Kitobni o'qish: «Вечер страшных историй»
Вступление
Не помню, кому пришла в голову эта идея. Наверное, все-таки мне – и не потому, что я самый мозговитый. Просто из нас троих долбанутые идеи чаще всего приходят именно в мою беспокойную головушку. Ладно, это не так важно. А важно то, что сегодня – тридцать первое октября, и под вечер мы собрались у меня дома, чтобы рассказывать страшные истории. Собрались обычной компанией в составе меня, Влада и Наташи. Нам всем по пятнадцать, и недавно мы начали совместное восхождение на высоченную гору знаний и стресса девятого класса.
С Владом мы дружим чуть ли не с ясельного возраста. Насчет яслей я даже почти не соврал, поскольку познакомились – и тут же подрались – мы как раз в наш первый день в детском саду. Зато с тех пор стали друзьями-не-разлей-вода. Вот так-то.
С Наташей все получилось более прозаично. В прошлом году она переехала из другого города, волею судьбы оказавшись в нашем классе («…и тут же покорила мое сердце», – мог бы добавить я, если бы писал любовные романы. Но их я, к счастью, не пишу). В общем, Наташа органично влилась в нашу с Владом мужскую компанию, так что теперь мы чаще всего тусовались втроем.
На всякий случай напомню: вашего покорного слугу по-прежнему зовут Ян Орлов.
Чтобы как-то украсить наши посиделки, Наташа прихватила из дома кое-какую хэллоуинскую атрибутику, вроде пластмассовых сувенирных тыкв с рожицами (настоящей тыквы у нас не нашлось), фигурок ведьм в оборванных черных саванах и даже спрея с искусственной паутиной, за который мама наверняка потом открутит мне голову. Влад принес с кухни чайник с горячим чаем, бутерброды и печеньки. Я погасил верхний свет, оставив гореть ночник. Атмосфера сразу стала уютной, ламповой. К слову, квартира этим вечером находилась в нашем полном распоряжении. Предки свалили на день рождения к какому-то знакомому, что было весьма кстати (да, есть в мире такие, кто умудрился родиться в Хэллоуин).
– Ну что, начнем-с? – сказал я. – Вечер страшных историй объявляется открытым?
Друзья кивнули.
Должен сказать, что, несмотря на наши приключения, многие из которых не обошлись без сверхъестественного1, никто из нас не растерял трепетной любви к страшным историям. Ведь страшная история – вещь особая. Она способна полностью погрузить в себя, заставить на время покинуть собственное тело и прожить кусочек чей-то жизни, по пути прикоснувшись к неведомому, а затем хорошенько напугать, чтобы перехватило дыхание и адреналин заструился по венам, а мир вокруг заиграл новыми красками.
Хорошая страшилка – это почти искусство.
– Раз уж сегодня Хэллоуин, то начать стоит с тематической истории, – заявил я. – Поэтому, если никто не возражает, я буду первым. Но для начала проведем небольшой экскурс. Как вы знаете, а может и не знаете, Хэллоуин зародился больше двух тысяч лет назад среди кельтских племен…
– Давай ближе к делу, – попросил Влад.
– Да ладно, интересно же! – запротестовала Наташа.
– Так вот, – невозмутимо продолжал я. – У кельтов год делился всего на два сезона – лето и зиму. Тридцать первое октября было последним днем лета, соответственно, на следующий день наступала зима. Согласно древним преданиям, в ночь с тридцать первого на первое стиралась граница между миром живых и миром духов. Считалось, что духи умерших могут вернуться из потустороннего мира, чтобы навестить своих родственников. В эту ночь никто не зажигал в домах свет, поскольку освещенные окна могли приманить духов, а все жители надевали шкуры и маски зверей, чтобы духи не поняли, кто есть кто. Еще духов задабривали, оставляя на пороге сладкое угощение. Идея была такая: дух удовлетворится найденной конфеткой и не станет досаждать живущим в доме людям. Праздник этот назывался Самайн, который затем трансформировался в современный Хэллоуин. Удивительно, что с тех пор традиции почти не изменились. Наряжаться в необычные костюмы, ходить по домам и раздавать пришедшим сладости, чтобы те не творили гадостей, – все это старинные кельтские обычаи. Даже легенда про Джека, вынужденного скитаться по земле до скончания веков с фонарем в руках, и та кельтская. Кстати, вы знали, что праздничные фонари раньше делали из репы? Советую глянуть в сети фотки – фонари из репы выглядят в сто раз криповей, чем из тыквы. Вообще, тыкву стали использовать совсем недавно, когда кельты, а именно ирландцы, валлийцы и шотландцы, понаехали в девятнадцатом веке в Америку. Там репу днем с огнем не сыщешь, зато тыкв по осени – завались. Вот и пришлось на ходу подправлять традиции предков.
