Kitobni o'qish: «Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ-2»

– Остановитесь! – вскричал иезуит. – Остановитесь, этот текст граничит с ересью! Почти такое же положение имеется в «Augustinus», книге ересиарха Янсения, которая рано или поздно будет сожжена рукой палача. Берегитесь, мой юный друг, вы близки к лжеучению! Вы погубите себя, мой юный друг!

А. Дюма-отец, «Три мушкетера»

Глава первая. К вопросу о читательской понятливости

Главная претензия к «Острову без Сокровищ», сформулированная многими читателями, звучала примерно так: Стивенсон сочинил незамысловатую пиратскую историю для своего двенадцатилетнего пасынка Ллойда Осборна, а потом издал для целевой аудитории примерно того же возраста. А столь юные читатели попросту не способны уловить подтексты, вторые-третьи-четвертые смысловые слои, зашифрованные намеки… И замечать нестыковки, неточности и прочие мелкие огрехи текста они тоже не станут. Так что все свои построения автор «ОбС» напридумывал, взял с потолка, высосал из пальца.

Детская история, значит… Разберемся.

Ну да, именно так воспринимаются сейчас, например, «Путешествия Гулливера» Свифта – острейшие политические памфлеты своего времени. И «Робинзон Крузо», книга изначально вполне взрослая и полная скрытых намеков, ныне числится по ведомству детской литературы. С романом Стивенсона произошла та же метаморфоза.

Однако для кого бы ни начал сочинять мэтр «Остров окровищ», после публикации знаменитый британский политический деятель Гладстон провел всю ночь за чтением, до утра глотал текст, пока не добрался до финала – и не представляется убедительной версия о том, что политик семидесяти четырех лет от роду, к тому же занимавший пост премьер-министра Соединенного Королевства, до такой степени фанател от сугубо детских книжек.

Но почему же, спрашивают критически настроенные читатели «ОбС», Стивенсон – если действительно хотел донести до читателей «второе дно» романа – спрятал свои намеки так глубоко, что для расшифровки тайнописи «Острова Сокровищ» пришлось предпринять самое натуральное детективное расследование?

Ответ прост: современные российские читатели очень отличаются от английских современников Стивенсона. Те намеки схватывали на лету, нашим же приходится долго и доказательно растолковывать. И не в том, разумеется, дело, что англичане сообразительные и продвинутые, а мы туповатые и малообразованные. Просто российские читатели росли совершенно в иной социокультурной среде. В кардинально отличающемся информационном поле.

Уже вступительные фразы «Острова Сокровищ» – дескать, перед вами воспоминания, написанные в 17.. году – должны были насторожить читателя-современника. И заставить весьма скептически отнестись к рассказу Джима Хокинса, сына трактирщика.

Дело в следующем: на протяжении семнадцатого и большей части восемнадцатого века художественно-развлекательная литература в подавляющем большинстве была мемуарной. Книжный рынок переполняли всевозможные «Записки», «Дневники», «Воспоминания», «Исповеди»… Фальшивые записки и фальшивые дневники.

Бойкие литераторы подделывали мемуары людей известных, действительно существовавших (самый известный пример – «Мемуары г-на д’Артаньяна, капитан-лейтенанта королевских мушкетеров», сочиненные после смерти гасконца памфлетистом де Куртилем).

Сочинялись фальшивки и от имени людей, никогда не существовавших, но якобы проживших яркую и богатую приключениями жизнь. «Записки Фанни Хилл, женщины для утех» – яркий тому пример, автобиография никогда не существовавшей проститутки стала настоящим бестселлером. Да и воспоминания моряка из Йорка, просидевшего двадцать восемь лет на необитаемом острове, выдавались издателями за чистую монету, имя Даниэля Дефо поначалу на обложке не стояло.

