Kitobni o'qish: «Счастье – это когда не надо думать!»
Серебристый чемоданчик
– Счастье – это когда не надо думать!
Так говорила моя бабка. Она могла видеть прошлое, иногда будущее.
За день до своей смерти и за три – до моего десятилетия она подошла ко мне и сказала очень тихо:
– Завтра я наконец-то умру. А сегодня решаю, кому из внуков передать дар: тебе или одному из твоих двоюродных братьев. Ты хочешь видеть то, что вижу я?
– Хочу, конечно!
Я уважал своих братьев, с которыми облазил все закоулки и подворотни нашего маленького городка. Но чтобы дар достался кому-нибудь из них…
И я сказал еще раз, на всякий случай:
– Конечно, хочу!
– Твои братья, разумеется, тоже. Мне надо знать, кто хочет больше. Ты спрашивал меня, как я это делаю. Сегодня пришло время рассказать тебе. Ты видел когда-нибудь старые железные футляры с кинопленкой? В мою молодость они были серебристого цвета и грудой лежали в будке киномеханика. Ты мог открыть этот футляр, достать кинопленку, развернуть ее и увидеть маленькую часть фильма в виде идущих друг за другом кадров. Ты мог руками отмотать пленку назад или вперед, чтобы увидеть эпизоды, близкие к началу картины или ее концу. Так вот: жизнь похожа на давно отснятый и хранящийся на полке фильм. А мне разрешено входить в хранилище, где лежат все эти фильмы, и иногда просматривать их.
– Все фильмы?
– Все, кроме своего.
– Так что, все заранее известно?
Этот вопрос остался без ответа.
Моя бабка все излагала очень четко, по-мужски, но имела обыкновение не отвечать на слишком прямолинейные вопросы.
Сегодня то, о чем она поведала, доступно всем. Информацию такого рода может получить из Интернета любой, даже школьник. Останется только решить, насколько доверять ей. Не скажу, что и я был сильно удивлен в тот день, два с половиной десятка лет назад. Я читал много фантастики и допускал любое, даже очень странное, устройство мира.
Многое изменилось с тех пор. Ни один из двух моих двоюродных братьев не получил в наследство от бабки никакого дара. А я?
Расскажу вам об этом, когда соберусь с мыслями.
Кстати, немного о себе: я всю свою жизнь работаю шофером маленького грузовичка в небольшой транспортной компании, за не очень большие деньги. Я перевожу холодильники, стиральные машинки, телевизоры, столы и стулья, цемент, краску, шпатлевку, кровельные и гидроизоляционные материалы и тому подобную ерунду. Все, что я смог купить себе на заработанные деньги, – это старенький «Форд» зеленого цвета, с вечно ломающимся плеером Остальное съедают коммунальные платежи, жена, сын, дочь и зубные врачи. Живем мы в убогой квартирке в пригороде, на первом этаже ветхого двухэтажного дома, вечно сырого и холодного, с видом на заросшую осиной и кустарником железнодорожную ветку.
Бабка любила говорить нам с братьями:
– Любой человек, даже самый маленький и незаметный, может изменить весь этот мир. Он может слепить из него все, что захочет, – как из пластилина.
Это утверждение казалось нам настолько фантастическим, что мы только пожимали плечами. А она добавляла иногда:
– Тому, кто очень этого хочет, рано или поздно предоставляется такая возможность – привести человечество к невообразимым переменам. Но запомните: гораздо проще сделать это, производя необратимые изменения в себе самом, – мир, как собачка на поводке, будет следовать за тем, кто проявляет несгибаемое упорство в этом действии.
Один раз я спросил ее:
– Было ли такое хоть один раз, хотя бы с одним человеком?
Бабка недовольно проворчала:
– Важно не то, что было. Важно то, что происходит сейчас.
