Kitobni o'qish: «Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.»
Шолохов всегда со мной
Перед читателями – два тома воспоминаний о М.А. Шолохове. Вся его жизнь пройдет перед вами, с ранней поры и до ее конца, многое зримо встанет перед вами – весь XX век, с его трагизмом и кричащими противоречиями.
Двадцать лет тому назад Шолохова не стало, а сейчас мы подводим кое-какие итоги его неповторимой жизни – 100-летие со дня его рождения.
1
Двадцать лет прошло, столько разрушено, столько перемен, чаще всего катастрофических, в нашей стране, столько утрачено русским народом, а боль и горечь от этой потери до сих пор не унимается. Пожалуй, точнее всех сказал о своих чувствах М.Н. Алексеев, узнав о трагической, страшной вести: «Если можно одному человеку осиротеть дважды, так это случилось со мной. Первый раз – в 33 году, когда умерли с голоду отец и мать. И вот теперь, когда умер Он. Да что там я? Осиротела вся наша литература…» И не только литература, а миллионы читателей всего мира со скорбью узнали об этой смерти.
Конечно, мы знали о болезни Шолохова, о тяжких днях, проведенных им в больнице, и о диагнозе, не дававшем никаких надежд. Но и в эти дни из Вешенской доносились шолоховские призывы укреплять «связь времен», помнить о «светлых традициях в жизни народов», свято блюсти «то доброе, героическое, что накоплено прадедами и отцами, завоевано ими и нами в борьбе за лучшие народные идеалы, за свободу и независимость», «за социализм». Смертельно больной Михаил Шолохов обратился к писателям мира с призывом «Защитим жизнь, пока не поздно!». «Друзья и коллеги, писатели Земли, я обращаюсь к вам в чрезвычайно ответственное для человечества время, – писал Шолохов. – Около тридцати лет назад, когда стремление людей к миру, казалось, повсеместно стало побеждать разрушительный дух «холодной войны», со страниц журнала «Иностранная литература» я уже обращался к мировому братству писателей с призывом повести откровенный и живой творческий диалог между литераторами Востока и Запада, людьми разных взглядов и убеждений.
Такое обращение было продиктовано тогда стремлением и желанием объединить усилия тех, кто силой художественного слова способен влиять на человеческие умы и сердца… Я призываю литераторов мира, писателей современности, моих друзей и коллег, возвысить голос против продолжающегося безумия, безостановочного ядерного вооружения…»
Даже в самом дурном сне Шолохову не могло присниться то, что происходит в нашей стране и что происходит в мире вообще: бурные нефтяные и газовые потоки на Запад, Буш-старший и Буш-младший, Ельцин и Черномырдин, Ирак, Чечня, русские беженцы из Туркмении и Казахстана, наконец, демографическая катастрофа русского народа, когда чуть ли не ежедневно умирает русских от 2500 до 5000 человек, катастрофа, которую русские ученые называли «избыточной смертью».
М.М. Шолохова, младшего сына писателя, как-то спросили: как бы воспринял Михаил Александрович «сегодняшнюю нашу действительность»?
– …Все, что для него святым было, что он считал нужным сохранить и приумножить, все разрушено, – ответил Михаил Михайлович.
И может быть, самым святым для него было предназначение писательского Слова. Он был уверен, что писательские орудия – перо и бумага – могут стать могущественнейшим средством для достижения истины, для пробуждения миролюбия в умах и душах мирового сообщества, для формирования и развития лучших человеческих качеств – благородства в помыслах и поступках, мужества и стойкости в преодолении препятствий на пути справедливого социально ориентированного устройства общества и государства, трудолюбия и умеренности в потреблении благ современной цивилизации, бескорыстия и сострадания к попавшим в беду.
В нобелевской речи Шолохов сказал: «Я хотел бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше, стать чище душой, пробуждали любовь к человеку, стремление активно бороться за идеалы гуманизма и прогресса человечества. Если мне это удалось в какой-то мере, я счастлив».
