Kitobni o'qish: «48 минут. Осколки»

Часть 1. Осколки

Осколок 1. Виола

Яркий свет и нестерпимая головная боль. Странный монотонный гул. Где я? Пол подо мной мерно раскачивается, и я, пытаясь подняться, упираюсь ладонями в ледяной металл. Белая краска слезла, и сквозь нее просвечивают серые проплешины.

Почему я лежу на полу? Осторожно перевожу взгляд, осматривая место, но не узнаю его. Два ряда кресел справа и слева. За широкими овальными окнами проносится незнакомая, укрытая снегом местность. Поезд? Мимо проталкиваются подростки с дорожными сумками и массивными рюкзаками на плечах. В руках у них гитары, ребята непрестанно болтают и громко смеются. Я хватаюсь за голову, крепко зажмуривая глаза. Кто я? И почему не помню, как сюда попала?

Сердце вырывается из груди. Паника накатывает лавиной, от которой не сбежать, и я прерывисто вдыхаю, пытаясь успокоиться.

– С вами все в порядке, мисс?

Резко вскидываю голову. Чуть наклонившись, пожилой мужчина в длинном бежевом плаще и такого же цвета шляпе встревоженно протягивает руку.

– Все… в порядке… – повторяю я за незнакомцем, вздрагивая и испуганно осознавая, что не помню, как звучит собственный голос. Выходит тихий хрип, будто кто-то расцарапал горло. Я откашливаюсь и пробую ответить снова: – Все в порядке, я просто… я не знаю…

– Вам плохо? Может, позвать кого-то на помощь? Вы едете одна?

Слишком много вопросов! Я сжимаю руками голову. Боль пульсирует, посылая разряды раскаленного электричества сквозь каждую клетку тела, и я снова зажмуриваюсь. Почему я не помню даже собственного имени? Разве можно такое объяснить? Никто не поверит, что я не сумасшедшая!

– Мисс… мисс? Может, нужен врач?

Я отрицательно мотаю головой. Воздуха не хватает. Стены давят. Опираясь на руки, пытаюсь подняться, несмотря на слабость и покалывание в ногах.

– Виола! – кричит кто-то с другого конца вагона. – Виола, подожди!

Я инстинктивно поворачиваюсь на голос. Невысокая полноватая женщина с тугими кудрями подбегает ко мне, подхватывая под руку.

– Ты упала?

Она поднимает меня за локоть. И тут же, не дожидаясь ответа, начинает говорить:

– Это все давление. Я ведь предупреждала. Зачем ты убежала одна, девочка? Мы же собирались прогуляться вместе, но только я отвернулась, тебя уже и след простыл.

Она продолжает без умолку тараторить, и по тому, как коверкает согласные, я отчетливо различаю северо-восточный диалект, очень редко встречающийся в нынешнее время. На секунду задаюсь вопросом, почему я могу перечислить все виды английских диалектов, но не знаю, кто я и где. Из всей бесполезной болтовни умудряюсь уловить лишь одну полезную вещь: меня зовут Виола.

– От этой погоды у меня опять ужаснейшая мигрень, – жалуется женщина, крепко держа меня под руку, пока мы идем по вагонам. – Поможет только крепкий чай. Только не Эрл Грей, потому что в тот раз…

Но я не слушаю. Все еще дрожа, рассматриваю пассажиров, пытаясь зацепиться хоть за какую-нибудь знакомую деталь, но ни один из проходящих мимо людей мне не известен. Блондины, брюнеты, высокие, полные и худые, кто-то из них может знать меня?

– Ты уронила, – произносит ласково женщина, вручая мне черную сумку на тонком ремешке. Я забираю ее, надеясь, что внутри окажутся документы, кошелек или водительское удостоверение. Она продолжает цепляться за мою руку, словно мы знакомы давным-давно. Сначала я решаю, что, может, она моя родственница, но с ее слов понимаю, мы всего лишь попутчики. Только кто «мы»?

Я разглядываю себя и отмечаю, на мне дорогая одежда. На запястье золотые часы, которые совсем не выглядят подделкой. Кожаные ботинки, как и темно-синие джинсы, явно куплены не на распродаже в сетевом универмаге. И тут понимаю, что даже не знаю, как выгляжу. Нужно срочно найти зеркало. Туалет. В туалете оно точно есть.

