Kitobni o'qish: «Петров и Васечкин в Африке. Приключения продолжаются»

Shrift:

* * *

Моей дочке Асе, в память о нашем чудесном путешествии

Моему читателю

Мой дорогой читатель!

Если ты не понаслышке знаком с Петровым, Васечкиным и красавицей Машей и с самого начала следишь за их обыкновенными и невероятными приключениями, то ты не мог не заметить, как они понемногу меняются и как, соответственно, меняется их отношение друг к другу. То есть конечно же Васечкин остаётся Васечкиным со всем присущим его характеру авантюризмом и желанием периодически прихвастнуть, равно как и Петров – это, безусловно, всё тот же Петров – честный, добрый, всецело преданный дружбе. О Маше Старцевой я уж и не говорю. Разумеется, как она была человеком крайне ответственным ещё с первого класса, так и осталась, несмотря на её несомненные успехи в самых разных областях.

Но всё же время идёт, все трое помаленьку взрослеют, и это даёт о себе знать. Ну, а кроме того, на них, само собой, так или иначе влияют те удивительные события, участниками которых они поневоле становятся. Возьми хотя бы прошлогоднюю опаснейшую экспедицию в Антарктиду, где под руководством Васечкина-старшего была обнаружена скрытая туманом страна Эргония.

Конечно же та поездка не прошла бесследно. Ведь Петрову и Васечкину пришлось проявить свои лучшие качества, когда, нисколько не думая о себе, они бросились на спасение похищенной гигантскими муравьями Маши. И это не могло не сказаться на дружбе всех троих, которая и всегда-то была крепкой, а стала по-настоящему неразрывной. Я бы даже сказал, что это, пожалуй, нечто большее, чем просто дружба. Впрочем, не буду забегать вперёд.

Короче говоря, прошёл целый год с тех пор, и Петров, Васечкин и Маша заканчивали теперь уже шестой класс, когда мне опять пришлось взяться за перо, чтобы описать их очередные похождения. Я, признаюсь, совсем не предполагал это делать, но куда же мне было деваться, когда внезапно обнаружилось, что они на пороге совсем новых и неожиданных перипетий. Согласись, дорогой читатель, кто-то же должен запечатлевать для истории подобные, порой почти фантастические события.

И поскольку уж так сложилась судьба, что именно мне довелось стать летописцем приключений этой славной троицы, то и на сей раз я снова постарался скрупулёзно записать всё, что с ними произошло. Надеюсь, что ты не будешь разочарован, познакомившись с тем, какие нынче обыкновенные и невероятные каникулы выпали на их долю.

Не поручусь, кстати, что на этом их похождения заканчиваются. Ведь как бы ни менялись Петров, Васечкин и Маша, переходя в следующий класс, их гимн «Ах, как хочется приключений!» остаётся прежним. И от этого, боюсь, ни они, ни я уже никуда не денемся.

Твой Владимир Алеников

Глава первая,
в которой у Петрова начинается весеннее обострение, а Васечкин становится Сирано де Бержераком

Впервые Петров и Васечкин влюбились в Машу в первом классе. Причём одновременно. Из-за какой-то дурацкой ангины (это потом выяснилось) Маша появилась в 1-м «Б» на две с лишним недели позже начала занятий, только семнадцатого сентября. И в ту же минуту, как она возникла на пороге класса, вся такая аккуратная, в отглаженном белом воротничке, в белых носочках и с двумя косичками, которые заканчивались большими, опять же белыми, бантами, в ту самую минуту, когда Маша широко и в то же время чуть застенчиво улыбнулась (только она так умела) и громко сказала: «Здравствуйте, меня зовут Маша Старцева!», оба они – и Петров, и Васечкин, которые уже успели крепко подружиться к тому времени, – бесповоротно в неё влюбились.

Влюблённость эта была чувством странным. С одной стороны, она вроде бы никуда не девалась, присутствовала постоянно, но, при этом, неожиданно захлёстывала то одного, то другого, накрывала с головой, как огромная морская волна. В этих случаях Васечкин, который в отличие от Петрова тщательно свои чувства скрывал, вынужден был приходить на помощь несчастному другу.