Шолохов на своем веку испытал не только успех, славу, но и много препятствий вставало на его творческом и человеческом пути, не раз дамоклов меч висел над его головой, готовый в любую минуту опуститься, не раз возникал у власть имущих вопрос: печатать или не печатать «Тихий Дон» или «Они сражались за родину», стоило лишь в чем-то потрафить Времени или властелину, но Шолохов всегда оставался верным своему творческому замыслу, тому, что вышло из-под его пера… Не раз возникали и конфликты с руководством Союза писателей СССР, особенно обострились эти отношения после глупейшего исключения Бориса Пастернака из Союза писателей за публикацию за рубежом романа «Доктор Живаго».
Во время пребывания в апреле 1959 года в Париже (см.: Правда. 1959. 17 и 24 апреля) Шолохов высказал свое отношение к «делу Пастернака»: «Коллективное руководство Союза советских писателей потеряло хладнокровие. Надо было опубликовать книгу Пастернака «Доктор Живаго» в Советском Союзе, вместо того чтобы запрещать ее. Надо было, чтобы Пастернаку нанесли поражение его читатели, вместо того чтобы выносить его на обсуждение. Если бы действовали таким образом, наши читатели, которые являются очень требовательными, уже забыли бы о нем. Что касается меня, то я считаю, что творчество Пастернака в целом лишено какого-либо значения, если не считать его переводов, которые являются блестящими. Что касается книги «Доктор Живаго», рукопись которой я читал в Москве, то это бесформенное произведение, аморфная масса, не заслуживающая названия романа».
Интервью Шолохова, опубликованное во французской газете «Франс суар», переполошило высших чиновников не только Союза писателей, но ЦК КПСС. Заведующий отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов в связи с этим высказывает своему руководству свои предложения: «Считал бы необходимым в связи с этим поручить советскому послу во Франции проверить достоверность сообщения «Франс суар» и, если такое интервью имело место, обратить внимание М. Шолохова на недопустимость подобных заявлений, противоречащих нашим интересам. Если сообщение газеты ложное, рекомендовать т. Шолохову опровергнуть его публично». Одновременно с этим сотрудники отдела культуры подготовили текст телеграммы советскому послу во Франции. А между тем Союз писателей уже исключил Бориса Пастернака из членов Союза писателей, а ему самому под давлением «общественности» пришлось отказаться от Нобелевской премии за 1958 год. Эта глупость литературных чиновников лишь «подогрела» интерес к роману, его перевели на восемь европейских языков и издали чуть ли не миллионным тиражом. (Подробнее см.: Российский гос. архив новейшей истории / РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 93. ЛЛ. 25–31. Р. 5840. Здесь хранятся перевод из «Франс суар», проект телеграммы послу в Париже, письмо Д. Поликарпова и др.)
К сожалению, эта давняя глупость литературных чиновников аукнулась и в сегодняшних литературных баталиях: одни превозносят «Доктора Живаго», включают в проект нового стандарта для старшей школы, внушают во всех «демократических» СМИ у нас и за рубежом, что это произведение чуть ли не единственное правдивое произведение о революции и Гражданской войне, другие упорно утверждают, что «Доктор Живаго» – «слабенький роман», «который критики», «как ни пытались раскрутить, так и не раскрутили». И действительно, сколько я ни пытался всерьез исследовать это сочинение, застревал на половине романа, выдыхался, как будто несу непомерную тяжесть, да еще и на крутую гору: настолько банально развитие сюжета, настолько сухи и безжизненны образы, претенциозны философские рассуждения, скучны лирические описания, да и события широко известны по произведениям выдающихся мастеров русской классики…
И жалкие русофобы из Министерства образования предлагают это сочинение включить в качестве обязательного в школьную программу, а «Тихий Дон» и «Поднятую целину» М. Шолохова выбросить… Ну и ну!
В связи с этим возникает поднадоевший за многие лета вопрос: Солженицын и Шолохов, так называемый «шолоховский вопрос». Тридцать лет ненавистники и завистники пытаются низвести Шолохова с народного пьедестала, столько напраслины было высказано за это время, что просто диву даешься тем глупостям, которые широко распространялись в средствах массовой информации после выхода в свет в 1974 году, в Париже, клеветнической книжонки, опубликованной с предисловием Солженицына. В то время Солженицын прослыл страдальцем, мучеником, его авторитет в мире был довольно высок, и он воспользовался своим авторитетом для низкой цели – возродить давно забытую и отвергнутую клевету, будто Михаил Шолохов раздобыл рукопись какого-то гения и переписал ее, внося бездарную отсебятину.