Я вытираю потные руки о брюки, оглядываясь и все еще надеясь, что увижу знакомое лицо.

Мы проходим через раздвигающиеся двери вагона, и в самом конце я замечаю табличку со значком уборной.

– Мне нужно в туалет, – прочистив горло, выдавливаю я, освобождаясь от цепкой хватки попутчицы.

– Хорошо, милая, я подожду тебя здесь.

Киваю. Женщина присаживается на диванчик неподалеку. По громкой связи объявляют, что через двадцать минут поезд прибывает на станцию. Я подхожу к кабинке и дергаю дверь. Заперта!

Сесть негде, поэтому опираюсь спиной на окно и судорожно открываю сумку. Какие-то чеки на лекарства, список покупок из супермаркета. Между блокнотом в кожаном переплете и косметичкой зажат кошелек из мягкой, слегка шершавой кожи. Я роюсь в сумочке: пара мелких купюр, пластиковые карты, университетский пропуск и, наконец, абонемент в библиотеку. Стандартный набор любой студентки.

Кто-то толкает меня, и я едва не роняю все из рук. Мимо проносится мальчишка, голося на весь вагон, следом за ним гонится девочка помладше. Я бросаю в их сторону гневный взгляд, потому что пронзительный визг только усиливает не прекращающуюся ни на минуту мигрень.

Запихав все обратно, закрываю кошелек и на дне сумки нашупываю студенческую карту.

– Виола Элизабет Максфилд, – читаю я свое имя. Впервые. Мне двадцать один год. Мой день рождения пятого ноября.

Я изучаю фотографию, запечатанную штампом. Моя ли она? Скорее всего, да, но осознание того, что я не знаю, как выгляжу, и мои ли это документы, врывается в голову вихрем вопросов, принося новую порцию боли. Я закрываю глаза, пытаясь справиться с подступающей паникой. Опираюсь рукой на туалетную створку и делаю несколько глубоких вдохов.

Внезапно дверь уборной открывается, и я вваливаюсь внутрь, потеряв равновесие. Чьи-то руки ловят меня прежде, чем успеваю растянуться на мокром грязном полу. Внутри отвратительно пахнет, и я, поморщившись, отворачиваюсь, но цепкие пальцы продолжают крепко меня удерживать.

– Неужели нельзя смотреть под ноги? – цедит незнакомец сквозь зубы.

Он явно не в настроении.

Я поднимаю взгляд. Никогда не видела таких необычных глаз, лукаво притягательных и пугающих одновременно. Словно кто-то бросил тлеющий уголь в лед. Даже в тусклом свете туалетной лампы я могу разглядеть, как резко голубой цвет контрастирует с темным ободком радужки и черными волосами, неравномерными прядями спадающими на лицо.

Встаю, пытаясь сделать шаг внутрь, но дверь в уборную настолько узкая, что двоим взрослым людям не удается никак развернуться. Он не может выйти, а я не могу войти.

– Может, выпустишь сначала? – небрежно бросает парень.

И в этот момент я замечаю, что в его нижней губе, слева и справа, поблескивают серебряные кольца. Поджав губы, останавливаю взгляд на стоптанных ботинках с небрежно обмотанными вокруг щиколоток шнурками и потертых джинсах. Как у бродяги.

Незнакомец сжимает мои предплечья, пытаясь меня переставить, но я сбрасываю его руки и проговариваю по слогам:

– Не прикасайся.

А потом отталкиваю от себя, желая поскорее отделаться. Кажется, он мечтает о том же. Разглядывает пару секунд, а затем проталкивается через дверь, намеренно задев по пути.

– Эй, аккуратнее! – вырывается невольно.

Парень, не оборачиваясь, бросает:

– Таким, как ты, следует летать самолетом.

Наивно было полагать, что «такой, как он» промолчит, но выяснять отношения у меня нет времени. Я закрываю дверь, прислоняюсь к ней спиной, медленно вдыхаю еще раз, поморщившись от царящего внутри запаха, и вглядываюсь в собственное отражение – отражение Виолы Максфилд.

