Kitobni o'qish: «100 великих судебных процессов»
Введение
Два полюса правосудия
Там же, где суд справедливый находят и житель туземный,
И чужестранец, где правды никто никогда не преступит,
Там государство цветет и в нем процветают народы;
Мир, воспитанью способствуя юношей, царствует в крае;
Войн им свирепых не шлет никогда Громовержец-владыка,
И никогда правосудных людей ни несчастье, ни голод
Не посещают. В пирах потребляют они, что добудут…
Гесиод
Глухой глухого звал к суду судьи глухого,
Глухой кричал: «Моя им сведена корова!»
«Помилуй, – возопил глухой тому в ответ, —
Сей пустошью владел еще покойный дед».
Судья решил: «Чтоб не было разврата,
Жените молодца, хоть девка виновата».
А.С. Пушкин
Сказано «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». (Матф., гл. 7, ст. 2). Сказано для Страшного суда, но и земной суд (суд людской) также имеется в виду.
У земного суда, как у земли, два полюса. Один полюс – правосудие, справедливый суд над преступниками. Другой – беззаконие, все отвратительное, что есть в любом обществе и в самих судьях, – лживость, корысть, пристрастие. При этом всякий незаслуженный приговор – не только грех на судье или присяжных, но и на извращенном социуме, потерявшем всякие ориентиры в морали и справедливости.
Примером истинного суда является суд над детоубийцей Л. Тессновым, когда суд впервые использовал в качестве вещественных доказательств анализ кровяных пятен на одежде убийцы. Случаям же несправедливых судов несть числа. Среди них величайший по неправедности – трибунал над Иисусом Христом. Это суд, оказавший беспрецедентное влияние на ход мирового развития и фактически давший начало новой эры, ответил на три вечных вопроса: «А судьи кто?» (власть), «Кто мы?» (народ), ответы на которые, увы, не украсили ни тех, ни этих; и «Что есть истина?» (Сам Иисус Христос).
Иногда (увы, очень редко!) неправедный судья получает воздаяние за свои злодеяния еще при жизни, как это случилось в правление персидского царя Камбиса, велевшего содрать с блюстителя закона мздоимца Сисамна кожу и в качестве отрезвляющего напоминания обтянуть ею кресло очередного судьи – Отана, сына Сисамна.
В этой книге рассмотрены сто великих судебных процессов разных времен и разных народов, решения и итоги которых, так или иначе, имели историческое значение для судеб мира и всего человечества. Вот лишь несколько из них: суд над Сократом, процесс по делу тамплиеров, суд над Яном Гусом, трибунал над Жанной д’Арк, процесс по делу Джордано Бруно, процесс Галилея, суды над романом Гюстава Флобера «Госпожа Бовари» и над «Цветами зла» Шарля Бодлера, суд над «архитектором Холокоста» А. Эйхманом и т. д.
Конечно же, нельзя было упустить и процессы жуликов и авантюристов (Калиостро, Артуро Рейса, Чеслава Боярского и т. д.), биографии которых занимают многих литераторов и читателей. Еще бы – они были гениями криминала. Скажем, Виктор Люстиг дважды продал Эйфелеву башню. Но нас в таких случаях больше интересовали не личность преступников, а юридические казусы, связанные с судами над ними.
Кстати, о литераторах и других деятелях культуры. С ними и их окружением связано много процессов, оставшихся в истории мирового правосудия только благодаря имени мастера и шуму, которым сопровождался суд над любимцем муз. Военный суд над участниками дуэли А. С. Пушкина с бароном Ж. Ш. Геккереном-Дантесом, суд над Оскаром Уайльдом, Соединенные Штаты против книги, именуемой «Улисс», и др. – это самые «безобидные» процессы, поскольку в них нет маньяков и государственных преступников.
Маньякам же (дело о ядах, дело дона Винсенте, процесс Ландрю и др.), как и государственным преступникам (военный суд над убийцами Авраама Линкольна, судебный процесс по делу сараевского покушения на австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда и др.), также уделено место. Между этими судами есть существенное отличие. Суды над маньяками не пересматривались потомками как неправильные, а вот отношение к судам над политическими и государственными преступниками очень сильно менялось в зависимости от конъюнктуры момента и ангажированности редакторов истории (суд над декабристами, суд над Бейлисом, московские политические процессы 1930-х гг., процесс высших офицеров РККА и т. п.).