Разумеется, встречались и подлинные мемуары, хоть и редко, – люди с бурной биографией не так уж часто склонны к бумагомаранию. Но и авторам воспоминаний, признанных впоследствии аутентичными, доверять безоговорочно не следовало. Врали мемуаристы о себе, любимых, как могли и умели. Весьма превратно излагали действительные события, умалчивая о многом, способном повредить их имиджу.

В конце восемнадцатого века начался обратный процесс: некоторые псевдомемуары и прочие литературные мистификации разоблачили, имена их подлинных авторов стали известны широкой публике, а Рудольф Эрих Распе сочинил своего «Мюнхгаузена», едкую пародию на лжемемуаристов: записки реально существовавшего человека, однако нашпигованные такими невероятными выдумками, что даже самому доверчивому читателю ясно – врет рассказчик, как сивый мерин.

Но это были еще цветочки и первые ласточки… С настоящим размахом разоблачать и опровергать стали во второй половине девятнадцатого века. Досталось на орехи всем: и фальшивым мемуаристам, и настоящим, грешивших враньем и самовосхвалениями. Литераторы, писавшие беллетристику, перестроились – сочиняли в основном от третьего лица, а если все-таки от первого, на обложке непременно стояло имя подлинного автора.

Вспомните романы Жюля Верна и Дюма-отца – сплошь взгляд со стороны на сюжет, рассказ от первого лица идет крайне редко. Да и Роберт Льюс Стивенсон, например, написал «Черную стрелу» именно от третьего лица, хотя все до единого события показаны глазами главного героя, Дика Шелдона, и дать ему слово было бы логично и естественно…

А «Остров» написан не просто от первого лица… В первых же строках сказано: перед вами, господа, мемуары восемнадцатого века. Для читателей, воспитанных на массовых опровержениях и разоблачениях подобных мемуаров, такой пассаж – маркер, метка, огромный жирный штамп во всю страницу: псевдомемуаристу доверять нельзя.

* * *

Разумеется, все помнят, какое имя носил корабль знаменитого капитана Флинта? Правильно, «Морж». А кто-нибудь задумывался, что название это не совсем типичное для судна, плававшего в тропических и субтропических широтах?

При желании можно придумать тысячу и одну причину того факта, что корабль Флинта получил имя полярного зверя, в теплые воды не заплывающего и жителям теплых мест в восемнадцатом веке практически не известного. Не было у них, жителей, телевизоров с «Миром дикой природы» и каналом «Дискавери».

Но мы не будем придумывать. Мы вместо того вспомним, чем питался Бен Ганн, на три года застрявший на Острове Сокровищ. А питался он козлятиной, ягодами и устрицами…

Устрицы, надо заметить, существа привередливые, где попало не водятся. Слишком соленую воду не любят, но и пресную тоже, океанские глубины им не нравятся, нужно прибрежное мелководье…

Во времена Бена Ганна европейских устриц добывали и разводили в Европе, на прибрежных отмелях, образовавшихся неподалеку от устьев впадающих в Атлантику и Средиземное море рек. В Японии культивировали другой вид, тихоокеанскую устрицу.

Позже, в свете гастрономического устричного бума, устриц развезли и акклиматизировали по всему свету – где не было подходящих отмелей, там насыпались искуственные и строились устричные садки; где океанские воды оказались слишком солоны – начали выращивать в бассейнах, разбавляя морскую воду пресной…

Но кто в середине восемнадцатого века развел устриц у берегов затерянного в Атлантике острова? И зачем? Как представляется, развел их там Р. Л. Стивенсон. И лишь потому, что корабль Флинта назывался «Моржом».

Морж, устрицы… Авторский намек понемногу проясняется, не правда ли? Да и Плотник где-то неподалеку – коли уж матрос Абрахам Грей числится помощником судового плотника «Испаньолы».

Время написания «Острова Сокровищ» пришлось на самый пик увлечения англичан творчеством Льюиса Кэрролла. Совсем недавно вышла из печати «Охота на Снарка». Книги о приключениях Алисы в Стране Чудес и в Зазеркалье активно переиздавались, изучались, толковались на все лады… Книги по видимости детские, но прямо-таки нашпигованные намеками и скрытыми смысловыми слоями, адресованными вовсе не детям.