Рыжая. Еще и в веснушках. Не просто парочка на носу, как у героинь мультфильмов, их так много, как звезд в галактике. Я пялюсь на незнакомую пару глаз, растерянно глядящих из-под накрашенных ресниц. Дотрагиваюсь до своих волос, пропуская их сквозь пальцы, словно тонкие медные нити. Девушка в отражении делает тоже самое.

– Вот же мы с тобой попали, – шепчу я, соединяя в одно целое незнакомый голос с таким же незнакомым лицом.

Рыжая смотрит в ответ испуганно.

Чем дольше я разглядываю ее – себя, тем сильнее сковывает внутри липкий, скользкий страх. Я не знаю, что делать дальше. Где искать помощь? И кто мне, вообще, поверит? Лихорадочно перебираю в уме варианты, что могло произойти, но ничего действительно разумного не нахожу. Я упала и ударилась головой? Но ни в волосах, ни на лице нет ссадин или следов крови. Приняла какой-то наркотик? А могла ли? Сомневаюсь. Не знаю, какой была та Виола, что, широко распахнув глаза, глядит на меня из зеркала, но я бы никогда не стала глотать запрещенные препараты.

Смотрю на свое отражение несколько минут, задумавшись, пока не подскакиваю от гулких ударов, разносящихся металлическим дребезжанием по кабинке. Кто-то требовательно барабанит кулаком по двери, и я открываю защелку.

– Виола, – моя незнакомая-знакомая заглядывает внутрь, – я уже боялась, что с тобой что-то случилось. Вдруг опять стало плохо.

Женщина обнимает меня за плечи, и я не сопротивляюсь. Удивляюсь своей покорности, но рядом с кем-то, кому небезразлична, чувствую себя спокойнее.

Она ведет меня куда-то, рассказывая о том, как в поездах ее обычно укачивает. Я чувствую аромат лекарств – травяной и немного горький, по-больничному неприятный, но зато прекрасно перебивающий запах общественной уборной. Уже за это он мне нравится.

Женщина – а ведь я до сих пор не знаю ее имени – шагает вперед, не глядя по сторонам.

– Пришли, – вдруг говорит она, остановившись, и, подняв с кресла сумку, принимается запихивать ее наверх. Я осматриваюсь. Свободных мест три. На столе между сиденьями – стаканчик из Старбакс с именем Мария. Видимо так эту женщину зовут. У стенки парень с русыми, коротко стриженными волосами, глубоко задумавшись, глядит в окно. Я сажусь напротив, но только успеваю поднять глаза, как натыкаюсь на недоуменный взгляд.

– Милая, это ведь мое место, – лепечет попутчица. – Твое рядом с женихом.

Мы «с женихом» одновременно вскидываем головы, а затем оба переводим взгляд на женщину, словно синхронисты в бассейне. Как можно незаметнее я пытаюсь рассмотреть свой безымянный палец и едва не подпрыгиваю на месте, потому что на нем блестит золотое кольцо. Но еще больший страх меня охватывает, когда я вижу точно такое же на руке сидящего напротив. Я помолвлена?

– Неужели поссорились? – склонив голову на бок, спрашивает женщина, улыбаясь так, будто умиляется двум младенцам.

Парень неловко улыбается и берет меня за руку. Ладони у него широкие, теплые, а еще влажные.

– Конечно, нет. Когда бы мы успели? – медленно произносит он низким, слегка глуховатым голосом, несколько нервно сжимая мои пальцы.

Я непроизвольно напрягаюсь, но молчу, оставаясь безучастным наблюдателем. Парень отпускает, и я тут же прячу трясущиеся руки.

Я чувствую, как горю до кончиков ушей. Надеюсь, на фоне рыжих волос и таких же веснушек, этого незаметно. Чтобы скрыть смущение, медленно пересаживаюсь, пытаясь незаметно рассмотреть парня, все еще не в состоянии поверить, что я и он вместе. Я даже слово «мы» произнести не в силах.

Судя по всему, он предпочитает совсем не разговаривать с окружающими. Наверное, интроверт. Вжался в угол, пытаясь, как хамелеон, слиться с белой стеной вагона, и это даже комично, потому что не заметить это слишком сложно. Чего уж говорить, парень с таким лицом и телом заставит любую девушку нервничать, захлебываясь в слюнях и восторгах, – слишком уж ладно выглядит. Даже подозрительно.