А сейчас – глубокая осенняя ночь, пронизанная холодом и тоской. Я стою на обочине неосвещенного шоссе, недалеко от города, как раз между кладбищем и мусорной свалкой, около черного шикарного «Ауди», лежащего на обочине колесами вверх. Номера автомобиля имеют серию АМР, принадлежащую силовым структурам, а шофер в темном дорогом костюме мертв. Я заметил эту машину, проезжая мимо со срочным заказом: какой-то строительной конторе прямо ночью потребовались кислородные баллоны и газовые резаки. Колеса быстро вращаются – значит, авария произошла только что. Одна рука шофера мертвой хваткой держит руль, к другой руке наручниками прикован серебристый металлический чемоданчик с кодовым замком. Мобильный телефон в кармане его пиджака постоянно звонит. Я слушаю нежную фортепианную мелодию звонка и думаю, что делать: отрезать газовым резаком этот чемоданчик, пока никто не видит, или вызвать полицию.
Помню, как такой же глубокой ночью, в день смерти бабки, я тайком пришел к ее постели, разбудил ее и спросил:
– Ты всегда безошибочно видела прошлое, и поэтому десятки людей ежедневно толпились у нашего дома. Но ты много раз ошибалась, пытаясь определить людям будущее. Почему?
Бабка молча повернулась ко мне спиной. Я пошел прочь. На выходе из комнаты меня настиг ее голос, властный и громкий:
– Нет никакого будущего. Будущее – это настоящее, потому что оно делается здесь и сейчас.
Я замер и обернулся в темноту.
– Будущее определено только для того, кто хочет. Тот, кто требует, строит свое будущее сам.
– Какая разница: хотеть или требовать?
– Хотят и кошки, и коровы, и даже полевые цветы. Корма и травы, дождя и солнца. Требуют немногие.
– Что они требуют?
– Силу связи.
– Силу связи? Какую?
Бабка проигнорировала этот вопрос. А я ничего не понял.
Почему я это вспомнил? Скоро увидите.
Мимо на огромной скорости пролетает легковая машина, на секунду ослепив меня фарами. Я замираю, втянув голову в плечи. Я стою так, не шелохнувшись, пока звук мотора и шелест колес не стихают вдали.
«Не заметили!»
Надо решать.
«Хотят и кошки, и коровы, и даже полевые цветы. Корма и травы. Дождя и солнца».
Я всю жизнь хотел чего-то. Но знал ли я в точности, что мне на самом деле нужно? И что у меня есть в итоге из того, что я хотел? И этого ли я хотел на самом деле? Иногда мне кажется, что я только наблюдаю свою жизнь, которая движется по мне, как горячий утюг – по затертой майке.
Надо действовать. И я знаю, что сделаю.
Я иду к своему грузовичку, достаю кислородный баллон и присоединяю газовый резак. Возвращаюсь к «Ауди». Вспышка света – и серебристый чемоданчик у меня. Теперь – скорее бежать. Я гружу оборудование в кузов, прыгаю в кабину и давлю на газ.
В этот момент в зеркале заднего вида подмечаю машину с красной и синей мигалками. Она выскакивает на огромной скорости из-за черного леса, скрывающего крутой поворот дороги.
Воет, нарастая, сирена.
Я втягиваю голову глубоко в плечи и включаю дворники, потому что начинается мелкий и противный осенний дождь.
Человек-невидимка
Вот я и дома.
Время – около пяти часов ночи.
«Сейчас я тихонько пройду на кухню и спрячу чемоданчик. А утром, когда жена уйдет на работу, а дети – в школу, вскрою его. Разрежу электрической дисковой пилой. Кстати, где она лежит? Или – нет! Надо вскрыть его прямо сейчас. Стоп! На кухне кто-то есть. Горит настольная лампа. Кто это не спит?»
Я прячу чемоданчик под ящик для обуви и заглядываю на кухню. Жена сидит за столом и быстро-быстро стучит по клавишам ноутбука. Днем она моет посуду в привокзальном кафетерии, а ночью, бывает, что-то пишет. Печатает безумные рассказы, которые никто никогда не опубликует. Придумывает странные истории, которые никому, кроме нее, не интересны. Она говорит мне, не поднимая головы:
– Меня зовут Люция, а тебя как зовут, ночной странник?
– А меня зовут Люк.
Мы так играем: иногда придумываем друг другу имена.
Она говорит:
– В холодильнике есть колбаса и сыр. Будешь бутерброд?
Голос у нее холодный и прозрачный, как зимнее оконное стекло.
