Kitobni o'qish: «Трансформация демократии (сборник)»

Парето и демократия

Вильфредо Парето (1848–1923) известен широким образованным массам как автор теории круговорота элит (и принципа, названного его именем, который на самом деле сегодня не вполне однозначно соотносится с его творчеством).

Как ученый, Парето принадлежит к той эпохе, которая своими корнями уходит в позитивизм XIX в., проникнутый верой в науку и ее всемогущество, и вместе с тем открывает период господства технологий и разочарования во всем, начиная с социальных утопий и заканчивая демократией, если говорить только о гуманитарной сфере.

Человек, который оставил больше 30 томов сочинений¹ по социологии, математике, экономике, политологии и т. д., создал себе собственный памятник и, наверное, заслуживает пристального внимания, хотя сегодня в полной мере такое внимание способны уделять только узкие специалисты. Но и для широкой публики многие из оригинальных текстов Парето могут быть интересны. Сегодня его считают классиком социологии; существуют институты и фонды, носящие его имя и посвященные изучению его жизни и деятельности.

Как и многие другие классики, Парето сконструировал систему, основанную не только на общеупотребительных или общепризнанных концепциях, вытекающих из культурной традиции и опыта предшественников, но и на выработанных им самим специальных понятиях и идеях. С одной стороны, такие термины, как «деривации», «остатки», «цикл демагогической плутократии», придают его статьям более однозначный и определенный, с авторской точки зрения, смысл; они лучше выражают авторское «Я», индивидуальный стиль и особое понимание общества; с другой стороны, если эти понятия не входят в общий оборот и не становятся всеобщим достоянием, их не используют другие исследователи, их понимание затруднено, и если сам Парето был вынужден в статьях постоянно давать пояснения и делать ссылки на свой фундаментальный труд по социологии², то сегодня, несмотря на популярность его имени в определенных ученых кругах, эта терминология выглядит еще более экзотичной. Впрочем, таковы недостатки всех систем, по крайней мере систем, описывающих общество; текучесть социальной жизни обрекает на неудачу любые попытки отразить ее в строго однозначных понятиях, и даже если таковые кажутся ясными и определенными, когда становятся привычными, – это лишь иллюзия, о чем никогда не следует забывать. Демократия, капитализм, даже свобода суть слова, впитавшие столько мифологии, что для строгой науки (насколько таковая возможна) их использование становится проблематичным.

Создание систем – традиция XIX–XX веков, попытка сблизить методы гуманитарных наук и естествознания. Практически в известных рамках она осуществима, но эти рамки довольно узки, и при желании выйти за них ученый начинает сильно обманываться. Не об этом ли пишет сам Парето, рассуждая о возможностях и пределах опытного познания, или «логико-экспериментальной науки», как он его называет?

Выведение общих законов истории и социологии выливается в банальность, когда человек пытается формализовать некоторые природные принципы – повторяемость и чередование, природные циклы, рост, упадок и т. п. или в более или менее удачно зашифрованную догматическую схему. Вильфредо Парето отдавал себе отчет в этих трудностях, когда писал статьи, прогнозирующие развитие событий и в той степени, в какой он видел это возможным, приоткрывающие завесы будущего. Его статьи недогматичны; это не значит, что они ненаучны; напротив, постоянные оговорки, отсылки к другим работам и авторам, сомнения, которые могут вызвать и раздражение у читателя, желающего большей определенности, – как раз черты научного подхода.