Широкие плечи обтянуты тонким джемпером, через который проступают рельефные мускулы, русые волосы аккуратно уложены на бок. Да он словно сошел с рекламного плаката! И хотя сидит, все равно заметно, что высокий, не меньше шести с лишним футов.

Мысленно я даю себе «пять» за то, что мой жених такой красавчик. Под ребрами приятно покалывает. Он определенно подходит под тип парней, который мне нравится, но я все равно продолжаю искать в его взгляде хоть что-то, за что смогу зацепиться: морщинку между бровей, шрам, любую ужимку или эмоцию, которая всколыхнет что-то внутри и докажет, что я не схожу с ума. Воспоминание или ощущение: мягкое и согревающее, как чашка горячего шоколада в зимний вечер, или, наоборот, пламенное и возбуждающее, как прикосновение холодного шелка к раскаленной коже. Но бесполезно.

Попутчица называет его Шон. Я пробую это имя на вкус, беззвучно проговаривая по буквам, в надежде, что оно вызовет внутри хоть какие-то ассоциации. Будто встречу старого знакомого, которого не видела много лет, но ждала, как никого другого.

Тоже ничего.

Чувствую, что упускаю какую-то важную деталь, мелочь, которая соединит все части мозаики вместе. И тут меня осеняет. От ослепляющей догадки дыхание перехватывает. Это предположение надо срочно проверить, и если то, что случилось со мной не случайно, значит эта кара небесная, психологический эксперимент или наказание за грехи может работать в обе стороны.

Обхватывая двумя руками теплую, широкую ладонь Шона, я наклоняюсь ближе и, настолько ласково, насколько позволяет актерский талант, произношу:

– Милый, не проводишь меня в уборную, а то голова снова кружится?

Я глажу мозолистую ладонь. Мышцы под моими пальцами тут же напрягаются.

– Не отпускай ее больше одну, – наставляет Мария.

Распахнув карие, словно шоколад, глаза, Шон поднимается и подает руку, помогая мне встать. Что ж, парень научен манерам.

Мы так близко, что я чувствую запах его кожи. Но это не ожидаемый аромат дорогого одеколона или средства для бритья, бензин и немного машинного масла.

За красивой оберткой прячутся сплошные сюрпризы. Мне хочется спросить так много. Например, почему он работает в мастерской, ведь это странно. Он мог бы быть моделью или актером, но я отправляю эти мысли в самый дальний угол разума, решая, что выясню это позже.

Когда мы оказываемся достаточно далеко от нашей попутчицы, я тяну его за рукав, прося остановиться:

– Постой! – Какой же он все-таки высокий по сравнению со мной! Приходится задрать подбородок и немного отстраниться, чтобы посмотреть ему в глаза. – Хотела поговорить.

Я мысленно стараюсь сопоставить все факты, что узнала.

Поезд. Помолвка. Потеря памяти.

Мой разум выглядит как стена, на которой иголками прикреплен десяток мелких листочков с написанными на них открытиями, только проблема в том, что ни одно из них ни на йоту не приблизило меня к пониманию причин случившегося.

– С тобой точно все в порядке? – интересуется Шон, и между его бровями появляется крошечная, не больше рисового зернышка, морщинка.

– Да, просто закружилась голова, – мило улыбаюсь я. «Не считая того, что я гуляю по одному- Богу-известно-куда-направляющемуся поезду под руку с совершенно незнакомым парнем и не помню ни минуты из собственной жизни». – Мы же с тобой помолвлены… – Заглядываю я в глаза, словно отбившийся от стада олененок.

Шон неуверенно кивает.

Кто-то в вагоне хлопает дверью, и нас обдает холодный воздух вперемешку с едва уловимым запахом дыма.

– И давно вместе, – осторожно предполагаю я, хотя руки аж дрожат от нетерпения. Видимо, выдержка не была моей сильной стороной.

– Да.

– И, естественно, ты знаешь обо мне все.

– Ну, не все конечно… – медленно произносит парень, замирая.

Ладно. Плевать, что он подумает. Выдержав нарочитую паузу, я произношу:

– Когда у меня день рождения, Шон?

– Что? – парень недоуменно смотрит в ответ. – Милая, что за странные вопросы?