Так Солженицын отомстил Шолохову…
А вроде бы ничто не предвещало возникновения и развития такой злобной мстительности. Впервые Солженицын и Шолохов столкнулись на правительственном приеме у Хрущева. Солженицын растерялся и ничего не успел сказать Шолохову, которого всю жизнь боготворил, восхищаясь «Тихим Доном». И о своей растерянности, о высоких чувствах, которые он питал к автору «Тихого Дона», высказывался в телеграмме в Вешенскую сразу же после этого случайного столкновения в толпе, клубившейся около Хрущева.
Но стоило Шолохову высказать свое отношение к Солженицыну, как отношение круто изменилось, лишь одну фразу обронил Шолохов на вопрос корреспондента одной из западных газет: «Как вы относитесь к Солженицыну?» К Шолохову, после получения им Нобелевской премии, приезжали десятки, сотни журналистов, вопросы были самые разные.
– Не всякую мемуарную литературу можно назвать художественной, – сказал Шолохов.
Эта фраза облетела весь мир, стала известна и Солженицыну, тщеславному и самолюбивому, возомнившему уже тогда, в 1965 году, что его ожидает слава Художника, Творца, Создателя великих художественных образов, а его назвали всего лишь автором мемуарной литературы… Было от чего прийти в ярость и затаить злобу.
А через год произошло еще одно литературное событие, которое окончательно окрасило отношения Солженицына к Шолохову. «Новый мир» задумал опубликовать роман Солженицына «В круге первом», набрали, сверстали, но цензура отказалась подписать его в таком виде, предложив свои сокращения. Твардовский попросил Секретариат Союза писателей СССР, органом которого и был журнал «Новый мир», обсудить роман и предложить для печати приемлемый вариант как для автора, так и для общества. Предложили прочитать и Шолохову, как одному из секретарей СП СССР.
«Прочитал Солженицына «Пир победителей» и «В круге первом», – писал Шолохов в Секретариат ССП 8 сентября 1967 года. – Поражает – если так можно сказать – какое-то болезненное бесстыдство автора. Свои антисоветские взгляды Солженицын не только не пытается скрыть или как-то завуалировать, он их подчеркивает, выставляет напоказ, принимая позу этакого «правдооткрывателя», человека, который, не стесняясь, «режет правду-матку» и указывает со злостью и остервенением на все ошибки, все промахи, допущенные партией и Советской властью, начиная с 30-х годов.
Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна. Можно ли о трагедийных событиях писать в оперативном (опечатка в тексте, возможно: в опереточном. – В. П.) стиле, да еще виршами такими примитивными и слабенькими, каких избегали в свое время даже одержимые поэтической чесоткой гимназисты былых времен! О содержании и говорить нечего. Все командиры русские и украинец либо законченные подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди. Как же при таких условиях батарея, в которой служил Солженицын, дошла до Кенигсберга? Или только персональными стараниями автора?
Почему в батарее из «Пира победителей» все, кроме Нержина и «демонической» Галины, никчемные, никудышные люди? Почему осмеяны солдаты русские («солдаты-поварята») и солдаты татары? Почему власовцы – изменники Родины, на чьей совести тысячи убитых и замученных наших, прославляются как выразители чаяний русского народа? На этом же политическом и художественном уровне стоит и роман «В круге первом».
У меня одно время сложилось впечатление о Солженицыне (в частности, после его письма съезду писателей в мае этого года), что он душевнобольной человек, страдающий манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжелого испытания и свихнулся. Я не психиатр и не мое дело определять степень поражения психики Солженицына. Но если это так, – человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37 года и последующих лет, принесет огромную опасность всем читателям и молодым особенно.
Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек. И в том и в другом случае Солженицыну не место в рядах ССП. Я безоговорочно за то, чтобы Солженицына из Союза советских писателей исключить.
8. IX. 67 г. М. Шолохов».
В ноябре 1969 года Солженицына действительно исключили из Союза писателей СССР, а на Западе из него сделали гения, мученика, страдальца, дали Нобелевскую премию, то есть все произошло точно так же, как и с Борисом Пастернаком: глупость литературных чиновников и власть имущих в государстве породила западный «бум» вокруг личности и творчества Солженицына.
