Kitobni o'qish: «Сад камней»
1. Турмалин
Из кустов донесся отчаянный щенячий визг, потом – крики и сдавленная ругань.
– Вот ведь тварь мелкая, все-таки цапнул меня!
– Где нож?
– Да куда-то в траву упал…
– Плевать на нож, я ему сейчас руками клыки вырву!
– Он верткий, зараза, прирезать проще!
Кира остановилась посреди дорожки, как вкопанная. Она прекрасно понимала, что сейчас ей следовало бы поступить наоборот: ускорить шаг, чтобы как можно скорее миновать пустынную часть парка. Здравый смысл не просто шептал, он вопил об этом, требуя, чтобы она дала себе пинок под зад и бежала домой на всех парах, позабыв о том, что слышала здесь.
Но Кира так не могла. Потому что собака, скрытая где-то в густых зарослях сирени, продолжала отчаянно выть. А еще – потому, что Кира узнала три голоса, звучащие там.
Лом, Игнатьич и Белый были частью маленькой экосистемы парка, известной немногим, – его обитателями и, по их версии, хозяевами. Сами себя они гордо именовали свободными людьми. Перед всеми остальными они представали в куда менее привлекательной роли бомжей и алкоголиков. На таких добровольно закрывают глаза, стараются побыстрее пройти мимо, чтобы не чувствовать вонь… причин не связываться с ними хватает. Никого не интересуют их имена и истории, никому это просто не нужно.
Однако Кира их знала – потому что она, сама того не желая, тоже стала частичкой экосистемы парка. Это, впрочем, не означало, что она рвалась пообщаться с обитателями сиреневых зарослей поближе. Для нее они просто были чуть менее опасны, чем для ее ровесницы, случайно оказавшейся здесь. Они знали ее имя, знали, что у нее есть друзья, и не собирались к ней цепляться, она к ним – тоже, и, проходя мимо их территории, Кира была уверена, что их пути вообще не пересекутся. Но потом был этот визг, так похожий на крик о помощи…
До нее доходили слухи о том, что троица местных бомжей не брезгует самыми примитивными способами получения пищи – охотой и собирательством, совсем как их далекие предки, державшие на плечах всю теорию эволюции. Нет, Лом, Игнатьич и Белый не были любителями откормленных парковых голубей или вонючих крыс, выловленных у канализации, но иногда они пропивали деньги куда быстрее, чем получали новые, и приходилось довольствовать тем, что есть.
Сейчас прохладный воздух ранней осени был наполнен запахом дыма, а в кустах выл щенок – похоже, совсем маленький. Соотнести одно с другим было несложно, и пройти мимо Кира уже не могла. Проклиная себя за мягкотелость, она свернула с дорожки в мокрую после дождя траву и направилась к кустам.
Ее догадки оказались верными: сирень, как стена, скрывала от посторонних глаз протоптанную площадку, где бродяги, похоже, частенько бывали этим летом. Тихий и нелюдимый Лом был занят разведением костра, который никак не желал разгораться на сырых дровах. Неподалеку стояла старая кастрюля, наполненная мутной водой, и над ней как раз спорили Игнатьич и Белый. Белый держал в руках плотный грязный мешок, в котором подвывало и дергалось что-то очень маленькое – по размеру больше похожее на кошку или даже на котенка. Игнатьич с возмущенным видом обсасывал окровавленную руку, хотя с его откровенно гнилыми зубами это было плохой идеей.
Они мгновенно заметили Киру, да она и не пыталась скрыться. Она лишь с удивлением подумала о том, что не боится – уже не боится. Это раньше вид этих троих, двое из которых были отсидевшими свое уголовниками, привел бы ее в ужас. Но теперь многое изменилось… все изменилось, пожалуй. Хочешь быть частью этой экосистемы, маленького мира, где выживают не все, – приспосабливайся.
Правда, то, что она не смогла пойти своей дорогой, доказывало, что приспособилась она не так уж хорошо.
– Собаку отдайте, – просто сказала Кира.
– С чего это? – возмутился Белый. – Она наша!
– То, что вы сперли, не всегда становится вашим.
– Мы ни хрена не перли! Это, – Белый тряхнул мешок, и щенок испуганно затих, – ничье! Они все наши были!
