Kitobni o'qish: «Незримый дьявол»
Главное препятствие познания истины есть не ложь, а подобие истины.
– Лев Николаевич Толстой
Чёрный автомобиль мчался по мокрым улицам Петербурга. Его шины рассекали мерцающую поверхность асфальта с гипнотическим ритмом фонарей. За рулём сидел следователь Александр Романов, человек непоколебимой целеустремлённости. Он сжимал руль так, что костяшки его пальцев белели, и маневрировал на дороге с точностью, рождённой десятками часов погони за тенями. Дворники смахивали капли дождя с лобового стекла, открывая мимолётные проблески городского пейзажа. С каждым освещённым фрагментом внимание следователя усиливалось, чтобы сложить воедино головоломку перед ним. И речь не о дороге, а о деле, над которым он работал несколько недель подряд. Серия загадочных смертей. Двенадцать тел. Каждый раз судмедэксперт разводил руками не в силах поставить хотя бы орудие убийства. А то, что это было убийство Александр не сомневался. Людей в прямом смысле находили вывернутыми наизнанку вплоть до костей – столь ужасная естественная смерть попросту нереальна. Можно было бы предположить, что это несчастный случай, если бы тела находили внутри механизмов или возле причудливых станков. Полный бред. Офис, гараж, парк, домашний диван – каждый раз ботинки следователя облепляла стылая кровь на полу, стёкшая с груды человеческого фарша. И всё началось с «самого значимого открытия всех времён» – как гласили по телевизору. Так называемый гейт1, ведущий сквозь какое-то там пространство, мог переместить нас в любую точку планеты. За сущие гроши.
Взгляд Романова метнулся в сторону пассажира. Научный работник – доктор Мирослава Белоусова. Женщина, одно присутствие которой наполняло салон авто электрическим током, смотрела на затемнённый горизонт через пассажирское окно. Её рыжие крупные локоны волос растворялись в кирпичном цвете пальто, подчеркивая игру тонких пальцев с изящным серебряным ожерельем на шее.
Они направлялись в научно-исследовательский центр, окутанный технологическими сенсациями и перешептывающимися противоречиями. Машина свернула на светофоре. Некоторое время внутри салона только гул кондиционера поддерживал шум проливного дождя.
– Я надеюсь, вы понимаете, доктор, что моя цель – раскрыть правду. Меня не интересуют ваши академические достижения или научные прорывы, – разрядил тишину Романов.
Женщина не повернулась на голос водителя, но он всё равно плечом ощутил её снисходительную улыбку.
– Вы недооцениваете масштаб наших открытий, Александр. То, что мы раскопали, потенциально способно изменить саму структуру нашего понимания истины мира. Это выходит за рамки «академических наград или научных прорывов». Это откровение, которое может изменить ход человеческих жизней, – будь он хорошим следователем (а им он и был), то заметил бы в голосе доктора легкий вызов, смешанный со скрытым страхом.
Челюсти мужчины сжались. Сейчас не было времени на философское позёрство. Он резко повернул руль – шины протестующе взвизгнули на мокром асфальте.
– Я здесь не ради высоких идеалов, Мирослава. Моё понимание вашей «истины» основывается на том, что я вижу. И вижу я двенадцать нераскрытых убийств. Улавливаете?
– Вы выразились более чем понятно.
Машина рванулась вперед, подталкиваемая невидимой силой. Будто сама природа жаждала стать свидетелем кульминации этого смертоносного дорожного танца. Наконец доктор Белоусова перевела взгляд на следователя, в ее глазах отражалось что-то неприятно невысказанное.
– Однако. Вы говорите об истине так, как будто это конечная и легко постигаемая концепция. Но истина неуловима, она меняется и трансформируется. А доверять глазам… У нас даже зрение бинокулярное!
– Бино-чего? – мужчина криво усмехнулся, а женщина повернулась к нему корпусом. Кажется сейчас ей хотелось ударить того по лицу.