Ну а затем, через четыре года после присуждения Нобелевской премии, в 1974 году Солженицын нанес ответный удар Шолохову, издав в Париже «Стремя «Тихого Дона» со своим предисловием, в котором напомнил «слухи» 20-х годов, что Шолохов «нашел готовую рукопись (по другим вариантам – дневник) убитого казачьего офицера и использовал ее».
Об этом так называемом «шолоховском вопросе» написано много талантливых статей и книг у нас и за рубежом, назову лишь статьи из книги Льва Колодного, Владимира Васильева, американского профессора Германа Ермолаева, норвежского профессора Гейра Хьетсо, Федора Бирюкова, Валентина Осипова и многих других. Казалось бы, спор окончен… Но летом прошлого года «Новая газета» заявила, что необходимо вновь вернуться к неоконченному спору об авторстве «Тихого Дона», и напечатала одну за другой статьи под сенсационными, как обычно в таких случаях, заглавиями: «Они писали за Шолохова. Самый грандиозный проект XX века» и «Шолохов начал писать «Тихий Дон» в семь лет?».
«Литературная газета» в статье В. Баранова и Ю. Круглова «Литературные киллеры стреляют мимо цели» дала убийственный анализ первой из этих статей, показав всю беспомощность использованных «доказательств» автора, его наивность и «вовсе не безвредный дилентантизм». А о второй статье в «Новой газете» даже и говорить не стоит: настолько она претенциозна и глупа, хотя авторы ее в своих «доказательствах», казалось бы, опираются на «документы».
И еще об одной статье, весьма удивившей меня своим «открытием»: «Милосердие есть доброделание. И именно такое доброделание возрождал в стране уже более трех десятилетий назад Солженицын, передав все мировые гонорары от «Архипелага» на помощь политзаключенным и их семьям» (Литературная газета. 2004. № 6. 11–17 февраля. С. 4).
Всю свою долгую жизнь М.А. Шолохов, начиная с первых гонораров, занимался «доброделанием», помогал одностаничникам обустраивать Вешенскую, строить дороги, водопровод, театр казачьей молодежи, школу в Каргинской, внимательно следил за судьбами знакомых и близких по духу людей, помогал им материально, выручал их из случайной беды. Об этом много говорилось в воспоминаниях о Шолохове, в статьях и монографиях. Хорошо, что Солженицын организовал тридцать лет тому назад «Русский общественный фонд», помогал политзаключенным и их семьям. Но стоит хотя бы полистать сборник «Письма» М. Шолохова (М.: Советский писатель, 2003), обратить внимание на письма Сталину, Хрущеву, Микояну, Полянскому, Воронову и др., чтобы убедиться, что «доброделание» для Шолохова – священный долг русского писателя идти на помощь попавшим в беду, униженным и оскорбленным властью. Полистайте «Письма» Шолохова, и вы многое узнаете о том времени, в которое он жил и работал и которое насыщало его книги трагическими конфликтами, неиссякаемым юмором, бесстрашной иронией, прекрасными подвигами, радостями, противоречиями, узнаете о его чувствах и мыслях, творческих победах и огорчениях, узнаете о том, что Шолохов не только гениальный писатель, но и отважный правдоискатель, правдолюбец, мужественный и стойкий борец за справедливость, постоянный «доброделатель», но добро его входило в жизнь человека без эффектных поз, без шума и крика, скромно и незаметно, без афишированного фонда собственного имени. Так издавно сложилась русская традиция «доброделания», гуманная, милосердная.
К сожалению, в этот сборник не вошли некоторые письма, недавно обнаруженные и кое-что дополняющие о творческой истории «Тихого Дона» и об их авторе:
17/VI-26 г.
ст. Букановская.
Дорогой тов. Посвянский!