У самого же Васечкина особенно острый приступ влюблённости случился в третьем классе, когда он решил покорить Машу каким-нибудь геройским поступком и подговорил Петрова, Вову Сидорова и ещё троих приятелей изобразить из себя хулиганов, от которых он её, Машу, и должен был спасти в самый критический момент. Кончилась эта затея скверно. Маша повела себя совершенно непредсказуемо. То есть поначалу всё шло хорошо, хулиганы, как и было задумано, к ней пристали, в нужное мгновение появился Васечкин, гордо крикнул «Отстаньте от неё!» и, как лев, отважно бросился на защиту Маши, раскидывая нападающих в разные стороны.

Однако, вместо того, чтобы восхититься геройством Васечкина, Маша, против ожидания, чуть ли не до слёз прониклась искренним сочувствием к якобы побитому им Петрову (на самом деле Васечкин до него и не дотронулся, Петров просто сам упал и корчился на земле, изображая, как ему больно) и с ним, Петровым, жалея его всячески, тогда и ушла, объяснив Васечкину напоследок, что он – просто зверь! А Петров к тому же самым подлым образом тщательно хромал, когда уходил, поддерживаемый сердобольной Машей. Чтобы она его ещё больше жалела.

Но в тот же год, уже ближе к лету, как следует накрыло и Петрова. Теперь уже Васечкину пришлось спасать положение, и он скрепя сердце пожертвовал собой и разработал для друга целый план покорения Маши под кодовым названием «Укрощение строптивой». План был назван по одноименной пьесе Шекспира, которую к тому времени Васечкину прочёл вслух папа, решивший серьёзно взяться за образование сына.

Петров, следуя васечкинским указаниям, то обещал Маше вмазать так, что она сразу перестанет быть строптивой, то не давал ей есть в школьном буфете. Прежде чем она успевала открыть рот, он сам с невероятной скоростью поглощал Машин завтрак.

Однако все эти старания ни к чему не приводили. Маша только пожимала плечиками, покачивала головой и говорила: «Ну ты, Петров, совсем!»

А закончилось всё неожиданно. В критический момент укрощения, когда, казалось, до победы оставалось совсем немного, «волна» внезапно опять захлестнула и Васечкина, так что он не только ничем не помог другу, а ещё и сам потерял дар речи и стал предлагать Маше какие-то бессмысленные подарки типа ножика со сломанным перочинным лезвием. Маша, разумеется, удивлялась, говорила: «Какой ты странный, Васечкин!» – и даже предлагала отвести его в медпункт.

Надо заметить, что происходило такое помутнение рассудка ежегодно и преимущественно весной. Друзья поочерёдно теряли аппетит, бормотали что-то несвязное, смотрели сумрачно, тщательно причёсывались по утрам, прежде чем отправиться в школу. Мама Васечкина называла подобное состояние весенним обострением.

На сей раз обострение началось у Петрова. На дворе стояла середина апреля, шестой год их совместного с Васечкиным и Машей обучения подходил к концу. Случилось это так.

Был последний в тот день урок – литература. Петров вместе с остальными вошёл в класс, уселся, потом по привычке покосился в Машину сторону и вдруг почувствовал, что в ушах у него сначала как будто что-то зазвенело, а потом вроде как заложило ватой. В то же время внизу живота как-то неприятно потянуло. Петров судорожно сглотнул и тоскливым неподвижным взглядом уставился на Машу, о чём-то оживлённо беседовавшую с Людой Яблочкиной.

Васечкин, сидевший рядом, в свою очередь не менее увлечённо рассказывал Петрову об открытии новой галактики, но тот ничего из этого рассказа не слышал и никак на новость не реагировал. Васечкин, в конце концов, озадаченно замолчал и проследил за тоскливым взглядом друга, после чего всё понял.

– Опять началось, – не столько спросил, сколько заключил он.

Петров молчал.

– И давно сохнешь? – поинтересовался Васечкин.

На этот раз Петров осуществил некое осмысленное действие. Он вздохнул. Вздох этот мог означать что угодно – и давно, и недавно.