Теперь Кира начинала понимать – и где они взяли щенка, и почему он такой маленький. В парке порой появлялись бродячие собаки, собачьи свадьбы тоже случались. Скорее всего, одна из сук, бродивших тут весной, в парке же и разродилась. Она то ли бросила щенков, то ли их украли, сложно сказать. В любом случае, Белый намекал, что изначально их тут было несколько, а остался только один. Кира почувствовала укол омерзения, переплетенного со страхом, но быстро подавила его. Сейчас – худший момент для того, чтобы испугаться!
Из этих троих, по-настоящему опасен был только один: Игнатьич. Лом – тихий, ему проблемы с полицией не нужны, да и болеет он сильно. Белый – тупой, как пробка, все, что появляется у него в башке, сразу вылетает через рот, он просто не способен плести интриги и планировать. А вот Игнатьич – другое дело. Он, говорят, за решеткой больше лет провел, чем на свободе. Правда, возраст потрепал его, и получать новый срок ему хотелось не больше, чем Лому, но это не делало его менее опасным.
– Шла б ты отсюда, – посоветовал Игнатьич. – Нечего тут таким ранимым телочкам делать, иди малюй – или что ты там делаешь? Или можешь присоединиться, но свою порцию придется отработать.
Кира знала, что он ее провоцирует. Это только в фильмах бродяги, бандиты и прочие не слишком приятные личности сразу же думают о том, как изнасиловать одинокую красавицу. Но настоящая жизнь куда прагматичней, и в этот сырой, промозглый вечер бродягам куда больше хотелось горячей похлебки, чем сомнительных развлечений на мокрой траве. К тому же, Кира старалась сделать все, чтобы не вызывать такой интерес: носила свободные джинсы и бесформенную байку на три размера больше, чем нужно, не пользовалась косметикой и завешивала лицо взлохмаченными вороными волосами. Так что Игнатьич старался скорее задеть ее, вынудить поджать носик и уйти.
А еще у него не переставала кровоточить рука – и, судя по размеру укуса, челюсти у щенка были совсем маленькие. Как только Кира уйдет, этим троим вполне может хватить ума из мстительности сварить песика заживо!
Поэтому уходить она не собиралась.
– Я хочу забрать собаку. Что для этого нужно?
Она скрестила руки на груди, и со стороны казалось, что ее ничто по-настоящему не волнует. Бродяги не должны были догадаться, что так Кира пыталась скрыть нервную дрожь.
– Вали отсюда! – рявкнул Белый. – Не до тебя сейчас!
– Быстрее, – буркнул Лом. Похоже, он уже заждался ужина.
Но они не имели значения, только не сейчас. Поэтому Кира даже не смотрела на них, ее взгляд был прикован к серым, мутным глазам Игнатьича. Как он решит, так и будет.
– Двадцать штук, – заявил Игнатьич.
– За дворнягу, которую вы сперли? – поразилась Кира.
– Ничо не сперли, тебе ж сказали – добыли! Кто добыл, тот и хозяин, а хозяин сам цену назначает. Есть у тебя двадцать штук, рисовалка?
– Игнатьич, это несерьезно…
– Серьезно, – отрезал он. – Или двадцать штук, или вали отсюда, мешаешь!
И тут Кира поняла, что он не намерен торговаться. Да что там, он и переговорами это не считает! Он абсолютно уверен, что на спасение дворняжки она больше тысячи не потратит… Потому что никто из них троих не потратил бы. Игнатьич просто хотел придать всему, что здесь происходило, хотя бы видимость цивилизованности, создать иллюзию, за которой все равно скрылась бы расправа над живым существом.
Щенок, словно почувствовав неизбежность своей судьбы, уже даже не вырывался. Он тихо поскуливал в мешке, а потом и вовсе затих, выбившись из сил. Хотя упрямый, малыш, раз так руку этому уроду порвал…
Кира, со стороны все еще казавшаяся равнодушной ледяной статуей, отчаянно пыталась сообразить, что делать. Развернуться и уйти? Да они ж собаку тут заживо сварят! Торговаться? Есть риск разозлить Игнатьича, и тогда уже ей несдобровать, потому что мир между бродягами и уличными художниками был призрачным и зыбким. Позвать полицию? Да в жизни патрульные не потащатся в эти заросли ради дворняги! Да и потом, даже если они все-таки придут, будет уже слишком поздно.
