Kitobni o'qish: «Комар в смоле»

1. Театр одного зрителя

Глава 1. Которая может оказаться и последней, если осёл решит умереть голодным

Два огромных хрустальных бокала с изумительно чистой водой стояли на паркете. Шел четвертый день моего заточения. Если правда, что человек без воды может прожить четверо суток, то это – последний день, что успокаивало, но не радовало.

Любовался на бокалы с красными черепами в неверном колеблющемся свете лампады и выбирал между жизнью и смертью. Появились они ночью, когда я спал. Возможно, что в один из бокалов Он положил яд, например, цианид. Запаха миндаля, однако, не было. От грубо нарисованных черепов приятно пахло губной помадой. Кто из моих троих друзей «Он» – я тоже должен выбрать. Того, кто пробрался ко мне в дом и вырубил ударом по башке уже на второй день пребывания в родном городе моего детства.

Грубо и неинтеллигентно!

Но почему не убил? Зачем затащил в эту камеру без окон и приковал двухметровой цепью к крюку, вбитому в пол напротив двери? Где, в чьем доме находится эта странная комната? Впрочем, зачем мне теперь это? Разве знание имени убийцы поможет выбраться на свободу? Сейчас надо думать о возможных вариантах освобождения. Несколько сотен уже мною были рассмотрены, разжеваны и выплюнуты, как безвкусная жвачка.

Однако пить хотелось больше, чем жить.

Итак, три варианта: яд в одном из бокалов, отравлена вода в двух, яда нет вообще. Ослу, который стоял между двумя стогами сена, было легче, – он выбирал между двумя удовольствиями.

Сухой кашель и рези в животе мешали думать. Он способен на любой из этих вариантов. Теперь я в этом нисколько не сомневался. Но, – какой выбрал для меня?

В принципе, в моем положении это не так уж важно. Ну, угадаю я и выпью воду без яда. И что? Проторчу здесь еще четыре дня. Это ничего не изменит, так как Он тут же придумает и поставит спектакль с другим вариантом моей смерти. Положит, например, две бутылки с газировкой. Холодненькой, шипучей и с кислинкой. Ни о чем, кроме воды, думать не хотелось.

Дикая мысль резанула воспаленное сознание. Как же я раньше не догадался? Все, что происходило в этом богом забытом городке, действительно напоминало театральное действо. А Он – просто Постановщик! Режиссер смертельных спектаклей.

Вот почему Он меня позвал – ему нужен зритель! Но не простой, а способный достойно оценить его режиссерский талант.

А может Она, а не Он? Нет, это было бы слишком ужасно. Даже для меня, закаленного в криминальных битвах.

Если короля играет свита, то режиссера – зритель! И чем выше уровень, тем лестнее его мнение для постановщика спектаклей. Вот теперь многое прояснилось.

Но если со зрителем ясно, то с режиссером – нет. Есть только одна уверенность – Постановщик является хозяином дома, в котором я сейчас заперт.

Дом мне не знаком. Вернее – не знакома комната, в которой нахожусь. Она может быть в домах любого из трех друзей. Мысли, покружив среди все более фантастических вариантов освобождения, опять вернулись к убийце.

Выбор-то, в общем, невелик. За неделю до Нового года сообщение по Интернету прислал мой старый друг и одноклассник Женька Попов, программист в местной администрации. В этот же день позвонил бывший сокурсник по юридическому факультету Димка Скляр. Третьей была Нинка Гудкова, жена убитого недавно районного прокурора. Она прислала письмо с вырезкой из районной газеты, где описывалась эта трагедия.

Глава 2. В которой делается попытка извлечь крохи истины из полубрехни

В перепечатанной из областной газеты статье говорилось о совершенной неделю назад чудовищной расправе на охоте. Из автомата были расстреляны четверо: районный прокурор с другом из московской таможни, районный охотовед и водитель вездехода, переделанного из «нивы».

Сразу поражала совковость изложения событий – якобы на охоте четверо пытались задержать браконьера, который их расстрелял. Один справился с четырьмя здоровенными, до зубов вооруженными мужиками?