Но Васечкин этим вполне удовлетворился. Он пребывал в самом благодушном настроении по случаю солнечного весеннего дня и летних каникул, ждать которых оставалось уже не так долго. Поэтому он, на время забыв о собственных переживаниях по поводу их общего идеала (понятно, какого – красавицы, отличницы и спортсменки Маши Старцевой), тут же проникся сочувствием к другу и, как всегда в таких случаях, незамедлительно дал хороший совет.

– Чего ты тормозишь, Петров? – снисходительно произнёс Васечкин. – Тебе надо с ней перетереть, и всё будет океюшки!

– Чего перетереть? – не понял Петров. – Зачем это нам что-то перетирать? Мы что, варенье, что ли, будем варить?

– Ну ты тормоз! – рассмеялся Васечкин. – В смысле объясниться! Догнал?

– А-а… Вроде догнал… – снова вздохнул Петров. – А что я ей скажу… – начал было он, но осёкся.

В это время в класс вошёл учитель литературы Феликс Александрович, которого все ученики шестого «Б» называли просто Феликс.

Все с грохотом встали.

– Здравствуйте! Садитесь! – сказал Феликс.

Все сели. Феликс поправил очки, откашлялся и торжественно оглядел класс. Такой взгляд бывал у него, когда он хотел чем-то поразить аудиторию. Феликс обожал свой предмет, но школьной программы ему казалось недостаточно. Поэтому он периодически отступал от неё, посвящая то один, то другой урок своим любимым писателям и их творениям. Поскольку учителем он был превосходным, шестой «Б» нисколько не возражал против подобных отступлений. Наоборот, все ждали таких сюрпризов, знали, что учитель обязательно припас для них нечто необычное. Так случилось и теперь.

– Сегодня, дорогие мои, – проникновенно начал Феликс, – мы немножко отступим от нашей программы и поговорим о замечательной пьесе великого французского драматурга Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак». Это великолепная комедия с потрясающей любовной интригой. А в её главного героя, поэта Сирано де Бержерака, поверьте мне, просто невозможно не влюбиться. Перед его любовными речами не может устоять ни одна женщина.

На этих словах Васечкин, поначалу слушавший довольно рассеянно и думавший о своём, навострил уши, пихнул Петрова в бок и поднял кверху указательный палец, что означало – внимание!

– У него был очень большой нос, – продолжал тем временем Феликс, – но свою, как сейчас принято говорить, нестандартную внешность Сирано с лихвой окупал талантом и непревзойденной храбростью. Даже беззаветно полюбив свою кузину, красавицу Роксану, и понимая, что он не добьётся взаимности, де Бержерак нашёл в себе силы сделать всё, чтобы его возлюбленная была счастлива.

Васечкин двумя пальцами смерил свой нос и, посмотрев на полученный результат, пришёл к выводу, что нос у него вполне обыкновенный. Он покосился на Петрова. Тот внимательно слушал, слегка кивал в знак согласия. Петров тоже, как и Сирано де Бержерак ради Роксаны, готов был сделать всё, чтобы только Маша Старцева чувствовала себя счастливой. Нос у Петрова, кстати, после тщательного измерения оказался также, как и у Васечкина, совершенно обычного размера, слегка курносый.

– Он пожертвовал частью себя! – страстно говорил Феликс. – Своими чувствами и талантом! Стал тенью своего соперника, его другом, советчиком, тайным суфлёром, подсказывавшим ему слова любви. А свою собственную любовь он пронёс через годы, так и не смея открыться перед любимой. Всё решил случай.

Шестой «Б» слушал, замерев. А Маша даже прикусила губу, что означало у неё крайнюю степень заинтересованности.

– Дело в том, что для Роксаны оказалось недостаточно просто услышать признание в любви. У неё была особая чуткость к слову. Она очень ценила выразительную речь. Поэтому, когда молодой гвардеец Кристиан, в которого она тоже, между прочим, искренне влюблена, признаётся ей в любви, но не может это своё признание облечь в красивую поэтическую форму, Роксана очень разочарована. Вот послушайте.