Путь был только один: выполнить условие. Поговаривали, что Игнатьич еще с зоны отличается принципиальностью: если он что-то сказал, то сделает, даже если ему самому от этого хуже. Поэтому Кире нужно было держаться за этот вариант.
– Что стала? Вали! – поторопил ее Белый.
Лом уже разжег костер и теперь подвесил над ним закопченную кастрюлю. Нож они так и не нашли, да уже и не искали. Зачем, если так просто, когда закипит, вытряхнуть содержимое мешка прямо туда?
Кира сжала кулаки в немой злости. Хотелось просто броситься вперед и ударить этой кастрюлей прямо по самодовольной роже Игнатьича! Но – нельзя, потому что она одна в жизни не справится с тремя бродягами.
Поэтому она молча сняла рюкзак, поставила на землю и опустилась на одно колено рядом с ним.
– Ты что, серьезно собралась купить это? – фыркнул Игнатьич. – Да ты совсем больная, рисовалка! Есть у тебя хоть двадцать штук-то?
Этого Кира как раз не знала. Сейчас у нее в рюкзаке были все ее деньги – до последней копейки, но даже так она не бралась сказать, сколько там. Если бы бродяги решили ограбить ее, Киру ожидало бы незавидное будущее. Заначек и накоплений у нее не было – откуда? Не с ее жизнью! Правда, еще полчаса назад она была уверена, что сегодня у нее все скорее хорошо, чем плохо. Группа туристов раскупила все маленькие картины, которые она принесла в парк, и этих денег ей вполне хватило бы на ближайшие дни – легко!
Но «эти деньги» – всего пятнадцать тысяч. То, чего хватило бы на несколько дней человеку, не хватит на одну спасительную минуту для собаки. Ирония.
Она не могла отступить, поэтому Кира продолжала обыскивать рюкзак. Ее действия веселили бомжей, но промелькнувшие деньги интриговали.
Кира решила испытать удачу:
– Пятнадцать есть, больше нету. Устроит?
Чувствовалось, что двух бродяг эта сумма устроила бы – и даже больше. Глаза Лома жадно блеснули, Белый с мешком уже направился к ней – но Игнатьич решительно остановил его.
– Нет. Или двадцать, или никак.
– Да ты чего? – удивился Белый. – Эта шавка столько не стоит, мы на пятнадцать штук пожрем больше, чем с этой похлебки, сам знаешь!
– Нет, я сказал!
И спорить с ним никто не решился. Кира чувствовала, что бывший зэк пошел на принцип.
Нервная дрожь нарастала, ей было холодно, руки почти не слушались. Она боялась, но боялась не за себя. Живое воображение художницы слишком хорошо представляло, что будет, если маленького щенка швырнут в бурлящий кипяток. От образов, которые мелькали перед глазами, взгляд туманили злые слезы, которые она старалась побыстрее сморгнуть, чтобы не веселить Игнатьича. Она должна была все изменить… Она сейчас даже не думала о том, что у нее ничего не останется, ей нужно было просто найти проклятые двадцать тысяч! То, что для какой-нибудь гламурной девочки с губами-уткой было ценой одного коктейля, для Киры оказалось слишком большими деньгами, и это унижало.
Игнатьич начинал терять терпение:
– Быстрее, киса! Или деньги, или вали отсюда, вода закипает!
Вода действительно закипала, над кастрюлей появился первый легкий пар, а значит, времени оставалось все меньше.
В кошельке нашлось еще три тысячи с небольшим, по разным карманам рюкзака – чуть больше тысячи. Когда ее отчаянный поиск был окончен, Кира обнаружила у себя на руках почти всю сумму… но это почти могло стать роковым.
– Игнатьич, девятнадцать девятьсот пятьдесят. Тебя устроит?
– Нет.
– Ты издеваешься?! – не выдержала Кира. – За пятьдесят рублей собаку заживо сваришь?!
– Не за пятьдесят рублей, а за идею!
