Kitobni o'qish: «Под маской зла»

Странная компания

Тихий и спокойный городок Далкастр. Не маленький и не большой. Уютный, окружённый лугами, холмами и лесами. Скот мирно пасётся, но вот-вот под вечер его с пастбищ поведут пастухи. Из неглубоких шахт то и дело раздаётся звон от ударов кирки и стук молотка: ведут восстановительные работы, не отрываясь от добычи минералов. Птицы возвращаются к своим гнёздам, а из печных труб маленьких деревянных домиков под вечер валит ввысь густой-густой дым.

Пахнет хлебом, скошенной травой и дымом махорки. Иногда во всё это вкрадывается слегка аромат пива и сидра, запах угля и дерева, а также цветов от вывешенной сохнуть после стирки одежды, замоченной с мыльником и душистыми травами.

В сумерках со своих дневных лежбищ поднимаются и лениво потягиваются местные коты. Всякие ночные грызуны как раз в это время начинают проявлять активность, вот и хищники потихоньку выходят на охоту за ними. К тому же с работы возвращаются труженики, вовсю торгуют лавки, люди толпятся… То и дело кто-то обронит что-нибудь вкусненькое. Последние удары кузнечного молота и шипение воды, в которую опущены раскалённые заготовки, раздаются из нескладной маленькой кузницы перед окончанием рабочего дня там, да и во всех мастерских кругом.

Жизнь кипит, за стёклами бревенчатых изб потихоньку зажигаются лампады. С западной стороны изб на окнах раздвигаются шторы, препятствовавшие слепящим лучам заходящего солнца. Даже стражники сменяются на карауле. Город в постоянном движении. Расходятся сплетницы по домам, одиночки сидят с трубкой или же балалайкой. Из-под навесов выбираются нищие просить милостыню у прохожих.

Стык дня и ночи, смена циклов подобны передаче своих постов у дозорных на каменных башнях. Насекомые от последних осенних цветов устремляются на покой, в небо вылетают стайки вечерниц, хлопающих своими перепончатыми крыльями. Слышен гул голосов. Обсуждают последние новости, минувший день, заехавших гостей в трактир, события в жизни друг друга.

Кто-то близ окна внутри ходит в задумчивости, сложив за спиной руки да поглядывая себе под ноги, иногда бросая свой взор на улицу, другие активно жестикулируют, о чём-то с упоением рассказывая. Ветер сдувает с подоконников сухую листву. Так и тянет заглянуть в эти окна. Здесь две соседки-старушки вспоминают давно почивших мужей, там кудрявый гном бренчит на деревянной лютне, развлекая постояльцев трактира, тут нашкодившего мальчишку лишили ужина и поставили в угол.

Где-то уже весело играют в кости, где-то же молчаливо шелестят картами, а бывает, что в уголке подле божницы просто молятся о самых разных вещах: кто славит высшие силы за хороший день в благодарности, что его пережил, а кто молит за то, чтобы следующий был хоть немного получше сегодняшнего.

Без фанфар и излишнего пафоса в город на белом коне въехал лорд Берлис, молодой златокудрый мужчина с тонкими длинными усиками, багряной накидкой поверх сине-зелёного камзола и с коричневой шляпой, подогнутой вверх с одной стороны. К нему тут же ринулись местные попрошайки. Кто в обносках, кто босяком, кто и вовсе в чёрных лоскутных лохмотьях и накинутом капюшоне.

В сопровождении аристократа был эскорт из двух рыцарей в серебристых доспехах, но на бурых, в отличие от жеребца лорда, лошадях. Один из мужчин был явно моложе другого либо же так выглядел, потому как был гладко выбрит. Второй же носил пышные каштановые усы. Казалось, что если забрало его шлема опустится, то непременно прищемит их с двух сторон.

На костылях в надежде на милостыню приближались калеки и оборванцы. Не все, некоторые стояли в сторонке по одиночке или же небольшими компаниями, или же вообще были заняты своим делом: небольшой подработкой в духе погрузки мешком дружно на телегу за сущую мелочь.

Глядя на их быт, невольно даже слезинка могла скользнуть по, казалось бы, ещё молодой, но уже самую малость морщинистой мужской щеке. Он качал головой и безнадёжно вздыхал, поглядывая на попрошаек. Душа у него болела за каждого нищего, юродивого, за каждого сиротку и беспризорника на своих землях, но денег… Денег известному скряге было жалко даже на собственный полноценный обед.