В истории Моржа, Плотника и устриц (это стихотворение, если кто позабыл, входит в текст «Алисы в Зазеркалье») – происходят вещи несуразные и нелогичные: например, солнце светит глубокой ночью. Смысл всех этих несуразиц современники Стивенсона выясняли весьма активно. И месседж столь явной отсылки к Кэрроллу вполне очевиден для современников. Предупреждение читателям: перед вами отнюдь не детская книга, читайте внимательно, пытайтесь понять, что вам на самом деле хотел сказать автор. И не доверяйте псевдомемуаристу, не уподобляйтесь наивным устрицам, поверившим Моржу.

Но надо признать, что мэтр слегка перестарался… Целиком и полностью вскрыть зашифрованную в «Острове Сокровищ» историю пока никому не удалось. Даже мы – автор «Острова без Сокровищ» и его пытливые читатели – кропотливо исследуя сюжетную канву романа и опровергая выдумки Джима Хокинса, вскрыли лишь один подтекст, событийный. И, увлекшись пальбой и рукопашными схватками, практически не затронули другие смысловые слои – философский, этический, литературно-исторический, религиозный… И даже, не удивляйтесь, эротический. Они есть, их можно выделить при внимательном чтении – и этим мы займемся тоже, порой ненадолго отвлекаясь от захватывающих приключений пирата Флинта.

* * *

Целиком и полностью замысел Стивенсона не сумел пока восстановить никто. Но, повторимся, отдельные намеки первые читатели «Острова Сокровищ» понимали сразу, не утруждаясь долгой дешифровкой.

Вот лишь один пример: сквайр Трелони пишет в письме, что навербовал двадцать бравых морячков и теперь шхуна «Испаньола» может успешно вступить в схватку хоть с фрегатом.

Ну и как воспринимают эту фразу наши российские читатели?

Те из них, кто никогда не интересовался парусниками минувших веков, воспринимают спокойно. И шхуна, и фрегат – нечто с парусами и пушками, отчего бы шхуне и не одолеть фрегат, эка невидаль…

Читатели, знакомые с военно-морской историей, сразу понимают: сквайр Трелони и в самом деле трепач и хвастун редкостный. Либо полный профан во флотских делах. Потому что шхуна, даже специально оснащенная для боевых действий, против фрегата все равно что автомобиль «Запорожец» против танка. Нет шансов ни при артиллеристской дуэли, ни при абордаже. Даже у двух шхун против одного фрегата – нет: когда английский фрегат «Ласточка» сошелся в бою с двумя судами Бартоломью Робертса, итог оказался плачевен для самого удачливого пирата восемнадцатого века. Сражение длилось менее двух часов, сам Робертс погиб, а пиратские шхуны получили такие повреждения, что уцелевшие джентльмены удачи были вынуждены спустить вымпелы и сдаться на милось победителей.

Так примерно воспримет фразу сквайра Трелони современный российский читатель, достаточно подкованный.

А для английского читателя, современника Стивенсона, в ней содержится куда более глубокий намек. Дело в том, что один-единственный раз за всю историю морских сражений приватирская шхуна умудрилась-таки в открытом бою одолеть фрегат. Историческое событие случилось в октябре 1814 года: американский приватир «Принц Невшательский» победил сорокапушечный английский фрегат «Эндимион». Для сравнения: «Принц» имел всего лишь 16 пушек значительно меньшего калибра.

В этой истории наложились многие благоприятные для американцев случайности (внезапно наступившее полное безветрие, например), плюс к тому британцы умудрились допустить все возможные в такой ситуации ошибки.

Вопиющий случай на многие десятилетия остался в памяти англичан: выходили книги и статьи, по косточкам, в мельчайших подробностях разбиравшие тот морской бой. Ну как, как такое могло произойти? Если сегодня на ринг выйдет мальчишка, второй месяц занимающийся боксом, и нокаутирует Николая Валуева, информационное эхо наверняка будет меньше.

