Kitobni o'qish: «Черная троица»

ПАЛОМНИЧЕСТВО В АД

Акт I

Глава 1
Горная обитель

– Пошевеливайтесь! После захода солнца в Обитель никого не впускают! – Капитан отряда, охраняющего караван, пришпорил коня и поскакал назад.

Там сцепились две телеги, и караванщики, отчаянно ругаясь, пытались их растащить. Все – и люди, и животные – устали за долгие дни пути. Однако спешили, как могли, надеясь до наступления ночи укрыться за прочной оградой города-монастыря – Обители Прохода Тысячи Мучеников. Массивные зубчатые стены, высокие башни большого собора за ними и тонкие шпили малых часовен, казавшиеся продолжением возвышающихся впереди мрачных гор, можно было различить еще с утра.

Брат Умберто вздохнул и продолжил молитву. Его пугал шум мирской жизни. Проведя почти половину из своих двадцати пяти лет в аббатстве Святого Галаты, он и дальше охотно оставался бы там. Но для посвящения в Первый Круг, чтобы иметь право присутствовать при всех Таинствах, молодому послушнику надо было совершить паломничество к Алтарю Дориэля в Восточном Приюте.

– Святой отец! Купите яблочек! Они хоть прошлогодние, но очень сочные!

Лошадь брата Умберто как раз обгоняла телегу, нагруженную яблоками и грушами. Парой волов, которые везли повозку, правила молодая крестьянка. На смутившегося послушника лукаво смотрели карие глаза, а миловидное, хоть и немного худощавое лицо украшала веселая улыбка. Из-под головного платка выбивалась прядь темных, словно вороново крыло, волос, оттеняя непривычный для этих мест бронзово-золотистый цвет лица девушки. Брат Умберто растерянно улыбнулся в ответ, за что тут же был награжден еще одной лукавой улыбкой:

– Возьмите, святой отец, всего половина серебряного флориана за целую корзинку! Вы, наверное, устали и голодны с дороги, а ведь и монахам не возбраняется есть яблоки…

Брат Умберто, невольно очарованный обаянием невысокой крестьянки, уже полез было за монетой, но все же остановился и, с легкой грустью покачав головой, тронул пятками свою кобылу. Путь ему предстоял еще неблизкий, а аббатство Святого Галаты славилось более добродетелью, нежели богатством. Да и, кроме того, еще два дня, согласно данному обету, он не мог вкушать ничего, кроме хлеба и воды, а обеты свои брат Умберто старался блюсти строго.

За последние несколько дней караван вырос почти вдвое. Жители окрестных деревень, которым надо было попасть в Обитель, пользуясь удобным случаем, присоединялись к каравану. Так было безопаснее – с приходом весны нечисть зашевелилась. По слухам, Кланы уже напали на несколько поселений.

Шум впереди внезапно смолк. Брат Умберто с любопытством, не достойным Посвященного, но простительным послушнику, посмотрел направо. И тут же отвернулся, осеняя себя знамением Копья и шепча задрожавшими губами поминальную молитву. Рядом с дорогой на земле уродливо чернели огромные выжженные круги. Посреди двух самых больших стояли обгоревшие остовы двух повозок, внутри остальных лежали обугленные тела несчастных путников.

– Клан Огня. – Лошадь Умберто замедлила ход, и он снова поравнялся с телегой, на которой ехала веселая торговка яблоками. – Этим, – она кивнула на трупы, – еще повезло.

– Повезло? – ужаснулся молодой монах.

– Ну да. Пленных они подвешивают за ноги, а затем…

Брат Умберто, не дослушав, поскакал вперед. Беспечный тон девушки поразил его, но куда больше удивил странный блеск в глазах.

Увиденное заставило путешественников еще сильнее погнать своих лошадей и волов, хотя дорога теперь довольно круто стала подниматься в горы. Уже можно было ясно различить городские ворота. Даже капитан стражи облегченно вздохнул – они успели, солнце стояло еще достаточно высоко.