Сложно до конца четко определить круг интересов Парето и область его деятельности. Принято называть его социологом, так как его главный труд называется «Социология», но ему принадлежит также учебник по политической экономии, не говоря уже о том, что начинал он как инженер. Биография ученого – это хронологический перечень его трудов, но Парето не сразу пришел к занятиям наукой и до конца жизни сохранил пристрастие к политической деятельности и публицистике. Разнообразие его интересов было, предопределено разнообразием судеб членов его семьи и обстоятельств жизни. Он родился в Париже в революционном 1848 г. в семье выходца из Генуи Раффаэле Парето. Предки занимались торговлей, как многие генуэзские нобили, и в начале XVIII в. получили титул маркизов. Дед избирался в городские мэры. Парето принадлежали к республиканскому и либеральному лагерю, играли заметную политическую роль в эпоху Наполеоновских войн. В 1836 г. Раффаэле, инженер по профессии, эмигрировал в Париж вместе с другими сторонниками революционной борьбы за объединение Италии; здесь он женился на Мари Маттенье, от которой у него было трое детей. Фриц Вильфрид получил свое имя, вероятно, в связи с событиями, происходившими в 1848 г. в германских землях. Он получил начальное образование и в 1858 г. последовал за отцом в его родной город, а в 1870 г. закончил Туринскую инженерно-техническую школу, старейшую в Италии. Занятия естественными науками и математикой повлияли на общие воззрения будущего ученого и его подход к социальным исследованиям, в частности на его представление о социальном организме как системе динамического равновесия циклических процессов.

С этого времени до 1889 г. Парето служил инженером, в железнодорожной компании в Риме и во Флоренции, затем на сталелитейном заводе. Одновременно он занимается политической экономией и вращается в кругах флорентийской интеллигенции, где в эти годы оживленно дебатировались политические и социальные проблемы эпохи Рисорджименто. Парето сотрудничает с газетами и журналами, где публикует критические статьи. Неудачные попытки баллотироваться в парламент молодой Италии на платформе сторонников свободной торговли укрепили скепсис начинающего ученого в отношении перспектив общественного благоустройства.

В 1889 г. происходят перемены. Парето оставляет инженерную службу и посвящает себя политике и публицистике. Тогда же он женится на Александрине Бакуниной³. Этот брак был неудачным, через 12 лет жена оставила его. Вскоре он нашел себе подругу в лице француженки Жанны Режи, которая была почти на 30 лет моложе его и на которой он женился лишь незадолго до своей смерти в 1923 г., поскольку не мог раньше получить развод. Последние годы XIX в. Парето провел на вилле во Фьезоле близ Флоренции, много писал и выступал с публичными лекциями по политической экономии. Либеральные и отчасти социалистические взгляды помешали ему получить место в итальянском университете. Такая возможность представилась лишь в 1893 г., когда по рекомендации известного экономиста Леона Вальраса он занял его место в университете Лозанны. В 1896 г. выходит фундаментальный труд «Курс политической экономии»⁴, в котором Парето разрабатывает идею маржинальной теории стоимости и проблему экономического равновесия. Он формулирует принцип, согласно которому (в упрощенном виде) во всех обществах соотношение бедных и богатых остается примерно одинаковым. Разработка этого принципа укрепила его пессимизм относительно возможности коренного преобразования общественного устройства, вместе с тем сама идея покоится на убеждении о наличии социальных констант, исследуя которые можно научно прогнозировать ход событий.

