Проклятие для ведьмы

– Пойдем, Марижа, – взял ее за руку Ларий.

– А твой дом? Твои родные? – спросила Марижа, повернувшись к нему.

– Их больше нет, – ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Никого не осталось.

Марижа обняла его, деля общее горя напополам. И сказала, глотая слезы:

– Мы есть друг у друга. Это самый великий дар.

В ответ он поцеловал ее горько-соленым поцелуем, в котором умерла старая надежда, но зародилась новая, еще совсем робкая и несмелая.

Рука об руку вышли они из обгорелых развалин, и пошли вдоль улицы. Марижа старалась не смотреть на мертвые лица знакомых людей, глядящие на нее из-под завалов и золы. Она сосредоточилась на группке уцелевших селян, что собрались неподалеку от реки. Марижа хотела поскорее увидеть их, порадоваться, что жив еще кто-то. В ней жила надежда, что кто-нибудь из родных все же спасся, или, может, их кто-то видел.

Около берега собрались те, кто мог самостоятельно передвигаться, но не было никого без следов насилия, учиненного ведьмами. Какими глупыми они были, вдруг подумала Марижа с неожиданной вспышкой гнева. Как могли жить столь беспечно, прекрасно зная, что все случившееся вчера в Висле, происходило изо дня в день в других деревнях! Она сжала зубы и постаралась перебороть злость. Сейчас было не самое лучшее время для запоздалых сожалений.

Марижа прислушалась к разговорам. Над кучкой селян предводительствовала жена старосты – Ладния:

– Мы похороним всех мертвых – поступим по-людски, а потом каждый пойдет своей дорогой, ничем больше не связанный. А сейчас на нас долг памяти лежит!

Полноватая, всегда жизнерадостная и очень деятельная Ладния сейчас походила на скрученный осенний лист, оторванный от родного дерева. Она изо всех сил старалась не показывать своей боли по потерянному мужу и мертвым сыновьям и со всевозможным старанием взялась командовать над теми, кто остался в живых. А осталось их не более полутора десятков, если считать тех людей, что могли работать. К тому же почти все были женщинами – только троих мужиков оставили им ведьмы. Еще было столько же увечных и немногим меньше тех, кому до вечера дожить было не суждено. А ведь в Висле жило около полутора сотен крестьян!

Ее предложение не нашло ярых сторонников. Все люди стояли как пришибленные, каждый варился в собственном котле страданий.

– Ты сама подумай, Ладния! – воскликнул один из мужиков – Батой. Вынужденный возглас, чтобы все услышали, дался ему дорого. Он держался за бок, его рубаха была порвана, и в огромную дыру виднелся фиолетовый кровоподтек, занимающий всю правую сторону его тела. – Ну куда нам сейчас возиться с мертвыми? Здесь же теперь проклятое место! Отсюда уходить скорее надо! Разве сможем мы похоронить всех?

Но жена старосты уступать не собиралась. Она использовала влияние, наработанное за долгие годы жизни. Пожалуй, это было то немногое достояние, что у нее еще осталось.

– Хоронить надо не так уж многих. Почти всех мертвых пожрал огонь! К тому же мы не можем так бросить землю, на которой жили десятилетия и на которой рождались наши дети!

Больше Ладния не слушала никаких возражений. Она раздавала указания и трудилась, не покладая рук. Так в жизни Марижи началась самая страшная работа. Вместе с Ларием они вытаскивали из-под завалов мертвецов и несли их в назначенное место, где решено было похоронить всех скопом. Была здесь тетушка Мара, с развороченной грудной клеткой. И Марижа не могла не думать, глядя на мертвую соседку, что прими она всерьез слова Мары, Фафик был бы жив… А может, и матушка. Был здесь трактирщик Эйгол, которому выпустили кишки, и, пожалуй, только поэтому Марижа с Ларием смогли оторвать тяжелое тело от земли. Был здесь отец Лария. Им пришлось долго трудиться, снимая родича с острого конца расщепленной мощным ударом яблони, на который тот был насажден словно майский жук. Потом они умывали и оплакивали старого Факелу, отдавая ему последние почести. Маленькая Чикрия – босоногая озорница – смотрела в небо испуганным холодным взглядом… Марижа увидела в тот день еще много жутких ран. Мертвецы проходили через ее руки и каждый был увечнее другого.

