Kitobni o'qish: «Моя кровь – бензин. АВТОбиография менеджера Шумахера»

© 2021 by Bastei Lübbe AG, Köln

© Перевод на русский язык. ООО «Издательство АСТ», 2022

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Посвящается моей семье и всем, кто помогал словом и делом

От автора

Это книга моих воспоминаний. Вполне возможно, события, описанные в ней, другие помнят иначе. Это нормально. Я не держу зла на тех, кого подводит память.

Кое-какие детали я опустил из художественных соображений. Кому захочется читать тысячу страниц? Там, где счел нужным, поменял имена. Всех участников событий я постарался изобразить в лучшем свете. Или, скажем так, почти всех. Отдельные дурни получили в моей книге свою порцию славы. Я всегда говорил: глупыми не становятся, глупыми рождаются. Уверяю вас, досталось тем, кто этого заслуживает.

Если где-то, несмотря на тщательную проверку, закралась ошибка, заранее прошу у вас прощения!

Мне 78 лет¹. Нежный и не самый мудрый возраст.

Предисловие
Был бы Вилли – остальное будет

Я пишу эту книгу, чтобы внести кое-какую ясность: деньги делают человека счастливым, потому что с ними он обретает свободу. Точка. Остальное – обман.

Кстати, мной никогда не двигала жажда заработать. Я был одержим идеей стать успешным. Остальное приходило как бы само собой. Сегодня я тот, кого принято называть состоятельным, у меня в гараже есть все, на чем мечтают поездить молодые и не очень парни. Страсть – вот мой мотор.

Свою карьеру, которую многие считают уникальной, я при желании могу описать несколькими фразами: по реке жизни я шел по пояс в дерьме, со многими знаменитыми мерзавцами здоровался за руку, при этом никогда не забывал о намеченной цели – добиться признания.

Все перечисленное привело меня к успеху. Однако и сделало жестким, о чем я крайне сожалею. Я – наглядный пример того, к чему приводят посещения арабских дворцов, как в «Тысяче и одной ночи», и возможность осуществить любые желания.

Эта книга посвящается всем, кого я обидел на пути к успеху.

Мне хочется показать, какой я на самом деле, – дать слово человеку, скрывавшемуся за образом успешного менеджера.

Я был официантом, водителем, бездомным, продавцом лотерейных билетов, барменом, представителем производителя коньяка, владельцем топлес-бара, работал в магазине ковров, торговал машинами. Обанкротился и восстал из мертвых, продавая свиные ножки и пиво из монастырской пивоварни. Моим хобби, моей страстью всегда были быстрые автомобили – они привели меня в «Формулу-1» еще задолго до знакомства с Михаэлем Шумахером.

Эта книга – моя автобиография.

Михаэль был и остается моим лучшим другом. Рядом с ним прошли самые замечательные и самые насыщенные годы жизни. Моя задача – показать читателю, кто же на самом деле этот Михаэль Шумахер, с которым меня связывали 20 лет почти семейных отношений. Осветить страницы его жизни, прежде не предававшиеся огласке, чтобы в глазах и фанатов, и людей, далеких от автоспорта, он предстал таким, каким его знал я. Одним из тех талантов, что рождаются раз в столетие, со встроенным «попометром» – идеальным чувством автомобиля, – при этом покупавшим себе по 20 джинсов одного цвета.

И все-таки это книга не о Михаэле Шумахере.

Это книга о судьбе.

О двух мечтателях – парнишке из Керпена и рестораторе из Регенсбурга, – ставших самым успешным дуэтом в мире «Формулы-1». Кем бы один стал без другого? Судите сами.

Ваш Вилли Вебер

Пролог

Ты и есть Шумахер?

«Зальцбургринг»

Август 1988 года

Все знают эту старинную народную мудрость. Для себя я ее сформулировал таким образом: покажи мне свою прическу, и я скажу, что с тобой не так.

От вида молокососа, взбежавшего в то утро вверх по ступенькам моего моторхоума², я прямо опешил. Так что применение народного мерила просто напрашивалось.

Эта прическа! Эти вихры! Этот косой пробор! Издали – ни дать ни взять принцесса Диана с плохо уложенной шевелюрой.

А эти усики! Могло показаться, что он где-то их срезал и налепил себе над верхней губой – так реденько они торчали у него под носом.

Ни за что бы не подумал, что он – тот самый человек, который ездит с предельной точностью, про которого заранее известно, что он выиграет любую картинговую гонку.