Феликс раскрыл книгу и начал читать:

Кристиан: Я вас люблю!

Роксана: Чудесное начало. Я тоже слушаю, любя.

Кристиан: Я вас люблю!

Роксана: Ну, дальше.

Кристиан: Что ж, вам мало?

Роксана: Но как вы любите?

Кристиан: Я так люблю тебя!

Роксана. Ах, так… но как же это?

Кристиан: Очень!

Роксана: Я чувство с радостью делю, но ведь язык любви неточен. А как вы любите?

Кристиан: О, дьявольски люблю!

Роксана (зевает): Как остроумно!

Кристиан: Ваша шея!.. Так обольстительна… (Хочет поцеловать.)

Роксана: Что с вами, Кристиан?

Кристиан: Роксана, я от счастья пьян!

Роксана: Скажите что-нибудь свежее.

Кристиан: О звёздах?

Роксана: Нет же звёзд.

Класс, затаив дыхание, внимательно слушал. Сцена признания в любви захватила всех поголовно. Васечкин не выдержал и хихикнул. Его смешил недотёпа Кристиан, который не мог найти нужных фраз. Уж он-то, Васечкин, в таком случае в карман за словом не полезет!

Феликс строго посмотрел на него. Васечкин сделал вид, что поперхнулся, и закашлялся. Учитель продолжил чтение.

Кристиан: Но скоро будет рой!

Роксана: Скажите хоть о них.

Кристиан: Они… они прелестны.

Роксана: Вы говорите, как сомнительный герой одной плохой, но нашумевшей пьесы! (Встаёт.)

Кристиан: Куда? Постойте! Если так – я всё скажу…

Роксана: Что любите меня вы? Прекрасные слова звучат у вас в устах, как стёртые монеты у менялы. Подите прочь!

Феликс отложил книгу и победным взором окинул класс. Петров и Васечкин переглянулись. На обоих произвело сильное впечатление поведение неприступной Роксаны. Оно им что-то напоминало.

– И что, Феликс Александрович? Так всё и кончилось? – не выдержала Маша.

– Нет, конечно, – улыбнулся Феликс. – Но всё и вправду могло бы кончиться очень скверно, если бы в дело не вмешался Сирано де Бержерак, которого несчастный Кристиан попросил о помощи. А поскольку Сирано владел словом превосходно, то, пользуясь темнотой, он, стоя под балконом, объяснился с Роксаной от имени Кристиана. И Роксана, думая, что это Кристиан так красиво говорит с ней о любви, полюбила Кристиана ещё больше.

– А она, что ли, по голосу не поняла, что это не Кристиан? – удивился Васечкин.

– Она, конечно, обратила внимание, что голос звучит иначе, – ответил Феликс, – но Сирано объяснил это ей волнением, которое он, то есть Кристиан, испытывает во время такого важного разговора.

– И что, это проскочило? – снова спросил Васечкин.

– Да, она поверила.

– Круто! – заключил Васечкин.

И они снова переглянулись с Петровым.

Урок продолжался.

Прозвенел звонок, и все высыпали в коридор. Петров оглянулся, взглядом нашёл Машу, по-прежнему беседовавшую с Людой Яблочкиной. Маша заметила этот взгляд.

– Пока, Петров, – сказала она, проходя мимо.

– Пока, – убитым голосом произнёс Петров.

И Маша ушла.

Петров смотрел ей вслед и думал, что несчастней его на свете людей нет. Подошедший Васечкин заметил этот отчаянный взгляд.

– Отомри, Петров, – усмехнулся он. – Я ж тебе сказал, чего делать.

Петров безнадёжно замотал головой.

– Я не смогу с ней, как ты говоришь, перетереть… – глухо произнёс он.

– Это ни о чём, – сказал Васечкин.

– Почему это ни о чём? – удивился Петров.

– Ну так говорят, – пояснил Васечкин. – В чём проблема-то?

Петров пожал плечами.

– Я, как этот… Кристиан… – выговорил он, запинаясь. – У меня, знаешь, со словами… ну… не очень…

Васечкин хмыкнул и хлопнул друга по плечу.