– Какую, к чертям, идею?!
– Как я сказал, так и будет, – отрезал Игнатьич. – Вот какую идею!
От нелепой жестокости происходящего хотелось кричать. Или плакать. Или сделать какую-нибудь глупость – хоть что-то, чтобы потом было легче успокоить себя, когда отчаянный вой собаки вернется в ночных кошмарах. Но вместо того, чтобы подталкивать ее к безрассудству, память услужливо подбросила другой вариант.
Еще в первой половине дня, когда она попрощалась с первыми клиентами и была уверена, что ее сегодняшний ужин будет стоить не меньше пяти тысяч, она заметила, что на асфальте валяется смятая, грязная бумажка – сто рублей. Побираться Кира не собиралась, не ради того она всегда сама зарабатывала на жизнь! Поэтому бумажку она подняла, просто чтобы выбросить, но ее отвлекли новые покупатели. Истертая купюра перекочевала в задний карман джинсов, да так там и осталась. Что там говорят про знаки судьбы?..
Двадцать тысяч пятьдесят рублей. Все, что у нее было, – и больше, чем нужно.
От нервного перенапряжения кружилась голова, Кире хотелось, чтобы это все побыстрее закончилось. Но она не сомневалась, что бродяги этого не замечают, иначе они не были бы сейчас так спокойны, отняли бы и деньги, и щенка, да еще и ее избили бы. Однако пока Кира казалась им невозмутимой, они не рисковали связываться с ней, боялись, что у нее есть какой-то туз в рукаве. А туза не было – только блеф.
– Ладно, рисовалка, поздравляю с удачной покупкой! – издевательски произнес Игнатьич. Он забрал у Белого завязанный мешок и швырнул Кире. – О котах в мешке я слышал, но чтоб собаку в мешке покупали – такого еще не было! Дура ты все-таки. Все вы, бабы, дуры жалостливые!
– Что ж тогда тебя никто не пожалел, – проворчала себе под нос Кира.
Однако огрызаться она не решилась, ей нужно было уйти, пока полумрак был на ее стороне и скрывал от этой троицы, что она плачет. Она поспешно закинула рюкзак обратно за спину, спрятала мешок под безразмерную байку и побежала обратно к дорожке, провожаемая радостным хохотом бродяг.
* * *
Щенок был совсем маленьким, размером с трехлитровую банку, пожалуй. Ушки и глаза у него открылись недавно, взгляд все еще был серо-голубым и мутным. Тельце с большой головой, ушками-лопухами и раздутым, как воздушный шарик, животом казалось несуразным, однако толстые лапки уже намекали, что через пару месяцев мальчишка станет таким, что Игнатьич и компания к нему близко не подойдут.
Все это Кира обнаружила на автобусной остановке, когда первый поток слез завершился и ледяная хватка шока ослабла. Она сидела на старой деревянной лавке, смотрела на щенка, а щенок смотрел на нее. Зверек устал и дрожал не меньше, чем его неожиданная спасительница. Но он не пытался вырваться и убежать, словно почувствовав, что человек, который держит его сейчас, не собирается ему вредить. А может, сообразил, что им лучше остаться вместе, потому что они, никому не нужные, даже похожи?
– Дурень ты, – вздохнула Кира. – Как ты им попался-то? Хотя у тебя и выбора не было, куда ты убежишь на своих этих обрубочках… А вот я дура, и это не случайность, а выбор. Парень, у меня для тебя дурные новости: жить нам не на что. Вообще.
Долгая дорога домой в полупустом автобусе оставляла немало времени на размышления, и это были не самые приятные мысли.
А ведь лет пятнадцать назад все было бы по-другому… Она, всегда мечтавшая о собаке, шла бы домой медленно, волнуясь. Она прижимала бы к себе теплое тельце щенка и думала о том, как уговорить маму и дедушку оставить его. Она бы этого хотела!
Но вот она вдруг не взволнованная школьница в скромном платье, а взрослая тетка, которой ни у кого не нужно просить разрешения. Потому что мамы нет и дедушки тоже нет, и никто теперь не будет о ней заботиться, только сама – все сама.