Есть очерки о процессах монархов и государственных деятелей – суды над Конрадином и над Марино Фальеро, процессы Марии Стюарт и Карла I Стюарта, трибуналы над Бхутто и над Саддамом Хусейном и т. д. Есть суды над убийцами первых лиц государства – над первомартовцами, Каракозовым, Богровым; над шпионами – Матой Хари, Розенбергами и пр. Не оставлены без внимания и военные преступники, осужденные Нюрнбергским и Токийским трибуналами.
Очерки выстроены в хронологическом порядке – от X в. до н. э. вплоть до наших дней.
Одни суды интересны борьбой обвинения и защиты, другие – следствием (оно входит как составная часть в судебный процесс), третьи – судьбой фигурантов и т. д. К сожалению, далеко не все материалы судов доступны, поэтому я описал те моменты процессов, которые мне представляются наиболее заслуживающими внимания.
В книге нет судов скандальных, как, скажем, над Дантоном или Бабёфом, поскольку они являются очередным политическим сведением счетов и никакого значения для развития суда не дали.
Нет и таких судов, какой произошел, например, в 1978 г. в Колорадо (США). Местная телекомпания подала иск на диван – за то, что на диване телезрители спали, а не смотрели телепередачи. Хотя я не удержался и поместил материал о судах над животными за преступления, совершенные ими против людей, в качестве образца, типичного для европейского и американского правосудия.
Для очень многих персонажей этой книги, волею судеб оказавшихся по разные стороны судейской кафедры, безразлично, судят они или судят их, со щитом они или на щите, т. к. даже тем, кто уже сгорел на огне, все равно еще предстоит гореть в огне вечном.
13 очерков – «Где правда, а где ложь?», «Покушение у ворот Летнего сада», «Первомартовцы», «Парадоксальные процессы по делу капитана Дрейфуса», «Самый таинственный процесс», «Дело Бейлиса», «Московские политические процессы 1930-х гг.», «Суд над высшими офицерами РККА», «Нефть и фантазеры», «Добрый дедушка Мандела», «Под именем Холден Колфилд, или Самый мистический процесс», «Процесс, похожий на трагифарс», «Бог троицу любит (процессы Майкла Джексона)» – написаны Виктором Ереминым.
Выражаю горячую признательность за огромную помощь писателю Виктору Еремину, моей жене Наиле, дочери Анне и редакторам издательства «Вече» Сергею Дмитриеву и Николаю Смирнову.
P.S. Чтобы понять цену одной судейской ошибки, которая может перечеркнуть дюжину справедливых приговоров, приведу «Эпитафию, написанную Вийоном для него и его товарищей в ожидании виселицы», в переводе И. Г. Эренбурга.
Ты жив, прохожий. Погляди на нас.
Тебя мы ждем не первую неделю.
Гляди – мы выставлены напоказ.
Нас было пятеро. Мы жить хотели.
И нас повесили. Мы почернели.
Мы жили, как и ты. Нас больше нет.
Не вздумай осуждать – безумны люди.
Мы ничего не возразим в ответ.
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.
Дожди нас били, ветер тряс и тряс,
Нас солнце жгло, белили нас метели.
Летали вороны – у нас нет глаз.
Мы не посмотрим. Мы бы посмотрели.
Ты посмотри – от глаз остались щели.
Развеет ветер нас. Исчезнет след.
Ты осторожней нас живи.
Пусть будет твой путь другим.
Но помни наш совет:
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.
Господь простит – мы знали много бед.
А ты запомни – слишком много судей.
Ты можешь жить – перед тобою свет,
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.
Древний мир
Суд Соломона
Начать книгу с суда праведного, краеугольного камня правосудия, сам Бог велел. О суде Соломона, как некоем эталоне мудрого, правого и скорого суда, говорят без малого три тысячи лет.
Третий царь Израильско-Иудейского государства Соломон (Шломо – от евр. «мирный», «благодатный»; ок. 965–928 г. до н. э.) признается и ныне величайшим «солнцеподобным» мудрецом, творцом «золотого века» Израиля. По Библии, страна в правление Соломона процветала. Только одного золота монарх получал в год 666 талантов (свыше 30 т) – для небольшого государства это фантастическое количество. Недаром «три шестерки» стали заветным числом идолопоклонников.
Царь – это законодатель, высший правитель и судья людям, и именно по его судейским делам о нем судят как о праведном или, напротив, неправедном государе.
Чаще всего библейскую историю о двух женщинах и младенце пересказывают своими словами, но все же лучше процитировать короткий, как и сам суд, отрывок из Священного Писания:
«Тогда пришли две женщины блудницы к царю и стали пред ним.
