Kitobni o'qish: «Иван Грозный»

Колоритная фигура Ивана Грозного издавна привлекала к себе внимание не только историков, но и деятелей литературы и искусства.

Далеко неоднозначной оказалась память, которую сохранил народ о первом русском царе и членах его семьи.

 
Когда воссияло на небе красное солнышко,
Когда становилася звезда подвосточная,
Тогда воцарился Грозный царь Иван Васильевич, —
 

пели по крестьянским избам народные сказители. Иван IV в русских исторических песнях – это победитель Казани, грозный повелитель, надежда русской земли. И в то же время он крайне жесток, мнителен, неуравновешен.

Судьба грозного царя – яркий пример того, как умный, образованный, талантливый человек (хотя историк Н. И. Костомаров высказывает иную точку зрения) поставил свои силы на службу злу. В Иване IV сочетались задатки крупного государственного деятеля – и деспота, тонкого, красноречивого литератора – и палача. С детства окруженный лестью и казнокрадством, преклонением и дворцовыми интригами, он был все же больше тираном, чем государственным деятелем. Грозный стал первым из русских правителей, отождествившим себя с государством, а потому, с одной стороны, он считал, что противоречить царю – это чуть ли не государственная измена, а с другой – оправдывал собственную вседозволенность. Так что в политике Иван IV проделал сложную эволюцию, переходя от «Избранной рады» к опричному террору, а от него – к абсолютно бесполезным казням и убийствам.

«Несмотря на все умозрительные изъяснения, – писал в своей «Истории государства Российского» H. М. Карамзин, – характер Иоанна, героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах, мужества в старости, есть для ума загадка». И такие суждения об Иване Васильевиче Грозном мы находим в исторических и публицистических сочинениях, литературных произведениях уже более четырех столетий. Либералы и демократы России и Украины, «привыкшие посыпать голову пеплом», поддерживают точку зрения H. М. Карамзина, называя Грозного тираном. Сторонники сильной государственной власти (а таких в государствах не так чтобы малое количество) считают действия Ивана Грозного правильными. Подтверждением этому может служить и требование ряда церковнослужителей и мирян России причислить Ивана Грозного к лику святых.

Так чем же объяснить такие расхождения в оценках? Конечно же, отсутствием достаточного количества документов. В свое время известный знаток времени Ивана Грозного историк С. Ф. Платонов писал: «Главная трудность изучения эпохи Грозного и его личного характера и значения не в том, что давняя эпоха и ее центральное лицо сложны, а в том, что для этого изучения очень мало материала. Бури Смутного времени (начало XVII ст.) и знаменитый пожар Москвы 1626 года истребили московские архивы и вообще бумажную старину настолько, что события XVI века приходится изучать по случайным остаткам и обрывкам материала». Дошедшие до нас материалы отрывочны и часто противоречивы. Царь и его государственные летописцы излагали московские дела по-своему, но по-своему же их изображали и политические противники Грозного, и иностранцы.

В зависимости от того, чьи свидетельства историк или литератор принимал за истину, создавался субъективно-идеалистический образ царя – тирана или «образцового» правителя государства.

В этой связи необходимо указать на тот значительный ущерб, который нанесли изучению эпохи Ивана Грозного и ее отражению в литературе и искусстве субъективно-идеалистические оценки личности Ивана Грозного, получившие хождение в 40-е годы XX века.

Тогда вокруг имени Ивана Грозного возник самый настоящий ажиотаж. В романах, кинофильмах, театральных спектаклях, а также в учебниках и научных трудах по истории его изображали как «великого государя». Именно так – «Великий государь» – называлась пьеса В. А. Соловьева, чуть ли не ежедневно шедшая на сцене академического театра им. А. С. Пушкина в Ленинграде.

Крупнейший знаток эпохи Грозного, историк академик С. Б. Веселовский с тревогой и грустной иронией в «Исследованиях по истории опричнины» (М., 1963) писал: «Реабилитация личности и государственной деятельности Ивана IV есть новость, последнее слово и большое достижение советской исторической науки. Но верно ли это? Можно ли поверить, что историки самых разнообразных направлений, в том числе и марксистского, 200 лет только и делали, что заблуждались и искажали прошлое своей родины, и что «сравнительно недавно» с этим историографическим кошмаром покончено и произошло просветление умов».