В 1898 г. Парето получил наследство, благодаря которому смог купить небольшое имение в Селиньи на Женевском озере. Здесь он провел последнюю треть жизни, продолжая преподавать политэкономию, а затем социологию, но постепенно замыкаясь в обществе гражданской жены и двух десятков ангорских кошек. Он продолжал в течение некоторого времени вести активную научную и публицистическую деятельность, вел переписку с друзьями и коллегами. В статье «Приложение социологических теорий»⁵ он развивает некоторые принципы своей будущей системы волнообразного развития общественных явлений, восходящей к принципам, заложенным еще Макиавелли. В частности, он говорит о типах человеческого поведения, присущих группам политической элиты, – с одной стороны, консервативном и последовательном, с другой – гибком и приспособительном⁶. Эти типажи он называет «львами» и «лисицами» – образы почерпнуты из «Государя», хотя и переосмыслены. Нарастающий пессимизм Парето в отношении радикального преобразования общества обрел форму в новом труде «Социалистические системы»⁷, посвященном критике утопических, на его взгляд, построений Маркса. Следует заметить, что исторический материализм как научную теорию Парето не отвергал и в какой-то степени разделял его положения о наличии социальных законов, об определяющей роли борьбы классов. В то же время мысль Парето движется от классической политэкономии в сторону зарождающейся новой науки – социологии, по мере того как он осознает важность изменчивой ментальной составляющей в жизни общества, в том числе в хозяйственных отношениях. Эти идеи отразились уже в «Курсе политической экономии» и в коренным образом переработанных его изданиях – «Руководстве по политической экономии» 1907 г. и во французском переводе 1909 г. Парето делает акцент на нелогичности, иррациональности поведения (не исключая экономического) человеческих индивидов и вводит вместо базового понятия «полезность» образованное на греческой основе слово ophelimité, которое можно перевести как «желательность». Свои взгляды на общество Парето изложил в уже упоминавшемся капитальном труде «Трактат по общей социологии», написанном в 1907–1914 гг. и изданном в 1916 г. Четыре тома огромного трактата изобилуют ссылками и историческими примерами; история всегда занимала важное место в построениях писателя, который обладал обширными познаниями в этой области. Впрочем, исторические параллели, проводимые в этом труде, используются Парето и в других его работах, в том числе в «Трансформации демократии», как и основные понятия, вводимые для описания социальных процессов. Они образуют более или менее определенную схему, что позволяет отражать систему Парето даже в виде таблиц⁸, однако ее создатель на деле не стремился дать исчерпывающее (тем более полностью формализованное) описание социальной действительности⁹. Некоторая причудливость его терминологии как раз и подчеркивает, может быть, принципиальную неосуществимость подобной задачи. Из главных терминов два («чувства» и «интересы») употребляются в более или менее распространенном значении, но основу построений Парето составляют два класса, на которые делятся социальные явления и которые выражают соотношение между устойчивым и изменчивым, реальностью и представлениями о ней или объяснениями ее. Residui (или в буквальном переводе «остатки») суть проявления реальных чувств, не всегда или смутно осознаваемых, но лежащих в основе поступков. Возможно, это слово родилось как результат математической операции, заключавшейся в вычитании из суммы психических феноменов, переживаний и объяснений реальности ее чисто субъективной, объясняющей составляющей, служащей для оправдания поступков. Остаток – это реальность, сущностный мотив, то, что в действительности движет людьми, отражение их истинных чувств. Все прочее, придуманное в ходе культурной и социальной эволюции, выработки идеологий и культов, – это деривации, косвенные производные от действительных чувств. Остатки и деривации соотносятся между собой, как иррациональное и рационализующее, как реальность и способ ее использовать, объективный смысл и более или менее соответствующее ему объяснение. Парето выделил шесть классов остатков, из которых наиболее важны с точки зрения его теории социальной динамики два. Первый тип остатков выражает склонность к комбинациям; это желание перемен, поиск выгоды, готовность манипулировать людьми и цинизм; второй тип – групповая или агрегатная устойчивость (persistenza di gruppo, di aggregati) – инертность, консерватизм, упорство в вере. Эти типы поведения более или менее соответствуют упоминавшемуся выше делению на «львов» и «лисиц». Они также лежат в основе объяснения разработанной Парето теории циркуляции элит. Во всех обществах, согласно Парето, существуют элиты и руководимые ими массы. Понятие элиты также не имеет у Парето четкого и однозначного определения. С одной стороны, элиту составляют люди, достигшие выдающегося результата в своем виде деятельности, которым может быть и мошенничество. Знаменательно, что здесь, как и во многих случаях, социолог следует по стопам Макиавелли, который в гл. Х кн. I «Рассуждений» говорит об иерархии разного рода профессий и об успехах людей в рамках этих занятий. С другой стороны, элита – это группа, управляющая обществом и концентрирующая в своих руках максимум доходов. В ней могут преобладать, например, «лисицы», которые склонны к методам достижения согласия путем обмана и манипуляций; во времена Парето это была прослойка, называемая им демагогической плутократией. Другой способ управления – силовой – практиковался военно-бюрократическими слоями, оттесненными демагогической плутократией в ходе Первой мировой войны от власти почти во всех странах Европы. Двум лагерям плутократии – военному и демагогическому – Парето противопоставляет классы землевладельцев и трудящихся. Ни одна из элит не может удерживаться у власти до бесконечности; рано или поздно происходит их смена, но ротация может осуществляться и относительно незаметно, если правящие верхи открыты для проникновения наиболее способных и достойных лиц снизу, и насильственным путем – по мере деградации правящего класса и усиления оттесненных от власти групп. Такая смена тоже происходит не одномоментно, о ее приближении или удалении можно судить по степени ослабления или укрепления центральной власти. Через деградацию элит и их ротацию, через централизацию и децентрализацию осуществляются циклы, определяющие судьбы общества и отражающие множество волнообразных процессов, из которых складывается динамическое равновесие¹⁰.