Я смотрю на жену. Тридцатипятилетняя усталая женщина. Короткие, неухоженные волосы. Болезненное, изможденное лицо с тонким маленьким носом и припухшими, искусанными губами, уголки которых всегда опущены. Старый истрепанный халат, худое костлявое тело. И только глаза горят, пока она живет в своем вымышленном мире, собранном из образов и слов. Но я знаю, что они потухнут, как только она вернется в обычный мир.
Я думаю: «Что связывает меня с этой женщиной? И что связывает ее со мной?»
Молча режу хлеб, колбасу и сыр. Ставлю чайник.
Она говорит мне:
– Рассказ называется «Человек-невидимка».
Не отрывая глаз от экрана, закуривает тонкую сигарету и читает:
– Вообразите себе такую ситуацию: вы летите через всю страну по очень важному делу и останавливаетесь на сутки в незнакомом маленьком городке, окруженном бездорожьем и лесами. Вы переночевали в гостинице, и у вас есть несколько свободных часов до того момента, когда стоит позаботиться о покупке билетов на самолет. Вы решаете потратить их на прогулку и осмотр местных достопримечательностей. Вы радуетесь хорошей погоде и тому, как неподражаемо сентябрь разукрасил в разные цвета листья на деревьях. Местная архитектура приятна вашему взгляду, а горожане спокойны и неторопливы. Странности начинаются, когда вы пытаетесь купить сигареты в уличном ларьке. Мало того, что три покупателя подряд бесцеремонно отодвигают вас от окошечка, пролезая вне очереди, – продавец полностью вас игнорирует. Он не слышит ваши просьбы и даже не смотрит в вашу сторону. Вы повышаете голос, вы почти кричите, вы стучите ребром монетки по стеклу – ноль внимания. Как будто вас нет. Вы идете по красивому бульвару и вдруг замечаете, что встречные пешеходы порой движутся прямо на вас, никак не внося в расчеты вашу траекторию движения и совершенно не опасаясь столкнуться с вами лоб в лоб. Их взгляды ни на секунду на вас не задерживаются. Вы чувствуете себя прозрачным. С трудом успевая увернуться от столкновений и каждый раз – в последний момент, вы извиняетесь и просите всех быть осторожнее. Вы делаете это столько раз, сколько необходимо, чтобы убедиться в том, что вас никто не слышит. Как будто бы вас нет.
Жена делает паузу и бросает на меня быстрый взгляд. Я одобрительно киваю. Я слушаю ее, жую бутерброд и думаю: «Где эта чертова электрическая пила? Может, в детской, под бельевым шкафом?» Я говорю:
– Подожди секунду.
Захожу в детскую. Сына нет: видимо, ночует у приятеля. Четырнадцатилетняя дочь не спит. И это в пять часов утра! Она сидит у компьютера боком к двери. Увидев меня, вздрагивает, как от удара током, и тут же, пока я не заметил, меняет картинку на экране монитора на заставку Яндекса. Резко и конвульсивно поворачивает ко мне голову. В ее колючих глазах я читаю: «Ну что тебе еще надо? Оставьте меня в покое!»
Я замечаю, что она поменяла прическу: прилизала волосы, как у куклы Барби.
Она встает со стула, упирает тонкие и быстрые руки кулачками в бок и говорит:
– Оставьте меня в покое!
Ее голос – как скрип пенопласта.
Втягивая голову в плечи, возвращаюсь на кухню. По дороге вспоминаю, что положил электропилу под ванную.
«Что я хочу от этой жизни?»
Машинально бормочу себе под нос:
– И кошка хочет, и корова хочет. И полевые цветы хотят. Травы и корма, воды и солнца.
Жена спрашивает:
– Что ты говоришь, Люк?
– Ничего, Люция.