Пыльная утоптанная дорога сменилась булыжной мостовой. Серыми скалами возвышались две привратные башни. Однако, когда до ворот оставалось несколько десятков локтей, низкий рев трубы разорвал вечерний воздух, гулким эхом отдаваясь в ущелье. Огромные створки вздрогнули и стали медленно закрываться.

– Стойте! Солнце еще не село! – закричал капитан, пуская коня в галоп.

– Позавчера Наместник приказал запирать ворота на час раньше, – проворчал один из стражников, пожилой воин с уродливым шрамом, перекосившим лицо. Створки, однако, остановились.

– Позвольте нам войти, мы быстро. – Купец, которому принадлежала большая часть повозок каравана, многозначительно позвенел поясом. Капитана охраны он предусмотрительно оттер назад плечом – возмущенный вояка уже сжимал пальцы на рукояти меча. – Пошлина двойная, понимаем-понимаем. Время-то и впрямь позднее, но, сдается мне, до захода солнца еще чуть больше часа – как раз нам проскочить.

– И впрямь ошиблись, пожалуй, – почесал затылок стражник, протягивая другую руку за монетами. – Тогда, значится, по два фартунга с каждого колеса, по одному с копыта и по четыре с человека. Сам сосчитаешь али помочь?

– Конечно, сосчитаю, – масляно улыбнулся купец и, обернувшись к остальным, совсем другим голосом рявкнул: – А за себя, голодранцы, сами платите. И так задарма с моей охраной ехали!

Брат Умберто отсчитал восемь фартунгов и уже почти въехал в ворота, когда услышал сзади знакомый голос:

– Да откуда я вам на пошлину наберу? Наторгую, тогда и отдам. А то, может, яблочками возьмете? Яблочки отменные, прямо сахарные. – Это была та самая девица, которая теперь безуспешно пыталась объехать двух дюжих стражников.

– Яблочки себе оставь. Хотя, пожалуй, можешь заплатить за въезд кое-чем другим, – заржал начальник городской стражи и ущипнул девушку.

– Ах ты старый…

Договорить возмущенная крестьянка не успела – со стороны гор донесся долгий тоскливый вой. Начавшись на пронзительно высокой ноте, он закончился низким утробным рычанием. Испуганно заржали кони, женщины завизжали, многие воины побледнели. Даже невозмутимые обычно волы беспокойно затопали копытами.

– Я заплачу, – с удивлением услышал Умберто собственный голос. С невольным вздохом он протянул двадцать монеток. В кошеле осталось всего с десяток медяков – а путь еще предстоял неблизкий.

– Давайте шевелитесь! – заорал командир стражи. Последняя повозка въехала в город, и огромные ворота с глухим стуком закрылись. Тут же на них наложили три тяжелых, окованных железом засова.

За массивными каменными стенами начинались Внешние галереи. Это была еще не сама Обитель, а, скорее, обычный город. Сюда допускали любого, не важно, имел он какое-то отношение к Обители или нет. Со временем старые монастырские постройки были снесены, и на их месте возникли гостиницы, постоялые дворы, склады и даже пара таверн. Так Обитель Прохода Тысячи Мучеников постепенно превратилась в важный торговый форпост на восточном Торговом пути.

Вот и сейчас, несмотря на поздний час, узкие улицы и проходы Внешних галерей были полны людьми. Тут и там, разложив свой товар, зазывали покупателей мелкие торговцы. Спешили загнать в высокие ворота постоялого двора телеги с зерном погонщики. Трое вышедших из невысокой гостиницы купцов, облаченных в непривычные для Восточного графства синие шаровары и отороченные мехом рубахи, что-то шумно обсуждали:

– …почти вдвое по сравнению с прошлым годом. Вдвое дороже! – донеслись до проезжавшего мимо них брата Умберто обрывки их разговора.