– Сейчас опять с тобой реветь буду, – всхлипнула Кира. И песик, только-только заснувший, встрепенулся и обеспокоенно на нее посмотрел. – Да не бойся ты, обратно не верну… Как-нибудь выкрутимся.
Ее дед как-то сказал, что любовь к спасенному тобой существу – это особенная любовь. Ты вроде как уже шагнул в его жизнь, и это теперь твоя ответственность, но еще и твоя заслуга. Кира наконец поняла, что он имел в виду.
– Слушай, мне ж тебя назвать как-то надо, а? Представиться не хочешь, супчик дня? Нет? Ладно… тогда Супчиком и останешься. Радуйся, что только на словах.
Щенок то ли был слишком утомлен событиями дня, то ли имя ему и правда понравилось. Он зевнул и улегся спать на коленях у Киры. Ему не нужно было думать о том, что она не имеет права его оставить.
Дело было не только в деньгах, хотя и это важный аргумент. Кира снимала комнату в коммуналке, и хотя это местечко больше напоминало притон после апокалипсиса, хозяйка была против любых домашних животных. Казалось бы – тараканы уже поселились, блохи в коридоре то и дело попадаются, чего еще бояться? Но нет, четвероногим друзьям человека вход был строго запрещен, а соседи наверняка поспешат доложить, чтобы заработать себе скидку за оплату жилья.
Значит, придется съезжать уже на этой неделе. Снимать другую комнату, перевозить вещи… Да еще и о другом живом существе заботиться – к такому надо привыкнуть! Кира знала только один способ сделать это, хотя он ей катастрофически не нравился.
У нее была всего одна вещь, за которую можно было получить деньги быстро, уже этим вечером – нужно только до ломбарда дойти. Яркий турмалиновый кулон – последняя светлая ниточка, связывавшая ее с детством и временами, когда все еще было хорошо. Но что толку держаться за прошлое? Это она могла перебиться лапшой быстрого приготовления. Щенку нужно было молоко – какой смысл спасать его от бомжей, чтобы уморить голодом?
Так что воспоминание нужно просто взять – и отнять у самой себя. Резко, быстро, как снимают повязку, присохшую к ране. Трудно будет? А пускай! В руках у нее живое существо, которое от нее зависит, а турмалин – это просто холодный камень. Так чем нужно пожертвовать? Разве это не очевидно?
– Дедушка, а почему эти камни такие… разноцветные?
– Это турмалин, Кир. Как, ты не знаешь?
– Нет…
– Это потому что турмалин упал по радуге и впитал в себя ее цвета. Видишь?
Кира зло стерла новые слезы до того, как они успели сорваться с ресниц. Хватит уже реветь! Да, турмалиновый кулон – последняя вещь, которой касался ее дед, и ей не хотелось терять эту нить. Но пока можно успокоить себя мыслями о том, что она, вероятно, еще выкупит украшение из ломбарда, так что все не так уж плохо! Впрочем, бессердечный глас рассудка шептал, что ничего она не выкупит, просто не успеет в срок.
Подходя к дому, она спрятала мешок со щенком под байку. Пока песик Супчик, еще не привыкший к новому имени, сидел тихо, был шанс проскочить незамеченными. Однако в глубине души Кира понимала, как это наивно: не сдадут сегодня – позвонят хозяйке завтра! Но на один день ей хватило бед, и сейчас хотелось покоя.
Впрочем, удача решила взять реванш за те сто рублей, что она подкинула в последний момент. Едва Кира вошла в грязный, обшарпанный коридор общей квартиры, как к ней бросилась Марина – соседка, которая ее терпеть не могла, да и не скрывала этого.
Однако сейчас Марина не казалась ни нервной, ни озлобленной. Напротив, она была рада видеть Киру… Рада? С чего бы? Кира даже решила, что ошиблась, неправильно истолковала счастливую улыбку соседки, однако Марина, обычно начинавшая вопить без предупреждения, на этот раз заворковала.
– Кирусик! Как хорошо, что ты вернулась!
Кирусик? Нет, это определенно галлюцинация!
– А что, я могла не вернуться? – удивилась Кира. – Ты же знаешь, где я была!