– Ладно, Петров, я тебе помогу! – великодушно заявил он.

– Как? – поднял брови Петров.

– А очень просто. Как Сирано этому Кристиану. Чем мы хуже?

– Ничем, – согласился Петров. – А ты думаешь, Маша наши голоса не различит? – озаботился он.

Васечкин призадумался.

– По ходу, ты прав! – заключил он наконец. – У Маши такое не прокатит! Есть другая идея! Надо ей эсэмэску накалякать! И всё там перетереть!

На этот раз задумался Петров.

– Не надо эсэмэску, – сказал он. – Лучше письмо.

– Письмо? – поразился Васечкин. – Да ты чего? Кто это письма пишет? Только Татьяна Евгению Онегину. А был бы у неё мобильник, она бы тоже эсэмэску послала. Типа – другому отдана, век ему верна. И смайлик в конце.

– Смайлик? – удивился Петров.

– Конечно. А как же без смайлика. Иначе не канает. В общем, дело твоё. Хочешь письмо, так пиши письмо.

Петров сначала уныло вздохнул, потом пожал плечами и, наконец, развёл руками.

– Я не смогу! – объявил он, произведя все эти три действия. – Не сумею. Не знаю, как написать…

– Я в теме! – усмехнулся Васечкин. – Сказал же, помогу. Так и быть, я настрочу, а ты отдашь. И всё будет оки-токи!

– Оки-токи? – недоверчиво переспросил Петров.

– Ну да, – подтвердил Васечкин. – Именно. Оки-токи!

Глава вторая,
в которой Маша читает письмо, а Петров неожиданно одерживает победу

Наутро, как только все вошли в класс и уселись на свои места, Васечкин вынул из рюкзака конверт, разгладил его и торжественно передал Петрову.

– На, держи! – небрежно произнёс он.

– Чего это? – удивился Петров.

– Чего обещал, – улыбнулся Васечкин. – Письмо. Полночи вкалывал, между прочим! Но зато – верняк!

Петров аккуратно открыл конверт и начал читать письмо, шевеля губами. Тем временем в класс вошла учительница английского – Екатерина Михайловна. С прошлого года помимо французского класс «Б» изучал ещё и английский. Все встали.

– Хеллоу, май чилдрен! – весело улыбнулась Екатерина Михайловна. – Глэд ту си ю! Сит даун, плиз!

Петров тем временем дочитал письмо и с недоумением воззрился на Васечкина.

– Думаешь, это верняк? – прошептал он, когда они сели на место.

– Оф кос! – по-английски ответил Васечкин. – Ноу проблем!

И при этом ещё сделал уверенный жест рукой, – мол, не сомневайся!

Однако сомнения Петрова этот жест полностью не развеял. До конца уроков он просидел хмурый. Что-то по-прежнему его тревожило.

Раздался последний звонок, и все высыпали из школы. Петров и Васечкин встали за колонной, ждали. Наконец появилась Маша, в расстёгнутом пальто, весело помахивая сумкой, прошла мимо, не заметив друзей.

– Давай, упустишь! – шепнул Васечкин.

И даже подпихнул друга вслед уходящей.

Петров вздохнул и нагнал Машу. Некоторое время шёл рядом. Дальше дорога разветвлялась.

– Пока, Петров, – сказала Маша, зная, что им в разные стороны. – До завтра!

Петров опустил глаза и, краснея, протянул ей конверт.

– Вот, – выдавил он из себя.

– Что это? – подняла брови Маша.

– Письмо, – мужественно ответил Петров.

И вздохнул.

– Кому? – поинтересовалась Маша. – Тут не написано.

– Тебе, – снова вздохнул Петров.

– От кого? – въедливо уточнила Маша.

– От меня, – окончательно побагровев, сказал Петров.

– А-а, – протянула Маша. – Ну хорошо, спасибо.

Она подождала, не скажет ли Петров ещё чего-нибудь. Но он молчал.

– Ну, пока? – спросила Маша, которой надоело стоять и смотреть, как Петров вздыхает.

– Пока, – с явным облегчением сказал Петров.

Маша слегка пожала плечами, сунула письмо в карман пальто и ушла, всё так же помахивая сумкой.