Моя история будет как раз про потомка кельтов, старого ирландца Барта Флэнагана. Его семья переехала в США много лет назад, но легенды исторической родины порой имеют очень длинные когти. Итак, слушайте…
В ночь на Хэллоуин
Барт Флэнаган, восьмидесяти шести лет от роду, хмуро наблюдал через окно за вереницей переодетых детей, что сновали по улице от дома к дому. Были здесь и привидения, и ведьмы, и вампиры, и еще множество персонажей, которых он даже не мог распознать. Наверняка какие-нибудь супергерои из новомодных сериалов.
Он видел, как стайка десятилетних мальчишек, загримированных не то под зомби, не то под Франкенштейнов, позвонила в дверь дома напротив. Как только дверь открылась, они задорно прокричали какое-то приветствие (разумеется, «Сладость или гадость», что же еще?). Спустя пару секунд в подставленные мешочки посыпались сладости, и довольные мальчишки направились к следующему дому. Скоро очередь дойдет и до него.
Барт скрипнул зубами. В последнее время его раздражало буквально все. Он знал, что соседские дети за глаза называли его «злобный старик Барт», и это бесило его еще сильнее.
Барт не всегда был таким, во всяком случае так ему казалось. Порой он бывал ворчливым, это да. Но окончательно характер испортился, когда в прошлом году умерла его жена Марджори – пожалуй, единственный человек, кого он по-настоящему любил в своей жизни.
После ее смерти изменилось все. Он остался один в большом доме, который, подобно своему хозяину, все больше ветшал. Барт подозревал, что и сегодня у него нет настроения лишь по одной причине: это был его первый Хэллоуин без Марджори.
Звонки в дверь не заставили себя ждать. Разумеется, никаких конфет старик раздавать не собирался. Дохромав до двери – артритные колени все чаще давали о себе знать, – Барт от души срывал злость на тех, кто посмел его потревожить. Перепуганные дети разбегались кто куда, а им вслед летела яростная ругань. Так повторялось несколько раз. Он догадывался, что своими действиями лишь укрепляет репутацию «злобного старика», но ему было плевать.
Конечно, Барт знал способ остановить поток попрошаек. Для этого следовало всего лишь погасить свет над входной дверью. В Америке это служит своеобразным сигналом, в том числе на Хэллоуин. Свет есть – значит, добро пожаловать. А если лампа выключена, то гостям здесь не рады.
Однако Барт всегда оставлял свет на крыльце включенным на ночь и из принципа не собирался изменять своим привычкам. Несмотря на больные колени, он покорно поднимался с дивана и открывал дверь каждому позвонившему. Уж очень приятно было выпустить пар, поорав на незадачливых празднующих.
Когда за окном окончательно стемнело, детей стало значительно меньше. Вскоре улица и вовсе опустела.
«Наконец-то, – выдохнул Барт и уселся в любимое кресло перед телевизором. – Теперь можно и отдохнуть».
Чувствовал он себя намного лучше, чем в начале вечера.
Под звуки какого-то глупого телешоу Барт начал потихоньку проваливаться в сон, и тут в дверь опять позвонили. Он встрепенулся и почти физически ощутил, как лицо багровеет от ярости.
Преодолев путь до двери гораздо быстрее обычного, Барт распахнул дверь… и никого не увидел. Он посмотрел направо, затем налево. Дорожка, ведущая к дому, была пуста, как и остальной двор. Даже на тротуаре, начинавшимся за территорией его участка, никого видно не было.