– Какого числа мой день рождения? – повторяю я почти с вызовом, и тут меня снова выручает Мария, наша прекрасная, говорливая попутчица, ни разу при Шоне не назвавшая меня по имени. И я сбрасываю эту бомбу.

– Как меня зовут, Шон?

Шон нервно сглатывает, а я внимательно наблюдаю за его лицом. На нем написана лишь одна эмоция – растерянность. Мои ладони с каждой следующей секундой его молчания потеют все сильнее и сильнее.

– Ты не помнишь, верно?

Я и сама не знаю, спрашиваю ли или декларирую это как факт, вот только теперь ситуация выглядит еще хуже.

– Ох, нет… не имею ни малейшего понятия. – Потирая переносицу, как будто у него раскалывается голова, он присаживается на свободное сиденье, и я устраиваюсь рядом. – Прости.

– Виола Максфилд, приятно познакомиться, – выдавливаю я из себя. – Что ты еще не помнишь?

– Не знаю, я как будто в вакууме, – обреченно произносит парень. – Очнулся после долго сна здесь, в вагоне, примерно полчаса назад.

Мое сердце начинает стучать так, словно выпрыгнет из груди. С это же момента и в моей жизни все пошло кувырком.

Шон резко поднимается и произносит:

– Идем. – Хватает меня за руку и тащит за собой, словно воздушного змея на веревочке. Странно, хотя мы знакомы всего полчаса, рядом с ним я чувствую себя в безопасности, как за стеной, и кем бы не являлся этот парень для меня раньше, у нас уже есть кое-что общее.

– Куда ты меня тащишь?

– Туда, где очнулся. Там наверняка остались наши вещи. Надо проверить багаж.

Мы протискиваемся мимо идущих навстречу, почти бежим обратно. Я решительно сжимаю кулаки и осматриваю купе. Под аккомпанемент недоуменных взглядов мы обшариваем все свободные места возле скамеек, но ничего, кроме его куртки и моего пальто, не находим.

– Что у тебя с собой? – спрашивает Шон, залезая в свои карманы и выгружая оттуда свернутые мелкие купюры и кожаное портмоне.

– Только сумка. – Я тянусь к молнии, чтобы высыпать содержимое на столик, но меня останавливает бодрый голос контролера:

– Приготовьте билеты! – Я перевожу взгляд на Шона, на что он молча поднимает плечи. Начинаю судорожно рыться в сумке, и содержимое моей косметички рассыпается по полу.

– Давай же, может, они у тебя в одном из карманов? – тормошу я парня, а сама опускаюсь на колени и запихиваю вещи обратно.

Шон трясет свои вещи, шарит по карманам, но внутри пусто, как и в наших головах.

– Мисс?

Я поднимаю испуганный взгляд на тучного мужчину в ярко-синей униформе, в его руках компостер, он ждет.

Шон делает шаг вперед. Я прячусь за парнем, как трусиха.

– Послушайте, мы потеряли билеты… может, мы сможем договориться, заплатить сейчас?

Меня окатывает волной стыда, раскаленной и красной – какой позор! – Но я отталкиваю ее, убеждая себя, что это не самая главная проблема. Шон сможет уладить эту ситуацию. Определенно. Потому что так и излучает уверенность.

Тишина в вагоне весит тонну, а взгляд проверяющего укоряет громче любых слов, когда нас, публично обругав, выгоняют, выбив на тонкой бумажке штраф.

– Аккуратнее! – Контролер практически выталкивает на промозглый, залитый светом перрон. Люди на станции практически не выходят, лишь пара человек садится в поезд. Я отчетливо вижу, как на платформу из соседнего вагона другой проверяющий выпроваживает двух парней, так же как и нас минуту назад.

Один из них мне уже знаком – тот странный тип, с которым я столкнулась в туалете. Он складывает руки на груди, рассматривая практически пустой вокзал, и его взгляд останавливается на мне. Черные пряди из-под серой шапки падают на глаза. Его друг, стоящий рядом, что-то рассказывает, активно жестикулируя, и вдруг в голову приходит мысль, что его светлые волосы можно сравнить со снежным сугробом или горкой взбитых сливок.

Состав выпускает облако пара из-под колес и издает протяжный вздох. На перроне остаемся лишь мы четверо.