Иногда они с Ларием находили живых мужчин и женщин. Но мало кто из них мог бы дожить до завтрашнего заката – настолько страшные увечья у них у всех были. Они стонали и кричали, а забытье или смерть ждали как избавление. Некоторые люди лежали, глядя в серое небо, и Торп отсчитывал последние минуты их жизни. Сколько ни смотрела Марижа вокруг, везде были только страх и смерть, от которых мертвой хваткой сжималось сердце.

А потом пришло время положить всех убитых в землю – ведь сейчас не было возможности предать тела очистительному огню. По всем правилам после такой ужасной смерти от рук ведьм, умерших полагалось бы сжечь, но раненые и больные люди не могли сходить в лес за сушняком.

Нет слов, чтобы описать скольких трудов стоило крестьянам выкопать братскую могилу – ведь на всю деревню они с трудом нашли только две лопаты, да и то одна была сломанная. К вечеру всех мертвых сложили на дне одной большой ямы. Благо их висланская земля была мягкая и плодородная, и только верхний, испоганенный ведьмами, слой был тверд как камень. Селяне прочитали положенные молитвы и забросали могилу землей. Затем они разошлись кто куда, лишь бы подальше отсюда.

Ночь опустилась на сожженную деревню. Марижа с Ларием устроились на ночлег под холмом, прячась от речного ветра. Они постарались забыться сном, но ужасные картины прошедшего дня все никак не давали им уснуть.

– Ларик, – тихонько прошептала Марижа, боясь потревожить жениха, если он вдруг задремал.

– Что? – ответил парень минуту спустя.

– А ведь моих никого не нашли… Вдруг кто-нибудь из них жив? Я теперь вспомнила, что отца дома не было, Фафика ведьмы забрать могли, а матушка у себя в Святилище, наверное, отбилась, – с надеждой предположила Марижа.

– Я с твоим отцом на берегу к Скорогоду последние приготовления наводил. И перед тем как меня ударили, – Ларий коснулся виска рукой, – я видел, как одна из ведьм оторвала ему голову когтями, и он упал в реку. Вода отнесла его тело. А Фафику лучше быть убитым, чем плененным этими бестиями, ведь ты же знаешь, что делают с маленькими детьми в Ведьминой горе. А что с твоей матушкой в лесу стало, я не знаю, да только если бы она была жива, уже давно в деревню вернулась.

Ларий знал, что хуже, чем сейчас уже не будет, а пустые надежды до добра не доведут, когда откроется истина. Он резал правду-матку, жалея, что не может оградить Марижу от боли, и принять на себя все, что ей сегодня пришлось пережить. Но изменить что-то было не в его силах.

Марижа слушала его с расширенными от ужаса глазами и не могла вымолвить ни слова. В ее сердце накопилось столько горя, что оно прорвалось потоком рыданий. Девушка проплакала на груди у Лария всю ночь, забывшись тревожным сном лишь под утро.

А утро настало опять такое же блеклое и серое. Небо снова роняло на землю редкие капли дождя, не пропуская солнечного тепла. Марижа проснулась от холода в одиночестве. Вся одежда на ней отсырела, но переодеться было не во что. Она встала и пошла на поиски Лария. С холма она увидела его, стоящим с острогой в руках, по колено в воде, и вздохнула с облегчением. С ним все было хорошо.

Она осмотрелась, стараясь собраться с мыслями. Пойманную рыбу надо было приготовить, и девушка кинулась собирать все, что могло сгодиться в костер. Любое занятие было лучше пустого ожидания – меньше плохих мыслей крутилось в голове.

Остальные вислане тоже уже проснулись, а Ладния опять всеми командовала. На этот раз она организовала общий стол – ведь не каждый мог позаботиться о себе, а народ не ел с позавчерашнего вечера. Вскоре подошел Ларий с уловом.