Я представлял его себе героем. Этакой копией принца Вэлианта³. Или Роберта Вагнера, сыгравшего эту роль в 1950-х. Помните сцену, в которой Вэлиант побеждает Черного рыцаря⁴? Просто класс.

– ТЫ и есть Шумахер? – вырвалось у меня.

В свое оправдание должен заметить: раньше я видел его только в шлеме. Ему стоило и дальше в нем оставаться, когда мы стали лично общаться.

Этот долговязый раздраженно смотрит на мой палец.

– Ну да. Так и есть…

На секунду воцарилось неловкое молчание. Потом он кивнул и опять:

– Да, да. Это я. Я Михаэль Шумахер.

Ладно.

Что тут скажешь? Стиви Уандер⁵ слепой, но попадает в любую ноту. В конце концов, здесь не подиум. Все идеальным быть не может. Главное, чтобы парень и дальше водил машину как Бог.

И уж если по-честному: то, что у Вэлианта было на голове, прической тоже не назовешь. Издевательство, а не прическа…

Часть 1
На стартовой решетке

Я знаю, что чудо однажды случится

Регенсбург⁶

Март 1942 года

Думаю, нужно немного рассказать о себе.

Меня зовут Вильгельм Фридрих Вебер. На свет я появился в одном из роддомов Регенсбурга в разгар войны – была среда, 11 марта 1942 года. И хотя этот торжественный момент по понятным причинам не мог быть заснят на мобильник, я практически уверен, что свое рождение я ознаменовал более громким криком, чем моя мать Анна. В семье Веберов она, скорее, была молчуньей. Молчать мама умела так холодно и так долго, что порой озноб пробирал. Мой отец не дал бы соврать.

Над Акрополем развевалась свастика, Пёрл-Харбор уже разгромлен японцами, немецкие солдаты в Сталинграде вот-вот начнут есть собственные подметки. Однако ни о чем таком я, лежа в колыбели, понятно, не знал. Из коричневого радиоприемника сквозь треск и помехи доносился прекрасный голос Сары Леандер⁷: «Ich weiß, es wird einmal ein Wunder gescheh’n»⁸.

У меня все шло отлично. Вопреки – или как раз благодаря – тому факту, что моя жизнь началась с небольшой лжи. Ложь, конечно, слишком сильное слово для такого милахи, как я, только-только открывшего свою книгу жизни.

Однако не будем ходить вокруг да около. Я родился вовсе не 11-го числа – это произошло в пятницу 13-го. Но моя мать спутала астрологам карты, подвергнув мое свидетельство о рождении маленькой пластической операции, как только мы остались вдвоем: она исправила тройку на единицу. С тех пор я по паспорту на два дня старше моего биологического возраста. И знаете что? Мне всю жизнь говорят, что я выгляжу как минимум на два дня старше.

Все вокруг были заняты Второй мировой войной. Дядя Хайни наступил на противопехотную мину. В результате он лишился обеих рук и одного глаза. Я все время пытался залезть к нему на колени, чтобы потрогать деревянные протезы, так сильно они мне нравились.

Когда мне исполнилось 18 месяцев, на Регенсбург обрушился град из тысяч американских фугасных и зажигательных бомб. Вместе с дедушкой Йоханнесом мы переехали в Фурт-им-Вальд⁹, в маленький каменный домик. Слишком маленький, чтобы им заинтересовались самолеты союзников.

В дедушке – великолепном мужчине с усами – я обожал все, кроме усов. Из еды у нас в основном были грибы. Грибы с соусом. Соус с грибами. Суп с грибами. Грибы в супе. Десятилетия спустя люди готовы платить большие деньги за то, чтобы питаться так же паршиво, как мы тогда. У них это называется «детокс». Я же зову это голодом. Вероятно, это был единственный положительный момент военного времени: голодный разбоя не боится. Жизнь нужно воспринимать с юмором.

Дедушкин сад был настоящим раем с яблонями, вишнями, айвой и сливами. И самой настоящей, прямо как в Эдеме, ядовитой змеей в смородиновых кустах. Я приручил ее при помощи блюдца с молоком – менеджера во мне было видно с молодых ногтей. Это такой первый опыт работы с персоналом. Кроме того, в мои обязанности входило бегать в курятник за свежими яйцами. Так я волей-неволей познакомился с подвидом живых существ, которые так часто попадались мне на пути в «Формуле-1», – глупыми кудахчущими курами.