У прокурора была винтовка с оптическим прицелом, бельгийская вертикалка и пистолет. У таможенника – два дорогих ружья. У охотоведа – два нарезных карабина. Только водитель держался за руль. Все оружие было расчехлено. Семь оголенных стволов – против одного! На автоматные очереди не сделано ни одного ответного выстрела. Бред!

Понятно – хочется защитить честь мундира и сделать всех героями. Но не так же пошло и вульгарно?

Сплошные нестыковки в тексте. Следы другой машины и гильзы нашли в одном районе, а машину с трупами, но без гильз, – в другом.

Бодрые следаки раскрыли дело за один день, обвинив в убийстве бывшего в розыске главаря банды из ближайшего к месту трагедии захудалого поселка.

Правильно – а кого же еще? Кого могут назвать свидетели из этого поселка – бывшие зэки? Конечно же – беглого конкурента по воровскому бизнесу. Он пятнадцать лет в розыске за убийство начальника райотдела, – и еще столько искать будут. Верная логика всех членов преступных групп – все вали на того, кого нет.

Правда, при наступившей на нас всех всеобщей демократизации, бандитов ласково стали именовать ОПГ – организованная преступная группировка. Правильно, это во времена Леньки Пантелеева бандюки с маузерами врывались в дома недобитых тогда толстопузых буржуев и срывали живьем остатки украшений с утонченных салонным воспитанием дамочек.

Сейчас все перевернулось. Буржуи, интеллигентно переименованные в олигархов, нанимают на службу ОПГ, замаскировав их зверские рожи белыми манишками и дорогими фраками. Главаря ОПГ нежно называют начальником службы безопасности и вменяют ему в обязанность отгонять подальше от честно уворованного народного добра завидущие простонародные массы.

В финале газетной статьи обрадованные следаки отпускают свидетелей, которых «неизвестный» тут же расстреливает на площади перед райотделом. Но все равно дело объявляют раскрытым и все целуются перед фоторепортерами для утренних выпусков газет.

Ну, из такой полубрехни извлечь что-то полезное, конечно, нельзя. Надо разбираться на месте. И я вымолил у шефа командировку на неделю для проверки цементного завода соседнего с моей малой родиной городка. Ближе никакого крупного производства поблизости попросту не было.

Глава 3. В которой из мушкетерского трио подбирается кандидат в убийцы

Кто из этих троих, пригласивших меня провести независимое расследование – режиссер? Все четыре дня заточения я пытался это разгадать. На незавидную роль подходили все трое, а нужно выбрать одного. Время поджимало, силы уходили, а решения не было. В сотый раз начал прокручивать события последней недели.

Почему обратились ко мне, господину Олегу Стасову, как написано на беджике, понятно, – не так уж много в стране инспекторов ГРУ, да еще «важняков». Нет, не шпионского ГРУ, а ГРУ МОП, ревизионного управления министерства оборонной промышленности.

Некоторые амбициозные армейские чины пытаются отгородиться от всех, объявляя армию государством в государстве. Брехня все это. Армия, как и любой живой организм, имеет туловище, голову, ноги и руки.

Туловище – это, естественно, строевые части. Ноги – вся ползающая и летающая техника. Голова – Генштаб. А мы – оборонная промышленность – руки этого монстра. Мы армию одеваем, кормим, вооружаем и подновляем.

Лично я все вышеперечисленное должен контролировать, чтоб не воровали сверх меры и не брали сверх нормы.

С карьерой у меня не было проблем из-за крайнего сходства с первым Президентом России. Я это осознавал и старательно тренировал непередаваемый переход с придушенного чиновничьего тенорка на громогласный начальственный рык. Слегка подкрашенная белая грива и нарумяненные щеки довершали образ и умиляли мое непосредственное начальство. Вот и тянули вверх за уши. Кому не хочется иметь в подчинении самого Президента? Так и дорос до важняка.

Скляр же, мой сокурсник, паренек субтильного не только телосложения, но и всего иного, так и застрял на должности районного зампрокурора. По идее – первый подозреваемый в убийстве своего шефа. Но это только на первый взгляд. Уж я-то знал, какой лентяй Димка по жизни, и несуетное место зама его полностью устраивало.