За ночь умерло еще трое людей. С утра их похоронили. Тех, кого сильно покалечили, и кто не чаял уже подняться, попросились в реку. Решили соблюсти древний обычай, по которому тяжело раненные воины ложились на плоты и с почестями отплывали от родного берега. Зачем заставлять родных смотреть на мучения, когда тело может принять река? Только сейчас плоты сколотить было не из чего, и несчастных донесли до Ручьянки и погрузили в нее. Речные воды были теплыми, словно дождик не поливал их второй день подряд.

Марижа решила не ходить на берег во время исполнения этого ритуала. Страшных картин ей хватило еще вчера, и она осталась у костра охранять те несколько рыбешек, что принес Ларий. Вскоре вернулись и остальные – всего около трех десятков людей. У костра появился горшок со сметаной. Его Ладния где-то спрятала еще позавчера, стремясь оставить в целости для блинов, которые она собиралась приготовить. Кто-то принес с десяток картошек – вот и весь нехитрый завтрак. На всех разделили, и показалось, что вовсе не ели. Они посидели в молчании около потухающего костра, а потом Ладния взяла слово:

– Нам надо уходить отсюда. Подадимся в город.

– Да уж. Здесь ни дома больше, ни тепла, ни еды. Помрем мы тут все, – на этот раз Батой ее поддержал.

– Тогда надо прямо сейчас начинать двигаться, пока еще хоть какие-то силы есть. Собирать нам тут нечего, так что пойдем налегке, – сказал Миравай, третий из оставшихся в живых мужчин.

Вдруг все замолкли. Люди сидели вокруг затухающего костра и смотрели друг на друга с нарастающим ужасом. Все разом вислане стали остервенело тереть кто лоб, кто щеку, кто глаз, кто нос. Лица мужчин и женщин чесались и зудели. Они не могли остановиться и перестать делать это, и в результате у некоторых под пальцами выступила кровь. Все закончилось столь же внезапно, сколь и началось. Люди в страхе посмотрели друг на друга и увидели, что у каждого человека на лице вылезла безобразная темно-серая блямба, покрытая гладкими выпуклостями, наподобие волдырей.

– Проклятая метка… – прошептала Ладния, касаясь отвратительного нароста, который наполз ей прямо на самый глаз и мешал смотреть.

– Мы прокляты, – загомонили женщины, трогая свои лица, – ведьмы прокляли нас! Ой, как же это?! Неужто им мало было наших домов и семей?!

Каждый в небольшой группе людей ощупывал свою метку, а кто-то уже и радовался – у него она выскочила на лбу, прикрытом челкой.

– Теперь нас ни в одной деревне не примут, отовсюду как бешеных собак погонят! – запричитала молодая женщина, заходясь плачем. Она недавно в первый раз стала матерью. Ее маленького сына ведьмы вырвали у нее из рук и забрали с собой. Она надеялась пристроиться в одной из соседних деревень и забыть весь этот ужас. Но теперь у них всех была одна судьба – бродяжничать, переходить с места на место, рыская в поисках пропитания, воровать… Потому что никто не захочет поделиться куском хлеба с проклятым ведьмами из боязни навлечь беду и на себя.

Марижа нашла метку у себя на левой щеке, а у Лария – на правой.

– Что же мы теперь будем делать? – в который уже раз за эти дни, со слезами в голосе, спросила она у жениха. Вот, казалось бы, куда уж хуже? Дома нет, семьи тоже. Рядом с ней был Ларий, а у остальных же умерли все близкие люди. Что бы она делала без него, Марижа даже не представляла. С ума бы сошла, наверное, от горя. А теперь еще и податься некуда. Всякий узнает в них разозлившего ведьму, а таких любили еще меньше, чем больных чумой.

– Ничего, милая. Нас много, и мы что-нибудь придумаем, – Ларий постарался успокоить ее как мог.

– Да, – сказал Миравай, – Ларий прав. Мы должны держаться вместе, тогда нас будет сложнее прогнать.