Она продолжает читать:
– Итак, как будто бы вас нет. Вы пытаетесь поймать машину, но это совершенно бесполезно. Вы садитесь в маршрутку, водитель которой не берет у вас деньги. Дважды прямо на вас пытаются сесть какие-то дамы. Вы пытаетесь поймать глазами взгляды пассажиров, сидящих напротив, и у вас не выходит ничего. Как будто вас нет. В тревоге вы выходите в парке, садитесь на скамейку и наблюдаете малыша, который подходит к вам и смотрит даже не на вас, а на то место, где вы пространственно находитесь. «Что ты там встал, там ничего нет!» – кричит ему с соседней лавочки мамаша. Ваша тревога усиливается. Вы заходите в супермаркет, берете с полок самый дорогой коньяк и самые дорогие конфеты. Колбасу, сыр и свой любимый грейпфрутовый сок. С замиранием сердца проходите мимо кассира, мимо охранника, демонстративно неся покупки в вытянутых руках. И ничего. Вас никто не останавливает. Вас нет.
Скрипит входная дверь.
Тринадцатилетний сын молча проскакивает в комнату, не снимая грязную обувь. В кухню проникает запах портвейна и сигарет. Я думаю: «Не буду ждать до утра. Возьму инструменты и вскрою чемоданчик в гараже у брата».
Жена читает:
– Вы выходите на улицу и толкаете прохожих, одного за другим. Люди испуганно озираются по сторонам и прибавляют ходу, не глядя на то место, где вы стоите. Вы громко кричите самые отвратительные матерные слова. Вы у всех на виду мочитесь прямо на клумбу. Вы показываете голую задницу в окна проезжающих мимо автобусов и машин. Вы прыгаете со спущенными штанами прямо перед чопорными дамами, сидящими рядком на автобусной остановке, – и хоть бы что. Вы доходите до того, что впервые в своей жизни заходите в небольшую, пахнущую воском и свежей краской церковь. Службы нет, и вы стоите в одиночестве и молитесь, как попало, путаясь в мыслях и словах. Потом вы забираете вещи из гостиницы и, не оплачивая счета, садитесь на рейсовый автобус, едущий в аэропорт. В дороге вас волнует только один вопрос. В кассе аэропорта, где продают билеты на авиарейсы, сидит всегда усталая, старающаяся улыбнуться женщина в синей форме. И ваша дальнейшая жизнь, все ваше будущее существование зависят сейчас только от одного. От момента, когда вы протянете ей свой паспорт и деньги. Когда вы поздороваетесь с ней и громко произнесете название города, куда собираетесь лететь. Когда вы, насколько позволит длина вашей шеи, просунете свое бледное и взволнованное лицо в это маленькое окошечко. Прямо ей под нос, чтобы вас ну просто никак невозможно было бы не заметить. В этот удивительный момент вы наконец-то узнаете в точности, есть вы все-таки или вас действительно нет.
Жена выпускает тоненькую струйку дыма.
– Дальше я пока не придумала. Что скажешь?
Я знаю, что она не ждет от меня никакого ответа. Она смотрит сквозь меня, и глаза ее медленно гаснут.
Я подхожу и легко целую ее в щеку. Я всегда так делаю, когда собираюсь уходить.
– Оригинально. Главное, чтобы тебе самой нравилось.
Ощущение такое, будто я коснулся губами теплой и мягкой восковой куклы. Куклы, которой снятся сны.
– Уже уходишь?
Ее глаза гаснут совсем.
– Да, еще один заказ.
– Пока, Люк…
– До свидания, Люция.
Связь
Пришло время сказать вам главное.
Меня зовут Гена. И благодаря своей бабке-пророчице я чувствую то, что она называла словом «связь».
Приведу пример. Как вы уже поняли, в моей жизни мало хорошего. У меня тяжелая низкооплачиваемая работа, без перспективы карьерного роста. Семья, которую надо кормить и одевать. Престарелые родители в другом городе, о которых надо заботиться. Убогая маленькая квартирка в доме, годящемся только под снос. У меня нет друзей. Есть пени по кредиту за мебель и стиральную машинку. У меня нет любовницы. Есть сломанный сиди проигрыватель в старенькой машине. У меня нет хороших зимних ботинок. Хуже того, я неудачник. Я никогда не выигрываю в лотерею. Раз в месяц я что-нибудь теряю: права, кошелек или ключи от машины. У меня однообразный и редкий секс с женой. Именно на меня упадет единственная сосулька с крыши. Именно меня с ног до головы обрызгает грязью проезжающая машина. Именно меня остановит для проверки документов полицейский.
У меня портится здоровье.
Меня съедают негативные эмоции.