– Еще бы! А разве может быть по-другому, когда за последние три месяца только Клан Огня разорил четыре фермы!

– Да и воинов Клана Мяса, я слышал, видели всего в дне пути отсюда. Еще бы шерсть не подорожала. И ячменя в этом году, говорят, немного соберут…

– Спасибо, добрый человек, – раздался за спиной голос девушки. – Если я могу чем-нибудь тебе помочь…

– Благодарю, дочь моя, я здесь впервые, подскажи, как мне проехать к отцу-настоятелю?

Девица лукаво улыбнулась, услышав «дочь», но ответила вполне серьезно:

– Вот по этой улице надо проехать вверх, повернуть во второй переулок направо, затем еще раз в первый переулок направо. Я бы с радостью проводила тебя, но моя повозка там не пройдет.

– Не стоит утруждаться… И да пребудет с тобой защита Святого Копья, – пробормотал Умберто, отчего-то смущаясь все больше и больше.

– Спасибо, святой отец, – улыбнулась девушка.

– Меня зовут брат Умберто, – уже отъехав, зачем-то крикнул послушник.

– А меня… – Но порыв холодного ветра, налетевший с гор, унес слова молодой крестьянки прочь.

Если бы не подсказка девушки, Умберто вряд ли успел бы до ночи найти Обитель. Но вот улочки и арки Внешних галерей остались позади. В наступивших сумерках брат Умберто увидел наконец тяжелые створки ворот массивной ограды самой Обители. Спешившись и взяв лошадь под уздцы, подошел он к закрытым воротам и постучал по ним тяжелой колотушкой, которая висела рядом на цепи. Сначала никто не отзывался, но после повторного стука приоткрылось зарешеченное деревянное оконце. В нем в свете факела блеснули черные глаза.

– Час поздний, путник, и монастырь уже закрыт для посетителей. Мир тебе, и приходи завтра, через час после рассвета. Тогда и помолишься в соборе.

– Во имя Создателя и Спасителя, я брат Умберто из аббатства Святого Галаты! Скромно прошу о ночлеге, – с некоторой тревогой и опасением в голосе ответил Умберто. Останавливаться в гостинице такого большого и незнакомого города ему совсем не хотелось. Да и денег на ночлег могло не хватить.

– Из аббатства Галаты, говоришь? – вновь послышался из-за решетки голос, в котором звучало неприкрытое сомнение. – А как называется малая часовня в вашем аббатстве?

– Архангела Гатриэля… – недоуменно ответил на неожиданный вопрос Умберто.

Ворота заскрипели и приоткрылись, из них высунулся тощий жилистый монах со всклоченной бороденкой и бегающими глазами. Еще раз оглядев высокую худощавую фигуру брата Умберто, поспешно скинувшего с головы капюшон своей серой дорожной рясы, привратник уже более дружелюбно сказал:

– Не обижайся, брат Умберто. Я брат Игнасио, привратник монастыря. Сам знаешь, времена нынче какие. Даже здесь, в Обители, мы вынуждены теперь запирать врата на ночь. Ох, тяжкие времена… Ну, проходи, брат. Лошадь свою давай сюда, о ней позаботятся. А о тебе позаботится брат Отус, его келья первая в Южной галерее.

– Я бы хотел поприветствовать отца-настоятеля и передать ему послание от настоятеля моего аббатства, отца Морриля.

– Сегодня вечером его пригласил Наместник, так что свое почтение и послания ты сможешь передать ему только завтра утром, – криво улыбнулся Игнасио и как-то странно повел рукой. При этом он внимательно посмотрел на Умберто.

– Жаль, – вздохнул молодой послушник.

– Действительно, жаль, – разочарованно пробормотал себе под нос привратник.

Брат Отус, келарь Обители Прохода Тысячи Мучеников, был, как и положено любому келарю, примерно одного размера во всех направлениях.

– Приветствую тебя, брат Умберто, да пребудет над тобой благословение и свет Небес, – маслянисто поблескивая глазами, сказал он. – Спокоен ли был твой путь?