В общем, случай с «Принцем Невшательским» для англичан во время первой публикации «Острова Сокровищ» – все равно что история с Чернобылем для россиян конца века двадцатого: разъяснять, что к чему, не требовалось…

Но в чем здесь намек? Какая связь между Островом Сокровищ и победой шхуны над фрегатом?

Намек есть, и для британских читателей последней четверти девятнадцатого века – хорошо знакомых и с тем боем, и с его действующими лицами – более чем ясный. Дело в том, что в знаменитом бою абордажными шлюпками, отправленными ввиду полного безветрия на захват шхуны, командовал офицер по фамилии… кто догадается? Ну да, Хокинс. Шхуну он не захватил, погиб в схватке.

Хокинс – не Смит, не Джонсон и не Браун, далеко не самая распространенная английская фамилия, и связь с Джимом Хокинсом, плывущим на челноке захватывать «Испаньолу» (тоже, на минуточку, шхуну), для современников и соотечественников Стивенсона была очевидна. И легко понять намек, предупреждение автора: не стоит излишне доверять мемуаристу в том, что он насочинял про этот захват, – не захватывали Хокинсы шхун, ни тот, ни другой.

Ну и на закуску: в пиратских хрониках хорошо известен еще один Хокинс. Пират, кстати, – но совсем иного разбора, чем Долговязый Джон и его сообщники. Из той плеяды елизаветинских пиратов-джентльменов, что делились с королевой награбленными в испанских колониях миллионами и получали за то титулы сэров.

Дрейк, Кавендиш, Рэли… Джон Хокинс (дальний родственник и соратник Френсиса Дрейка) из того же ряда, а мать его в девичестве – фанфары, барабанная дробь! – носила фамилию Трелони.

Для двенадцатилетнего пасынка, говорите? Ну-ну…

* * *

Еще один пример. В «Острове без Сокровищ» мы вычисляли вторую ипостась трактира «Адмирал Бенбоу», служившего контрабандистам перевалочной базой, по косвенным признаком, тщательно выискивая в тексте первоисточника замаскированные авторские намеки.

У английских читателей, современников Стивенсона, не было нужды заниматься столь кропотливыми изысканиями. Им уже название трактира – «Адмирал Бенбоу» – говорило о многом.

Разумеется, сам знаменитый адмирал отношения к занятиям контрабандой не имел, наоборот, преследовал и топил суда контрабандистов. Хотя Джон Бенбоу известен не только подвигами, совершенными в морях и океанах, и прочими военно-морскими делами. Произошла и на суше с адмиралом одна история, причем непосредственно связанная с нашей страной, посему стоит ее вкратце вспомнить.

Илл. 1. Адмирал Джон Бенбоу, слуга королю, отец матросам. Лишился ноги в морском сражении у мыса Санта-Марта, но ампутацию – в отличие от Джона Сильвера – перенес неудачно, несколько месяцев болел и умер на Ямайке.

В 1698 году в Англии, в доме адмирала Бенбоу, гостил царь Петр Первый. Российское Великое посольство добралось до Британских островов, там Петра весьма заинтересовали вопросы кораблестроения – и почти три месяца царь со свитой провели, наблюдая за работами на верфях. Для жилья им предоставили самый приличный особняк в округе – дом адмирала Бенбоу, в те времена курировавшего постройку боевых кораблей для британского флота.

Наконец иностранные гости съехали, и в оценке дальнейшего мнения расходятся.