Любая война однажды заканчивается. Мы с дедушкой вернулись в Регенсбург и сняли угол в нашей старой квартире. Чудо, что она простояла всю войну в целости и сохранности. За исключением нескольких трещин в стене да картона на окнах, все как прежде. Чего не скажешь о соседях: два человека из четырех семей отправились на тот свет. Мой папа тоже поселился по новому адресу – в советском лагере для военнопленных.

В один прекрасный день я увидел то, что навсегда изменило мою жизнь. Нет, это не обугленные стропила, торчащие, словно гигантский рыбий хребет, навстречу голубому небу Верхнего Пфальца. Не разнесенные в щепу мосты над Дунаем. И даже не солдаты, вернувшиеся с войны на костылях, трясущиеся, несмотря на теплую погоду. Я был слишком мал, чтобы удивляться чему-то. И не из тех детей, которые лишаются сна, узнав, что из любимого кролика изготовили перчатки. Сентиментальность не была мне свойственна. Побольше бы таких, как я, и психиатрам всего мира понадобилась бы помощь после общения с их пациентами.

Нет. Я увидел игрушечную машину. Металл алого цвета, открытая кабина, изящный, как у ракеты, кузов. «Вильгельм!» – услышал я. Потом еще раз, погромче: «Вильгельм!!!» А я влюбился без памяти. Я не мог понять, как такая прекрасная, совершенная, уникальная вещица продается в магазине и ее нельзя потрогать. Я упал на пол перед прилавком. Я орал. Стучал кулаками по полу, как Оскар из «Жестяного барабана»¹⁰. Три. Два. Один. Будет моим. Нужно только безудержно чего-то захотеть, тогда обязательно обретешь это.

Божье творение или папино слово

Регенсбург

Апрель 1947 года

Неожиданно вернулся отец. Для человека, проведшего два года в советском лагере для военнопленных, было бы в порядке вещей немного прийти в себя, посидеть сложа руки. Заодно порадоваться тому, что они у него есть. Но только не для моего отца. Он снова отправился на войну. Понятно, что «войной» он это не называл. У него это называлось «воспитанием». Таким образом, с мирной безмятежной жизнью было разом покончено.

«Что стоит на столе, то и будем есть!» – отныне у нас было заведено именно так. Помню, как я лет в пять, вечно насупленный, ковыряюсь в тарелке, отчаянно силясь разгадать загадку, почему Господь создал коровье дерьмо, но окрестил его шпинатом. Ни в божьем творении, ни в папином слове лучше было не сомневаться. Я это понял довольно рано. Потому что временами мне прилетала затрещина, а то и пощечина. После чего – домашний арест. Честное слово, будь я шпинатом, я бы сквозь землю провалился от стыда за несчастья, которые причиняю детям всего мира.

«Наглец, поганец!» – кричал мне отец, застукав, как я в шесть лет прогуливаю школу. Откуда ему было знать то, что было известно мне, – что все учителя – идиоты? Школа? Для меня оставалось абсолютной загадкой, зачем туда ходить. Я был постоянным участником одиночных прогулок. Снимал утром с крючка ранец, кричал: «Пока!» – и уводил сам себя в лес. Там я разглядывал саламандр, лягушек, сгоревшие танки, пока не наступала пора идти домой.

Оплеухи, порка? Да плевать. Домашний арест? Закрыли дверь – открываешь окно. Борьба за первенство. Вебер-старший против Вебера-младшего. Он не слушал – я не давал сказать.

Наши с матерью отношения напоминали Bluetooth задолго до его изобретения: мы общались без слов, без проводов, на расстоянии. Сердцем.

– Как прошел день? – спрашивала мама, глядя на мои грязные коленки и растрепанные волосы.

Я говорил:

– Я гладил кабанов.

А она мне:

– Замечательно, дорогой. Мой руки и садись за стол.

Такое вот общение.

Я всегда говорил: воспитание – это поездка на тандеме, когда оба родителя жмут на педали, поэтому нужно заранее договориться, куда ехать. Я купался в любви мамы, как кнедлик¹¹ в соусе. (Кстати, она превосходно готовила.) В то время как отец упражнялся на мне, словно экзорцист, изгоняющий дьявола, и время от времени избивал в воспитательных целях до синяков. Впрочем, синий – мой любимый цвет.