– А что ты собираешься делать, Миравай? – гневно, все еще пытаясь проморгаться, спросила Ладния. – Если мы всем скопом припремся в какую-нибудь деревню и не уйдем, когда нас начнут гнать в шею, что будет, как ты думаешь, умник? Здесь правильно сказали – на нас собак спустят, камнями закидают, стражу позовут! А не уйдем – на кол посадят, не знаешь, что ли каково нынче милосердие в Белсоши?

– А я предлагал не задерживаться здесь! – взорвался Батой и тут же схватился за ушибленный бок. – Глядишь, такая участь нас бы и миновала!

– Давайте пойдем отсюда. Нельзя долго оставаться на проклятой земле, – жалобно предложила одна из женщин. – Так не долго и всему телу покрыться этой гадостью, нас тогда вместо ведьм на кострах жечь будут.

– Если сразу не покрылись, значит, не в той степени прокляты, – уже беззлобно сказала Ладния, глянув на Батоя. Она предпочла не заметить его выпад, а, может быть, ей было уже все равно.

Люди понурились. Кроме троих мужчин все остальные были преимущественно молодыми девушками и женщинами. Они остались одни на всем белом свете и теперь голосили от горя, что им некуда податься.

– Так, все! Закончили хор! – не вынесли нервы у Миравая с Батоем. – Никто из нас пока не сожжен и на кол не посажен, так что рано мокроту развели! Нам надо идти. У многих в соседней деревне родичи. Давайте туда пойдем, вдруг они примут? А там, глядишь, и остальные приживутся. А метки эти, я слышал, не навсегда.

Так и решили. Они встали с земли и направились к дороге на Малое Заречье, в противоположную от Святилища дуба сторону. И тут Марижа остановилась, будто кто-то тронул ее за плечо.

– Матушку хочу увидеть напоследок, – сказала она.

Ларий посмотрел невесте в глаза и понял, что лучше не спорить, а просто сходить с ней. Отговаривать их никто не стал, но и ждать отказались. И получилось, что эти двое отбились от толпы и пошли в сторону Дрима. Марижа все норовила обернуться, кинуть последний взгляд на отдаляющихся односельчан – теперь почитай, что родственников.

Так прошли они половину пути до леса. Толпа вислан превратилась в небольшую кучку, и вот-вот должна была скрыться за отдаленным леском, в который они в прежние времена почти не ходили.

– Смотри-ка, что это там? – Марижа показала на черную точку в небе. Она прощалась с сородичами, а разглядела врага.

Ларий обернулся, изменился в лице и поскорее дернул Марижу в ближайший овраг. Едва они успели прикрыться скошенной травой, над ними пролетела та страшная птица, которую издалека заметила девушка. Зубастый ящер нес на себе ведьму, одну из тех, что побывали в Висле позапрошлой ночью. Мариже даже показалось, что она узнала ту самую, с фиолетовыми глазами. Дакор, и находясь в воздухе, почуял притаившихся внизу людей. Он дернулся было в их сторону, но ведьма ему воли не дала. Она гаркнула на крылатого ящера сиплым окриком, и он полетел в прежнем направлении – к Дриму. Марижа с Ларием остались лежать ни живы, ни мертвы от страха. Как только скрылась в лесу жуткая наездница, Ларий потянул Марижку из оврага и потащил ее за руку в сторону реки, прятаться получше. Они схоронились в густом кустарнике и стали ждать, когда ведьма полетит обратно.

– Что ей нужно в нашем лесу? – трясясь, спросила Марижа.

– Лучше лежи тихо, Рижка, – вместо ответа посоветовал Ларик. Он высматривал летучую гадину в небе.

На самом деле Марижа не ждала от него ответа. В лесу было Святилище Торпа – именно туда направлялась ведьма, а что ей там нужно, смысла гадать не было. Добрых дел, как известно, эти исчадия не творили.

В лесу ведьма пробыла недолго, и вскоре молодая пара наблюдала из кустов полет ящера в обратном направлении. Сделав круг над деревней, и убедившись, что там не осталось ничего интересного и поживиться нечем, злобная бестия легла на прежний курс и, превратившись в крохотную черную точку, пропала за горизонтом. Парень с девушкой выждали немного для верности и вылезли из кустов, вновь направившись к Дриму. Теперь они то и дело оглядывались назад, да и по сторонам смотреть не забывали – мало ли, а вдруг еще прилетит?