Потому занимался он, посещая трактиры, разве что тем, что с чопорной аккуратностью макал чесночные гренки в густой белый соус. Изредка с дороги заказывал полтарелки супа, чтобы наесться по-быстрому. Регулярно протирал губы, так что они всегда у него были немного припухшими от движений салфетки. И всегда наотрез отказывался от выпивки, поддерживая репутацию благоразумного, трезво мыслящего, сосредоточенного на делах и непьющего человека. Но на самом деле ему попросту было жалко тратиться на алкоголь.

Прямо у дороги, сложив ноги кренделем, сидел ещё один, уже немолодой мужчина, протягивая кружку. Правда, в отличие от остальных, просящих подать им на хлеб ради доброго солнечного бога или кого-то ещё, этот по-честному просил деньги на выпивку. Не скрывал, что едва наберётся хотя бы на лёгкое пиво, как он встанет отсюда и отправится в ближайший небольшой и уютный трактир.

На попрошайке красовались неплохие штаны, правда, там и тут все в заплатках. Лёгкая льняная рубаха с закатанными рукавами, поверх – кожаный жилет, какой выдают стражникам на службе в городском гарнизоне. Но попрошайка при себе не имел ни оружия, ни доспехов.

Зато ссадины на костяшках его пальцев явно говорили о том, что подраться этот тип не прочь, а отсутствие выбитых зубов и синяков на лице – что в драках он обычно всё же выходит победителем. Впрочем, его здесь явно знали и желали с подобным типом не связываться. Не то чтобы прямо-таки уважали, хотя кто как. В своих кругах он, быть может, даже имел некий авторитет. И, скорее всего, был не бездомным. Но явно из таких, кто любое добро и каждую монету готов «пропить», ни о чём не жалея.

В пышных рыжих усах, по краям своими извилистыми кончиками прикрывавших уголки губ так, что не всегда было понятно, когда он улыбается, виднелись застрявшие частички пепла от дешёвых сигар. Пахло от него квасом и пивом. Причём это всё смешивалось с ароматом столь дешёвого и паршивого парфюма на спирте, что было даже толком не ясно, обрызгал он им себя или же хлебнул внутрь вместе со всем остальным заодно.

Усач-попрошайка был не стар и не молод. Вокруг зелёных глаз уже были морщины да к тому же небольшие круги, будто их владелец не выспался. Густые и недлинные рыжие волосы кое-как уложены назад, но на вид мужчина казался немного растрёпанным и неухоженным.

Не то чтобы зачёсанные пряди его прямо уж выглядели грязными и сальными, но если и стоило ему принять ванну да привести себя в порядок, то прямо сегодня, не затягивая с такой процедурой. Иначе завтра он бы больше стал походить уже не на попрошайку, а на бездомного. А здесь, в Далкастре, это были совершенно разные слои населения.

Дорогу коням честных гостей уступила группа крепких парней, спешно перешедших дорогу. Эта компания занималась рубкой деревьев, потому сейчас возвращалась из леса как раз пропустить по кружечке да отужинать. Все в чёрно-зелёных костюмах, кто в капюшоне, кто с луком на всякий случай, у каждого топорик на поясе и высокие сапоги. Лидер их, короткостриженный молодой крепыш, носил накидку из лисьего меха.

– Лорд Берлис, – обратился рыжий усач к мимо проезжавшему аристократу, когда ветер подбросил попрошайке бурую шляпу. – Кажется, это ваше, – протянул он вверх, не поднимаясь, головной убор.

Голос его был тягуче-спокойным. При этом мужественным, низким, но не басовитым, звучал как-то моложе, нежели выглядел этот мужчина. От такого ждёшь услышать тембр сухой и прокуренный, усталый, под стать потрёпанному виду, а этот словно приободрился, словно сделал глоток холодного пива из кружки. Видать, приходил в себя, был из тех, кому вечером явно лучше, чем днём. Хотя Далкастр сам по себе был, скорее, городом жаворонков. Мало кто засиживался здесь допоздна на лавочках, улочках или в злачных местах.