И сказала одна женщина: о, господин мой! я и эта женщина живем в одном доме; и я родила при ней в этом доме;
на третий день после того, как я родила, родила и эта женщина; и были мы вместе, и в доме никого постороннего с нами не было; только мы две были в доме;
и умер сын этой женщины ночью, ибо она заспала его;
и встала она ночью, и взяла сына моего от меня, когда я, раба твоя, спала, и положила его к своей груди, а своего мертвого сына положила к моей груди;
утром я встала, чтобы покормить сына моего, и вот, он был мертвый; а когда я всмотрелась в него утром, то это был не мой сын, которого я родила.
И сказала другая женщина: нет, мой сын живой, а твой сын мертвый. А та говорила ей: нет, твой сын мертвый, а мой живой. И говорили они так пред царем.
И сказал царь: эта говорит: мой сын живой, а твой сын мертвый; а та говорит: нет, твой сын мертвый, а мой сын живой.
И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю.
И сказал царь: рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой.
И отвечала та женщина, которой сын был живой, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости к сыну своему: о, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его. А другая говорила: пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите.
И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте его: она – его мать.
И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь; и стали бояться царя, ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд».
(Третья книга Царств, гл. 3, ст. 16–28)
Суд Соломона. Гравюра Г. Доре
Какой разительный контраст суду современному, долгому, погрязшему в макулатуре дел, показаниях свидетелей и словах участников процесса, часто безучастных к выявлению истины и к судьбе осуждаемых! Недаром суд Соломона был запечатлен на фресках и в живописных полотнах Рафаэлем, Н. Пуссеном, Рубенсом, Г. Доре, К. Флавицким, Н. Ге и др., стал фольклорным сюжетом многих народов мира. В России XVI–XVII вв., например, было множество лубочных картинок и рукописных сборников нравоучительной литературы на эту тему, а в мире выражение «Соломонов суд» стало крылатым.
Соломон наглядно показал изначальный и единственный смысл суда – справедливость, для чего собственно только и пишутся законы. Гладко на бумаге, а вот в жизни закон часто бывает «дышлом», отчего и возникла расхожая фраза «А судьи кто?» (А. С. Грибоедов). Вопрос непраздный, т. к. именно судья наделен правом «казнить или миловать» – не только по прениям сторон, но и по своей совести.
«Право там, где сила»
Судебный процесс за раздел имущества между двумя братьями стал основой и поводом для написания древнегреческим поэтом Гесиодом поэмы «Труды и дни». С тех пор свершилось множество похожих судов. Правда, все они остались в архивах судов и в короткой памяти потомков, а этот – в великом произведении мировой литературы.
За одно лишь это тяжбу меж Гесиодом и Персом можно причислить к великим судебным процессам человечества. Если не считать легендарного описания суда ахейцев в «Илиаде» Гомера, это был первый, зафиксированный в художественной литературе случай гражданского суда.
Первая страница «Трудов и дней» Гесиода. Базельское издание 1539 г.
История же «братской» тяжбы такова.
Уроженец малоазийского города Кимы, Гесиод, вместе с семьей переселился в греческую Беотию, самую обширную из стран Средней Греции со столицей Фивы и обителью муз горой Геликон. После смерти отца оба брата получили в наследство равными долями небольшой участок земли, ставший предметом их раздора.
Расчетливый Перс подкупил судей-«дароядцев» (дармоедов) и, втянув брата в обременительную тяжбу за передел наследства, отсудил у Гесиода большую часть имущества. Гесиод вынужден был покинуть родной дом, какое-то время скитался, едва не умер от голода. Скрашивало жизнь скитальцу его поэтическое творчество, высоко ценимое современниками. В конце концов, рапсод вернулся на родину к крестьянским трудам, которые перемежал со стихотворчеством: «Землю попашет, попишет стихи» (В. Маяковский). В конце концов, Гесиод упорным трудом вернул себе утраченный достаток, а ленивый Перс проел все свое добро. Когда он пришел к брату с протянутой рукой, Гесиод простил непутевого родственника, но не дал ему ничего, кроме назидательной поэмы «Труды и дни», а заодно и бессмертия.
(Существует еще одна трактовка взаимоотношений Гесиода и Перса, сводящаяся к тому, что «Перс только пытался получить больше, чем ему полагалось по закону, но не преуспел», в связи с чем Гесиод и написал поэму, как наставление брату заниматься хозяйством систематически, а не тратить время попусту на судейские тяжбы).