– Не совсем, брат Отус, зло становится все сильнее. И чем дальше на Восток, тем больше оно крепнет. Но мне не хотелось бы, с твоего позволения, сейчас вспоминать о дороге. Подскажи, что мне сейчас надобно делать?

– Устав нашего монастыря предписывает прибывающим паломникам духовного звания провести всю ночь в молитве в Часовне Святой Крови. Этим, как ты знаешь, мы воздаем хвалу нашему Спасителю, очистившему своей кровью наши земли от скверны мерзкого демона Тантариэль. Впрочем… – продолжил Отус, показывая утомленному Умберто его крохотную келью, – ты прибыл издалека, устал, нуждаешься в отдыхе. Не лучше ли нам вместе пройти в трапезную, где…

– Нет-нет, – поспешно ответил Умберто, – данный мне обет не позволяет пока вкушать яства, и я с удовольствием проведу ночь в часовне.

– Ну, как тебе будет угодно, брат мой, – вздохнув, ответил тучный келарь. – Послушник Виктус сейчас проводит тебя туда. А вот и он.

Следуя за молодым послушником, брат Умберто пересек большой двор Внутренних галерей. Пройдя рядом с серой громадой собора, из открытых дверей которого доносились звуки гимнов вечерней службы, они свернули в сторону и вскоре попали в небольшую галерею, круто поднимающуюся куда-то вверх. Было уже темно, однако проводник шел уверенно вперед, и молодой паломник старался не отставать ни на шаг. Наконец галерея кончилась, и на фоне закатного неба монах увидел силуэт небольшой часовни, приютившейся на самом краю крутого обрыва. Холодный порыв ветра сбросил с его головы балахон и наполнил легкие острыми запахами трав, но молчаливый провожатый уже вошел в часовню. Брат Умберто, вдохнув полную грудь чистого горного воздуха, поспешил за ним.

Часовня была небольшая, в длину и ширину не более трех десятков локтей. Солнце закатилось, и не могло уже через витражи в островерхой крыше осветить внутреннее убранство маленькой комнаты. Послушник поспешно зажег от факела полдюжины свечей на двух массивных подсвечниках, положил на скамеечку книгу псалмов и, сказав, что ночные бдения кончаются со вторым утренним ударом колокола, также торопливо вышел.

Оставшись один, брат Умберто, насколько позволяло скудное освещение, осмотрел строгую обстановку часовни. Потолок церкви терялся в сгустившемся уже мраке. Впереди возвышался небольшой алтарь, на котором красками мастерски была изображена известная сцена победы Спасителя над Кровавой Паучихой. Больше в часовне, кроме нескольких скамеек и четырех больших напольных подсвечников, которые, по-видимому, использовались во время праздничных служб, не было ничего. Умберто вернулся обратно к алтарю, поправил свечи и, раскрыв Псалтырь, нараспев начал читать псалмы.

Наверное, прошло не менее двух часов, и брат Умберто уже добрался до девятнадцатого псалма, воспевающего светоносное Копье Спасителя, когда ему вдруг стало казаться, что кто-то тихонько вторит его негромкому пению. Молодой послушник замолк на мгновение, и странное эхо тоже затихло. Однако спустя несколько секунд оно раздалось снова, и теперь совершенно точно без помощи голоса самого брата Умберто. Юноша, отложив в сторону Псалтырь, встал и подошел ближе к двери. Неясное пение почти утихло, но не смолкло вовсе. Когда Умберто снова преклонил колени у алтаря и вознамерился продолжить чтение, пение чуть усилилось. Поняв, что звуки исходят из-под пола часовни, Умберто долго колебался, но в конце концов любопытство взяло верх. Взяв в руки свечку, он опустился на пол и стал внимательно его осматривать. Тот был выложен грубыми, но хорошо подогнанными плитами локтя два шириной и длиной. Однако все поиски были безрезультатны, и никаких щелей или отверстий Умберто не обнаружил. Да, звук у пола был громче, но не более того.