– Что вы, это ж простая дублёная кожа. Разве ж стал бы я такое носить?! – воскликнул сидевший верхом, оказавшийся как раз с непокрытой златокудрой головой. – Оставьте себе, – с гордым видом заявил он, словно вещицы ему было не жалко.

– Позвольте, – кряхтя, лениво начал приподниматься рыжий усач, – я достаточно трезв сейчас, чтобы точно помнить: вы въехали в город именно в этом уборе.

– Да ну что вы, – улыбнулся чуть занервничавший блондин. – Вы, видимо, обознались. Хорошая шляпа, оставьте себе, – повторил он.

– Нет-нет, я точно помню, как бросил взгляд… – начал было попрошайка.

– Убирайся отсюда, пока я не упёк тебя за решётку за клевету! – рявкнул лорд, наклонившись к тому, заметив, сколь много зевак вокруг собирается на всю эту сцену.

– Так за клевету или за решётку? – усмехнулся зеленоглазый усач, надев нежданный подарок на голову.

– Вам не идёт, – скривил губы Берлис. – Но вы и не модник, как я погляжу, – брезгливым взором оглядел он заплатки на штанах попрошайки. – Коль не по размеру, так продадите. Да и вообще, какое мне дело до оказавшейся невесть как у вас шляпы?! – всплеснул он руками. – Сразу сказал вам, что не моя. Под вечер какие шляпы, уже и солнца-то нет, – причитал он, двинувшись дальше, и его молчаливые рыцари, оглядываясь с недобрым взором на усача, вместе с ним.

Мальчишки бедняков, которых ещё не загнали ужинать, остались посмотреть, разойдясь по укромным уголкам, что же будет дальше. Не спешится ли охрана, не отберёт ли шляпу у усача, но те просто проследовали за своим господином, а потом и вправду слезли со своих лошадей, но лишь для того, чтобы зайти с лордом в трактир.

– Продай, говорит… – снял с головы вещицу лорда мужчина. – А нужна кому шляпа тут? – помахав ею в воздухе, оглянулся он на бродивших по улицам жителей.

В трактире сам он появился нескоро, зато с довольной ухмылкой перебирал пальцами монеты, стопкой выставленные на ладони. Мимо всех столов рыжий усач направился сразу к стойке, где заказал себе кружечку пенного. Для начала. Вечер намечался весёлым.

Длинноволосая полная дама, сидевшая возле окна, приятно всем улыбалась и строила глазки в надежде, что её кто-нибудь угостит. Златовласый щёголь тасовал карты и обрадовался, когда ему наконец принесли подкопченную тушку индейки. Два седых старика с краю шумно раскладывали костяшки, вслух отмечая каждую сложившуюся «фигуру». Иногда эти возгласы «Хряк!» и «Козёл!» больше походили на ругань и перебранку их меж собой.

Ещё один бородач и вовсе храпел за соседним столиком, словно перепил или же не дождался кого-то, с кем была у него назначена встреча. Троица молодых приятелей близ входа по очереди за хмельным квасом рассказывала друг другу невероятные истории, обильно жестикулируя и привлекая к себе то и дело взгляды остальных посетителей. Какой-то морщинистый мужичок в высокой зелёной шапке суматошно «стрелял» глазками во все концы, тоже желая к себе внимания, да бренчал разными цацками, вечно что-то теребя в руках, словно пытался сбыть краденое или продавал всякую ерунду по дешёвке.

По центру зала усевшегося потрапезничать лорда окружили местные лесорубы, не давая тому ни секунды покоя. Только и лезли с вопросами о дровах, лесопилке, проблемах в шахте и прочих насущных вещах. В дальнем углу спокойно обедало большое семейство. А рядом компания молодых девиц-сплетниц за пустым столом, вообще ничего не заказывая, обсуждала последние слухи и новости, периодически косясь и оглядываясь на знатного гостя.

– Ну, сударь? И за сколько всучил? – журчащим грудным баритоном спросил у рыжего попрошайки гном-музыкант, сидевший по правую руку у самого края стойки трактира.

Округлый нос, густая бородка, весь коренастый, поджарый, явно из рода цвергов. Гном как гном, такие не редкость в Империи. Не пузатый, как норды, дворфы и вихты, а довольно атлетичного сложения низкорослик. Всё у него было бурым или каштановым. Карие глаза, под тон кожаной куртки и охотничьей остроконечной шляпы с бледно-жёлтым пером, коричневые усы, такие же длинные кудри сзади из-под головного убора. Да и лютня сама за спиной, естественно, древесного цвета, так ещё и на кожаном ремешке. Там же, сзади, плетёный колчан с кучей стрел и выглядывающий короткий лук под размер низкорослика.