Вскоре Марижа с Ларием вошли под сень своего родного леса. Девушка, не глядя, встала на ведомую с детства тропку и уверенно повела жениха в чащу. Спустя какое-то время они оказались на заветной полянке со священным дубом, в котором проводила свои ритуалы Дерва.

– Мама! – со слезами в голосе вскрикнула девушка и на подламывающихся ногах побежала к мертвой матери.

Жрица Торпа лежала на спине, безвольно раскинув руки. Глаза ее были раскрыты, и Мариже сквозь слезы показалось, что матушка смотрит на нее с печалью и лаской. Девушка склонилась над ней и заплакала, покрывая милое лицо матери крупными слезами. Они текли, соединялись в ручейки и промывали страшную рану, оставленную в груди Дервы варварской рукой ведьмы.

Наконец, слезы иссякли, но рыдания все еще продолжали сотрясать грудь Марижи. Ларий присел в сторонке и терпеливо ждал, пока невеста попрощается с матерью. В лесу уже темнело, когда Марижа, словно оглушенная, встала с колен. Встал и Ларий. Они вместе подняли тело мертвой жрицы и печально направились в Святилище дуба, внутри которого Дерва совершила столько обрядов. Ларий нес мать невесты. Марижа скорбно шла за ним след в след. С другой стороны дерева в него открывался обширный вход, украшенный плющом. Скорбные гости вошли в Святилище и положили жрицу на алтарь Торпа.

– Прощай, мама, – едва слышно пролепетала бедная девушка и наклонилась, чтобы запечатлеть последний поцелуй на холодной щеке матери. Поцеловала, и слезы новой волной набежали на глаза. Но сквозь них она увидела кулон на шнурке, который Дерва при жизни никогда не снимала. Марижа взяла его. Это была миниатюрная деревянная копия того дуба, в котором они сейчас находились – знак жрицы Торпа. Маленький кусочек дерева был теплым на ощупь, будто не пролежал два дня в сыром лесу на хладном трупе. Марижа с трепетом повесила кулон себе на шею. У нее на душе стало так тепло и спокойно, как бывает только в самом раннем детстве, когда от всех невзгод защищают тебя справедливый и сильный батюшка, и матушка – добрая и ласковая.

А от кулона действительно шло тепло – его замерзшая Рижка очень хорошо ощущала. Они постояли еще немного в Святилище и решили, что им уже пора уходить. Место Дервы было здесь, она осталась верна Торпу до конца. Новая жрица тут скорее всего не появится…

Марижа заметила, что внутри ведьма не смогла ничего осквернить – видно светлый бог не допустил этого. Наверное, и Дерва осталась бы жива, не выйди она из дуба в ту страшную ночь. Но теперь ничего изменить было нельзя, и Марижа с Ларием двинулись к выходу рука об руку. И тут их спины озарило невиданное сияние, обдавшее сзади теплом. В то же мгновение пара повернулась к алтарю и увидела, как бесшумно тают в воздухе последние искорки света. Мертвая жрица исчезла.

– Торп забрал ее к себе, – пораженно сказала Марижа. – Никогда не слышала о таком…

– Наверное, здесь святое место. Пойдем, Рижка, – Ларий потянул невесту за руку.

– Нет, милый. Мы можем остаться, – с тихой улыбкой сказала девушка. Ларий поразился – она вдруг показалась ему такой спокойной и умиротворенной, будто не с ней вовсе творились страшные события последних дней.

Марижа подошла к жениху и обняла его. И деревянный кулон столь же щедро поделился теплом и покоем и с ним. Это была как некая передышка перед грядущими испытаниями, или помощь свыше за перенесенные невзгоды. Так или иначе, а молодые люди отчетливо поняли, что на эту ночь им разрешено здесь остаться и отдохнуть. В отличие от всего остального леса здесь было тепло и сухо, а вокруг дуба вновь появился круг света теплого желтого оттенка.