Важной и существенной чертой системы Парето является подразумеваемая в ней взаимосвязь разных сфер жизни общества, в частности политики и экономики. В последней сфере одним из главных факторов ему представляются колебания между продуктивными видами деятельности и, условно говоря, спекулятивными. К первым он относит производство, выделяя особенно сельское хозяйство, и направленную на него предпринимательскую деятельность. Спекулятивной является игра на бирже и всевозможные виды извлечения денег «из воздуха». Политические отношения и инициативы правительств, начиная с налогов и заканчивая военными действиями, непосредственно воздействуют на экономическое состояние общества, на распределение доходов и прямо или косвенно на производство богатств.

Можно сказать, что построения Парето заполняют некоторые пробелы в марксизме, констатировавшем определенное соответствие политических и других «надстроечных» форм формам общественного производства. Парето пытается на строго научной основе исследовать механизм осуществления незыблемых социальных и исторических законов через сознательную, а лучше сказать: псевдосознательную деятельность людей в ее бытовых, идеологических, политических и прочих проявлениях.

Макиавелли, как уже было сказано, является в этом отношении его прямым предшественником. Заявление Макиавелли о том, что он хочет изучить не воображаемую, а настоящую правду вещей (Государь. Гл. XV), перекликается с программным тезисом Парето о его верности логико-экспериментальной науке. Собственно, здесь есть некоторое противоречие. Швейцарский социолог, с одной стороны, часто оговаривается, что он не желает вступать в область прогнозов, связанную с зыбкими человеческими чувствами, с деривациями, искаженно отражающими реалии, с суждениями, неизбежно остающимися гадательными из-за отсутствия доступных массовых данных. В то же время его теории покоятся в значительной степени на понимании определяющей важности этих субъективных материй и на попытке их учесть, в том числе путем установления законов и выведения математических формул.

Важным шагом на этом пути было исследование человеческой деятельности как целесообразной и введение понятия «объективная цель»; несмотря на то, что на самом деле все цели субъективны, предпринимаемые действия не всегда ведут к желаемому результату. Осознанные поступки не всегда выражают смысл предпринимаемых действий, который может быть заслонен от индивида другими целями; например, желание утолить голод не обязательно должно осознаваться как задача пополнить энергетические запасы организма. Классы действий, в которых объективная и субъективная цели не совпадают, Парето относил к нелогическим. В своем стремлении ограничиться сферой строгой науки он сам, на мой взгляд, не во всем логичен, когда выводит за ее пределы человеческую субъективность и условия ее формирования. Разделяя опыт и оценку, разграничивая объективное и субъективное, выводя область морали за пределы науки, Парето как бы молчаливо возвращается к раскритикованному им тезису предшествовавших экономистов о том, что все люди одинаково стремятся к единой цели, ведущей к общему благу; у Паре-то ее место занимает статистически преобладающий своекорыстный интерес. Здесь можно видеть отход от социологического релятивизма, открытие которого он ставил себе в заслугу.

Возможно, здесь нет вопиющего противоречия, но при желании фигуру ангорского затворника можно представить довольно неоднозначной. Это был теоретик, стремившийся увидеть результаты своих изысканий на практике, создатель систем и публицист, радикальный демократ и противник социалистической власти, ученый наблюдатель и обличитель плутократии.