Западные историки (и примкнувшая к ним часть российских) утверждают, что русские дикари во время своих попоек изгадили дом до невозможности: перебили посуду, раскурочили мебель, разбили статуи и прихватили кое-какие ценные мелочи на память о гостеприимных хозяевах. Досталось и окружавшему дом ухоженному саду: газоны и клумбы вытоптаны, живые изгороди изломаны…

Российские историки патриотической направленности утверждают, что ущерб был преувеличен в разы; к тому же Бенбоу не был владельцем дома, сам арендовал его у придворного архитектора, причем остались свидетельства: арендодатель еще до вселения русских жаловался, что наниматель относится не слишком бережно к чужой собственности. Дескать, Бенбоу сам в пьянках со своими офицерами накуролесил, а придумал свалить все на русских варваров.

Вероятнее всего, истина лежит где-то между этими двумя полярными мнениями. На дикарей из варварской страны и в самом деле можно было навесить все, что угодно, в том числе разрушенную в тринадцатом веке часовню. С другой стороны, царь Петр и среди родных берез предавался в пьяном виде всевозможным чудачествам, не слишком полезным для мебели и интерьеров.

Как бы то ни было, Джон Бенбоу подал королю прошение о возмещении убытков, и получил в качестве компенсации триста пятьдесят фунтов стерлингов, деньги по тем временам немалые.

Но вернемся к контрабандистам и к трактиру, носящему имя знаменитого флотоводца.

Во времена Стивенсона в газетах обсуждалось громкое уголовное дело: в прибрежном городишке Пензанс (на юго-западе Британии, в Корнуолле) полиция накрыла разветвленную организацию, промышлявшую контрабандой. Несколько поколений контрабандистов орудовали там чуть ли не два века, при пособничестве таможенников и местных властей. Нарушители закона даже пробили подземный ход между своим притоном и морским берегом, в целях незаметной транспортировки партий контрабандного товара.

Притон находился в трактире, стоявшем на отшибе от городка. А трактир задолго до написания «Острова Сокровищ» назывался «Адмирал Бенбоу».

Историческое здание сохранилось до сих пор, и даже по-прежнему функционирует в качестве распивочной, традиции в Англии – вещь святая. Приезжие посетители интересуются: не из знаменитого ли романа позаимствовано название? (Благодаря Стивенсону в наше время название «Адмирал Бенбоу», по крайней мере в России, носят не только заведения общепита, но и самые разные непрофильные организации: клуб дайверов, предприятие по производству не помню уж чего и т. д.) Хозяин современного «Бенбоу» с легкой обидой объясняет: названию уже три века с лишним, так что большой вопрос – кто, что и у кого позаимствовал.

Илл. 2. Так выглядит трактир «Адмирал Бенбоу» в наши дни – городок разросся, и стоявшее на отшибе заведение окружено теперь домами. На крыше – пластиковая статуя контрабандиста, готового отстреливаться от королевских таможенников.

В общем, первым читателям «Острова Сокровищ», следившим за газетной хроникой, не надо было заниматься кропотливым анализом текста, чтобы понять: Хокинс-отец активно сотрудничал с контрабандистами. Толстый-толстый намек на это обстоятельство дан уже в начальных строках романа, в заглавии его первой части.

Любопытно, что информацию о реальном трактире «Адмирал Бенбоу» автор этих строк получил уже после выхода в свет «Острова без Сокровищ» (прочитал в интернете отчет ЖЖ-блогера, посетившего историческое место, спасибо Юрию Завражному за наводку). Ну что же, все закономерно: если теория правильная, то она не только объясняет известные на момент своего создания факты, но и подтверждается новыми, вновь открытыми.

Нам могут возразить, что для привлечения доверчивых туристов подобные байки в массовом порядке сочиняются для мест, на самом деле ничем в истории не прославленных. Да, сочиняются. Но, согласитесь, проще было бы врать туристам, что именно здесь, в Пензансе, когда-то проживал Билли Бонс, а былые владельцы «Адмирала Бенбоу» носили фамилию Хоукинс, – «Остров Сокровищ» куда известнее, чем какие-то давно позабытые контрабандисты. Да и долбить в реламных целях протяженный туннель в прибрежных скалах – это уж чересчур.