– Надо решить, что делать дальше, – вырывает из раздумий низкий голос Шона. – Пойду спрошу у тех парней, может, они знают, как добраться до ближайшего города.

Я жду его на месте. Вдалеке мягким золотом мерцают огни; судя по табличке, мы на станции Эмблсайд. Ветер приносит запах печеных яблок и корицы из пекарни, притаившейся неподалеку. На секунду меня охватывает приступ острой тоски. Ведь где-то находится мой дом, и наверняка ждут родители.

В сгущающихся сумерках отрывисто мигает сигнал к отбытию. Я рассматриваю все еще стоящий на перроне поезд, словно жду, когда он рванет, как ракета, наверное потому, что поезда в кино всегда так делают. Странно, что я помню такие вещи, как кино, но не помню, что ела на завтрак. Но этот поезд трогается с места так лениво, как будто ему просто наскучило стоять на месте, и он решил сменить обстановку.

Состав свистит снова, на этот раз громче и четче. Я провожаю его и разворачиваюсь. Из здания вокзала поспешно выходят трое мужчин. С одним из них я встречаюсь взглядом и меня словно окатывает холодной водой. Не знаю откуда, но уверена, эта встреча не сулит ничего хорошего.

– Шон, – тихо зову я, но парень успел уйти достаточно далеко, и не слышит мой голос. – Шо-о-он.

– Хватайте ее!

Понимая, что незнакомая компания движется ко мне, кидаюсь в сторону, где приютилось несколько магазинчиков, торгующих сувенирами.

– Шон!

Но не мой парень, а незнакомые мужчины бросаются следом.

Пульс бьется в висках, пока я несусь, поворачивая то влево, то вправо, петляя между сиденьями и стойками с цветами. От страха ноги немеют, я бегу на сплошном адреналине. Кидаюсь к одному из киосков в надежде найти телефон и вызвать полицию, по пути зацепив стойку с сувенирами. Падаю на колено, заскользив на гладкой плитке. Тут же вскакиваю, но, дернувшись, застываю, потому что незнакомец направляет на меня пистолет.

– Она здесь! – кричит он остальным.

Я делаю шаг назад и поднимаю руки вверх. Крепко зажмуриваю глаза, когда внезапно потолок надо мной обрушивается. Навес из брезента падает, сбивая меня и мужчину с ног, засыпая с головой рюкзаками, зонтами и различной мелочевкой. Раздается несколько выстрелов, судя по звукам, снаружи происходит драка.

– Шон!

Паника колючим комом застревает в горле. Нет, нет, нет.

«Хоть бы его не убили», – бьется мысль в голове. Больше всего на свете я боюсь остаться одна.

Откуда-то изнутри магазина слышен крик продавца. Я опускаюсь на четвереньки и пытаюсь выползти из-под упавшего навеса, переступая через разбросанные товары. Меня тошнит от звуков глухих ударов, доносящихся с площади, собственной слабости и беспомощности. Я не могу разобраться в происходящем, и почему оказалась втянута в какую-то жуткую историю.

Брезент подымается, и я хватаю рукой валяющуюся рядом стеклянную сувенирную бутылку, готовая драться или броситься бежать. Сердце сжимается.

– Виола, с тобой все в порядке?

Шон протягивает руку, помогая подняться. В его глазах беспокойство. Я все еще дрожу и, крепко обхватив себя руками, начинаю медленно дышать, пытаясь унять панику. Те трое, что пришли за мной, лежат на земле без сознания. А Шон и парни, которых, как и нас, сняли с поезда, стоят полукругом над ними.

– Что это было? – спрашиваю я. – Вы кто?

– Так, значит, вот кто такая Виола. – Брюнет пристально разглядывает меня своими синими, как штормовое море, глазами. Снова.

– Очуметь! Как же круто! – аж подскакивает на месте второй, проводя рукой по светлым волосам. – Я даже представить не мог, что так умею! Нет, ты видел, видел? – обращается он к другу, но тот не отвечает.

Блондин протягивает мне руку, но я отшатываюсь назад и врезаюсь спиной в грудь Шона.

– Артур Кавано, приятно познакомиться. – Он широко улыбается, обнажая два ряда не слишком ровных зубов, берет мою руку в свои ладони и энергично ее пожимает.