Получается, гость умудрился исчезнуть за те три или четыре секунды, что он шел к двери? Да такого просто не может быть! В глубине души Барт понимал, что даже мировой рекордсмен по спринту не успел бы скрыться из видимости за такой короткий срок, но думал он о другом. Дети. Проклятые дети в дурацких костюмах решили его разыграть!
– Как вам не стыдно тревожить старого человека! – громко начал он свою гневную тираду, обращаясь непонятно к кому.
Говорил он долго и выражений не выбирал. Барта не стесняло даже то, что его речи в ночной тишине разносятся на весь квартал. Наконец, выговорившись, он вернулся в дом, с силой захлопнув входную дверь.
Вновь усевшись перед телевизором, Барт принялся бездумно досматривать телешоу. Он уже жалел о своей недавней вспышке. В такую ночь слова, сказанные сгоряча, могли быть очень опасны, ведь неизвестно, кто позвонил в его дверь.
В голове сами собой замелькали картинки из детства. В то время они еще жили в пригороде Дублина, а самому ему тогда было лет пять или шесть. Вспомнилась бабушка, которая вечерами рассказывала маленькому Барту многочисленные кельтские легенды – про фей, про священные дубы, про волшебных существ и подземные царства. И, конечно, про духов.
– В ночь Самайна, когда лето сменяется зимой, – рассказывала бабушка своим скрипучим голосом, – открываются врата и в наш мир являются духи умерших. С ними нужно быть осторожным, поскольку духи очень обидчивы. На крыльце обязательно оставляют сладкое подношение, а весь свет в доме выключают, чтобы их не приманивать. Если все пройдет как надо, то утром на месте сладостей можно обнаружить несколько старинных пуговиц. Это подарок духов, знак их расположения. Считается, что эти пуговицы приносят удачу.
– А что будет, если не оставить им подношение? – спросил тогда маленький Барт.
Бабушка серьезно посмотрела на него и сказала:
– Это их разозлит. А если духи злятся, они могут начать мстить.
Барт тряхнул головой, прогоняя навязчивые воспоминания. Все это сказки времен царя Гороха. Никакие духи мертвых к живым не являются, ни в эту ночь, ни в любые другие.
Инстинктивное желание оставить за порогом сладости, дабы замять свою выходку и задобрить невидимого посетителя, Барт тоже отмел. Конфет у него не было, поскольку сам он сладкое не любил. К тому же он сомневался, что сладости оправдают его в глазах духов. Часы тем временем достигли цифры десять. Еще полчасика, и пора будет ложиться спать, решил Барт.
По телевизору начался выпуск новостей. Ведущий в костюме и галстуке освещал одну за другой местные новости: рост цен на бензин, протесты фермеров против нового налога, угроза наводнений из-за недавних дождей. Барт слушал вполуха, но тут ему показалось, что тон ведущего изменился.
Повернувшись к экрану, он услышал:
– …Да, у кого-то сегодня будет ох какая веселая ночка. Не так ли, Барт?
Холодок пробежал по спине. Ведущий смотрел в камеру и улыбался, но Барт был уверен – тот смотрит прямо на него. И разговаривает тоже с ним.
– А какая же веселая ночка без гостей, а Барт? – с недоброй ухмылкой продолжал ведущий. – Но ничего, не грусти. Гости придут совсем скоро.
После этой фразы передача прервалась, сменившись сообщением о технических неполадках.
Барт застыл в кресле, не в силах пошевелиться, будто кто-то отлил из него статую и усадил в кресло. Поднявшись на ноги и поморщившись от боли в коленях, он подошел к телевизору и осторожно осмотрел его, словно ожидая, что оттуда на него выпрыгнет странный ведущий вечерних новостей. Барт попробовал переключить на другой канал, но везде было то же сообщение о технических неполадках. Только сейчас он заметил, что за окном расстилается густой туман. Может, причина в этом? Но он никогда не слышал, чтобы из-за тумана возникали неполадки с электроникой. Это же не шторм и не торнадо. К тому же это не объясняло странных речей ведущего.