– На пару кружек мне хватит, – с довольной улыбкой ответил усач.

– Кружек… – недовольно фыркнул гном. – Надо перегонный куб соорудить и самому уже бражку гнать… Я вот по дороге лапти нашёл, так загнал, что теперь на аренду коня хватит, если соберу тут за песни ещё чуток, – покосился он на болтавших меж собой посетителей.

– Лапти? На лошадь? – усмехнулся усач. – Не, братец, я ещё не так захмелел, чтобы твои бредни слушать.

– Да ты что! – возмутился гном. – Мне не веришь?! Век пива не видать! – клялся он.

– Тут или одно, или другое, братец. Либо я недостаточно пьян, либо же ты чушь городишь. Ганс, вот почём у тебя лошадь в конюшне? – обратился рыжий попрошайка к крепкому трактирщику с чёрными усами-подковой.

– Моих всех уже разобрали, – скрипучим басом, как гул ветров внутри полого старого дуба, ответил тот, протирая стеклянные бокалы не самым чистым на вид платком. – Там только чужие остались, кого с собой гости приводят.

– Дай вот кружку, – попросил гном.

– Эту? – взглянул на него трактирщик.

– Нет, блин, из рук вон того парня вырви, – хлопнул гном по столу, мотнув головой. – Прости, Фригга, меня, грешного, за сквернословие! Локи попутал, – прикрыв глаза, сложил он ручки в молитвенном жесте на миг и тут же принял свою привычную позу, вновь уставившись на трактирщика. – Разумеется, эту.

– Я владелец харчевни, с моей стороны тут всё в бокалах и кружках. Что-то в столах, что-то внизу, что-то вверху, – спокойно ответил тот, пропустив мимо ушей все оскорбления и вернувшись к чистке сосуда.

– Дай, в общем, кружку, покажу, как торги вести надо, – предложил ему гном.

– А ты у нас прям купец-молодец, мастер продаж и магистр торговой ложи, – закатил свои зелёные глаза рыжий попрошайка.

– Да век пива не видать! Я, может быть, настоящий дока в торговле! – нахмурился исподлобья на него гном. – Мы, цверги, между прочим, самые лучшие купцы в Иггдрасиле! Правильно я говорю? – поглядел он на трактирщика.

– И шляешься с лютней… – подметил его рыжий собеседник.

– Которую тоже выторговал в три раза дешевле, чем стоила в лавке! – гордо заявил музыкант. – Я – скальд! Сказитель! Ну, или «бард» по-вашему.

– Играть-то на ней хоть умеешь? Мама всегда говорила: не связывайся с гномами, все они алчные лжецы-хитрецы, – проговорил усач.

– Это фоморам никогда нельзя доверять! А я вот и купец, и жрец, и на дуде игрец! Ну, то есть на лютне! – пошевелил гном плечом, показывая инструмент.

– Ага, и стрелец, – усмехнулся рыжий усач, поглядывая на лук и колчан со стрелами. – Плавали, знаем…

– Это чтобы дичь в походе стрелять и на костре готовить, – пояснил музыкант. – А что, вы в лютнях толк знаете? Раз такие мастера, показали б пару каких-то новых приёмчиков.

– Вот тебе приёмчик, – запрокинул кружку рыжий усач и в один глоток осушил её наполовину, протирая с довольством усы. – О-ох! Лучшее пиво на всём западе Империи! По версии барона Бернхарда Арне фон Штрауцферберга Третьего!

– Какого-какого барана? – почесал кудри сзади под шляпой цверг.

– На, держи, ты ж просил, – протянул стеклянную кружку ему хозяин заведения. – Смотри, разобьёшь – сам оплачивать будешь.