«Труды и дни» позволяют реконструировать не только состояние суда в архаическом обществе, но и социальную обстановку в Беотии той поры. Судя по всему, она была невеселой. Внешние войны утихли, разгорелись внутренние. Сильная элита доблестно грабила население, прибирая к рукам все, что прибиралось, в т. ч. и по суду. Уж о чем, о чем, а о суде Гесиод писал со знанием дела. И главный призыв поэта был – избегать неправедных судилищ, взращенных на взятках и кумовстве, в которых царили беззаконие и произвол, и бал коллегиально правила знать («цари»). Профессиональных судей тогда еще не было, да и других судов, судя по пессимизму поэта, тоже: «Нынче ж и сам справедливым я быть меж людей не желал бы, Да заказал бы и сыну; ну, как же тут быть справедливым, Если чем кто неправее, тем легче управу находит?» Для человечества Гесиод отчеканил непревзойденный девиз: «Право там, где сила».
Однако же силе и насилию, как отметили историки права, Гесиод противопоставил справедливость; у него «впервые встречается зарождение двух понятий, которые проходят через всю древнегреческую политическую и правовую мысль: понятие о праве по природе, или естественное право, и понятие о праве, установленном людьми».
Собственно судебному процессу посвящено несколько фрагментов поэмы, давших впечатляющую картину суда в архаическом обществе, показавших, как немил суд даже истцу.
Гесиод по этому поводу оставил наставления о том, как избежать суда: «Зло на себя замышляет, кто зло на другого замыслил. Злее всего от дурного совета советчик страдает»; «Дурни не знают, что больше бывает, чем всё, половина» и т. д.
Подарил поэт и советы, как спастись от осуждения на суде: «Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим: Не победит он его – к униженью лишь горе прибавит!»; «Кто ж в показаньях с намереньем лжет и неправо клянется, Тот, справедливость разя, самого себя ранит жестоко»…
«Вплоть до конца VIII в. до н. э. в Греции не было профессионального суда, и тем более не существовало структур, призванных обслуживать сферу правосудия, – замечает историк Л. А. Пальцева. – Видимо, неслучайно суд при Гесиоде рассматривает главным образом имущественные тяжбы – дела именно такого рода могли быть разрешены без наличия сложной судебной машины».
Суд заседал на агоре под открытым небом, в присутствии обывателей. На процессе выступали свидетели, давшие клятву говорить одну лишь правду, очень часто нарушаемую ими.
«Недостатки судебной системы, с которыми сталкивался, видимо, не только Гесиод, но и многие его современники, заставляли общество искать пути к ее усовершенствованию. Это предопределило дальнейшее движение правосудия в направлении кодификации права, совершенствования судебной процедуры и создания специальных судебных органов, т. е. судебной ветви власти».
Гесиод описал не только современный ему суд, но и показал нормы общественного поведения, по которым жили люди в Греции до «всеобщего падения нравов»: «уважение к старшим, и прежде всего – к родителям, обязанность детей содержать родителей в старости, помощь родственникам, гостеприимство, верность данной клятве…». Государство, где процветает беззаконие, подвергается голоду и чуме – утверждал Гесиод.
От будущего поэт и вовсе не ждал ничего радостного. Противопоставив прошлое Греции (золотой, серебряный, медный, героический века) настоящему железному веку, рапсод нарисовал апокалипсическую картину грядущего.
Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью.
И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право.
Стыд пропадет. Человеку хорошему люди худые
Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся.
Следом за каждым из смертных бессчастных пойдет неотвязно
Зависть злорадная и злоязычная, с ликом ужасным.
Скорбно с широкодорожной земли на Олимп многоглавый,
Крепко плащом белоснежным закутав прекрасное тело,
К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных,
Совесть и Стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды
Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет.
Знакомая картина…
Суд над неправедным судьей
Об отношении людей к неправедным судьям можно найти много историй в фольклоре.
Как-то раз Ходжу Насреддина пригласил на соколиную охоту султан. У Насреддина сокола не было, и он в поле пустил ворону. Ворона села на быка, и Ходжа повел быка домой. Хозяин не захотел отдавать быка и пожаловался кади (судье). Насреддин посулил судье подарок, и кади на суде счел быка охотничьей добычей Ходжи. В благодарность Насреддин презентовал кади горшок с бычьим навозом, прикрытый сверху капустным листом и залитый маслом.
Когда кади зачерпнул ложкой маслице и увидел, что там, он позвал Насреддина и попенял ему: «Ах ты, негодяй, чем же ты меня угощаешь?»