Из четверых убитых я знал двоих – Беликова Серегу, автомеханика, жившего со мной раньше по соседству и Пашку Жиганова – охотоведа. С Серегой несколько лет голозадого детства гоняли в лапту на поляне, зато с Пашкой просидел последний год в школе за одной партой. Учились оба другана средненько, счастье искали на малой родине, делали, что могли – за что их убивать?

А вот насчет прокурора – всегда есть причины. Нет безгрешных в грешном мире, особенно в брошенном государством на выживание селе. Можно не умереть с голоду за счет старческих пенсий, но многим, которые помоложе, хотелось на свой кусок хлеба намазать чужой кусок масла.

Масло добывали не только продажей самогонки, но и узаконенной спекуляцией под названием «русский бизнес». Мелкие торгаши сбывали прелую зарубежную одежку и обувку, покрупнее – предлагали перемороженное мясцо довоенной закладки и его производные третьей свежести, а элита приторговывала лекарством, запчастями и машинами. Соблазны великие, особенно у кого в руках дышло закона.

Я еще раз глянул на красные черепа, намалеванные розовой губнушкой. А ведь Нинка Гудкова – блондиночка. Как говорится – в первую очередь «шерше ля фам».

Глава 4. Где идет скрупулезное сдирание покров с бедной женщины

В школе она была «гадким утенком». Костлявая, бледная, лицо, засиженное веснушками, да еще и среди вечно отстающих. Чувствуя собственную убогость на фоне школьных королев красоты, эта молчушка безропотно топала с нами из класса в класс.

После школы королевы разъехались по городам и весям в поисках принцев на белых мерсах, а Нинка скромно закончила курсы продавцов в родном городке.

Расцвела она быстро и неожиданно. Сделайте Моне Лизе модную прическу платиновой блондинки – это и будет наша красавица. И пошла сельская Джоконда по рукам. Очень богатым рукам.

Первого мужа, который увез ее в Заполярье, посадили за хищения. На остатки роскошной жизни моя одноклассница открыла сразу несколько гадальных фирм, проявив при этом блестящие коммерческие таланты.

Не имея нужного образования для получения лицензии экстрасенса, она догадалась обучать гаданию на картах Таро и обрезанию кармы медицинских сестер. Оборудовала им комнаты прямо на их жилплощади, подписывая многолетние жлобские договора из половины дохода. Это с первого взгляда кажется честным, а если учесть расходы новоявленных колдуний на рекламу, содержание комнат, текущие расходы по учету и регистрации клиентов, взятки и отмазки, то медсестер становилось жалко.

Накопив за пару лет капитал, мадам Гуднини, как она любила себя называть, осыпала весь Север гадальными фирмами. Было их у нее больше, чем веснушек на лице. Цыганские бароны пытались ее уничтожить не раз.

В ответ на преследования Нинка покидает холодный Север и переводит на теплые донские берега все свои финансовые потоки. Мало того, сразу по возвращении в мой родной городок она женит на себе местного молодого прокурора. Родив ему дочку, окончательно успокаивается и переключает свою бешеную неутоленную коммерческую страсть на компьютерное брокерство.

Знающие люди поговаривали, что через год она ухитрилась скупить акции половины лекарственных фирм страны. Но это – только разговоры.

Трудно заподозрить биржевую акулу в милой женщине, которая, тихо напевая, плетет в полисаднике веночки из ромашек для своей белокурой малышки.

Какой резон Гуднини убивать собственного мужа? Он же не только отец ребенку, но и надежная крыша!

Здесь, как говорится – могу, но не хочу.

А губная помада на бокалах? Тонкая подстава. Попытка свернуть инспектора ГРУ на боковую дорожку и замазать грязью ангела во плоти.

Глава 5. Семь на восемь, восемь на семь

То ли от пересыхания в мозгах, то ли это первые признаки сближения с богом, но меня начала преследовать полузабытая мелодия песенки: «Бежит по полю Афанасий, семь на восемь, восемь на семь».

Почему семь на восемь? Это его размеры? В каких единицах? Не в сантиметрах и дюймах точно. Явно в старинных мерах. Рост на Руси меряли аршинами, пядями и вершками. Тогда в пядях Афанасий будет сто двадцать на сто сорок сантиметров. Этакий крепыш-колобок. А морда восемь на семь в вершках будет тридцать пять на тридцать. Нехилый хлебальник был у Афанасия.