Хотя неудовлетворенное любопытство подобно болящему зубу, но брат Умберто решил вытерпеть эту боль. С грустным вздохом поставил он свечу обратно в подсвечник и потянулся за Псалтырем. Но в темноте он немного не рассчитал своего движения и зацепил широким рукавом рясы за край подсвечника. Раздался треск разрываемой ткани, но рукав не только распоролся – сильно сдвинулся и сам подсвечник, а вслед за этим раздался металлический скрежет. Под полом что-то затрещало, и одна из плит, рядом с алтарем, стала медленно отъезжать в сторону, открывая провал подземного хода.

Звуки песнопений заметно усилились.

Глава 2
Подземный алтарь

Неяркий свет от горящих свечей выхватил из темноты разверзшегося потайного хода пару ступеней. Сыростью и тлением повеяло оттуда на послушника. В удивлении смотрел брат Умберто на открывшийся тайник. Зачем, от кого надо было прятать спуск в подвал часовни? И кто пел эти псалмы, слов которых он не мог различить? Мелодия их казалась странной, незнакомой и отчего-то пугающей. Что же там? Склеп или еще одна молельная комната – для Посвященных во Внутренний Круг Братства?

Брат Умберто давно слышал странные истории о таинственных отшельниках-келейниках, обитающих в этом монастыре. Обладая великой духовной силой, они скрывались от нескромных глаз непосвященных в монастырских подземельях. Неужели он сможет хотя бы издали увидеть кого-нибудь из этих могущественных братьев, услышать их обращенные к Создателю молитвы!

Любопытство недолго боролось с опасением нарушить уединение отшельников. Искушение приблизиться к тайне оказалось слишком велико. Умберто, взяв в одну руку подсвечник, другой подобрал полы длинной рясы и стал осторожно спускаться по крутым ступеням во мрак подвала часовни.

Ступени все время забирали влево, и Умберто понял, что идет по узкой винтовой лестнице. Она обвивалась вокруг каменного столба, служившего, по-видимому, опорой для пола часовни.

Сойдя по меньшей мере на пятнадцать локтей вниз, брат Умберто оказался в длинном узком коридоре, который широкими ступенями спускался дальше, хотя и не так круто, как винтовая лестница. Звуки песнопений меж тем еще больше усилились, и хотя слов еще нельзя было разобрать, но стало слышно, что звучат два голоса. Это несколько смутило Умберто, который почему-то ожидал увидеть здесь одинокого затворника, но он все же осторожно продолжил свой путь.

Пройдя еще шагов тридцать, брат Умберто достиг места, где коридор раздваивался. Влево уходили какие-то высокие ступеньки, а вправо коридор шел по прямой. Так как голоса, судя по всему, доносились справа, послушник повернул туда. Однако, чтобы легче было потом вернуться, он продолжил путь только с одной свечой, оставив подсвечник с двумя другими на развилке.

Вскоре вдалеке Умберто заметил мерцание факелов и, обрадованный близкой встречей (ибо к этому времени он уже осмелел настолько, что решил не только издали посмотреть на отшельников, но и попросить их благословения на свое паломничество), пошел быстрее.

Теперь голоса до брата Умберто стали доноситься уже отчетливо, и он смог наконец разобрать то, о чем пели невидимые пока затворники. Один из голосов, не прерываясь ни на миг, тянул какую-то мрачную мелодию. Второй же, немного надтреснутый и скрипучий, вторил первому, произнося в такт слова гимна. Но к ужасу брата Умберто, слова эти не имели ничего общего со стихами из Псалтыря Утешения и Спасения. Нет, это было нечто прямо противоположное.

 
Мрак и зло на мир сойдут,
Тьмы Владыки к нам придут.
Смерть и муки, кровь и пепел.
Ночь покроет все на свете.
 