Между матерью и отцом пробежала черная кошка. Звали ее тетя Бетти. Хотя она мне была такая же родственница, как бабочка-лимонница – лимону. Вообще-то это наша экономка. В ее обязанности входило раз в неделю купать детей. Она ставила меня голым в лохань и мыла дольше, чем мне бы хотелось.

– Убери руки, Вильгельм!

– Нет, я сам справлюсь, тетя Бетти.

– Чего ты стесняешься?

– Я там не грязный.

Уж такая она была добросовестная, чистоплотная, эта тетя Бетти. Слава богу, в семье Веберов нашелся другой мужчина, который любил, когда его купают, – мой отец. Если вы понимаете, что я имею в виду.

Разумеется, моя мать была не слепая. Как раз наоборот. Однако она обладала особым талантом обходить острые углы, так же как вода обтекает острые камни. За эту и другие интрижки она мстила отцу особым, негромким способом. Мне она жарила нежные, как сливочное масло, стейки, ему – твердые, как подметка, котлеты, которые выскальзывают, если попытаться раздавить их вилкой. И это только один из примеров. Мои родители жили в состоянии холодной войны задолго до того, как Восток и Запад нацелили друг на друга свои пушки.

Зачем я все это рассказываю? Чтобы удержаться в «Формуле-1», нужно иметь акульи зубы. Я отрастил их себе еще в юности.

Коррида в замке Фридрихсру

Июль 1957 года

Мне было уготовано стать топ-менеджером?

Скажем так: успеха добивается только тот, кто готов проигрывать. Или, как говорят американцы: «Find a new way to mess up»¹². Если так посмотреть, я в своей профессии с самого начала двигался в нужном направлении. Не было ни одного проекта, где бы я не сел в лужу. Но пойдем по порядку.

В 15 лет я помахал ручкой школе. У меня на руках было свидетельство об окончании восьмилетки. В производственно-экономическом смысле отличный итог – максимальный результат при нулевых затратах. Не могу не упомянуть мой диплом по гинекологии. У нас в саду был отдаленный участок, где стояла палатка. В нее я приводил девочек с улицы для профилактического осмотра. Обследования носили обязательный характер, и соглашались на них необыкновенно охотно.

Маленьких мальчиков часто спрашивают, кем они хотят стать. В ответ можно услышать: «Пожарным!» Или: «Полицейским!» Или: «Крановщиком!» Со мной все было по-другому: в шесть лет я хотел быть уборщиком мусора. Причина очень проста: я заметил, что мусоровоз приезжает лишь дважды в неделю. Соответственно, в остальные дни уборщик свободен. О чем еще мечтать! Конечно, спустя годы я подкорректировал свои карьерные планы: по-прежнему мусорщик, тут без вопросов. Но через полгода мусоровоз должен принадлежать мне…

«Пойдешь учиться банковскому делу», – распорядился отец. Я и банк? Любой, кто меня знает, подумал бы: что за абсурд. Разве только грабителем. Хотя глупо думать, что грабитель приходит с улицы. Он сидит в окошке, любому ребенку это известно.

«Тогда хотя бы электриком!» – бранился отец. И на сей раз никаких возражений. Меня устроили по блату в магазин телерадиодеталей. Моим первым заданием была сортировка резисторов. Вообще-то работа как раз для меня, уж если я в чем и знал толк, так это в сопротивлении. Однако очень скоро я понял, что у моего начальника сдвиг по фазе. Как и положено электрику.

– Что шеф высыпал на пол, то и сортируй, – проворчал он и вывалил мне под ноги ящик радиодеталей. Я сидел и разбирал их, как Золушка чечевицу: получше – в горшочек, похуже – в зобочек. А потом подумал, как же жарко! Самое время искупаться в открытом бассейне! Сказано – сделано. Я ведь по зодиаку типичные Рыбы: или хочу, или не хочу.

«Ты меня опозорил!» – рычал отец, когда я вернулся из бассейна домой. Свои пощечины я заработал, зато тема «Вилли-электрик» была закрыта. Спустя несколько дней я сидел в поезде, который направлялся в замок Фридрихсру, где мне предстояло стать специалистом гостиничного дела. Так решил мой отец и опять подключил свои многочисленные контакты.

