибо. У вас есть дети? Вы будете счастливым. Вижу по вашему лицу.

Вот так вот прямо.

– Да. Два.

– А внуки?

– Нет, к сожалению…

Бабушка удовлетворенно потеребила свой седой ёжик:

– Будут. Обещаю, будут. Глядя на вас скажу – будут обязательно.

– Надеюсь. Спасибо.

– А вы вот не представляете, будущий дедушка, до чего у меня симпатичная внучка. Верочка. Ей восемь лет. Восемь. Я её так и зову – «Восьмёрочка». У нее такой носик… похож на кнопку «стоп» в лифте. Мы так и играем: я ей нажимаю на кнопку, в смысле – на носик, а она говорит: «Стоп-машина!» Звонко так. Как будто чёкаются фужерами на Новый год. «Стоп-машина!». И всё время жуёт жвачку и говорит «Ва-а-ау». Длинненько так, врастяжку. Как киска: «Мя-я-яу». Очень смешно. Смешно?

– Смешно…

– Знаете, мой зять Володя, Владимир Павлович… Он очень хороший человек, правда. Зятьёв почему-то обычно не любят. А у меня замечательный зять. Он этот… как его… Пукер?.. Нет… Брекер?.. Нет… А, вспомнила! Брокер! Он брокер. Я, честно говоря, не знаю, что это такое. Переплескивает что-то во что-то. Как чай во щи. Но это неважно, главное, что он очень веселый и добрый. Ну так вот. Он с Варенькой, значит, заключил такое соглашение: за каждое «вау» – дополнительное упражнение по арифметике. Как наказание. Он, знаете, как говорит? Он говорит, что «вау» – это (вы меня извините) «брачный крик бабуина». Очень смешно, по-моему. Немножко так… грубовато. Но сейчас ведь все грубовато. Время такое. Поменяется время, и говорить будут люди не так грубо. А время, я думаю, обязательно поменяется. На то оно и время… Вы согласны?

– Согласен.

– Да… А «вау», по-моему, это ерунда. И жвачка – тоже ерунда. Пусть жует. Володя Варечке все говорит: «Ну что ты, Варькин, все время жуешь? Ты ведь все-таки человек, а не хомяк какой-нибудь американский…» А Варечка ему: «Я хомячка! Я хомячка!» И опять жует. Чав-чав! Как верблюжонок. Смешная! Уши двигаются. Розовые. Да и пусть жует. Потом надоест – и перестанет жевать. То ведь все мелочи. Люди вообще как-то стали сердиться на мелочи. Не правда ли?

– Правда.

– А знаете – я очень счастливая. Очень. Вы извините, что я так резко перешла. Но просто я вдруг как-то подумала… Это я, наверное, в маму счастливая. У меня мама была очень счастливая. Очень. Счастье ведь – это не то, что с тобой происходит, а что ты чувствуешь. Правильно? А она всегда была веселая. И ей все нравилось. Мы даже иногда с мамой просто, помню, иногда просто садились на крылечке – у нас был дом в Всехсвятском, где «Сокол». Знаете? Сейчас там все снесли. Ну и вот, мы садились, и мама говорила: «Давай, дочка, смеяться…» А я говорила: «Давай!» И мы так друг на друга посмотрим… Ну, так… Как будто удивляемся: что это ты тут делаешь? И ка-а-а-ак начнём смеяться! Просто так. «Смех без причины…» А я думаю, смех без причины – признак счастья.

А какая у нас была сирень в саду! Боже мой, персидская. Цветет как пенится. С облаками на небе соревнуется. Я всё время путала, где небо, где сирень. Мы с мамой вечером садились на скамейки и нюхали, нюхали… Пока голова не закружится, как у пьяных.

А потом была война. Трудно, конечно, было. Но вообще было хорошо, весело. Почему-то как вспомню о войне – всё одна картинка: зима – и мы в снежки играем. Я уже была большая, мне было восемь лет, как сейчас моей Варечке. Глупости я, конечно, говорю: «война – было весело». Война – и вдруг весело. Чушь!

А с другой стороны – вот пытаюсь представить что-нибудь плохое – не могу! И сколько было смертей, и сколько было горя… А мне всё вспоминаются снежки. И снег сладко так пахнет, как будто даже ванилью. А может, даже ванилином. Как пахли старые пластинки. Вы когда-нибудь нюхали старые пластинки?

– Бывало, бывало.

– Вот-вот, снежок пахнет пластинками. Неплохо сказала? И когда этот снежок лепишь, он глухо так хрустит, как будто кошка урчит. Наверное, я такая вот… Смесь божьего одуванчика со старым тапочком. И ничего с собой не могу поделать. Счастливая – и всё тут. А вы – счастливый?

– Счастливый, – ответил я, с сомнением почесав кадык.