Испуганно забилось сердце бедного брата Умберто. Так, значит, вот какие затворники обитают в подвалах этого древнего монастыря! Нет, нет, скорее прочь отсюда! Скорее прочь! Как можно быстрее выбраться наверх, добраться до кельи отца-настоятеля или хотя бы найти кого-нибудь из братьев и сообщить им о нечестивых злопоклонниках, призывающих под сводами церковного подземелья поверженных Спасителем Владык зла, Неназываемых, Черную Троицу!

Проклиная в душе свое так не вовремя проснувшееся любопытство, брат Умберто уже повернул было назад, как пение смолкло, и наступившую тишину разрезал словно приглушенный чем-то женский крик. Вновь все стихло, потом вскрик повторился, послышались какие-то непонятные звуки, после чего песнопения зазвучали опять.

В ужасе бросился бежать прочь брат Умберто. Скорее, скорее позвать кого-нибудь на помощь, привести подмогу, призвать братьев монахов, кликнуть стражу. Мысли Умберто путались, страх и стремление выбраться наружу пересиливали все остальное.

Бегство брата Умберто было столь поспешным, что свеча в его руке, мигнув крохотным язычком пламени, погасла. Осторожно касаясь руками стен коридора, перепуганный послушник как мог быстро двигался вперед, вглядываясь – не виден ли впереди свет оставленного подсвечника. Но, увы, перед ним была сплошная темнота. Когда под его ногами что-то звякнуло, Умберто с ужасом понял, что это и есть его подсвечник – вероятно, случайное дуновение погасило горевшие в нем свечи. Однако теперь он представлял, где находится – выход был уже близко.

Сделав еще несколько неуверенных шагов, послушник зацепил ногой за ступеньку. В панике забыв о боковом проходе и решив, что перед ним спасительный выход наружу, брат Умберто поспешно, на четвереньках, стал подниматься вверх. И только преодолев последнюю ступеньку, он понял свою ошибку. Нет, наверху его встретил не приветливый полумрак часовни. Брат Умберто оказался в узкой галерее, освещенной с одной стороны через полукруглые каменные арки идущим откуда-то снизу неровным светом факелов. Затхлостью и сыростью веяло оттуда. Там же, внизу, слышались голоса. Теперь уже совершенно отчетливо брат Умберто слышал, как скрипучий голос выводил:

 
В прах живое обратится,
Брат на брата ополчится.
Кровь наполнит русла рек,
Никому спасенья нет.
 

Повинуясь какой-то неведомой силе, брат Умберто, вместо того чтобы без оглядки броситься назад, в спасительную тьму, на цыпочках приблизился к ближайшей арке. Внутри нее, словно в нише, стоял покрытый вековым слоем пыли большой каменный саркофаг. Затаив дыхание и стараясь держаться в тени, брат Умберто прокрался к нему и осторожно выглянул поверх треснувшей крышки.

В колышущемся, но довольно ярком свете десятка воткнутых снизу факелов молодой монах разглядел, что находится на галерее, окружающей второй уровень подземного склепа. Внизу же, на первом уровне, он увидел трех человек, облаченных в черные рясы. По периметру склепа в неглубоких каменных нишах стояли саркофаги, по десятку у каждой из стен. Еще один, самый большой саркофаг, крышка которого была украшена какой-то непонятной скульптурой, стоял в торце склепа. К этой скульптуре и была привязана молодая женщина. Ноги ее едва касались пола, руки – заломлены назад и связаны вокруг статуи, платье надорвано на плечах, а в рот засунут кляп из тряпок, почти полностью скрывавший лицо. Парализованный страшной картиной, смотрел брат Умберто на то, как один из злодеев проверяет крепость стягивающих руки девушки веревок.

Тем временем пение стихло, и лишь один из троих скрипучим голосом продолжал быстро произносить то ли свою черную молитву, то ли какое-то заклинание:

 
Власти мрака не избегнуть,
Силы тьмы не превозмочь.
В жертву мы принять вас просим
Человеческую дочь.
 