Марина знала и это, и то, чем Кира занимается. На этом и строилась их неприязнь, слишком вялая, чтобы превратиться в настоящую вражду. Марина была убеждена, что уличные художники – это те же воры и проститутки, просто пытающиеся прикрыться за масками людей искусства. Соседка верила, что каждое утро Кира выбрасывает свои картинки в мусорный контейнер, идет на панель и именно там зарабатывает те деньги, которые вечером приносит домой. Кира же не пыталась переубедить ее. Зачем? Почему ее должно волновать мнение какой-то полубезумной тетки?
Сегодня Марина впервые сумела заинтриговать ее.
– Просто обычно ты возвращаешься пораньше, Кирусик, – заискивающе улыбнулась соседка. – Вот я и решила: может, как раз сегодня ты собралась переночевать у кого-то из друзей? Какая ирония была бы – сегодня, из всех дней!
– Да почему ирония-то?
– Так ты не знаешь, дорогая? До тебя не дозвонились?
– Ты прекрасно понимаешь, что до меня не могли дозвониться.
Телефона у Киры не было уже давно, она не видела смысла тратить на это деньги. Конечно, она могла бы позволить себе простенькую трубку, если бы захотела, однако ей это было не нужно.
Все равно не осталось людей, которые хотели бы ей звонить.
– Тебя сегодня очень искали, – загадочно сообщила Марина. – Какие-то люди в дорогих костюмах… Ну вот прямо очень дорогих!
– А ты разбираешься в дорогих костюмах? – не сдержалась Кира.
– Да тут не только в костюмах дело, на них все было дорогое, сразу видно – не менты!
Как и большинство громких ханжей, Марина скрывала в своем прошлом то, в чем теперь пыталась обвинить других. В частности, она не один год проработала проституткой и считала, что именно это давало ей право рассуждать о чужой морали: мол, она была – и исправилась! С тех пор Марина терпеть не могла полицейских и испытывала благоговейный трепет перед богатыми людьми.
Кира трепета не чувствовала, но и как это понимать – не знала. Как она ни старалась, она не могла вспомнить никаких «людей в дорогих костюмах», которые стали бы ее разыскивать. Она сейчас на мели – но она никому ничего не должна!
Под байкой сонно зашевелился щенок, словно напоминая, что разговор с соседкой лучше сократить.
– Чего они хотели?
Марина сделала глубокий вдох, за которым последовала долгая пауза – которой, пожалуй, полагалось быть театральной, но получилась она уж очень раздражающей.
– Быстрее! – поторопила Кира.
Соседка ухнула, как лопнувший воздушный шарик, ей наверняка хотелось объявить что-то очень торжественно. Теперь же пришлось отвечать быстро и обиженно:
– Зря ноешь! Ты теперь богата, по ходу. Они искали тебя, чтобы сообщить, что тебе досталось огромное наследство!
* * *
Две недели назад.
Хрустальный бокал с жалобным звоном ударился о стену и осыпался на пол сотнями искристых осколков. От этого должно было стать легче, а стало только хуже. Злость переполняла Антона, ему хотелось выпустить ее хоть как-то, пока она не сожгла его изнутри. Разбить что-нибудь, а лучше – начать драку и бить, бить, чувствуя, как горячая кровь покрывает ссаженные костяшки пальцев. Да, это всегда помогало!
Но тут бить было некого. Рядом с ним остался только Виктор, которого Антон в глубине души побаивался. Пришлось довольствоваться бокалами, но радости от этого было немного.
Виктор наблюдал за ним со снисходительным спокойствием взрослого, вынужденного следить за избалованным ребенком.
– Закончил? – сухо поинтересовался он. – А теперь сядь и угомонись.
Но угомониться не получалось. Память злыми осами атаковали образы, от которых Антон не отказался бы укрыться. Заводы и магазины. Контракты. Дома. Спортивные автомобили. Банковские счета. Драгоценности и деньги, все эти деньги… Богатство, которое должно было принадлежать ему, только что пролетело мимо!
– Проклятый старик! – простонал Антон. – Надеюсь, он сейчас горит в аду!
– Ты веришь в ад?
– Ради такого готов поверить!
– Уймись, сказал же! – нахмурился Виктор. – Еще не все потеряно.