Дело в том, что Иван Грозный оказался в то время любимым историческим деятелем Иосифа Сталина – от него и исходил соответствующий социальный заказ. Свою точку зрения на российского царя Сталин высказал в беседе с режиссером фильма «Иван Грозный» С. Эйзенштейном и исполнителем роли Грозного Н. Черкасовым. Сталин утверждал, что Грозный – великий и прогрессивный государственный деятель. В своей книге «Записки советского актера» (М., 1953) Н. Черкасов вспоминает: «Говоря о государственной деятельности Грозного, товарищ Сталин заметил, что Иван IV был великим и мудрым правителем, который ограждал страну от проникновения иностранного влияния и стремился объединить Россию… [Он] впервые в России ввел монополию внешней торговли… [Сталин] отметил также прогрессивную роль опричнины, сказав, что руководитель опричнины Малюта Скуратов был крупным русским военачальником, героически павшим в борьбе с Ливонией». «Коснувшись ошибок Грозного, – продолжает актер, – [Сталин] отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами, – если бы он это сделал, то на Руси не было бы Смутного времени… И затем Иосиф Виссарионович с юмором добавил, что «тут Ивану помешал Бог»; Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает «грех», тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее».

Зададимся же и мы вопросом: «Так каким он был – Иван Грозный? Безумным злодеем, соединявшим в себе «самовластие с робостью и низостью духа», или же выдающейся личностью»? Похоже, что однозначно на этот вопрос ответить нельзя.

Немного о состоянии России к середине XVI столетия

Объединительные процессы в России привели к созданию крупнейшей в Европе страны, широко раскинувшейся на бескрайних просторах Восточно-Европейской равнины – от берегов Белого и Баренцева морей на севере до Чернигова и Рязани на юге, от Финского залива и Смоленска на западе до Северного Урала и нижегородских земель на востоке.

В это время, несмотря на определенные трудности (природно-климатические условия, маленькую плотность населения на 1 км², незначительный процент городского населения и т. д.), экономика России постепенно набирала силы, хотя и сохраняла аграрный характер.

Основным содержанием русской истории XVI века явились: процесс укрепления Российского государства, рост национального самосознания, связанный с успехами в развитии единого Российского государства, и подъем буквально во всех областях экономики и культуры. С бурными переменами в жизни русского общества был связан и расцвет общественной мысли. Публицисты XVI века смело берутся за самые масштабные проблемы своего времени. Они рассуждают о природе царской власти и положении сословий в новом государстве, о необходимости введения законов и о месте России во всемирной истории; они требуют реформ, обличают пороки и трактуют вопросы веры.

Однако во многовековой истории феодальной России трудно найти время более противоречивое, чем XVI век. Никогда еще дотоле борьба нового и старого не была столь яростной и всесторонней. Утверждение начал сословно-представительной монархии и постепенная ликвидация политической обособленности земель были остановлены опричным деспотизмом Ивана IV и расчленением страны на государев «удел» и земщину. На смену небывалым взлетам русской культуры и свободомыслия конца XV – середины XVI столетия пришли клерикальная реакция и средневековая схоластика.

События первых двух десятилетий показывают, что острых проявлений борьбы за власть в годы правления Василия III не было. Все как бы шло по уже накатанной дороге. И тем не менее, два обстоятельства свидетельствовали о том, что грядут потрясения: отсутствие у великого князя Московского наследника и ухудшение международного положения страны.

Более заметные изменения происходили в государственно-политической системе. Уже дед Ивана IV Грозного – Иван III заявлял: «Чи не волен яз, князь великий, в своих детях и в своем княжении, кому хочу, тому дам княжение». Духовная грамота Ивана III ясно отразила стремление великого князя высоко поднять положение наследника над его братьями. Всего Иван III оставил пять сыновей. Старший сын Василий, объявленный наследником, из территории государства получил 66 городов. Среди них крупнейшие – Москва, Новгород, Тверь. Остальные четыре брата получили лишь 30 городов. Значительная часть налогов поступала великому князю, и только 28 % – его братьям. К тому же только Василий получил право чеканить монету.