Меня раздражает все.
Или, например, страх. Я боюсь одиночества и в то же время боюсь общества других людей, вынуждающих меня делать то, что я не хочу: отвечать на глупые вопросы, слушать пустые речи и терпеть их раздражающее присутствие в моей жизни. Я боюсь, что моя дочь станет проституткой, а сын – сутенером и что через лет пять они выставят меня из дома, потому что я мешаю им жить. Я боюсь того, что моя жизнь до самого конца будет такой же скучной, однообразной и унылой. Я боюсь признаться себе в том, что она изначально лишена смысла, потому что полна пустых усилий и никчемных трудов, тогда как удовольствие, получаемое взамен, мало и мимолетно.
Я боюсь признаться себе в том, что ничего уже не хочу.
И все это происходит со мной из-за трех людей, которых я ощущаю порой как самого себя.
Один – японец.
Он прикручивает какие-то детали к машинам на конвейере завода «Хонда», а по вечерам любит читать стихи вместе с миниатюрной женой, в маленькой квартирке на двадцать пятом этаже небоскреба. «Старый пруд. Прыжок лягушки. Всплеск воды. И снова тихо. Тишина. И старый пруд».
Второй – пожилой немец, учитель астрономии.
Все, что он делает, – путешествует по миру со своей престарелой женой, записывая на диктофон впечатления и снимая на видеокамеру ночное звездное небо: Бомбея и Рио, Москвы и Рейкьявика, Мехико и Мельбурна, Токио и Каира, Пекина и Вашингтона.
Третий – афроамериканец с косичками, сидящий в тюрьме в одиночной камере.
Его посадили по ошибке, за разбойное нападение, которого он не совершал. Его срок – пожизненный. Он качает мышцы, ест, спит и иногда читает Библию.
Они не делают ничего плохого. Они не знают меня и не желают мне зла. Но они не делают чего-то того, что давно могли бы сделать, и именно из-за этого от меня отвернулась удача, и я страдаю и мучаюсь.
Как я это вижу и чувствую?
Как больной, лежащий на койке с кислородной маской на лице, видит и чувствует человека, перекрывшего ему кислородный кран.
Как человек, сидящий на вершине дерева и любующийся видом на горы и озеро, видит и чувствует лесоруба с бензопилой, внезапно появившегося у основания дерева и стремительно спиливающего ствол.
Вы меня понимаете?
Нет?
Брат
В гараже тесно: почти все место занимают металлические стеллажи и новенький черный джип «Ниссан-Патрол». Брат врет, что машина не его, якобы на этом автомобиле он возит важного чиновника городской мэрии.
Я протискиваюсь в дальний угол, нахожу электрическую розетку, накрываю сзади машину брезентом – от искр.
«Ну, вперед!»
Быстро срезаю кодовый замок. Аккуратно убираю инструмент и полиэтилен.
Закуриваю.
В груди бешено стучит сердце. Как будто там – угольная шахта, и шахтеры колотят об породу огромными тупыми молотками.
«Хочет коровка, хочет кошка, хочет полевой цветок».
Где-то вдалеке лает собака.
«И собака тоже чего-то хочет».
Открываю чемоданчик.
«Вот это да!»
Пачки денег. Купюрами по пятьсот евро. Значит, в каждой – по пятьдесят тысяч. Десять ровненьких стопок. В каждой – по десять пачек.
«Сколько же это?»
От волнения не могу сосчитать.
«Пять миллионов!»
Сбоку какой-то черный маленький приборчик. Что-то среднее между видеокамерой и короткой подзорной трубой. Я трогаю его рукой. Железный! Под ним – кучи бланков паспортов. Красные – Российские. Есть и других цветов, с гербами других стран. В полиэтиленовом пакетике – печати.
Открываю Российский паспорт. Андрей Николаевич Андреев. Фотографии нет. Семьдесят пятого года рождения. Питер, улица Чайковского. Холост. Детей нет.
В этот момент кто-то бесцеремонно дергает входную дверь, закрытую мною на щеколду изнутри. Раз, второй, третий. Потом колотит по ней кулаком.
Не успев даже испугаться, я кладу паспорт в карман куртки, закрываю чемоданчик и засовываю его под стеллаж – как можно дальше.