Глава вторая. Идентификация Флинта

Как мы видим на примере Хокинса, Р. Л. Стивенсон позаимствовал фамилию для персонажа «Острова Сокровищ» из пиратских хроник былых времен, но отнюдь не биографию: что общего между сыном трактирщика – и лейтенантом королевского флота или елизаветинским пиратом-джентльменом?

Пример не единичный. Том Морган, старый пират и подручный Сильвера, носит ту же фамилию, что и знаменитейший флибустьер семнадцатого века, Генри Морган. И вновь совпадает лишь один штрих в биографии – оба Моргана занимались пиратством, но этим сходство исчерпывается: туповатый Том Морган не то что до поста губернатора Ямайки не допиратствовался – даже боцманом в свои изрядные года стать не сумел. И боцманматом, помощником боцмана, не сумел тоже.

Израэль Хендс, боцман «Испаньолы», тоже носит имя и фамилию исторической личности. Реальный Хендс – пират, помощник капитана на судне Эдварда Тича (он же Тийч, он же Черная Борода). Тич, как известно, отличался отмороженностью и специфическим чувством юмора. И однажды раздробил своему помощнику ногу пистолетной пулей – просто так, развлечения ради. Играли в каюте вчетвером в карты, Тич незаметно скрестил под столом два пистолета – да и пальнул из обоих, не целясь: на кого, дескать, бог пошлет… В результате охромевший Хендс не смог принять участие в последних бесчинствах Черной Бороды, когда пиратский капитан окончательно пошел вразнос (в блокаде Чарлстонского порта, например). А позже, когда Тич был убит в абордажном бою и остатки его шайки предстали перед судом, Израэль Хендс сумел-таки разжалобить судей и получить помилование, как жертва пиратского произвола. К моменту отплытия «Испаньолы» из Бристоля хромой экс-пират нищенствовал в Лондоне, рассказывая посетителям трактиров байки за еду и выпивку. В том же году скончался…

А вот реальный Билли Бонс – юный пират из экипажа Бартоломью Робертса – тщетно просил британскую Фемиду о снисхождении. Очень старался, произнес на суде длинную прочувствованную речь, напирая на трудное детство и дурное влияние окружающих – не помогло, повис сушиться на солнышке вместе с коллегами.

Тенденция налицо. Можно сделать вывод: когда Стивенсон заимствовал из пиратских хроник имена и фамилии персонажей второго-третьего ряда, биографию своим героям, поименованным таким образом, автор сочинял сам.

Верно и обратное: когда мэтр заимствовал реальную пиратскую биографию, имя для ее обладателя он придумывал.

Пиратов с позаимствованными биографиями на страницах романа Стивенсона немного. Всего трое. С одним, с Джоном Сильвером, мы разобрались в «Острове без Сокровищ»: человек с таким именем на страницах пиратских хроник не встречается, но идентичность Долговязого Джона с одноногим верзилой-пиратом из экипажа Ингленда сомнений не вызывает.

Второй – доктор, окончивший, по словам Сильвера, колледж, позднее подвизавшийся в экипаже знаменитого пиратского капитана Бартоломью Робертса и повешенный по приговору суда вместе с Билли Бонсом (реальным, не персонажем) и другими пиратами. «Его вздернули в Корсо-Касле, как собаку, сушиться на солнышке», – так дословно поведал Долговязый о судьбе врача, ампутировавшего ему ногу.

Дипломированные врачи среди джентльменов удачи встречались в исчезающе малом количестве. Хотя порой медики попадали в лапы пиратов при захвате судов, и даже лечили своих пленителей, – но именно оставаясь в статусе пленных. И, разумеется, не было никаких оснований судить этих бедолаг и вешать «сушиться на солнышке» после разгрома пиратской команды.

Так что нет ни малейшего труда выяснить, кого имел в виду Долговязый Джон. Повешенного врача звали Питер Скадемор и его случай особый: поневоле попав на борт корабля Роджерса, он занялся там врачеванием не под угрозами и не следуя клятве Гиппократа, – добровольно и осознанно вступил в пиратские ряды, подписал договор, получил долю в общей добыче, причем даже повышенную, как особо ценный член экипажа… И вполне закономерно не отвертелся от виселицы.