– Отлично. Ну и вот. Отец с войны вернулся совсем больным. Он был связистом. У них были такие специальные как бы вагончики с аппаратурой – не знаю, как называются. И вот однажды работал он в этом вагончике, а в вагончик попал снаряд. И по отцу по моему прошел какой-то совершенно немыслимый разряд тока. Такой, что ни один человек бы не выжил. А отец мой выжил, потому что он был очень сильный и здоровый. Стопку газет шириной в ладонь рвал. Раз – и порвал. И улыбается. Представляете? Силища была невероятная. Вот. Но это – до войны. А после того как его ударило током, у него начало жутко подниматься давление. Причем сразу, в полминуты. Сидит – давление сто двадцать, и вдруг – раз – двести сорок. Я ему один раз посмотрела в глаза в это время – ужас какой-то. Нет ни зрачков, ни радужной оболочки. Одна какая-то сизая пуговица. Вернее – две. Такие выпуклые бессмысленные мутные линзы, а в них – ужас. Но как ранение и даже как контузию ему все это не засчитали. У вас, говорят, просто гипертония. И никаких там льгот, ничего.

Я помню, как один раз, уже почти перед смертью, через двадцать пять лет после войны, ему как ветерану государство первый раз подарило полкурицы. Он сидел, смотрел на эти свои ветеранские полкурицы и плакал. Это был единственный раз, когда он плакал. А так он все время был веселый и никогда не жаловался. Никогда. Он, помню, когда наплакался, вытер слезы, улыбнулся и сказал:

– Ну вот и здесь партия с правительством надули: курицу без попки дали. Какому-нибудь замполиту попка досталась.

Он очень любил куриную попку. Как курицу варим, мама все время говорила:

– Попку – папке.

Да, «попку – папке»… Строго так, и брови домиком. Он когда умирал, его слова последние были: все будет хорошо. Сказал «все будет хорошо» и умер. В Москве у нас на каком-то кладбище, кажется, на Ваганьковском, есть могила одного картежника и там написано: «Я – пас». Эпитафия такая. Папе страшно нравилось. Напишите, говорит, мне тоже «я – пас». Но это он, конечно, шутил. А на самом-то деле ему хотелось себе крест поставить. Он понимал, что никакого креста поставить не получится. Дочь, я то есть, комсомолка. Да и вообще… Это уже потом Володя и доченька моя в девяносто шестом поставили папе крест. Страшно дорогой. Мы продали машину и поставили крест. И маме тоже, которая умерла через год после папы. Она тяжело болела, но никогда не унывала. А вы когда-нибудь унываете?

– Бывает.

– Понимаю. Но не надо. Представляете, как мне повезло с родителями. И потом мне всю жизнь везло: и в институте, и на работе. И с мужем, и с доченькой, и с зятем, и с Варюшенькой. А еще мне знаете, почему повезло? Потому что я встретилась со стихами. Блоковскими, цветаевскими, ахматовскими. Мне с ними совсем ничего не страшно. Они мне как бы заменили маму и папу. Понимаете? Что-нибудь случается тяжелое и страшное. А мне не тяжело и не страшно. Потому что есть стихи. Это как такое бомбоубежище. Первы раз мне мама прочитала стихи. Цветаевские. Была осень. Из кадки с дождевой водой пахло сладко. Осенью всегда сладко пахнет. И листья падали, тоже сладкие, и рябина горела цветаевская, горькая.

 
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
 

Она такая, наша осень, горько-сладкая… А я теперь стала седая. А Варенька моя говорит: «Ты, бабушка, не седая, ты беленькая. Ты у меня не старенькая, ты новенькая»… По-моему, седина – это тоже счастье. Может быть, самое большое в мире… Вы так не считаете?

– Считаю.

– Ну тогда я пошла, – сказала бабушка. И, улыбнувшись мне напоследок, пошла, радостно чавкая палками, в сторону Ясенево. А я пошел в сторону Чертаново.

А листья по-прежнему всё падали и падали, как им и полагается осенью. И по-прежнему всё пахло чем-то сладким и очень-очень правильно.

37 614,79 s`om
Yosh cheklamasi:
12+
Litresda chiqarilgan sana:
20 aprel 2023
Yozilgan sana:
2023
Hajm:
420 Sahifa 1 tasvir
ISBN:
978-5-4484-3912-4
Mualliflik huquqi egasi:
ВЕЧЕ
Yuklab olish formati:
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,6, 4475 ta baholash asosida
Audio
O'rtacha reyting 0, 0 ta baholash asosida
Matn
O'rtacha reyting 5, 1 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,1, 78 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,4, 7227 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,6, 5596 ta baholash asosida
Matn, audio format mavjud
O'rtacha reyting 4,6, 3535 ta baholash asosida
Matn
O'rtacha reyting 5, 2 ta baholash asosida
Matn
O'rtacha reyting 4,3, 4 ta baholash asosida
Matn
O'rtacha reyting 3,4, 5 ta baholash asosida