Спасибо за уведомление. Спешу с ответом. Я рад, что рассказы мои идут у вас, но теперь остается договориться о двух вещах: первое, нужно ли предисловие, и если – да, то чье? Второе, если ты ничего не будешь иметь против, то я на днях, или вернее с получением от тебя ответа, перешлю вам еще одну вещь размером в 2 п. листа, говорю я об этом потому, что мне хотелось бы пополнить сборник и сделать его более «внушительным». Если вас не смущает общий размер книги (включая эту новую вещь – в 9 п. л) то договорясь с кем следует срочно сообщи мне. Буду очень благодарен.
Условия оплаты, т. е. 100 р. за 1 п. лист, я считаю приемлемыми для себя.
Жду ответ. Адрес прежний.
С дружеским прив. М. Шолохов.
2. ст. Вешенская
3 февраля 1927 г.
Дорогой дружище!
Прежде чем говорить о неоконченном еще романе, выслушай следующее: 21-го января с/г мне за «Лазоревую степь» послали в окончательный расчет 450 р. Перевод, кто-то очень внимательный к служебным делам, адресовал на имя несуществующего Александра Михайловича Шолохова, в то время, как меня зовут Михаилом Александровичем, и… денег мне с почты не выдают по сие время.
26-го января, в день получения перевода, я послал по адресу – Москва, издательство «Новая Москва» – телеграмму приблизительно содерж.: «Мною получен перевод почте адресованный Александру Мих. Нужно Мих. Александр. Переадресуйте телеграфно».
Ждал 27-го, ждал 28-го, словом нет ничего и по нынешнее число.
Прошу тебя, скажи кому следует, что такое отношение не мыслимо. Пусть поскорей исправят ошибку, иначе перевод и деньги возвратят опять в Москву.
Меня обманывали в течении 3 м-цев обещаясь выслать деньги, не только меня, но и тех, кого я просил справиться об этом. (Пример с Новокшоновым, которого еще в конце ноября небезызвестный Циплаков убедил в том, что деньги мне посланы.) И теперь, этакое издевательство. Палец о палец не стукнут для того, чтобы поторопиться исправить свою ошибку и вывести меня из дурацкого положения, когда деньги вторую неделю валяются на почте, а я бегаю в поисках рубля.
Согласитесь, т. Посвянский, что подобное отношение со стороны некоторых правителей изд-ства если и не исключает окончательно возможности содружественной совместной работы, то и не способствует этому, это – мягко выражаясь.
Я с величайшим уважением отношусь к тебе потому, что ты чутко относишься не только к автору, но и к книге. Если б все были у вас там такие.
Ты спрашиваешь о романе, думаю что создашь безошибочное представление о ходе моей работы, если учтешь то, что в течении 3 м-цев изворачивался я, как уж под вилами в поисках займов и прочих бюджетно-паскудных делах. Сейчас у меня в окончат, обработке три первых части (не думай, что это – «плод» 3-х месячной работы…) как окончу и перепечатаю – вышлю тебе. Ты будешь исподволь знакомиться с вещью, а об условиях поговорим после. Хочу поставить тебя в известность, что окончу не раньше осени, это – раз; что размер велик 40–45 п. л., это – два.
Друг, прежде всего, поторопи кого надо, чтобы уладили с переводом. Надеюсь. Пиши. Поскорее пиши!
Сообщи не возражаешь ли против присылки тебе романа кусками, и вообще не возражаешь ли?
Потом, как ты мыслишь насчет этой вещи. Рад буду видеть подробное письмо от тебя. Кто по слитию изд-ств остался из прежних? Из прежних?
С приветом М. Шолохов.
Письма печатаются по ксерокопии автографов, любезно предоставленным хранителями Натальей Павловной Посвянской и Александром Сергеевичем Лонгиновым, частично опубликовавшим письма в «Народной газете» 5 июня 1993 года. «Эти письма – не только давние свидетели дружбы двух очень разных по характеру молодых людей, – писал Александр Лонгинов, – но, и это главное – дают некоторое представление о ходе работы над великим романом». Точно сказано, добавлю лишь, что затем дороги Михаила Александровича и Павла Борисовича разошлись: Павел Борисович стал доктором медицинских наук, директором одного из медицинских институтов, но часто вспоминал молодые годы, когда он работал редактором издательства «Новая Москва» и близко сошелся с Михаилом Шолоховым. Это еще одна грань портрета М.А. Шолохова.
