Kitobni o'qish: «Крылья из марли»

Глава 1: «Диагноз: птица в клетке»

Больничный коридор пахнет антисептиком и страхом. Тонкие лучи рассвета бились в окна, как мотыльки, но Лиза их не замечала. Она сжимала в ладони плюшевого кролика с оторванным ухом – подарок на десятилетие, которое они с мамой отмечали в кафе с розовыми воздушными шарами. Тогда кролик был белым. Теперь он впитал в себя запах лекарств и слез.

– Лизавета, тебя вызывает доктор, – голос медсестры звучал так, будто она объявляла номер в очереди к стоматологу.

Девочка поднялась с пластикового стула, чувствуя, как дрожь поднимается от пяток к горлу. Ее мать, Анна, схватила ее за руку. Ладонь была липкой от пота, но Лиза не отдернулась.

Кабинет врача напоминал аквариум: стеклянные шкафы с пробирками, холодный свет, рыбьи глаза доктора в очках. Он перебирал бумаги, избегая смотреть им в лицо.

– Результаты биопсии… – начал он, и Лиза вдруг поняла: это будет фраза, которая разделит жизнь на «до» и «после».

– Рак? – выдохнула она, словно проверяя, не ослышалась ли.

– Четвертая стадия, – ответил он, и слово «стадия» прозвучало как приговор .

Мама закричала. Не заплакала, а именно закричала – так, будто кто-то вырвал у нее кусок легкого. Лиза же молчала. Она смотрела на пятно света на стене, которое дрожало, как желе. Ей вдруг захотелось спросить: «А если я умру, мой кролик останется здесь?».

– Ты должна бороться! – Анна вцепилась в плечи дочери, тряся ее, как пустую коробку.

– Мама, я не хочу лысеть, – прошептала Лиза, представляя, как волосы, которые папа когда-то заплетал в косы, упадут клочьями на подушку.

– «Химия продлит тебе жизнь на полгода. Или убьет за неделю» – доктор говорил о терапии, словно о лотерее.

– «Папа не приедет», – мысль ударила ее в грудь, как забытая игла в старом диване.

Ночью Лиза проснулась от звука капельницы. Тик-тик-тик – будто часы отсчитывали время, которого уже не вернуть. Она прижалась лбом к холодному стеклу окна. Где-то за пределами больницы летели птицы – свободные, легкие, ненуждающиеся в марлевых повязках.

– Хочу крылья, – прошептала она в темноту.

– Тебе нельзя простужаться, – отозвалась мать, спящая на раскладном стуле.

Лиза начала считать трещины на потолке. Одна – день, когда папа ушел. Вторая – первая боль в костях. Третья – этот проклятый кабинет. Она ненавидела розовый цвет стен – он напоминал ей леденцы, которые теперь нельзя есть, и платья, которые стали слишком большими.

– Ты будешь жить, – Анна повторяла это как мантру, натирая дочери спину мазью с запахом ментола.

– Ты же не Бог, – огрызнулась Лиза, и мать замерла, словно девочка выстрелила ей в грудь.

Лиза разворачивает листок, найденный под кроватью. Это рисунок: девочка с крыльями, склеенными из бинтов. В углу детским почерком: «Когда я вырасту, я улечу туда, где нет боли». Рисунок был нарисован ею за год до диагноза.

Глава 2: «Химия и марионетки»

Химиотерапия оказалась похожей на игру в русскую рулетку с телом. Капельницы впивались в вены Лизы, как щупальца медузы, а воздух в палате густел от запаха йода и детского крема, которым Анна мазала ей потрескавшиеся ладони. За окном шел дождь. Капли стучали по подоконнику, словно торопливые медсестры.

Лиза сидела на кровати, обхватив колени. На полу лежали пряди ее волос – темные, вьющиеся, как те ленты, что она когда-то вплетала в косы. Мать пыталась собрать их в пакет, но они цеплялись за шершавый линолеум, будто не желая покидать хозяйку.

– Смотри, как паук плетет паутину, – кивнула Лиза на капельницу, где жидкость медленно сползала по трубке.

– Не говори глупостей, – бросила Анна, но голос дрогнул.

В палату вошла новая пациентка – девочка лет семи с куклой в платье из марли.

– Тебя тоже съедают изнутри? – спросила она Лизу, усаживаясь на соседнюю кровать.

– Тише, Катя! – всплеснула руками ее мать, но Лиза усмехнулась:

– Да. Но я, наверное, невкусная.

Анна резко встала, задев стул:

– Вам нельзя здесь! Вы… вы пугаете ее!

– Мама, я уже не боюсь, – Лиза потянулась к Кате. – Хочешь, научу рисовать крылья?

– «Ты даже не пытаешься!» – Анна швырнула в стену пузырек с таблетками, когда Лиза отказалась глотать очередную горсть. Стекло разлетелось на осколки, похожие на слезы.