– Да будешь-будешь, сейчас метнусь кабанчиком и мигом вернусь! – запричитал гном, соскочив с высокой табуретки с мягкой обивкой, развернувшись к завсегдатаям. – Достопочтенная публика! Судари и сударыни! Доброго вечера всем вам! Да благословят вас боги! Да окружат всех мужчин приятные нимфы, ну а женщин… как их там… такие же, как развратные нимфы, только мужчины… забыл… Ай, впрочем, не важно, – махнул он рукой. – Дорогие слушатели! Мне выпала честь по пути встретить старца-друида, что на продажу нёс горный хрусталь с высоких склонов! Налетела буря! Вы бы видели! – одной свободной рукой, чуть потянув за гриф лютни, разворачивая ту к себе, начал низкорослик перебирать звонкие струны под свою декламацию. – Последний экземпляр вашему вниманию…

– Ну, началось… – вздохнул рыжий попрошайка, вернувшись к своей пинте пива. – У нас и скалистых склонов-то никаких нет, холмы одни…

– Да нет, Берн, ты гляди, его слушают, – уставился, протирая бокалы, трактирщик в зал.

– Уши развесили? Не люблю, когда к нам балаган вот такой заезжает. Скоморохи все эти… Напёрсточники, дурилы… Любят народ дурить, разводить на деньги. Тут либо одно, либо другое. Плавали, знаем… Либо побьют его сейчас, либо он всем лапшу навешает, – заявил постоялец.

– Как мать-старушка? – поинтересовался трактирщик.

– Жду письма со дня на день вот. Тяжко переносит жару, много жалуется. Кошка ещё её диван дерёт, когти точит, словно в саду деревьев нет. А в целом неплохо. Варит компоты, морс ягодный. Рассказывала, что в детстве морс не любила. Я и сам от него нос всегда воротил, – сообщал Берн. – А на старости лет, да ещё и в жару, ягодная кислинка, мол… В общем, раньше не любила, теперь полюбила, – закончил он, сделав крупный глоток ячменного пива.

– Ты бы тоже на морс перешёл, пока печень не отказала, – посоветовал Ганс.

– Тут уж либо одно, либо другое, – усмехнулся рыжий мужчина. – Или я победителем выйду из этой схватки, или же печень.

– На вот! Будем считать, твоя доля, – вернувшийся гном бросил ему пару монет и при этом из зала привёл с собой ещё какую-то пьяную дамочку в тёмно-зелёном платье, усадив в уголок. – Мы, гномы, не жадные, что бы вы там о нас не думали, – заявил он, оставшуюся стопку медяков поделив пополам меж собой и трактирщиком. – Мы, может, и малы ростом, зато… у нас самый низкий уровень преступности! – рассмеялся бард вместе со своей златовлаской из местных. – Знакомьтесь, Жизель.

– Да знаю я, кто она. И что, никто даже не признал, что кружка точь-в-точь как все остальные в трактире? – был крайне удивлён лице рыжий усач. – Совсем ничего не соображают по вечерам… Погоди, или ты её самому лорду втюхать умудрился?! – Полезли на лоб его глаза.

– На это… можно три-четыре такие кружки купить, – поглядев на монеты в руках, тихо пробасил хозяин трактира. – Неплохо торгуешь. Мне б тачанку без колеса куда сбагрить… Колесо-то я заказал, а оно крупнее, чем надобно, оказалось. Она вся корявая стала, кособокая. Я его и открутил, понести обратно собрался, отвернуться не успел, уже спи… стырили, в общем.

– Ай-яй-яй, – с какой-то по-театральному наигранной жалостью цокал языком и качал головой гном в остроконечной шляпе с пером. – Не город, а рассадник воров и грабителей. Словно не лорд этот приехавший, а сам Локи лукавый всем тут заведует. Так я у тебя это… сыграю концертик? Оплата вперёд, а я бить по струнам хоть весь вечер горазд! Развлеку уж народ. Обсудим оплату, быть может? Но деньги вперёд!

– Обсудим… Такой, с подвешенным языком, должен явно и петь лаконично, чтоб дух захватывало, – согласился Ганс.

– Напитки отменные делаете, а вот тефтели у тебя отвратительны здесь, что вчера, что сегодня, – посетовал цверг.

– Да знаю, с чего им улучшиться? Один и тот же повар делал. Свену совсем они не удаются, – хмыкнул трактирщик.

– Сухие! Без специй, без соли, – загибал пальцы гном, – вообще больше похожи на «ёжиков», а не на тефтели. Знаешь такое блюдо? Эй, сударь! Ты меня вообще слушаешь? Усатый? – окликнул хозяина заведения гном, а к нему повернулись сразу и трактирщик, и уличный попрошайка. – Да вы все здесь усатые, я смотрю.