За дверью раздается рев:
– Твою мать! Братишка, это ты там?
Я облегченно вздыхаю и пробираюсь обратно к двери.
– Да! Сейчас!
Открываю и вижу лицо своего двоюродного брата, Петра. Тот немного пошатывается, дружелюбно улыбаясь:
– Смотрел телик и пил перцовку. Стало так скучно, что решил вот поехать на работу.
Он даже не спрашивает меня, что я делаю в такую рань в его гараже.
Брат мне не родной, двоюродный. Он рос единственным ребенком в очень набожной семье. Посты, церковные службы, исповеди, причастия, утренние и вечерние молитвы, неукоснительное соблюдение заповедей. К тринадцати годам он знал наизусть почти все псалмы царя Давида и был в глубине души проповедником. С другой стороны, его окружали и привлекали веселые и бесшабашные одноклассники, вино, сигареты, футбол, девчонки, ночные песни под гитару. Как совместить и то, и другое? Очень просто: самые лучшие проповеди получаются, если хорошенько выпить с друзьями портвейна и употребить для убедительности матерные слова, а псалмы Давида лучше всего петь под гитару – перед этим разжечь костер на пустыре – в окружении трепетных девчонок, готовых к поцелуям. А слушают тебя лучше всего тогда, когда ты скрываешься от полиции и ведешь дела с только что откинувшимися зеками.
В шестнадцать лет он ушел жить из дома надоедливых родителей в автомастерскую, где подрабатывал. Однако в его сознании образовался некоторый разлом. С одной стороны, он, несомненно, величайший праведник – в будущем. Молитвенник, проповедник, аскет. С другой – он фактически величайший грешник – в настоящем. Как оправдать второе, чтобы двигаться к первому? Преодолеть противоречие ему помог один отличник, одноклассник, вместе с которым они основывали Церковь Разъединения, главная доктрина которой была проста: для того, чтобы избавиться от греха, нужно его сначала возненавидеть, а для того, чтобы его возненавидеть, нужно вкусить его по полной программе. В процессе ты осознаешь полную беспомощность перед своей низменной и животной натурой. Как сказано: «Всякий человек – зло». Только в самом испорченном и падшем сердце может родиться подлинная молитва. Только отчаявшийся в своих силах человек может искренне возопить. Как сказано: «Из глубины воззвал к тебе, Господи!» И только на такую молитву может прийти ответ. Только дойдя до самого низа, до самого дна, можно начать восхождение наверх, в мир добра и света.
Они собирались на пустырях, в заброшенных зданиях, по ночам. Честное слово, вам лучше не знать, что они там вытворяли, чтобы «дойти до самого низа» и «полностью вкусить грех». Через год их стало больше ста. Через три года они открыли филиалы в других городах, с помощью богатых членов их странной секты. Через четыре – ушли в глубокое подполье, чтобы избавиться от пристального интереса общественности и агентов спецслужб. Через пять лет эти спецслужбы стали их охранять, благодаря высокопоставленным офицерам, состоящим в их рядах.
Думаю, что сейчас мой брат – очень богатый человек с большими связями. И очень несчастный. Помнит ли он, для чего все это затеял? Похоже, он просто смеется над всеми, кто попадает в их закрытый элитный клуб и платит немалые членские взносы.
Я обнимаю его и спрашиваю:
– Как дела? В чем очередной прикол?
Он икает:
– От-тлично! Вчера закончили неделю вранья. Как красиво мы обманывали! Как сладко говорили неправду! Спроси меня, кто я такой, – не вспомню, хоть убей. У нас есть Федя, учитель истории, он научил детей такому! Ленка, учительница русского языка, заставила свой третий класс неправильно писать слова. Петя, журналист, через свою газету всех, кого мог, оболгал. Степа, врач, убедил нескольких больных, что они совершенно здоровы, – так ведь теперь и вправду выздоровеют! Женя, депутат, и Сеня, продавец в мясной лавке, и без того все время обманывают.
Я спрашиваю для приличия:
– И какое вышло самое большое вранье?
Его лицо внезапно становится серьезным.