Не лишним будет и цитата из очерка о П.Б. Посвянском (1904–1976): «…профессор Посвянский Павел Борисович был человеком удивительной судьбы и таланта. Психиатр с мировым именем, первый ученый, сексопатолог России, владеющий несколькими языками, великолепный знаток русской поэзии и прозы, замечательный декламатор произведений Пушкина, Тютчева, Фета, Есенина, Бернса, Маяковского… Библиотека Посвянского – уникальное явление…» (Лонгинов А. Как пришел Павлуша // Народная газета. 1993. 29 мая).
В эти годы катастрофических перемен в нашей жизни внимательнее всматриваешься в то, что было в советское время, отчетливее видишь положительное, сожалеешь об ошибках, которые вполне можно было избежать, если бы во главе государства были бы люди честные, умные, а главное – бескорыстные. Но увы… Не буду повторяться, об этом уже много написано.
Внимательнее всматриваешься и в то, что говорил в своих статьях, выступлениях, интервью М.А. Шолохов… И столько пророческих предвидений высказал он… Приведу лишь один пример из его интервью редактору чехословацкой газеты «Руде право» во время пребывания в Праге в апреле 1958 года. Только что Шолохов опубликовал обращение ко всем писателям Запада и Востока с призывом организовать конференцию и найти общий язык в борьбе со многими противоречиями, все еще раздиравшими мир в убийственной «холодной войне».
Отвечая на вопрос: «Чем, по вашему мнению, должна заниматься конференция писателей?» – Шолохов сказал, что конференция должна заниматься «вопросами борьбы за честную, непродажную литературу»: «Я имею в виду, например, борьбу с порнографической литературой, со всякими «комиксами», которые портят молодежь и прививают ей нелепые вредные взгляды. В то же время должны быть осуждены люди, которые, профессионально владея пером, пишут сценарии гангстерских, человеконенавистнических фильмов, получивших такое широкое распространение во многих странах. Борьба против шовинизма, расизма, милитаризма – эти серьезные вопросы тоже должны занимать нас. Ведь творчество – это прежде всего дело морали, нравственности, гуманизма! Необходимо сломать эту отравленную черную стрелу и обезоружить стрелка…
Я знаком с одним очень одаренным и по-настоящему талантливым европейским писателем: его произведения не находили справедливой оценки на родине. Критика его замалчивала, издатели не печатали. Жил он в нужде. Но вот он написал порнографический роман и сразу стал богатым. Я думаю, что эта достойная сожаления история не дело одного писателя, которого я имею в виду. Человечество потеряло одаренного художника. Из литературы ушел человек и стал талантливым профессиональным отравителем. Я считаю, что таких вещей допускать нельзя. Среди писателей должны найтись люди, которые протянули бы ему дружескую руку помощи…» (см.: Шолохов М. Соч. Т. 8. М., 1986. С' 253–254).
Напомню, что именно с этих морально-эстетических позиций Шолохов осудил и сочинения А. Солженицына «Пир победителей» и «В круге первом». А сколько талантливых писателей в погоне за сегодняшним успехом пишут порнографические романы, «комиксы», «сценарии гангстерских, человеконенавистнических фильмов». А потом получают престижные премии за эту продажную литературу.
И все эти годы, после смерти М.А. Шолохова, я ждал и надеялся, что талантливые его последователи вырастут, распрямятся, понаблюдают за этой вакханалией, которая происходила и происходит в наше время во всех областях и сферах нашей общественно-политической жизни, и выскажут свое смелое, емкое, мужественное слово, создадут великие образы, достойные великих традиций русской литературы, но, увы, и самые одаренные русские писатели, от которых много ждали, ограничивают свои писательские опыты мелкотемьем, ищут своих персонажей на обочине нашей действительности, а некоторые с поклоном принимают премию из рук Солженицына, навсегда запятнавшего свое имя среднего публициста, одаренного, пострадавшего оттого, что возвел напраслину на великого Художника XX века и до сих пор не раскаялся, как к этому не раз призывали самые совестливые писатели нашего времени.
«Искусство обладает могучей силой воздействия на ум и сердце человека, – говорил Шолохов. – Думаю, что художником имеет право называться тот, кто направляет эту силу на созидание прекрасного в душах людей, на благо человечества».