Последние работы Парето являются в некотором смысле итогом его творчества, в них он пытается (как, впрочем, на протяжении всей жизни) приложить к текущим событиям теоретические постулаты, которые были им выработаны. Очерк «Трансформация демократии» представляет собой анализ экономических и социально-политических процессов, наблюдаемых в послевоенной Европе. С точки зрения его автора, общество вступило в кризис, характеризующийся ослаблением и развалом центральной власти. Паре-то предвидит большие перемены, завершение одного исторического цикла и начало другого. Традиционная демократия с ее парламентаризмом, всеобщим избирательным правом, свободой торговли и протекционизмом, либеральными ценностями клонится к закату; ее экономическая система утрачивает эффективность и не обеспечивает прирост общественных богатств; правящая элита погружена в спекуляции и поглощена своекорыстными планами; правительства стараются удерживать массы в повиновении с помощью все новых подачек и не думают о завтрашнем дне. Новые силы представлены профсоюзами и другими рабочими организациями, которые захватывают предприятия, организуют стачки, устанавливают рабочий контроль, диктуют свою волю властям и, не считаясь с писаными законами, навязывают обществу свои требования, такие как сокращение рабочего дня и ничем не обоснованное повышение заработной платы. Действия рабочих не встречают серьезного отпора со стороны буржуазии, которая отчасти утратила способность отстаивать классовые интересы, отчасти руководствуется ложными демократическими лозунгами относительно прогрессивной роли пролетариата, равенства, прав человека и т. д. Кто-то верит в них искренне, кто-то на них греет руки.

Парето не верит в прогресс, но не собирается поддаваться эмоциям, которые, впрочем, отчетливо заметны в его публикациях. Он не сочувствует пролетариату, однако не сочувствует и буржуазии, по крайней мере той ее части, которая пустилась в сомнительные спекуляции. Его симпатии на стороне собственников, но не плутократов, а бережливых предпринимателей, сельских хозяев, рантье, имущих, подвергающихся все более жесткому налоговому давлению. Их вклад в общественное производство, осуществляющийся через накопление капитала, представляется ему, очевидно, решающим. Впрочем, Парето предпочитает придерживаться позиции ученого наблюдателя, который не станет выдавать желаемое за действительное и строит свои прогнозы только на тех положениях, которые можно верифицировать, – на опытных (исторических и статистических) данных, на повторяющихся ситуациях. Он не является приверженцем партии или некоей гипотезы, пусть даже научной, которая позволяет отдавать предпочтение тем или иным социальным силам на основании их большей правоты или прогрессивности. Любопытно, что Парето не выделяет той или иной формы собственности как предпочтительной; он рассматривает коллективную и даже государственную собственность наравне с частной и не предрекает поражения или триумфа ни одной из них. Он лишь отмечает, что в современном производстве непосредственно руководит предприятием и выполняет организационные функции, как правило, одно лицо или небольшая группа лиц.

В журнальных и газетных статьях Парето, как мы уже отмечали, постоянно делает отсылки к своей системе и разъясняет используемые им термины. При всех оговорках о верности логико-экспериментальной науке эта система (особенно в ее конкретных приложениях) оставляет двойственное впечатление. Парето отвергает социалистическую теорию и идею диктатуры пролетариата из-за присущего им утопизма. Сам он не строит гипотез относительно характера будущего общества и ограничивается утверждениями, которые можно сделать относительно неизбежных событий (таковых очень мало) или наступающих с большой долей вероятности.