– Самое большое вранье на этой планете, которое никогда не заканчивается, – это когда кто-то говорит кому-то: «Я люблю».
Он резко нагибается и выдергивает из земли штырь, фиксирующий гаражные ворота.
Открывает левую створку. Я открываю правую.
– Ну, у вас получилось в итоге?
– Нет.
Он садится в машину и заводит ее, не закрывая водительскую дверь.
– Почему?
Он выходит из машины и внимательно на меня смотрит.
– Потому что есть одна проблема, с которой не справился никто.
– Какая?
Он отходит в сторону и мочится на стену соседнего гаража. Сквозь шум разбивающейся о железо струи я слышу:
– Невозможно обмануть себя самого.
Я думаю: «Мне нужен фотограф и обмен валюты».
– Где у нас есть срочное фото? Мне нужно на паспорт. И где можно обменять большую сумму денег, чтобы не надули?
И добавляю:
– Один знакомый спрашивает.
– Фото лучше сделать на автобусной станции. Обменять деньги лучше здесь.
Он дает визитку какого-то банкира.
– Надо сказать на охране, что от меня. Ты трезвый? Подвези меня в одно место, здесь недалеко.
Мы закрываем гараж и выезжаем. На светофоре он отхлебывает, не морщась, из фляги.
Пахнет дорогим коньяком. Он хохочет:
– Ты даже не представляешь себе, какую следующую забаву придумал этот банкир! Кстати, ты уже понял, наверное, что он – наш человек.
– Какую забаву?
– Мы начнем выпускать газету «Смерть».
Брат хохочет еще громче и раскатистее.
– Она будет цветная, формата А4. Толстушка. На первой странице – анонсы. На второй и третьей – передовицы. Статьи экономистов о том, что скоро – новая волна кризиса. Рядом смачный комментарий: сколько банкиров и бизнесменов покончили с собой в прошлый кризис, при каких обстоятельствах и каким образом – в подробностях. В основном, конечно, выбрасываются из окна. Скольких из них отстрелили за долги. Далее статьи биологов и медиков о новых смертельных мутациях вирусов, с прогнозами эпидемий. Статьи физиков о том, что поведение земного ядра в отношении мантии становится совершенно непредсказуемым, а магнитные полюса затеяли дьявольскую пляску и чем это нам грозит. Статьи психологов о том, что прогрессирующая во всем мире депрессия, в особенности детская, неизбежна и непобедима. То же самое скажут наркологи о наркомании. Статьи философов о том, что наша жизнь – случайна и совершенно бессмысленна. Статьи астрономов о том, что столкновение с астероидом неизбежно. Статьи политологов о том, что невозможно избежать новых военных операций и ядерной войны, и почему тотальное насилие растет. Утечки секретных материалов касательно того, что с нами хотят сделать инопланетяне. Сенсационные признания историков и археологов, что все священные писания – подделка и никакой райской жизни у человека нет и не будет. Размышления разных людей о том, что страдания в нашей жизни гораздо больше, чем наслаждения, а удовольствие от мелких радостей жизни – мимолетно и никчемно, и нет никакого выхода.
Он открывает окно и смачно сплевывает, пытаясь попасть в светофор.
Отпивает из фляги и снова раскатисто хохочет.
Я думаю: «Обратно до гаража – уже минут пятнадцать пешком. Придется поймать машину. Черт! У меня ведь ни копейки».
За окном светает.
Я спрашиваю:
– Кто купит такую газету?
– На правах рекламы мы разложим ее по почтовым ящикам в каждую квартиру нашего города.
Он продолжает:
– На четвертой странице – перечисление всех, кто умер вчера, и как они это сделали, в подробностях. Начинается с тех, кто покончил жизнь самоубийством. Потом – насильно убитые, казненные в тюрьмах, замученные, изувеченные, растерзанные, мученики, жертвы террористов и маньяков. В конце – умершие своей смертью. Впереди во всех списках – богатые и знаменитые. В конце, через запятую, китайцы, индусы и прочие многочисленные народы, с указанием только числа умерших, без имен, иначе бумаги не хватит. Рядом, на пятой странице – реклама похоронных бюро. Гробы – с отделкой и без. Из красного дерева и фанерные. Одноразовая обувь. Места на кладбищах, хотите – в вашем городе, хотите – в Иерусалиме. Крематории. Сожжение на костре по индуистской традиции. Как и где лучше развеять прах на воде и по воздуху. Ведьмы и экстрасенсы – общение с привидениями ваших умерших родственников. Организация и ведение поминок. Похоронные катафалки.