И причем тут он? Откуда в голове появились эти странные цифровые ассоциации? Я повернул голову к единственному светлому пятну в моей камере – лампаде. Она высвечивала семь кубиков оклада иконы по горизонтали и восемь – по вертикали. Вот откуда эти цифры. Каждый кубик – в пядь.

Кстати, почему лампада не гаснет? И масло на вид не уменьшается. Явно кто-то шастает по моей личной камере, пока я сплю.

Хотя и света от лампады… Даже лица Божьей матери на иконе не разглядеть. Одно коричневое пятно. И справа от плеча какая-то серебряная надпись. Я до рези напряг глаза. Первое слово «стена», а дальше – не разобрать.

И тут иссохшие мозги выдали испепеляющую подсказку!

Бог мой! Да это же икона Пресвятой Богородицы «Нерушимая стена». Но ведь она пропала еще после революции, или я ошибаюсь? Не о ней ли писал в сообщении Женька-программист, перечисляя икону в списке возможных мотивов убийства? Об этом ему рассказал Скляр, который по старой дружбе попросил сделать Попова несколько качественных цветных распечаток, «списков» по-церковному. Так он ее нашел, значит? Тогда я в его доме? Нет, Димкину однокомнатную «хрущевку» в микрорайоне я помню. Да и откуда там паркет? А может у него есть загородная дача? На его мизерную зарплату и при его увлечении марками? Нет.

Женька сообщал, что стоит эта пропавшая икона полтора миллиона американских денег. Так вот где ее прячут. Нехилая у меня камера, украшенная таким богатством. Не многим так везет.

А может, не она? Нет, вроде похожа на найденный в Интернете перед отъездом образ. Тот же зелено-голубой фон из зерен уральских самоцветов. В те годы мозаичные иконы изготовляли с помощью необычайно стойкого к старению рыбьего клея. Того самого, на котором обогатился помещик из гоголевской комедии. Больше ничего не вспоминалось. А почему – «стена»? Взгляд медленно сполз с иконы на огромные бокалы.

Что-то шевельнулось в головных глубинах, но тут же булькнуло и утонуло в хрустальной прохладе отравленной воды. Ладно, потом попробую вспомнить.

Итак, по здравому размышлению у Гуднини резонов убивать мужа не было. Еще раз прошелся по нашей с ней встрече в первый же день моего приезда.

6. Все ближе к богу

Местная администрация строила и выделяла дома особо важным в районном масштабе персонам подальше от людских глаз и поближе к природе. Односторонняя улица Мира из двухэтажных коттеджей располагалась вдоль берега реки, скрытая от повседневной грязи и суеты небольшой горушкой и березовой рощицей. Вот только все это благолепие нарушалось быстро растущим кладбищем, грозящим вскоре поглотить элитный райончик.

А ведь еще древние римляне предупреждали: «Плох тот правитель, при котором могильных памятников строится больше, чем новых домов».

Нинель встретила меня грустными глазами и кучей вопросов. Чай в длинную цветочную оранжерею нам принесла молоденькая казашка в японском сари.

Перехватив мой липкий взгляд по гитарным обводам девушки, Нина пододвинула поднос с малюсенькими полупрозрачными чашечками. Китайский фарфор, коллекционный, откуда он в нашей глуши? Да мне на такой – года два горбатиться надо!

– Олежка, это няня моей дочки. И ученица по раскладам Таро.

– Казашка? Ты же вроде Север окучивала?

– Мулатка. С Севером пока завязала. Предложение превысило спрос. А вот темный север Казахстана – непаханое поле. И медсестры там пошустрее и привлекательнее, как ты заметил.

– Я еще раз хочу выразить…

– Не надо, – красивое лицо мгновенно постарело лет на десять. – Я тебя позвала, чтобы ты подтвердил мои подозрения в адрес Попова.

– Ты думаешь – это Женька…

– Да, и почти уверена.

– А мотив?

– Очень серьезный, – ложечка в ее руке дрогнула. – Асия, принеси Марго.

Мы минуту въедливо разглядывали друг друга.

– А теперь погляди в глазки моей Марочки. И на овал личика.

Глазки были светло-серые. Овал – без подбородка, все как у Женьки. Теперь ложечка вздрогнула в моей руке.