Петров стоял неподвижно, смотрел ей вслед.

– Ну чего? – спросил его подошедший Васечкин.

– Отдал, – тяжело вздохнул Петров.

– Ну всё, молоток! – похвалил Васечкин. – Теперь она никуда не денется. Жди. Пойдём, что ли, по мороженому жвахнем по этому случаю?

Петров, наконец, перестал смотреть вслед исчезнувшей за углом Маше и перевёл тоскливый взгляд на Васечкина.

– Можно и жвахнуть, – сказал он.

Маша своим ключом открыла дверь в квартиру и переступила порог.

– Маша, ты? – тут же раздался мамин голос.

– Я, мам! – крикнула в ответ Маша.

– Всё в порядке?

– Да!

– Мой руки и за стол. Всё готово.

– Иду! Вкусно пахнет!

– Давай скорее! Стынет.

Маша сняла пальто, повесила его на вешалку и ушла в комнату, не заметив при этом, что торчавшее в кармане письмо упало на пол.

Мама у Маши была кандидатом экономических наук и преподавала экономику студентам-заочникам в университете, куда ездила только два раза в неделю. А папа вообще работал дома, переводил прозу и стихи французских и бельгийских авторов. От него Маша и унаследовала свою любовь к французскому языку.

– А где папа? – спросила она, расправляясь с аппетитной куриной ножкой.

– В издательство поехал. Сейчас должен прийти. А вот и он!

И действительно, в коридоре хлопнула дверь, и через минуту в комнату вошёл папа с конвертом в руках.

– Всем привет! – сказал он. – А что это за конверт там валялся?

– Ой! – спохватилась Маша, совершенно забывшая про разговор с Петровым. – Это мне письмо.

– Что за письмо? – поинтересовался папа, отправляясь в ванную мыть руки.

– Петров написал! – крикнула ему вслед Маша.

– Чего это он вдруг тебе письма пишет? – удивилась мама. – Сказать, что ли, не может?

– Я не знаю, – пожала плечами Маша. – Петров – он же такой…

– Какой?

– Ну… особенный. Ну ты же знаешь… Необычный он…

– Вот оно что. Ну, пожалуй… – улыбнулась мама.

– И что же он там необычного пишет, интересно? – спросил вернувшийся в комнату папа.

– Я ещё не читала, – ответила Маша.

– Почитай нам, Миша! – попросила мама.

Папа сел за стол, взял в руки конверт.

– Можно? – спросил он у дочки.

– Читай, конечно, – разрешила Маша. – У меня от вас никаких секретов нет.

– Сейчас, только очки возьму.

Папа сходил за очками, вынул из конверта письмо и начал читать.

Йо, здорово, Маша! Хочу сказать, что ты, типа, отпадная тёлка.

Папа оторвался от чтения и изумлённо взглянул на Машу поверх очков.

– Ты, типа, отпадная тёлка? – спросил он. – Я не знал.

– Ну так мальчишки разговаривают, – смутилась Маша. – Читай дальше.

Папа продолжил чтение.

И я не последний пацан на районе. Короче, нам надо, по ходу, замутить. Будет мегакруто, классную тусню устроим!

Он снова остановился.

– Вам надо по ходу замутить? – уточнил он у Маши. – Это как, дочка?

– Папа, читай дальше! – снова попросила она.

Папа переглянулся с мамой и снова вернулся к письму.

А если у тебя будут напряги и к тебе кто подкатывается, сразу говори мне, забью им стрелу и всех построю!

– Что он им сделает? – переспросила мама.

– Он им забьёт стрелу, Саша, – ответил папа. – Ясное дело.

– Папа, ты можешь не останавливаться каждую секунду? – взмолилась Маша.

Папа вздохнул и продолжил.

Васечкин тоже зачётный чел, будем с ним тусить. Всё будет вообще шикос!

– Что будет вообще? – опять не выдержала мама. – Я правда не поняла.

– Шикос будет, – повторил папа. – Ну, что тут непонятного, Саша?!

– Папа, читай! – отчаянно воскликнула Маша.