Замок Фридрихсру – живописное здание в стиле барокко XVII века, прежде служившее увеселительной охотничьей резиденцией, недавно было переделано в отель. Расположен он в двух часах езды на поезде от Ульма, в швабской глухомани. Ближайшие метрополии: Неккарзульм, Кюнцельзау и Эринген. Я занимал крошечную комнату, в которой были стол, кровать и крючок для одежды за дверью. Повесить мне на него было особо нечего. Во время одного из своих легендарных приступов ярости мой отец схватился за ножницы и выстриг дыры на моих любимых брюках и джемпере. Я бы сказал, в семье Веберов до конца не было понятно, кто взрослые, а кто дети.

Говорят, путь к успеху тернист – в моем случае он был выстлан овощами. Я сидел в подвале замка, чистил картошку, а из транзистора Катерина Валенте¹³ в это время пела «Wo meine Sonne scheint, da kann man der Hoffnung Glanz und der Freiheit Licht in der Ferne sehen»¹⁴. Если, по мнению шеф-повара, я работал недостаточно быстро, в меня летел нож. Как в цирковых номерах, когда какого-нибудь бедолагу пристегивают к крутящемуся диску, а рядом с его головой втыкают сабли. Только мой шеф-повар был не метатель ножей, а холерик.

Новая страница моей жизни началась в тот момент, когда свой кухонный фартук я поменял на черный костюм с бабочкой и переместился из подвала в ресторан. Это как если бы Виннету¹⁵ натянул свои знаменитые штаны с бахромой, а Робин Гуд – зеленые лосины. Это мой стиль! Впервые во мне зародилось понимание того, кем бы я хотел быть.

Одним из наших завсегдатаев, заказывавших черепаховый суп «а-ля леди Керзон»¹⁶ и мороженое Fürst Pückler¹⁷, был хорошо одетый господин средних лет с редкими волосами и очками с толстыми стеклами, Феликс Ванкель. Тремя годами ранее он изобрел мотор, в котором энергия сгорания топлива целиком преобразуется во вращательное движение. Я наблюдал за Ванкелем очень пристально: за тем, как он делает заказ, жестикулирует, как пускает в воздух голубоватые колечки сигарного дыма, – я хотел быть таким же. Думаю, мне впервые чего-то захотелось по-настоящему.

Ванкель часто бывал у нас вместе с другими важными господами, пускающими дымные колечки, все они выглядели, как Конрад Аденауэр¹⁸: строгие черты, густо напомаженные волосы. Я быстро выяснил: это менеджеры. Из компании NSU¹⁹ и автоконцерна Auto Union²⁰. Две фирмы, несколько лет спустя объединившиеся в транснациональный концерн Audi. То, что мне удавалось уловить из разговоров этих людей, когда я проходил мимо, напоминало краткие курсы по бизнес-администрированию: необходимо какое-то изобретение, а к нему нужен толковый менеджер. А главное: ни то ни другое ничего не значат без маркетинга.

Время от времени, что тут скрывать, мне приходилось обслуживать и дураков. Сидит однажды хлыщ и читает своей цыпочке вслух десертную карту: «Crêpes Suzette²¹ в апельсиновом ликере, что ты думаешь?» Правда, он произнес не «креп Сюзетт», а «кребс²² Сюзетте». На что его спутница отвечает: «Ох, не знаю, дорогой. Мы уже дважды заказывали рыбу».

Жизнь мальчика Вебера потихоньку налаживалась. Мое жалованье в отеле составляло 20 марок. Раз в месяц я брал деньги, ехал за семь километров в Хайльброн и закатывал настоящую вечеринку. С ростбифом с луком и жареной картошкой. Я курил. Естественно, сразу начал с самых крепких, без фильтра. Когда заканчивалась пачка, я думал, что и мне конец. Иногда я чувствовал себя настолько дерьмово, что думал о смерти. Сколь быстро началась моя карьера курильщика, столь же быстро она и завершилась. Мне кажется, во мне жил такой надзиратель, у которого все должно быть под контролем.

Что делает корова, когда у нее все просто замечательно? Отправляется на тонкий лед. Азбучная истина. Я прожил в замке Фридрихсру почти два года. Но в один из вечеров я решил зайти в гостиничный сарай, в котором держали коз. Признаю: малыш Вилли употребил пивка. Чем-то ведь нужно было заменить никотин. Только я перепрыгнул через забор, как папа-козел направил на меня рога, словно испанский бык. Я залез на дерево. Об остальном умолчу.

Директор отеля вызвал мою мать. В тот же день мне пришлось собрать чемоданы и покинуть Фридрихсру. Козлы – мой крест. Но тогда я этого еще не знал.