– Думаешь, удастся признать его невменяемым?
– Вряд ли, этот кретин подготовился ко всему, завещание составлено очень грамотно, да и адвокат его настроен решительно – они были приятелями. Но мы еще поборемся!
– С кем, с мертвецом?!
– С законом. Выход должен быть!
Виктор старался казаться уверенным, решительным даже. Однако Антон чувствовал: он и сам не слишком верит в возможности закона. Даже если победа достижима, она отнимет у них немало денег, сил и времени.
Если она достижима. А если нет? Что делать тогда?
Это была черная мысль, страшная, способная погасить злость в его душе. Антон устало опустился на диван и подпер голову руками.
– Он что, все переписал на нее? – глухо спросил он. – Вот буквально все?
– Нет. Вроде бы, оставил несколько банковских счетов – Наде, своей жене и Соньке твоей.
Но если мы говорим про бизнес, то да – все, что принадлежало ему.
– А ему принадлежало все!
Он знал, что старик попытается провернуть нечто подобное, но понадеялся, что у него наглости не хватит. Да конечно! Стоило ли ожидать смирения от умирающего?
Чуть успокоившись, Антон снова посмотрел на Виктора. Он знал, что один с этим бардаком не справится, а вместе… Вместе у них еще был шанс.
– Так что это за девка, как там ее…
– Кира Лисова, – подсказал Виктор. – О ней мало что известно.
– Кто она вообще ему?
– В том-то и дело, что никто. Ее никогда не видели в его окружении, и раньше он не упоминал это имя. Я тебе больше скажу, даже его адвокат, шавка эта старая, похоже, не знает, кто она такая и где ее искать.
Просто замечательно, вполне в духе этого старого пердуна! Он так хотел сделать гадость Антону и остальным, что переписал все имущество на какую-то подзаборную шалаву!
– Может, это его любовница какая? – предположил Антон.
– Не было у него любовниц. Это еще перепроверят, но пока мои люди сходятся в одном: он ни с кем не встречался. По крайней мере, регулярно.
– Хм… Внебрачная дочь?
– У него не могло быть детей, – указал Виктор. – Поэтому их и не было – ни брачных, ни внебрачных. Только Сонька твоя.
– Но Соньку этот урод так и не удочерил официально!
– Ты главное об этом на суде не кричи.
– Может, и до суда не дойдет? – с надеждой спросил Антон. – Если эту девку не найдут, например!
– Суд все равно будет, чтобы оспорить завещание. Но если ее не найдут, нам будет намного проще. Одно дело – бороться с законной наследницей, другое – с тем, чтобы имущество и деньги не растаскали непонятно куда.
– Законная наследница она, как же… Десять раз!
– Пока завещание в силе – законная, – пожал плечами Виктор.
– Слушай, на тебя посмотреть, так тебе вообще пофиг от всего, что случилось!
– Мне не пофиг. Просто я не отчаиваюсь и жду, что будет дальше. Если эту Лисову не найдут – отлично, будем бороться с системой.
– А если найдут?
– Если найдут – будем бороться с системой и с Кирой Лисовой. Уж не знаю, где старик нашел эту девку и почему выбрал именно ее, но своему наследству она будет радоваться недолго. Скоро она пожалеет о том, что я узнал ее имя.
* * *
На нее смотрели с подозрением, но это Киру как раз не удивляло. Она не выглядела откровенной попрошайкой или даже городской сумасшедшей – однако определенные подозрения у людей вызывала.
Утром выяснилось, что из приличной одежды у нее осталось только длинное вязаное платье, которое пришлось сочетать с ботинками на шнуровке, потому что идти предстояло далеко, и изящные туфли превращались в непозволительную роскошь. Волосы Кира кое-как уложила, хотя чувствовалось, что они, непокорные от природы, остро нуждаются в стрижке. На левом плече у нее висел рюкзак, а в правой руке она держала только что купленный поводок, к которому привыкал Супчик.
Расставаться с турмалиновым кулоном все же не пришлось. Марина, почуяв, что у соседки скоро появятся деньги, сама предложила дать ей в долг. Она даже не стала устраивать скандал из-за Супчика, хотя Кира все равно не решилась оставить песика наедине с соседкой.