– Хорошо. Слушайте дальше.

Короче, Маша, ты там, типа, подумай и намекни, что к чему. Я, типа, бы хотел ответ по-бырому. Твой Васян Петров.

Папа отложил письмо и медленно снял очки. Повисла какая-то нехорошая пауза.

– По-бырому? – наконец прервала молчание мама. – Это как?

– Да, действительно, очень необычный мальчик этот ваш Васян Петров, – задумчиво сказал папа. – Удивительно, раньше я ничего подобного в нём не замечал. Мальчик как мальчик, разговаривал, по-моему, вполне нормально. Что же с ним произошло, интересно?

Мама тем временем взяла в руки злополучное письмо, пробежала его глазами.

– Он всех построит? – поразилась она. – Где? Зачем? Васечкин – зачётный чел? Это что значит? Всё будет шикос?

– Что он хотел сказать, Маша? – спросил папа. – Я постоянно, как ты знаешь, работаю с русским языком, но тут чего-то, честно говоря, не понял. А ты?

– Я тоже совсем не всё поняла, папа, – развела руками Маша. – Но я, кажется, догадываюсь, о чём тут речь.

Утром Петров шёл в школу. Тревожное чувство по-прежнему не покидало его. Он, конечно, доверял своему лучшему другу, но тем не менее, поди знай, как Маша отнесётся к письму. А вдруг она не поверит, что это он сам написал?! Или ей что-то не понравится… Васечкин, конечно, постарался, но всё же мало ли что…

В разгар этих раздумий и раздался за его спиной Машин голос:

– Вася! Петров!

Петров остановился. Маша его догнала, они пошли рядом.

– Привет, Маша, – осторожно сказал Петров.

– Привет! – ответила Маша. – Я прочла твоё письмо. Почти ничего не поняла. Ты что, не можешь нормальным языком разговаривать? Обыкновенно. По-русски.

– Могу, – покраснев, пробормотал Петров.

– Так в чём тогда дело? – удивилась Маша. – Чего ты хотел сказать-то?

– Ну… – начал было Петров и тут же осёкся.

– Что «ну»? – нетерпеливо спросила Маша.

Петров внезапно решился.

– Просто ты мне очень нравишься, – выпалил он. – Вот.

– Понятно, – повела плечиком Маша. – Так бы и написал. Ты мне тоже нравишься.

– Правда? – просиял Петров.

– Ну, конечно! А чего тут такого?

– Да ничего! – ответил сияющий Петров. – Ты права. Ничего такого.

Так, сияя, Петров и пришёл в класс. Через минуту рядом с ним уселся Васечкин.

– Ну чего? – спросил он первым делом. – Сработало? Давай колись! Я же вижу, как она теперь на тебя смотрит.

– Что ты там накалякал?! – набросился на него Петров. – Чуть всё не испортил. Эх ты, Сирано де Бержерак! Она ничего не поняла.

– Чего ты разорался-то? – защищался Васечкин… – Я ж как лучше хотел. И потом, ты ж читал письмо! Чего ты молчал, если тебе не понравилось?

– Потому что я тебе поверил, что ты знаешь, что делаешь!

– Никто тебя верить не заставлял! Взял бы и сам написал.

– Вот и напишу. Тебя не попрошу!

– Ну и пиши, писатель!

– Не хуже тебя!

– Это мы ещё посмотрим!

– И смотреть нечего. Всё и так видно.

– И что тебе видно, интересно?

– То, что надо, то и видно!

– Ну, скажи!

– Не скажу!

– Боишься?

– Ещё не хватало бояться!

– Ну тогда скажи!

– Просто не хочу!

– Испугался?

– Сам испугался!

Они препирались таким образом весь урок географии. Эмма Марковна даже замечание им сделала. А после звонка на перемену Петров первый протянул другу руку.

– Ладно, – сказал он. – Мир!

Друзья зацепились мизинцами и хором произнесли:

– Мирись, мирись, больше не дерись!

После чего разняли руки, и на этом инцидент был исчерпан.

Так у них повелось с первого класса, и с тех пор они свято соблюдали эту детскую традицию примирения.