За решеткой

Vielen zur Genesung

Einem zum Gedächtnis²³

Шварцвальд

Октябрь 1958 года

Выгравировано на камне над входом в замок-отель Бюлерхёе. Это роскошное сооружение с видом на Рейн, расположенное менее чем в 20 километрах от Баден-Бадена. Ну что, добро пожаловать. Предполагалось, что здесь я должен завершить свое обучение гостиничному делу. Мой пожилой родитель снова подключил свои связи. Разумеется, для начала в очередной раз слетев с катушек, куда без этого. Каждый развлекается по-своему.

Отель был известен в том числе специально оборудованной зоной для загорания нагишом. Жаль, никто не пользовался этой возможностью. Да и в остальном Бюлерхёе стал для меня абсолютным разочарованием: я жил в подвале, непосредственно рядом с котельной, директор был высокомерным идиотом, возомнившим себя новатором в гостиничном деле. В такой обстановке я не мог ни работать, ни проявить свои лучшие качества. Как там говорил Аденауэр? «Для продвижения вверх есть два пути: приспособиться или воспротивиться». Едва приехав, я снова упаковал чемоданы и отправился на ближайшую автобусную остановку. Хотел ли бы я, чтобы у меня был такой же сын? Нет, конечно. Я же не сумасшедший.

Уж не знаю, каким образом, но мне подыскали местечко в школе отельеров в Юберлингене²⁴. Одного моего соседа по комнате звали Фриц, фамилия не имеет значения. Второго – Герберт.

Мы с Фрицем не особо ладили. У него всегда на все был готов ответ, даже на вопросы, которых я не задавал. И швец, и жнец, и на дуде игрец, к тому же из хорошей семьи. Такое я мог вынести с трудом.

– Вилли, иди сюда! – как-то подозвал меня Фриц. – Наш сосед Герберт каждую неделю снимает на почте пять марок со своей сберегательной книжки.

– И что? – ответил я. – В чем проблема?

– Проблема в том, что он каждую неделю получает пять марок, а мы не получаем!

– Куда ты клонишь?

– Ну соображай уже! – Фриц ткнул меня в бок. – Мы позаимствуем у него сберкнижку, снимем 10 марок и пойдем хоть раз нормально поедим.

Он уговаривал меня несколько дней, наконец я сдался, и пока Фриц ходил с книжкой на почту, я стоял на шухере. В этом месте Фриц решил немного доработать наш сценарий, не обсудив это со мной. Он сразу снял 40 марок. И книжку не положил обратно, как договаривались, а спрятал в моем шкафу. Молодец.

Пересказ дальнейших событий не займет много времени: Герберт заметил пропажу, побежал к отцу. Тот пошел в полицию. Полиция пришла к моему начальству. Нашу комнату обыскали. Сберкнижку нашли, служащего почты привлекли в качестве свидетеля:

– Да, я очень хорошо его помню! Такой паренек с соломенными волосами. Рост примерно 1,80. Нордический тип. Симпатичный. Все время ухмылялся.

Телепередачи Aktenzeichen XY… ungelöst²⁵ и обращений к общественности о помощи в поисках преступника тогда еще не придумали. А составить более точный фоторобот не смог бы никто. Мы должны были понести наказание. Судья вынес приговор о заключении нас под стражу на два дня в тюрьму для несовершеннолетних: «Чтобы вы оба снова встали на правильный путь! В тюрьму явиться в рабочей униформе!» Сказал и припечатал молоточком.

Рабочая униформа? Фриц учился на повара, я – на официанта. Собственно, это могло означать только одно: он придет в клетчатых штанах, белом кителе и колпаке, я – в черном костюме с бабочкой. В таком виде мы и явились в тюрьму.

«Эй, Фред, у меня тут два придурка в карнавальных костюмах. Что с ними делать?» – надзиратель был совершенно замотан и первым делом схватился за телефон, чтобы посоветоваться с начальником. При этом он постоянно чесал в затылке. В конце концов нас отвели в камеру, где нам предстояло провести худшую ночь в нашей еще молодой жизни. Худшую, потому что мы все время хохотали. Над дурацким лицом дурацкого охранника. Над нашим чванливым шефом. Над важным судьей. Пусть катятся.

Мы должны встать на правильный путь.

Ладно, встали.

Но тот ли это путь, который имел в виду судья, – вряд ли.