Поэтому теперь она стояла с ним на пороге роскошного холла, по которому сновали дорого одетые люди, явно обеспокоенные ее появлением. Но именно в это здание ее привела визитка, оставленная вчерашними посетителями Марине.
Стараясь не смотреть на охранников, Кира взяла щенка на руки и подошла к стойке рецепции.
– Здравствуйте, я ищу… – Она достала из рюкзака визитку и прочитала имя. – Сергея Михайловича Мирина.
Вопреки ее ожиданиям, девушка-администратор смотрела на нее спокойно, без враждебности и снобизма.
– Сергей Михайлович работает здесь, – кивнула она. – По какому вы вопросу?
– Понятия не имею, он сам вчера приходил ко мне домой и искал меня. Сегодня я пришла узнать, зачем.
– Простите, но я не могу пропустить вас туда с собакой…
– Значит, я никуда не пойду.
Возможно, если бы она была гламурной блондинкой, привыкшей носить в сумочке элитную собачонку, ни у кого не возникло бы вопросов. Но Супчик не тянул ни на чихуахуа, ни на шпица. Белый с рыжими и черными пятнами, лопоухий и несуразный, он был явным представителем древнейшей из пород – дворняг.
– Вы можете привязать его на улице, – неуверенно предложила администратор.
– Проще уж сразу в туалет смыть. Слушайте, мне от этого Сергея Михалыча ничего не надо, это он искал меня. Если я уйду сейчас, возможно, он попытается искать снова, но застать меня дома не так просто. А кому это надо? Да никому!
– Давайте я сообщу ему, что вы здесь… Как, простите, вас зовут?
– Кира Лисова. И если окажется, что он искал не меня, – пожалуйста, я буду только рада уйти.
Кира была почти уверена, что адвокат все-таки ошибся. Это Марина могла ликовать по поводу внезапного наследства. Кира, в отличие от соседки, прекрасно знала, что никто ей ничего завещать не мог. У нее не осталось родных людей, она всех потеряла!
Так что она ожидала, что ее проводят к выходу, а вместо этого ее пригласили подняться наверх, больше не настаивая на том, чтобы она оставила собаку. Видимо, неведомый ей Сергей Михайлович умел добиваться исключения из правил.
В этом мире, дорогом и показательном, Кира чувствовала себя откровенно лишней, здесь ей было так же неудобно, как в логове бомжей. Но, как и там, она умело изображала спокойствие, ожидая, что будет дальше.
А дальше был роскошный кабинет и пожилой мужчина в дорогом деловом костюме, который так впечатлил Марину. Перед адвокатом Кира чувствовала себя школьницей, которую вызвали к директору за плохое поведение. Она инстинктивно сжалась в массивном кожаном кресле и плотнее прижала к тебе щенка.
– Я вас не совсем такой себе представлял, – задумчиво произнес Мирин.
– А я вас вообще никак себе не представляла. Вы сказали моей соседке, что мне досталось какое-то там наследство, но я уверена, что произошла ошибка.
– Кира Дмитриевна, смею заверить вас, что ошибки не было. А наследство вы получили не какое-то там, а то, которое включает вас в десятку богатейших людей мира в возрасте до тридцати лет. Мои поздравления.
– Вы шутите, что ли? – нахмурилась Кира.
– Нисколько. Вы были знакомы с Константином Александровичем Шереметьевым?
– Даже не слышала о таком!
– А вот он вас очень хорошо знал и именно вам оставил все свое состояние.
Константин Шереметьев, скончавшийся несколько недель назад от инфаркта, оказался влиятельным и обеспеченным бизнесменом. Он занимался поставкой драгоценных и полудрагоценных камней, изготовлением и продажей ювелирных изделий, ресторанным и строительным бизнесом.
Шереметьев оказался удачливей многих коллег, он благополучно преодолел все кризисы и к финальному этапу жизни подошел весьма состоятельным человеком. Но переживания прошлого дали о себе знать, и до глубокой старости он так и не дожил. Шереметьева похоронили, адвокат огласил завещание, и оказалось, что все имущество покойного и его доля в бизнесе переходят вовсе не тем, кто считал себя законными наследниками.