– Здесь много кто бороду и усы отпускает, в нашем краю много лентяев, которые бриться не любят, – усмехнулся рыжий мужчина.

– Но тефтели всё равно были отвратные. Брр. Фу… как вспомню, блевать тянет, – фыркнул гном, прошлёпав губами, как лошадь. – Настоящие тефтели – это знаешь, что? Это когда во рту тает – в животе летает! Ах! А знать, что у тебя что-то не порядке и ничего при этом не делать, – грандиозное преступление, сударь! Настоящий грех! Как ты с этим живёшь? Благослови тебя, Фригга, и подкинь-ка ума в такую головушку. Найми себе нового повара. Имей совесть в конце-то концов! Правильно я говорю? – повернул он голову к Берну.

– Ради тефтелей? Второго? Ага, и платить ему, держи карман шире… – недобро покосился на него трактирщик.

– Держу, – оттянул нагрудный кармашек курточки цверг. – А что, ты решил мне монетку закинуть?

– Остальные-то блюда у Свена неплохо выходят, – заявил тот.

– Так убери из меню эти тефтели, зачем позориться! Или дай ему специй, пусть масло с горчицей добавит в фарш, чтобы было сочнее, острее, эффектнее. Шарик из глины ничем не отличается от ваших пресных тефтелей. А глина – она как бы бесплатно на улице, знаешь ли. Бери – не хочу! – возмущался гном-музыкант.

– Да уж, – усмехнулся мужчина за стойкой. – Скажи поставщикам черепицы и кирпича, что для всех глина бесплатная…

– Петрус там не проводит опять какие-нибудь кулачные бои втихаря средь молодёжи? – покосился рыжий усач на ту самую компанию дровосеков с крепким блондином и его лесорубами.

– Да начнись что, по побоям на лицах у мальчишек заметили б быстро. Как в прошлый раз, – ответил трактирщик Ганс.

– А если у них там новое правило: не бить по лицу? Если теперь по ногам да по корпусу, – помахал в воздухе руками зеленоглазый попрошайка, к удивлению округлившего глаза гнома показывая неплохие бойцовые приёмы.

– Не думал бросить пить и на службу вернуться? – поинтересовался хозяин заведения у Бернхарда.

– Бросить пить! – возмутился гном, ударив по деревянной поверхности стойки. – Да я скорее баб брошу, чем пить! Это ж зачем жить-то тогда, если без браги, без солода, без этого аромата! Знаешь, как говорят гномы? Пиво – это жидкий хлеб!

– При этом ты, я смотрю, хлещешь одну медовуху, – обратил внимание на его напиток Берн.

– Это сладость для моей радости, – отправил гном кружку в сторону златовласки, что привёл с собой.

– Охмуряешь тут наших девиц, – заметил, позвякивая нежданными монетами, рыжий усач.

– А ты охмуряешь трактирщика, – загоготал гном. – Или кружку сидишь гипнотизируешь! Завёл бы себе жену-другую, пятую-десятую, глядишь, уже резвился бы с кем-то по койкам, а не сидел тут весь такой важный и мрачный. Или это у тебя тактика такая? Ах, посмотрите на меня, какой я бедный, несчастный, топлю горе в вине…

– В пиве, – поправил Берн.

– Да главное, что не сам себя с камнем на шее, – ещё громче рассмеялся гном-музыкант. – Самоубийство – грех! Хель на том свете накажет! Правильно я говорю? – поглядел он на хихикающую девицу, которая ему кивнула и принялась пить медовуху. – Значит, правильно! – заключил он, развернувшись вновь к рыжему попрошайке. – Думаешь, тебя кто-то жалеть кинется? Кому ты вот нужен, Вотан тебя храни. Меня Аргон зовут. Сын Дорна, сына Туррина… В общем, вам-то, судари, какая разница? Вы их всё равно не знаете, дай Хель им пристанище там, на Вальгхалле! – хлопнул он ладошкой по деревянной поверхности.

– Кто б нищим всем дал пристанище, – мимо них пришёлся от умывальника, протирая руки, лорд Берлис, тяжко вздыхая. – Продали шляпу, Бернхард? Вот и славно, – оглядел он рыжего попрошайку.