«– Ты сам себя так угостил, почтенный кади, – ответил ему Ходжа Насреддин. – Ты уже наелся из этого горшка, когда вынес приговор. Разве ворона может поймать быка?
Сказал и пошел прочь» (Книга о судах и судьях).
Похожая история случилась более трехсот лет назад и в России. Ее можно прочесть в сатирической повести «Шемякин суд».
Как-то бедняк попросил у своего богатого брата лошадь, чтобы привезти из лесу дров. Брат лошадь дал, а хомут пожалел. Бедняк привязал дровни к хвосту лошади и поехал. Дровни зацепились за пенек, и лошадь лишилась хвоста. Богатей повел брата в город к судье Шемяке.
По дороге заночевали у попа. Бедняк свалился с полатей и задавил в люльке поповского ребенка. Наутро в город с братьями отправился и поп жаловаться на убивца. Когда шли по мосту, бедняк, желая покончить с собой, бросился в ров, но упал на старика и прибил того насмерть. Сын убитого присоединился к двум истцам.
Бедняк подобрал камень и завернул его в платок. При разборе каждого дела он показывал Шемяке узелок.
Судья, решив, что ответчик сулит ему золото или серебро, решил дело в его пользу: приговорил отдать лошадь бедняку, покуда у нее не отрастет хвост, попадью отдать бедняку, чтобы она родила сына взамен убиенного, а сыну погибшего старика броситься с моста на ответчика.
Понятно, что истцы не были в восторге от судейского решения и уже после суда отказались от своих претензий, откупившись от бедняка неплохими деньгами.
Когда Шемяка пожелал получить награду за свои труды, бедняк показал ему камень, которым убил бы его, не пойми судья его «намек». Надо ли говорить, как счастлив был Шемяка, избежавший смерти.
Но это все цветочки, ягодки же были еще за две с лишним тысячи лет до Шемяки. В истории мирового правосудия уникальным явлением стал суд персидского царя Камбиса (умер в 522 г. до н. э.), покорителя Египта. О суде поведал древнегреческий историк Геродот (484 г. до н. э. – 425 г. до н. э).
Суд Камбиса. Диптих Г. Давида. 1494–1498 гг.
«Отана же он (царь Дарий. – В.Л.) назначил начальником войска в Приморской области. Отец этого Отана – Сисамн был одним из царских судей. За то, что этот Сисамн, подкупленный деньгами, вынес несправедливый приговор, царь Камбис велел его казнить и содрать кожу. Кожу эту царь приказал выдубить, нарезать из нее ремней и затем обтянуть ими судейское кресло, на котором тот восседал в суде. Обтянув кресло (такими ремнями), Камбис назначил судьей вместо Сисамна, которого казнил и велел затем содрать кожу, его сына, повелев ему помнить, на каком кресле восседая он судит» (Геродот. История. Терпсихора. Книга 5, глава 25).
Других записей о суде Камбиса не сохранилось.
Эта история почти два тысячелетия была памятна всем образованным людям (в т. ч. и судьям), но в широкое общественное сознание она вошла благодаря назидательной картине-диптиху фламандского художника Давида Герарда (ок. 1460–1523) «Суд Камбиса», созданной в 1498 г. У картины есть еще несколько названий: «Страшный суд», «Продажное правосудие», «Сдирание кожи с продажного судьи». Диптих ныне находятся в Муниципальной художественной галерее г. Брюгге (главный город бельгийской провинции Западная Фландрия).
«Суд Камбиса» был написан мастером по заказу городских властей Брюгге и помещен в зале судебных заседаний ратуши для напоминания судьям об их судейском долге и судейской чести.
В картине Давид полностью реконструировал судебный процесс Сисамна. На левой части диптиха воссоздан «Арест судьи», на правой «Казнь судьи». В момент ареста Камбис уличает неправедного судью Сисамна, удерживаемого стражником, в преступлении, перечисляя ему на пальцах все случаи мздоимства. За креслом судьи стоит его сын Отан, будущий преемник. А на заднем плане изображена предыстория ареста – на крыльце проситель протягивает судье кошель с деньгами.
На правой части диптиха изображено, как в присутствии царя и придворных палач сдирает с живого судьи кожу. На заднем плане, на судейском кресле, покрытом кожей, снятой с казненного, сидит Отан. Возле него проситель, явно искушающий судью взяткой.
Возьмет ли ее Отан?
Если под Отаном разуметь судей вообще, не исключено, возьмет. В России, например, берут.