Беда в том, что наука не очень помогает в предвидении подобного рода событий. Неизбежно наступающие события заранее становятся очевидными почти для всех, во всяком случае для тех наблюдателей, которые располагают некоторым опытом и знаниями и следят за развитием ситуации. Вероятные события тем и отличаются, что предсказать их невозможно, они могут наступить или не наступить; куда легче объяснять их в исторической ретроспективе задним числом, поэтому неизменной популярностью пользуются всевозможные шарлатаны, астрологи и знаменитые предсказатели типа Нострадамуса, чьи туманные периоды почти всегда можно истолковать в ту или иную сторону постфактум. Сам Парето воспринимал такие прогнозы в виде особых проявлений нелогических действий, в которых заключено некоторое рациональное зерно (см. его излюбленный пример о прорицании Дельфийского оракула относительно битвы при Саламине и афинских деревянных стен). Для установления основной связи фактов бывает достаточно эмпирических знаний и здравого смысла; системы и теории, научно открывающие то, что скрыто от простых смертных, мало что добавляют. Швейцарский социолог признает это, когда с одобрением и отчасти критически разбирает, допустим, речи дона Стурдзо, содержащие оценки, в основном совпадающие с его собственными.

В чем же тогда результат многолетней работы инженера и социолога, можно сказать, социального инженера, какие плоды принес его труд, кроме констатации того, что не стоит прогнозировать того, что невозможно предсказать? Во-первых, следует заметить, что наука обращается прежде всего к процессам, которые носят устойчивый и длительный характер. Стоит обратиться здесь к сравнению Парето с ученым, который в 20-е гг. делал первые шаги на поприще истории; я имею в виду Ф. Броделя. Французский историк, вдохновлявшийся, как и швейцарский ученый, идеей математизации истории и сближения обществоведения с позитивными нуками, поставил во главу угла изучение долговременных, почти неизменных структур, прослеживаемых за волнующейся рябью фактов, а события счел малосущественными с точки зрения рисуемой историком широкомасштабной картины.

Здесь нет места для анализа не только понятия «событие», но и того, как оно соотносится с фактами и структурами; достаточно сказать, что сами исторические циклы и периоды могут рассматриваться как большие события. Но устойчивые тенденции и повторяющиеся ситуации распознать, в общем-то, легче, чем предсказать конкретные результаты – кто победит в войне или когда наступит кризис¹¹? Парето отчасти подтверждает этот тезис там, где он, как впоследствии Бродель, – замечательное совпадение, говорит о трех типах колебаний. «При рассмотрении краткосрочных, точнее, очень кратких, колебаний часто эмпирический подход помогает больше, чем научный. Что касается средних, то здесь они выступают на равных, если эмпиризм сочетается со знанием о многочисленных циклах, совершавшихся в прошлом. Исследование длительных и очень долгих колебаний является уделом науки» («Прогнозирование социальных явлений»). Эмпирические знания Парето предлагает дополнить анализом фактов, которые характеризуют динамическое равновесие общественных процессов. Если бы можно было знать все факты, можно было бы давать точные прогнозы. Так некогда Макиавелли писал о гипотетическом мудреце, который мог бы повелевать звездами¹².

В итоге научно-публицистические произведения Парето представляются, с одной стороны, набором иллюстраций к довольно-таки банальным общим положениям его системы (таковы общие положения всех систем, об этом мы говорили вначале) – это циклы централизации и децентрализации власти, чередование анархии и порядка; в конце концов, и идея о ротации элит не является экстраординарным открытием. С другой стороны, в них присутствуют точные прогнозы, которые могут быть результатом как научного анализа, так и хорошего знания истории; это, в частности, предположения о том, что Россию ожидает приход к власти нового Ивана Грозного¹³, или более спорный тезис относительно восстановления обычного (дореволюционного) неравномерного распределения доходов при советской власти. Некоторые высказывания швейцарского ученого предрекают наступление всеобщего экономического кризиса (который и разразился в 1929 г.) и Второй мировой войны («Будущее Европы: точка зрения итальянца»).

К числу малоудачных предвидений Парето последних лет можно отнести соображения, которые он высказывал по основному, наверное, для него вопросу о будущем Италии и о роли фашизма в этом будущем и – шире – в судьбах Европы. Собственно говоря, в своих прогнозах швейцарский социолог, как мы уже отмечали, был очень осторожен и подчеркивал, что хочет оставаться в рамках строгой науки, которая в своих обществоведческих проявлениях не достигла еще такой точности, как в естественных дисциплинах.