– Странный тип, – покосился ему вслед музыкант. – И чего он приехал? Надеюсь, на мой концерт. Перед лордами я ещё не выступал.

– С лесорубами обсудить ситуацию, чтобы лес не мельчал, и с обвалом после взрыва в шахте разобраться, – ответила златовласка со своего угла. – Опять они что-то там напортачили, видимо. Вязанки дров втихаря сбывали или типа того… – поигрывала она пальчиками с прядью чёлки.

– Во! Видишь, как важно заводить выгодные знакомства, – потянулся к ней гном и погладил девушку по плечу. – Всё знает, так ещё и красавица!

– Она подружка одного из этих лесорубов, так что ты был бы поаккуратнее, – покосился зеленоглазый усач на компанию блондина, к которой подсел лорд.

– А я здесь именно за этим. Нанять себе лошадь и эскорт. У тебя лошадь есть вот? – поинтересовался Аргон у него.

– У меня-то? Нету, – усмехнулся Берн.

– Была бы, уже давно бы пропил, – дополнил трактирщик.

На мужчине и вправду не было ни колец, ни браслетов, ни серьги в ухе, как у некоторых из всё той же компании дровосеков. Разве что на шее у Берна виднелась потускневшая цепочка. Вероятно, какой-то памятный амулет, с которым он не желал расставаться и не смел продавать, даже чтобы выручить денег на пиво.

– Ну, значит, я найму телегу или арендую нам лошадь покрепче. И ты со мной по крупным городам до столицы, по рукам? – протянул свою крепкую руку цверг.

– И на обратную дорогу, помимо оплаты услуг, – пожал её рыжий усач.

– Ха, хитёр-бобёр! И кормёжки, – усмехнулся гном. – Ну, добро. Мы, цверги, между прочим, самые лучшие повара! Век пива не видать! Истинные знатоки специй! А не эти там всякие таскарцы с их сотнями видов перца или утончённые эльфы. Не в перцах счастье и не в ванили! А в базилике к мяску, в фенхеле, в кумине к свинине, в тимьянчике в супе, розмарине к картофелю, в куркуме, чтобы рис жёлтым стал…

– Ладно-ладно, я вот не ел ничего с утра, слюной захлебнусь – и ищи себе новый эскорт, – отпустил его руку Берн.

– Так купи себе хоть каши-малаши, денег я тебе уже дал вон чуток. На кой мне эскорт, который на ногах не стоит с голодухи?

– Этот на ногах не стоит с «выпивухи», – посмеивался трактирщик.

– Выпьем вот, чтоб у всех всё стояло! Ну, кроме женщин, – поглядел цверг на улыбающуюся пьяную златовласку. – А что с шахтой стряслось-то? – повернулся он снова к мужчинам. – У нас, гномов, это большая беда, если какие-нибудь кобольды шкодить начинают, обвалы устраивая.

– Это уже лорда заботы, – отпил своё пиво рыжий мужчина.

– А ведь наш Бернхард когда-то служил в страже и даже имел звание капитана, – напомнил как бы невзначай трактирщик.

– Экс-капитана уже. Как был, так и сплыл… – фыркнул тот, – что теперь вспоминать? За мемуары засесть на четвёртом десятке жизни?

– Гномы вот несколько веков могут жить! Четвёртый десяток – это что! Так, детство какое-то, – махнул рукой цверг.

– Теперь, когда из запоев своих на свет божий выплывает, только на дуэлях, как наёмник, дерётся. Или эскортом телеги туда-обратно сопровождает недалеко, от разбойников да от волков защищая, – закончил хозяин заведения. – Впустую тратишь свой потенциал, Берн.

– И что теперь? Повеситься от радости или с горя? – развёл зеленоглазый усач руками.

– Самоубийство – грех! – пригрозил пальцем гном. – Вотан накажет. Ну, и Хель там добавит ещё.

– А спаивать местных девиц не грешно? – потянулся Берн забрать медовуху у девушки.

– Питный мёд – благость богов! – хлопнул его по руке Аргон. – Они дали смертным брагу, чтобы жить стало лучше и веселее!

– Устроит тебе Атьен «повеселее», – покосился Берн на компанию лесорубов. – Будет тебе «благость»…

– Да ну его, мы уж с неделю не вместе, поссорились, – заявила блондиночка. – Он вёл себя грубо, был на взводе… Словно я ему что-то должна.