Под звуки этих ужасных строф третий, самый толстый из этой троицы, подошел к треснувшему саркофагу у дальней стены и постучал костяшками пальцев по крышке. Стук эхом разнесся по склепу, и в ответ изнутри что-то тихонько зашуршало. Из трещины показался какой-то черный комок размером с голову ребенка, и вызвавший это существо человек осторожно взял его.

Паук! Огромный паук – с омерзением понял брат Умберто, когда тварь восемью суставчатыми лапами уцепилась за руку толстяка. А тот, осторожно неся чудовище перед собой, направился к несчастной девушке. Видя приближение закутанного в черную рясу толстяка с шипящим пауком на руке, девушка замычала сквозь кляп и задергалась в путах, не отрывая полных ужаса глаз от мерзкого чудища. А толстяк, подойдя вплотную к жертве, аккуратно, и словно бы даже почтительно, посадил гигантского паука на обнаженное плечо извивающейся жертвы.

Весь страх и ужас, всю жалость и отвращение вложил в свой крик брат Умберто. Словно бы сами сорвались с его уст истошные вопли:

– На помощь!!! Во имя Спасителя!!! Стража!!! Помогите!!!

Замерли от неожиданности внизу закутанные в черные рясы. Отпрянул от девушки толстяк, растерянно озирались по сторонам двое других. И только сама жертва, парализованная ужасом, наблюдала за мерзким существом, медленно ползущим к ее шее.

Испуганно зажал свой рот брат Умберто. Растерянность трех облаченных в черное фигур сменилась решительностью. Не слыша ответных откликов, топота сапог и бряцания оружия, худой сектант, исполнявший призывающее заклятие, крикнул:

– Наверху! Их не может быть много! Живо наверх!

– А как же она? – показывая на трепещущую девушку, быстро спросил толстяк.

– Дело почти уже сделано, схвати или задержи шпиона, – бросил в ответ чтец гимна.

Подхватив валявшиеся неподалеку на полу дубинки, толстяк и его помощник устремились к выходу. Тощий же гимнопевец выхватил из-за пазухи короткий кинжал и, изредка оглядываясь на застывшую на саркофаге жертву, стал медленно приближаться к тому месту, откуда услышал крик.

«Все, пропал! – мелькнула в голове брата Умберто паническая мысль. – Ну почему, почему я не побежал к выходу? О, будь проклято мое любопытство! Сейчас эти двое заберутся на галерею – и что я смогу поделать с ними, голыми руками против дубинок?!»

Незаметно для себя юноша подошел к самому краю галереи. В конце коридора уже замерцало пламя факелов, которые несли преследователи. Почувствовав, что ноги скользят по сырому полу, Умберто взглянул под ноги и с ужасом увидел, как третий сектант, стоя почти под ним, отводит руку с ножом для броска. Послушник вздрогнул, пошатнулся и полетел вниз.

Дорожная сандалия брата Умберто была сработана на совесть. Не зря трудился над ней старенький брат Омус из аббатства Святого Галаты. Крепкая деревянная колодка подошвы угодила костлявому сектанту прямо в темя. Падая, брат Умберто увидел мелькнувший на острие клинка отблеск света. Но кинжал уже выпал из руки оседающего на пол злодея. Сильно ударившись локтем и бедром, Умберто приглушенно вскрикнул, но, превозмогая боль, тут же вскочил на ноги и бросился к лежащему подле клинку. Противник его, к счастью, был без сознания. Капюшон рясы слетел с лица отступника, и юноша с изумлением узнал привратника монастыря, брата Игнасио.