Поэтому с точки зрения научной строгости к нему трудно предъявить серьезные претензии в этом пункте. Речь идет скорее о сфере интересов и чувств, которую Парето считал плохо поддающейся научному анализу, а тем более расчету, но за объективизмом его статей просматриваются вполне определенные человеческие оценки и симпатии. Как я уже говорил, его возмущали агрессивные и беспардонные, по его мнению, действия профсоюзов, раздражало бессилие и сервильность власти. Тем не менее Парето старается быть беспристрастным и отмечает, что с уверенностью можно говорить лишь о наличии кризиса и что выходов из этого кризиса может быть несколько, в том числе установление некоего нового социалистического устройства (некоммунистического), не обязательно провального и не обязательно пагубного для производства. В то же время он с некоторой надеждой следит за деятельностью третьей силы, представленной нарождающимся фашизмом и обещающей восстановление жесткого порядка в стране. Трудно сказать, проявляется ли в этом такой же утопизм, как тот, который был вменен самим Парето теоретикам диктатуры пролетариата; во всяком случае, нельзя не заметить, при всех оговорках, делаемых публицистом в его последних статьях («Феномен фашизма» и др.), что энергичная политика фашистов и их вождя, бывшего социалиста Муссолини, встречается им с сочувствием. В Муссолини он видит нечто вроде макиавеллиевского вооруженного пророка, способного силой подкрепить веру. Парето, собственно, объясняет, почему в Италии не произошло социалистической революции – у социалистов не нашлось лидера, подобного Ленину.

Отчасти созданию сомнительной репутации Парето способствовало то, что при фашистах, буквально в последние месяцы жизни писателя, к нему пришло, наконец, запоздалое общественное признание. Он был назначен представителем Италии в одной из комиссий Лиги наций, с подачи Муссолини ему было предложено звание сенатора Итальянского королевства. Не в последнюю очередь эти факты привели к формированию репутации Парето как человека, симпатизирующего фашизму, и чуть ли не его теоретика¹⁴. На самом деле уже на основании некоторых идей, высказанных Парето в этот период – о необходимости соблюдения свободы мнений, особенно в преподавании; свободы печати, умеренности («Феномен фашизма», «Свобода») – можно сделать вывод, что он не изменил либеральным убеждениям своей молодости, и предположить, что пути Парето и фашизма в дальнейшем должны были разойтись. Ученый говорит об упадке демократии и об угрозе нового Средневековья, но оптимистического варианта развития событий, кроме упований на умеренность и благоразумие фашистов, не предлагает. Надежды Парето не оправдались, зато подтвердился установленный им универсальный (по его мнению) закон: в обществе правит меньшинство, обманывающее массы.

Как бы то ни было, после того как швейцарский писатель покинул этот мир (20 августа 1923 г.), ничего кардинально нового с точки зрения общественного строительства не было изобретено, а Италия вместо ожидаемого очередного вклада в копилку цивилизации¹⁵ пережила одну из самых печальных страниц своей истории. Демократия выжила, сохранилась в обновленном обличье и реализовала свои преимущества перед диктатурой; а может быть, так повернулось колесо Фортуны. К сожалению, «демократия»¹⁶, которую сегодня пропагандируют как светлое будущее, сохранила все свои недостатки, о которых Парето говорит применительно к демагогической плутократии. Парето не знал, что печатание денег может при определенных условиях стать почти неиссякаемым источником богатства, он только предостерегал от этой иллюзии. Фашизм оказал плохую услугу человечеству, которое никак не успокоится на золотой середине между деспотическим порядком, превращающимся в произвол, и открытым обществом, чреватым анархией и вопиющим неравенством. Существует ли такое среднее состояние? Было бы очень полезно продолжить опыты Парето, развить его мысли о прогнозировании с помощью исследования общих законов и т. д., но его наследие изучают сегодня преимущественно историки, а от них трудно ожидать революционных открытий.