(Кстати, в пиратских кодексах восемнадцатого века можно встретить такую компенсацию за утерянную ногу: несколько сотен монет и четыре-пять рабов. И поневоле вспоминается темнокожая супруга Сильвера, оставшаяся в «Острове Сокровищ» за кадром, – женскими персонажами роман, мягко говоря, не богат. Более чем вероятно, что спутницу жизни Долговязый Джон заполучил именно в качестве платы за увечье.)

Третий персонаж, чью биографию, но не имя позаимствовал в пиратских хрониках Р. Л. Стивенсон – сам капитан Флинт.

На страницах романа Стивенсона капитан не появляется, отправившись в мир иной за несколько лет до начала описанных событий. Но весь сюжет строится вокруг его фигуры.

Нешуточная борьба разворачивается сначала вокруг бумаг Флинта, а затем вокруг сокровищ Флинта. В укреплении, построенном Флинтом, положительные герои отбиваются от пиратов, пиратствовавших опять-таки под началом Флинта. Незадолго до финала Бен Ганн пугает пиратов, прикинувшись привидением, призраком Флинта, – и вполне успешно пугает. А когда обман Бена вскрылся, выяснилось: мертвый Флинт страшит пиратов гораздо сильнее Бена Ганна, хоть живого, хоть мертвого. Да уж, надо было изрядно потрудиться при жизни, чтобы заработать такую посмертную славу.

Но почему мы постоянно называем капитана по прозвищу – Флинт да Флинт? Ведь была у человека и фамилия… И Стивенсон особо ее не скрывает.

Тем удивительнее, что исследователи творчества Стивенсона ни разу эту фамилию не называли (по крайней мере в тех исследованиях, что попадались на глаза автору этих строк), а записывали в прототипы капитана Флинта совсем иных людей.

Рассмотрим для начала несколько чужих версий, имеющих мало общего с действительностью.

Известная в Сети стивенсоноведка Диана Янссен пишет (цитирую по памяти): общепризнанно, что прототипом Флинта был пират Эдвард Тич по прозвищу Черная Борода. Диана права, заблуждение это распространено очень широко, даже в Википедию угодило, но основания у него достаточно шаткие.

Илл. 3. Пиратский капитан Эдвард Тич по прозвищу Черная Борода, ставший, по мнению некоторых исследователей, прототипом Флинта. Тянущиеся от головы капитана дымки объясняются его манерой перед боем вплетать в волосы тлеющие фитили для воспламенения от них запалов ручных гранат (это оружие и пираты Тича, и их оппоненты весьма активно использовали при абордажных схватках).

Одно из оснований мы уже упоминали (службу Израэля Хендса в экипаже Черной Бороды). Второе – упорные слухи, ходившие о зарытых где-то в укромном месте сокровищах капитана. Наконец, в характере и Тича, и Флинта хорошо просматривается качество, названное века спустя «отмороженностью», в сочетании со склонностью к самому черному юмору: «шутка» Тича с пистолетами, скрещенными под столом, и «указательная стрелка», сделанная Флинтом из трупа Аллардайса, – явления примерно одного порядка.

Доводов против кандидатуры Эдварда Тича гораздо больше. Истории о его закопанных сокровищах вообще рассматривать не стоит, такие легенды сочинялись о любом пиратском капитане, получившем широкую известность. Причем фигурантами легенд становились не только пираты, промышлявшие в Южных морях.

В Средиземноморье активно муссировались слухи о кладах, закопанных знаменитыми мусульманскими пиратами братьями Барбаросса.

На севере Европы долго толковали о спрятанных несметных сокровищах Клауса фон Алкума по прозвищу Штёртебекер (Потрошитель чаш), долгие годы терроризировавшего Балтийское и Северное моря.