В лесу уже было довольно темно, а дождик так и не переставал накрапывать, за два дня намочив вокруг все, что только можно. Ларий решил немного поохотиться, а Марижа пошла собирать хворост для костра. Надо было нормально поесть, раз уж выпала такая возможность. Подумав, Марижа занесла собранный хворост внутрь дуба, и там он враз просох. Тогда девушка вынесла его наружу, в круг света, чтобы не осквернять Святилище внутри. Пока она разводила костер, вернулся Ларий. С собой он принес связку мелких птиц, которых они зажарили над костром. С поражающей воображение сытого человека скоростью, они смели большую часть ужина, оставив немного еды наутро.

Ларий и Марижа напились и умылись водой из располневшего от дождя ручья. Он теперь так шумел, что даже не знай ребята, где он находится, непременно бы его нашли. Затем они вернулись в Святилище и поклонились батюшке-Торпу, который их здесь приветил. Его изображение всегда помещалось над алтарем. Поклонившись, они улеглись спать прямо на земляной пол, заснув самым спокойным и крепким сном, каким только возможно.

***

Мягкий зелено-золотистый свет разбудил Марижу и Лария утром. Дождь ночью кончился, и снаружи заметно потеплело. Молодые люди вышли из священного дуба, подкрепились и поблагодарили Торпа за приют. Затем они пошли к ручью, чтобы напиться перед дальней дорогой. Ларий и Марижа умылись и посмотрели друг на друга.

– Ларик, твоя метка! Ее больше нет у тебя! – изумленно воскликнула девушка.

– Рижка, и у тебя тоже нет этой пакости!

Они обрадовались и засмеялись как дети, кражась в объятиях друг друга.

– Значит, на нас нет больше ведьминского проклятия. Это Торп-батюшка еще одну благодать нам с тобой послал, – сказала Марижа, глядя на Лария сияющими синими глазами. – Пойдем, поблагодарим его еще раз.

Девушка схватила жениха за руку и на радостях побежала вприпрыжку обратно к дубу. Но огромного дерева там уже не было – Торп скрыл свое Святилище до поры, до времени. Поляна стояла пустая, как будто исполинский дуб на ней никогда не рос. Ошеломленные, Марижа с Ларием постояли немного, а потом парень сказал:

– Все правильно, милая – нам не место здесь. Нас приютили прошлой ночью, обогрели, накормили, спать уложили. А теперь пора и честь знать. Негоже просто так святую землю топтать. Пойдем.

– Я знаю, Ларик. Но куда же мы пойдем?

– Пойдем в Исторг, – Ларий тяжело вздохнул и ласково завел Рижке за ухо выбившуюся из косы прядь. – Лучше всего нам было бы уйти из Белсоши. Но я много раз слышал, что наши границы защищены заклятием, которое нельзя пересечь. Наказание ослушникам будет похуже проклятой метки во много раз. В Исторге живет мой двоюродный дядька. Думаю, он нас приветит, не прогонит. Пешком нам до него не меньше трех дней идти. Но если выйдем на дорогу, может, люди добрые подвезут. На ночлег в деревнях, что по пути, останавливаться будем. Я, если надо, в оплату работу какую-нибудь сделаю.

Марижка только кивнула, с любовью глядя на своего избранника. Был он не самым плечистым и красивым парнем на деревне, и многие девчонки считали ее дурочкой, когда она согласилась пойти за него замуж. Ведь она могла бы выбрать кого-то и попригожее, и покрасивее. А вот не обмануло ее девичье сердце, правильно подсказало. И теперь Марижа смотрела в серые глаза Лария и думала, что нет для нее человека милее на всем белом свете, надежнее и храбрее. И что за ним она готова идти хоть в Исторг, хоть еще дальше, если судьба позовет.

Держась за руки, ребята пошли к выходу из леса и вскоре оказались под открытым небом. Они шли сотни раз исхоженной тропкой, ведущей от деревни к лесу, шли мимо полей, лугов, мимо реки. Все это было знакомо им с детства. Другого ничего в этом мире они и не видели, а шли, наверное, в последний раз. Едва ли им было суждено вернуться сюда когда-нибудь. Да и не будет уже Висла прежней.