На его скуле наливается синяк, но его самого это, кажется, совершенно не беспокоит.

– Можно просто Арт, а этот угрюмый тип – Ник. Я рад, что мы наконец тебя нашли.

– В каком смысле «нашли»? – выдергивая руку из его тонких ладоней, практически шиплю я, прижимаясь ближе к «своему» парню. Знаю, что он, как и я, совершенно ничего не понимает. – Я хочу знать, почему вы двое меня ищите, и кто вас послал.

– Вряд ли кто-то сможет дать ответ на эти вопросы, Принцесса, потому что ни один из нас ни черта не помнит. – Ник достает из кармана клочок бумаги и протягивает мне. – Если тебе станет легче, это было у меня в руках, когда я очнулся.

На помятом листке в клетку неровным, дрожащим почерком написана лишь одна фраза: «Первым делом найди Виолу и Ш…». Далее текст прерывается, оставляя на бумаге след от росчерка чернил. Слова написаны коряво, едва читабельно, словно пишущий очень торопился.

– А вот моя, – протягивает мне другой клочок его напарник: «Этот странный фрик с темными волосами – твой друг!»

– Что за бред! – раздражаюсь я, комкая оба листочка и отбрасывая в сторону. Запускаю пальцы в волосы и крепко сжимаю виски.

Я не помню, кто я. Не знаю, где нахожусь. Только что неизвестные люди хотели меня убить.

Снова начинаю нервничать. Эти парни что-то недоговаривают, наверняка что-то плохое. Совпадение ли, что они тоже потеряли память?

На несколько секунд между нами повисает тяжелая пауза. Ник обращается к Шону, возвращая меня из мира переживаний:

– Значит, ты и есть Шон?

– По крайней мере, так было последний раз, когда я проверял, Шон Рид, – строго говорит он и бросает на брюнета осторожный взгляд. – Не расслышал твое имя.

– Николас Лавант, – коротко отвечает тот, протягивая руку.

– Так, что дальше? – спрашивает его друг.

– Надо отсюда валить, пока полиция не приехала, – говорит Шон, опускается на корточки и достает оружие агента. Следуя его примеру, Ник забирает пистолет у другого и засовывает за пояс. – Труднее выследить нас поодиночке, чем всех вместе.

– Нет, надо держаться вместе, – отрезает Ник. – Самое главное сейчас найти машину. А дальше по пути разберемся.

Парни, как по команде, переходят на бег, а я застываю на месте.

– Эй, меня подождите!

Дыхание превращается в облачко белого пара, и я припускаю следом. Сейчас зима, и хотя снега нет, холодный воздух с каждым вдохом обжигает легкие. То и дело я вляпываюсь в лужи, каждый раз благодаря себя за то, что на мне обувь без каблуков.

Мы бежим около двадцати минут. Торговый квартал сменяется жилым. Парни осматриваются и кивают в сторону двора, огражденного невысоким забором. Ник с Артом легко перемахивают через него. Мне это сделать оказывается сложнее, и Шон подсаживает меня сзади, передавая в руки парней. В доме не горит ни одна лампочка, и когда Артур начинает ковырять замок на двери автомобиля, до меня наконец доходит вся серьезность ситуации.

– Вы что, хотите угнать машину? – спрашиваю, переводя испуганный взгляд от парня к парню. – Серьезно? Это же преступление!

– Если у тебя есть идея получше, мы можем вынести ее на коллективное рассмотрение нашего маленького заседания присяжных, – зажав в зубах тонкую металлическую спицу, бормочет Арт.

– Ты сможешь его завести? – спрашивает Ник.

Артур кивает. Я только развожу руками. Думаю, прежняя Виола никогда так не осознавала свою уязвимость, как я в этот момент, потому что оказалась Бог знает где, в компании трех совершенно незнакомых мужчин, каждый из которых может убить при желании одной рукой, и улик не останется. Но уже через десять минут сажусь на пассажирское сидение угнанного внедорожника, даже не задаваясь вопросом, есть ли вообще у кого-то из них права. «Раньше меня наверняка бы волновал этот вопрос», – думаю я, крепче прижимая к груди сумку с вещами.

До шоссе мы добираемся относительно спокойно, потому что движения на дороге нет.

Как, в общем, и пути назад.