А идея о том, что клад самого знаменитого русского пирата можно разыскать и сейчас, до сих пор имеет фанатичных приверженцев.

Последний момент стоит раскрыть чуть подробнее, отвлекшись ненадолго от пиратов заморских. Потому что сложилась парадоксальная ситуация: стоит попросить кого-либо назвать имена русских пиратов, – и обычным ответом становится недоуменное молчание. Иные более продвинутые граждане вспоминают корсаров Ивана Грозного (хотя и Карстен Роде, получивший от царя каперское свидетельство, и нанятые им моряки русскими не были).

Еще более продвинутые вспоминают Августа-Морица Беневского, после побега с Камчатки не чуравшегося морского разбоя и заявившегося на Мадагаскар в поисках пиратской республики Либерталия (республика оказалась вымыслом в духе утопий Мора и Кампанеллы, но Беневский не первый, кто купился на мистификацию: даже Петр Великий планировал экспедицию к Мадагаскару, желая принять «береговое братство» под свой протекторат). Оснований считать австрийского подданного «русским пиратом» несколько больше, по крайней мере команда его состояла из наших людей, из участников Камчатского бунта.

Но самого прославленного русского пирата почти никто не вспоминает. Именно как пирата не вспоминает, в другой своей ипостаси известность этот персонаж имеет широчайшую.

* * *

Случается такое, и нередко: историки предпочитают не упоминать в своих трудах, предназначенных для широкой публики, «пиратские страницы» в биографиях некоторых исторических деятелей. Не скрывают, но и не рекламируют.

Например, Магеллан и его спутники по первому кругосветному путешествию широко известны нам как герои-первопроходцы: открыли западный путь в Индию (в настоящую, а не в те края, что принял за Индию Колумб), первыми пересекли Тихий океан, и прочая, и прочая. И мало кто вспоминает, что в ходе исторической кругосветки благородные идальго промышляли самым заурядным пиратством, и записки рыцаря Антонио Пифагетты, историографа экспедиции, пестрят упоминаниями о захваченных и ограбленных туземных кораблях. А когда были достигнуты заветные Молуккские острова и наступило время закупать пряности, служившие целью дальнего путешествия, Пифагетта с присущей ему непосредственностью написал: «Большинство пущенных нами в обмен предметов были с джонок, которые мы в свое время захватили». Справедливости ради стоит отметить, что сам Магеллан в пиратских бесчинствах не участвовал, погиб к тому времени в стычке с туземцами.

Не менее известен другой мореплаватель, португалец Васко да Гама, проложивший восточный путь в Индию. Да Гама – национальный герой Португалии и других португалоговорящих стран: его именем назван мост и футбольный клуб, город и кратер на Луне, его изображение украшало монеты и купюры. Но привезенные из Индии богатства Васко да Гама раздобыл не торговлей, а заурядным морским грабежом. Восточные купцы попросту посмеялись над товарами, привезенными им для обмена: у самих такое есть, причем гораздо лучшего качества. И тогда великий мореплаватель пустил в ход то, чего не имели его несостоявшиеся торговые партнеры. Пушки, порох и ядра. Причем отличался запредельной даже для того сурового века жестокостью.

Самый знаменитый русский пират в качестве первооткрывателя не прославился. Его постфактум произвели в народные заступники, в бунтари, чуть ли не в революционеры…

Все, конечно, уже догадались: речь о Степане Разине. До того, как возглавить крестьянскую войну, названную впоследствии его именем, Разин с размахом пиратствовал на Волге и на Каспии, имея под началом эскадру в несколько десятков вымпелов. Грабил не только купеческие суда, но и прибрежные торговые города.

Да, легкие парусно-гребные струги разинцев не годились для переходов через океаны, их скорее можно отнести к классу «река-море». Но и не были они и теми легкими прогулочными лодками, что изображены в первом российском художественном фильме 1908 года «Стенька Разин и княжна». Каждый струг имел на борту несколько десятков казаков, три-четыре пушки.