Но времени на удивление у брата Умберто не было. Прихрамывая на ушибленную ногу, монах поспешил к привязанной девушке. Зажав в руке кинжал, ударом его рукояти он сшиб обхватившее ее горло мерзкое чудовище. На шее несчастной остались две маленькие кровоточащие ранки. Умберто запрыгнул на крышку саркофага, одновременно пытаясь разрезать клинком веревки и вынуть у смотревшей на него обезумевшими глазами девушки изо рта кляп. И не меньше, чем при виде брата Игнасио, он поразился, узнав в пленнице ту самую крестьянку, за которую заплатил пошлину на въезде в Обитель.

Сверху со стороны галереи послышались шаги и шумное дыхание.

– Скорее, – тихо шепнул Умберто девушке, – у нас всего несколько мгновений.

Схватив наполовину лишившуюся сознания крестьянку за руку, монах бросился к выходу. По пути, не успев даже удивиться неизвестно откуда взявшейся смелости и решительности, брат Умберто выхватил из расщелины в стене один из факелов и, таща за собой девушку, выскочил из склепа.

Уже свернув в коридоре к выходу, брат Умберто услышал позади себя яростные крики. Очевидно, толстяк со своим помощником увидели распростертого внизу привратника. Гадая, сколько у них еще остается времени, послушник со своей спутницей достигли винтовой лестницы и устремились вверх.

Наконец впереди замелькал приглушенный свет пламени восковых свечей, горящих в часовне. Брат Умберто, преодолев последние ступеньки и рывком подтянув наверх запыхавшуюся девушку, бросился к памятному подсвечнику. С силой он дернул его в сторону, но ничего не произошло – проход не захотел закрываться. Очевидно, еще один рычаг был где-то внутри. Но в подземелье брату Умберто возвращаться совсем не хотелось.

– Бежим! – крикнул он в отчаянии. – Главное – добежать до келий. Братья защитят нас! Надо поднять тревогу…

– Меня… – всхлипывая и поправляя разорванное платье, тихо произнесла девушка, – меня, кажется, вели другим путем. Они схватили меня у гостиницы святого Эктора, во Внешних галереях. Кто-то выскочил из подворотни и… Но, кажется, там, внизу, есть еще один вход. Наверно, они не осмелятся прийти сюда… Извини, но не тот ли ты юноша, который?… – вдруг, улыбнувшись, спросила она.

– Да, это я, Умберто… Брат Умберто, из аббатства Святого Галаты, – ответил, смутившись, монах, после чего, опомнившись, быстро сказал: – Нам надо бежать! Кто знает, на что они способны. Один из них – местный привратник. Мы должны предупредить настоятеля.

– Да, ты прав, – поднимаясь на ноги, ответила девушка.

Уже подбежав к двери, брат Умберто обернулся и несмело спросил:

– В прошлый раз я не расслышал, как тебя…

– Я – Анти, – снова улыбнулась девушка.

Еще спускаясь по крытой галерее, брат Умберто понял – в монастыре что-то произошло. На маленькой площади перед главным собором метались люди. Суетились, крича, монахи на галереях вдоль келий. Тут и там в свете многочисленных факелов сверкали оружие и доспехи охранников Внешних галерей. Где-то за стенами монастыря заревом отражалось в небе пламя пожара. Сверху, с огромной башни собора, тяжело и тревожно доносились удары колокола.

Выбежав на площадь, брат Умберто и спешившая за ним Анти попали в водоворот перепуганных кричащих людей. Молодой монах бросился к одному из них, потом к другому, пока ему не удалось схватить за кожаную перчатку одного из стражников. Это оказался уже знакомый начальник привратной стражи, лицо его было залито кровью из рассеченной брови.

– Что тут произошло? Что случилось? – стараясь перекрыть общий шум, крикнул брат Умберто.

– Клан Крови! Час назад они ворвались во Внешние галереи! – быстро ответил воин. – Бегите, святой отец, настоятель велел пока всем укрыться в соборе! – добавил он и побежал к воротам.

– В собор, Анти, спрячемся там, – поспешно обернувшись, крикнул Умберто, но девушки рядом с ним уже не было.