Над бывшей деревней, как и в прошлые два дня, опять моросил противный холодный дождь. Раньше такого не бывало, чтобы летом шли затяжные дожди. Прольется щедро один раз в неделю хороший ливень, а в остальные дни солнышко припекает. Так и жили. А теперь несчастная Висла была проклята, да и не Висла это уже больше, а просто кусочек оскверненной земли. Теперь к нему не стоило применять прежнее доброе имя.

Ларик с Рижкой дошли до того места, где вчера расстались с односельчанами и двинулись в том же направлении, что и они. Ближайшая деревня – Малое Заречье – была где-то в одном дневном переходе, если идти пешком. К вечеру ребята должны были добраться до места, а там, если Торп будет милостив, дальнейший путь они преодолеют на чьей-нибудь телеге и к следующему вечеру будут в Исторге.

Вскоре родные места скрылись за горизонтом, но Марижа больше не оглядывалась. Она хотела запомнить Вислу прежней.

Солнце ощутимо припекало, и идти было довольно трудно. В полдень ребята присели отдохнуть в тени дикого кустарника и перекусили разросшейся здесь земляникой. Когда солнце перевалило во вторую половину небосвода, жара немного спала, и стало возможным идти дальше.

К концу дня путники дошли до соседней деревни. Малое Заречье встретило их неприветливо. На молодых людей, одетых в потрепанные и запыленные, а местами и откровенно грязные, одежды, местные жители неодобрительно косились.

– Тебе не кажется, что они не слишком рады нас видеть, Ларик? – озабоченно спросила Марижа, когда они дошли до небольшой площади в центре деревни.

Пара остановилась, окруженная толпой угрюмых людей.

– Вы кто такие? – грубо спросил, вышедший вперед крепко сбитый мужичок.

– Мы ваши соседи, вислане, – прямо ответил Ларий.

– Проклятые, что ли? А где ваши метки?

– Это ж Ларий, Факелы средний сын, – несмело сказал кто-то из задних рядов. Вперед, впрочем, чтобы признать парня за своего никто не вышел.

– У нас нет меток, – готовясь к худшему, ответил Ларик.

После этих слов толпа зашумела.

– Это, за какие же заслуги ведьмы решили не проклинать вас? Вчерашние были сплошь все в проклятых отметинах! – крикнул кто-то из толпы.

– Где они? – спросила Марижа, а Ларий взял ее за руку, призывая к молчанию.

– Нет, и не будет у нас проклятых в деревне. Мы не хотим, чтобы ведьмы нас наказали. Убирайтесь вон! Мы исправно платим оброк и нам не нужны неприятности, на которые вы все-таки напросились!

– Так мы-то не прокляты! Куда же мы пойдем? Ночь скоро.

– Идите отсюда, говорят вам, пока живы! Вчерашняя одна тоже говорила, что не проклята, а у самой отметка на лбу, под волосами, оказалась. Может и у вас то же самое?

– А может у них метки под одеждой? – глумливо предположил местный пьянчужка, протягивая грязные руки к Мариже. – Давайте девку проверим, а?

– Убери руки, гад! – не стерпел Ларий и оттолкнул от невесты похабника. Но за него тут же вступились земляки и на Ларика бросились сразу несколько местных молодцов. Пьянчуга же не оставил своей идеи и со всей силы дернул рубаху на Рижке. Девушка от испуга пронзительно закричала, а рубаха треснула, оголив плечо. Бабы в толпе завопили, а более благоразумные мужики кинулись разнимать дерущихся.

– Довольно! – подвел черту тот же человек, что так неприветливо начал разговор и который, по-видимому, был здешним старостой. Драчунов растащили. У Лария стремительно наливался большущий фингал под глазом, а из разбитой губы текла кровь. – Есть на вас проклятие или нет, вам здесь не рады! Мы не хотим рисковать, идите, откуда пришли!

– Пустите переночевать, мы уйдем завтра! – не отступал Ларий. Будь он один, может вовсе не стал бы сюда заходить. Но он боялся за Марижу – девушка была не привычна к ночевкам на голой земле.

– Вот, упертый! Или тебе по-другому объяснить? – с угрозой спросил староста.