– Зачем нужна такая газета?
– Чтобы сломать людям мозг.
Мы проезжаем машину дорожной полиции, стоящую у супермаркета. Вращаются проблесковые маячки – синий и красный. У машины офицер с полосатым жезлом. Я втягиваю голову в плечи. Полицейский делает шаг навстречу, внимательно всматривается. Увидев моего брата, неожиданно улыбается и отдает честь.
Брат улыбается ему в ответ и показывает язык.
Я думаю: «Сначала – домой. Оденусь приличнее. Потом сделаю фото и вклею в новый паспорт. Надо еще подобрать правильную печать из тех, что в пакете. Потом переложу все из чемодана в спортивную сумку. Железку спрячу дома. Под ванну. Открою в банке депозитарную ячейку на имя Андреева Андрея и положу туда часть денег. Остальные поменяю у этого типчика».
– Шестая страница – для самоубийц. Способы ухода из жизни и все такое. Клубы мертвых поэтов и тому подобное. Предсмертные записки, в которых можно указать тех, кто довел вас до этого. Нотариальные завещания, юридические вопросы раздела вашего имущества, оставляемого родственникам.
Я думаю: «Сколько денег поменять сразу? Сколько оставить? Может, поменять все? Интересно, они меченые? Кстати… Черт! Андреева Андрея наверняка будут отслеживать те, чей чемоданчик! Свое имя задействовать тоже нельзя…»
– Седьмая страница – предупреждения. От кредиторов и наемных убийц. От террористов и смертников. Они, если захотят, опубликуют там свои объявления для тех, кому стоит поостеречься и вернуть долги, о том, где и когда они совершат следующий теракт. Конечно, там будет и ложная информация, чтобы сбить с толку. Спецслужбы будут врать террористам, а те – обманывать спецслужбы. Восьмая – некрологи. Родственников и сослуживцев. Реакция общественности на смерть известных лиц. Выражение соболезнования и скорби. Воспоминания об умерших. Стихи. Рисунки. Рассказы.
Он задумывается, замолкает.
Я спрашиваю:
– Зачем ломать людям мозг?
Брат просит:
– Останови вот здесь, возле этой арки. Отгонишь машину обратно в гараж?
Я торможу около симпатичного особняка, каких мало в нашем городе.
Брат вылезает из машины, кряхтя и охая.
– Деньгами не надо помочь?
– Спасибо, не надо.
Я вдруг выпаливаю:
– Мне нужен паспорт.
Брат пристально на меня смотрит, слегка покачиваясь.
– Мне нужен паспорт на имя Сергеева Сергея Николаевича, жителя города Санкт-Петербурга, с моей фотографией.
– Дашь сегодня фото и три тысячи евро – и завтра заберешь.
– Кому?
– Фотографу с автостанции.
Брат пристраивается к автобусной остановке и снова мочится, продолжая внимательно меня разглядывать. Он говорит мне, застегивая ширинку:
– Сломать людям мозг нужно, чтобы они посмотрели на небо.
Конечно же, он очень странный человек.
Брат идет к подъезду, а я тороплюсь обратно в гараж.
«Если поменяю все евро, какой объем рублей у меня будет, например, в пятитысячных купюрах? Наверное, нужна очень большая сумка. А если дадут тысячные? Нет, в банке должны быть пятитысячные. А вдруг там не окажется столько рублей? Надо умножить на калькуляторе, сколько всего денег в рублях. Интересно, есть ли калькулятор в мобильнике? Интересно, что это за железка в чемоданчике?»
Я не замечаю, как снова оказываюсь у гаража. Ставлю машину. Чемоданчик на месте.
Динь-динь.
Приходит сообщение. От брата.
«Что ты видишь на небе?»
Я поднимаю голову и смотрю на осеннее утреннее небо, сырое, серое и холодное.
Я набираю в ответ одно слово: «Ничего».