– Ты ж моя бедненькая, иди пожалею, – обнял её гном, и девица к нему и вправду прижалась, прильнув щекой к плечу.

– Всякое видел, такого не видел, – покачал головой Берн и отхлебнул ещё крупный глоток пива из кружки.

– Мы, цверги, между прочим, лучшие в мире любовники! – заявлял Аргон.

– Да что вы говорите, – с кокетливой улыбкой оглядывала его девица.

– Век пива не видать! – заверил гном, распивая вместе с ней медовуху. – В общем, я тут как раз в поисках эскорта. Иной раз песни кому не понравятся, или кто-то по пьяни решит, что я чужие пою, – закатил цверг глаза. – Охрана не помешает. Лук и стрелы в ближнем бою не помощник, хотя есть при мне одна головоломка, – пошарил он по карманам.

– Ой, давай без загадок, – покачал головой Берн и пожмурился, словно мыслительные процессы слишком напрягут его голову в нынешнем, находящемся явно где-то на полпути к опохмелу, состоянии.

– Давай, усатый, плесни-ка мне рюмочку вон той наливочки, – обращаясь к трактирщику, указал гном на одну из багряных бутылей у того за спиной на дальнем стеллаже.

Входная дверь трактира отворилась и в заведение зашла особа из рода зверолюдей. Наполовину кошка, наполовину женщина в цыганском красно-чёрном платье, видневшемся из-под накидки. Представительница народа фелинов была с красивыми серьгами и головным убором в виде треугольной косынки «дикло», закрученной на концах и завязанной на затылке, украшенной бисером, бусинами и металлическими побрякушками, и в поблёскивающем монетном ожерелье.

– Ты ж смотри, какая киса! – присвистнул Аргон, поправляя свою шляпу и приглаживая бурые кудри.

Цыганка уселась за столик, пододвинув к себе пустую тарелку, поглядела по сторонам и первым же делом начала прятать в левый рукав платья столовую вилку быстрым, но ловким движением. После чего проделала с ножом то же самое и, гневно, всплеснув руками, спросила, оскалившись и сверкая жёлтыми глазами, почему ей до сих пор не удосужились принести приборы.

– Ну, сейчас начнётся… – глядя на это, проговорил Берн. – Пора допивать да сваливать, пока всякая заварушка из-за воров не началась.

– Да куда ж ты денешься, когда разденешься, – усмехнулся цверг. – Пойду объясню этой кисе, что красть – грешно! – так и не глотнув наливки, спрыгнул он с мягкого, обитого чёрной кожей сидения близ стойки. – А ты пока тут посиди, радость моя, подожди. Да пребудет благословление Фрейи с тобой! – взял он девушку за руку, накрыв сверху второй ладонью и нежно похлопав.

– Так лорд, говоришь, вырубкой леса заинтересовался? – развернулся и Берн вслед за ушедшим гномом, обращаясь, по всей видимости, к златовласке на углу стойки.

– Где можно рубить, где нельзя… Охотничьи угодья там разные, чтоб не исчезли… Куда отправлять древесину потом… – лениво отвечала та, потягивая свою медовуху и ревниво косясь на Аргона, подсевшего к цыганке-фелину.

– Сударыня! Ваши глаза такие красивые и выразительные, – заперебирал крепкими пальцами Аргон по струнам своей лютни, влюблённым взором глядя на особу с кошачьей головой. – Они словно две большие луны, ярко взирающие с небес!

– Ох и хитрюга же вы, незнакомец, – протяжным «мяукающим» голоском произнесла та.

– Вот заливает, сукин сын, а! – оборачиваясь на них, качал головой Берн. – Охмуритель года ни дать ни взять.

– А что, и на это дело теперь конкурсы проходят на ярмарках? – протирая бокалы, бросил на него взор Ганс. – Что? – поймав ответный взор под скривившимися бровями, уточнил он. – Я во время праздников здесь делом занят, наплыв клиентов, мне не до соревнований на толстого хряка, большущую тыкву и самый уродливый помидор, похожий на харю тётушки Харли, – посмеялся он, а вместе с ним и Бернхард.

– Отца и дядю в шахте при взрыве ранило, настоящий хаос творится, – восклицал тем временем прибывшему лорду Петрус, да так, что было слышно даже у стойки.