«Кинематограф (сборник)» kitobidan iqtiboslar
Гитлеров плодят рабы и рабыни.
Не потому ли мы выставляем себя ни к чему не способными, что боимся: наши способности станут лишь мишенью для брани и насмешек? "Духовный бой не прекращу", - написал Блейк. Вести духовный бой - значит мыслить против течения, а не в согласии с ним.
Ибо обычный глаз, глаз английский, не склонный эстетствовать, – это несложный механизм, который оберегает тело от падения в угольные бункеры, снабжает мозг игрушками и сладостями, чтобы не капризничал, и вообще берет на себя обязанности надежной, опытной няньки, пока ум сам не сочтет, что пора просыпаться.
Все знаменитые романы всего мира, их общеизвестные персонажи, их знаменитые сцены, кажется, прямо просятся на экран. Что может быть легче и проще? Кинематограф жадно накинулся на эту добычу и по сей день питается преимущественно телом своей несчастной жертвы. Но плоды его трудов – катастрофа как для кинематографа, так для литературы. Противоестественный союз. Глаз и мозг тщетно пытаются действовать в связке, но их безжалостно тянут в разные стороны. Глаз говорит: «Вот идет Анна Каренина». Перед нами возникает пышная дама в черном бархате и жемчугах. Мозг, однако, возражает: «Это такая же Анна Каренина, как королева Виктория». Ибо мозг знает Анну почти исключительно по фибрам ее души: ее очарованию, ее страсти, ее отчаянию. А кинематограф делает упор исключительно на ее зубах, жемчугах и бархате.
Поднимаешь глаза, и тебя ошеломляет красота, с экстравагантным размахом превосходящая все твои ожидания: вот над Бэттлом повисли розовые облака, а поля стали пестрые, мраморные, – и восприимчивость твоих органов чувств стремительно разрастается, словно воздушные шары, подставленные под порыв ветра, и вот, когда, казалось бы, все наполнилось целиком и разгладилось окончательно, когда все звенит красотой, красотой, красотой, в тебя вонзается булавка, и шарик сдувается. Но что же колет тебя булавкой? По моим догадкам, булавка каким-то образом зарождается из ощущения собственной беспомощности. Я не могу это вместить – не могу это выразить – оно ошеломило меня – я в его власти. Вот приблизительно откуда берется твоя досада, а под ручку с досадой приходит мысль, что твоя натура требует себе власти над всем, что воспринимает; а в данном случае повелевать – суметь выразить то, что ты видишь сейчас в небе над Сассексом, выразить, чтобы другие люди могли это разделить. И вдобавок – новый укол булавки: ты сейчас прозеваешь свой шанс, ибо красота простирается по правую руку от тебя, и по левую, и за спиной тоже, и прямо на глазах ускользает; в лучшем случае тебе удастся подставить наперсток под ливень, способный наполнить целые ванны и озера.Вечер над Сассексом: размышления в автомобиле
вести духовный бой - значит мыслить против течения, а не в согласии с ним
не потому ли мы выставляем себя ни к чему не способными, что боимся: наши способности станут лишь мишенью для брани или насмешек?
воистину, побег - величайшее из удовольствий, блуждание по улице зимой - величайшее из приключений.
Есть ли у мысли какое-то свойство, которое можно сделать зримым без посредства слов? Мысль наделена быстротой и низостью, прямотой копья и расплывчатостью клубов дыма. Но также, особенно когда эмоции вскипают, у мысли есть способность рисовать картины и потребность переложить свое бремя на другого носильщика; устроить, чтобы ее, ни на шаг не отставая, сопровождала картинка. Не знаю уж, почему, но портрет, написанный с мысли, всегда красивее, понятнее, доходчивее, чем сама мысль.
Отчего, спрашиваю я (конечно, не в радиоэфире), вы столь чертовски скромны? Или причина другая – может быть, вы думаете, что ваша жизнь, если описать ее правдиво, никогда не покажется светлой, а будет выглядеть лишь убого и отвратительно? Может, потому-то вы предпочитаете взгляд среднелобых на то, что они нахально именуют «человечеством, каково оно на самом деле»? Сооружение из благодушия и сантиментов, склеенное липким, склизким холодцом из телячьих ножек? Правда – если только вы в нее поверите – во много раз красивее любой лжи.