– Пойдем, Ларик, – потянула жениха за рукав Марижа. – Пойдем, пожалуйста!

Парень внял слезным мольбам невесты и развернулся, чтобы уйти. Только напоследок обвел гневным взглядом собравшуюся толпу. Он ничего не сказал, а только плюнул в сердцах и ушел.

– Плюется еще! – крикнул кто-то ему в спину. – Благодарить должен, что живым отпустили!

Ребята были уже на окраине деревни, когда сзади послышался слабый окрик.

– Ребятушки, постойте! – это кричала им вслед сухонькая бабушка. – Постойте, милые!

– Я пущу вас переночевать, – сказала она, когда догнала Марижу и Лария. – Я живу неподалеку, пойдемте со мной.

И парень с девушкой пошли с доброй старушкой – Стеньей. Большинство селян остались на площади, обсуждать случившееся, быстро темнело, и почти никто не видел, что нежеланных гостей все-таки приютили.

В маленьком домике на отшибе деревни Марижа смогла постирать и зашить одежду свою и Ларика. Она долго терла пятно от отвара ягод уекулы на рубахе, и ей казалось, что пролила она его слишком давно, скорее всего в прошлой жизни. А может, вся та жизнь ей просто привиделась…

Стенья накормила их незамысловатым ужином из вареной репы и кваса. Она ни о чем не спрашивала, и Марижа была безмерно благодарна за это доброй женщине. Перед сном девушка еще нашла в себе силы удивиться той разнице, что существовала между одинокой старушкой, живущей на отшибе, и прочими деревенскими жителями, сплотившимися против своих, таких же, как они селян. Но при этом не способных и не желающих ничего менять, чтобы сбросить иго ведьм.

ГЛАВА 6

На четвертом ярусе билось магическое сердце оплота – Великий Храм Силы, в котором ведьмы ежедневно служили темные мессы. Ключом к существованию Ведьминой горы являлась связь темного бога с его приспешницами. Благодаря ей оплот смог закрепиться в этом мире и распространить свое, до поры не очевидное, влияние на обширные территории за пределами Белсоши.

В Великом Храме Силы всегда присутствовало несколько ведьм-блюстительниц. В отличие от тех, что охраняли покои Верховной ведьмы, эти стражницы носили серебряные одежды и были облечены меньшей властью. Но несмотря на это и с ведьмой-блюстительницей второй ступени вступать в любой спор было чревато и для фурии, и для Ранговой ведьмы. Они поддерживали неугасимый огонь над барабаном и охраняли покой этого священного места.

Большую часть храма занимала просторная, ничем не заставленная, арена, в центре которой стоял огромный кожаный барабан, сделанный из заживо содранной человеческой кожи. Над ним, на потолке, висел светильник, наполненный неиссякаемым магическим огнем, который давал определенный круг света. Свет этот имел довольно резкую границу – он внезапно заканчивался через десять шагов от центра, а дальше начиналась почти непроглядная темнота.

Каждую полночь и каждый полдень фурии и адептки – по большей части чистокровные, рожденные от геверкопов – погружались в транс и читали долгие литании Улану, отдавая себя ему без остатка. Стоит ли говорить, что от низкорожденных ведьм было мало проку на этих литаниях, так как примесь грязной человеческой крови существенно сужала канал связи с их богом. И все же наиболее достойные из грязнокровок иногда допускались до темных месс. Например, Рраска была одной из таких. Эти молодые фурии и адептки заходили в полукруглые апсиды и разрисовывали собственные тела особенной краской, сделанной из крови и костной золы. Они становились на колени перед черными алтарями и монотонно повторяли слова литании, уходя в транс.

Дважды в месяц в Храме Силы призывали геверкопов для сношения и продолжения рода ведьм. После долгого темного обряда в ткани бытия открывались две рваные раны и из них приходили демоны Сомгира. Они выбирали двух ведьм по своему вкусу и совокуплялись с ними на барабане до тех пор, пока те не теряли сознание. Грязнокровка, понесшая от геверкопа, приравнивалась к чистокровной ведьме. Но по какой-то причине истинные зачатия были довольно редки.