Власть Василия III, отца будущего Ивана Грозного, еще более усилилась в годы его правления. Отдельные свидетели того времени говорят, что Иван III еще выслушивал от бояр «многие поносные и укоризные словеса». Василий III боярских противоречий уже не допускал. Однажды представитель старого московского боярства Берсень Беклемишев попробовал спорить с великим князем по вопросу о Смоленске. На это великий князь ему заявил: «Поди, смерд, вон, ты мне не надобен». Боярин жаловался своим друзьям, что ныне государь не советуется со своими боярами, а решает дела «сам третей у постели», т. е. совещается с несколькими ближайшими людьми в своих внутренних комнатах. Не зная, как объяснить причины перемен в обращении великого князя с боярами, Берсень Беклемишев отнес это на счет приезда гречанки Софии Палеолог в Москву. (На Софье, племяннице византийского императора, был женат великий князь Иван III Васильевич, дед Ивана Грозного). Боярин говорил: «Как пришла сюда грекове ино и земля наша замешалася, а дотоле земля наша русская жила в тишине и в мире». Аналогичные перемены во власти государя отметил и посол австрийского императора Сигизмунд Герберштейн, дважды побывавший в Москве. По его словам, Василий III превосходил своей властью всех монархов в мире. «Всех одинаково гнетет он жестоким рабством, – писал Герберштейн, – так что если он прикажет быть кому при его дворе или идти на войну, или править какое-либо посольство, тот вынужден исполнять все это на свой счет». (Говоря по правде, иностранец умалчивает, что в тот период в России бояре владели огромными вотчинами, населенными крестьянами. Так что именно за владение этими вотчинами они и отбывали государеву службу.)

Высокое положение государя в стране и по отношению к иностранным государствам обосновывалось и закреплялось в официальных документах, летописях, литературных произведениях. После падения Византии московские писатели стали доказывать, что Москва является исторической преемницей Византии. А падение Византии объяснялось подписанием Флорентийской унии с католической церковью в 1439 году и завоеванием впоследствии Константинополя турками-османами. В понимании же московских книжников эти события привели к потере Константинополем первенства в православном мире. Между тем, раньше в русских землях смотрели на Византию как на мировую державу, а на Константинополь – как на центр православия, или Второй Рим, унаследовавший значение Древнего «ветхого Рима». С падением Византии церковное и политическое значение ее столицы постепенно берет на себя Москва, где не поддержали Флорентийскую унию. Здесь уже в 1448 году избирается, без традиционного согласия византийского патриарха, самостоятельный митрополит из русских. В начале следующего столетия монах одного из псковских монастырей Филофей в своих посланиях Василию III обосновал превращение Москвы в центр православия. По его словам, старый Рим пал вследствие уклонения в ересь. Новый Рим (Константинополь) погиб вследствие измены православию на церковном соборе во Флоренции. Поэтому храм Софии и стал достоянием «неверных», турок. «Два Рима пали, – подчеркивает Филофей, – а третий [Москва] стоит, четвертому же не бывать». Монах не забыл похвалить и Василия III. «Скажем несколько слов, – пишет он, – о нынешнем преславном царствовании пресветлейшего и высокопрестольнейшего государя нашего, который во всей поднебесной единый есть христианам царь и сохранитель святых божиих престолов, святой апостольской церкви, возникшей вместо римской и константинопольской и существующей в богоспасаемом граде Москве, церкви святого и славного Успения пречистой Богородицы, что одна во вселенной краше солнца светится».

Несколько раньше посланий Филофея появились литературная повесть «Сказание о князьях владимирских» и «Послание о Мономаховом венце» Спиридона Саввы, купившего в Константинополе место митрополита Киевского. Эти сочинения легендарны и во многом однообразны. В них передается легенда о том, что император Константин Мономах передал непосредственно князю киевскому Владимиру Мономаху царский венец и животворящий крест. Эта легенда получила распространение несмотря на то, что из переводной литературы было известно, что Константин умер в 1055 году, тогда как Владимир княжил в Киеве в XII столетии. Версия о передаче регалий сочеталась с легендой о происхождении московских государей от императоров первого Рима и прежде всего от Августа, которого провозгласили «властителем» вселенной. На Августа возложили знаки власти, одели в одежду египетского царя, а голову увенчали индийской короной. Август же поставил правителей в разных местах земли, в том числе своего родственника Пруса – на реке Висле. Ну а новгородцы пригласили княжить Рюрика, будто бы потомка Пруса. Таким образом генеалогия русских князей восходила не только к Рюрику, но и к легендарному Прусу и далее до реального римского императора Августа.