Выругавшись, Барт выключил телевизор и решил пойти спать. Мысль о том, что выпуск новостей мог ему просто привидеться, была невыносима. Неужели он сходит с ума?
Едва он ступил на лестницу, как зазвонил телефон. Не мобильный, а старенький стационарный телефон, лет которому было не меньше, чем самому хозяину дома.
Барт замер, напряженно глядя на дребезжащий аппарат. Звук разносился по пустому дому подобно погребальному колоколу. Подходить почему-то не хотелось. Он чувствовал, что ничего хорошего это не принесет. Прозвонив восемь или девять раз, телефон замолк, но почти сразу же зазвонил вновь. Барт вздохнул и на негнущихся ногах преодолел расстояние до круглого столика, на котором стоял телефон. Протянул дрожащую руку и схватил трубку после четвертого звонка.
– Алло? – чуть слышно произнес он.
Ему никто не ответил. В трубке слышались помехи, но тот, кто находился по ту сторону провода, молчал. Барт слышал лишь шум собственного сердца.
Тишина эта не была пустой. В ней будто скрывалось какое-то сообщение, которое должно быть понятно без слов. Барт прижимал трубку к уху и лихорадочно размышлял. Тут его осенило.
Ведь стационарный телефон ему отключили два месяца назад!
После смерти жены разговаривать ему стало не с кем, а в те редкие случаи, когда телефон все же требовался, он пользовался мобильником. В результате Барт перестал оплачивать счета за ненужный сервис, а телефонная компания в свою очередь отключила его дом от сети. С тех пор старинный аппарат замолчал навсегда. Все это пронеслось в голове у Барта и оформилось в один пугающий вывод.
Телефон никак не мог принимать звонки.
Поняв это, он бросил трубку и в страхе попятился.
Никак духи проказничают?
Не успел он подумать об этом, как увидел промелькнувшую за окном темную фигуру. Кажется, на ней было что-то вроде балахона с капюшоном, из-за чего контуры представлялись нечеткими, расплывчатыми. От страха Барт едва не сел прямо на пол.
Ростом фигура была со взрослого человека. Значит, это точно не переодевшийся ребенок, решивший его припугнуть. Появившись перед окном, силуэт на секунду замер, словно для того, чтобы его точно заметили, а затем исчез из поля зрения.
Дрожа всем телом, Барт приблизился к окну и выглянул наружу. Туман стелился по земле и густел, казалось, с каждой минутой. Свет на крыльце, который он так и не выключил, помогал разглядеть очертания двора, но темной фигуры видно не было.
– Наверное, ушел, – выдохнул Барт и вытер пот со лба.
В этот момент в доме погас свет. Барт очутился один в полнейшей темноте. Впрочем, нет, он ошибся – в темноте он был уже не один. Где-то в глубине дома раздался негромкий хлопок. Барт знал, что так хлопала задняя дверь.
Дверь, которую он никогда не запирал.
Когда в тишине послышались шаги, Барт не выдержал напряжения и вскрикнул. Рванувшись к входной двери, он распахнул ее и со всей скоростью, на которую был способен в свои восемьдесят шесть, нырнул в туман.
«Соседи, – стучало в висках. – Надо… добраться… до… соседей…»
Забежав на участок Джонсонов, что жили слева от него, Барт заколотил в дверь. Он задыхался от бега, пот градом струился по лицу и капал на землю. Сегодня будний день, а значит, Джонсоны – семейная пара средних лет – наверняка дома. Но почему они не открывают?
Барт то и дело оглядывался, но фигуры в балахоне видно не было. Он понимал: времени остается немного. Плюнув на Джонсонов, Барт ринулся к следующему дому. Но и там ему не открыли, хотя он стучал не переставая до тех пор, пока костяшки на руках не стали кровоточить.
Тогда Барт метнулся через дорогу, решив попытать удачу на противоположной линии домов. Вокруг, как назло, не было ни одного человека. «Куда подевались эти проклятые празднующие? – зло думал он, пока бежал к очередному дому. – Недавно их тут были сотни, а теперь что, все разом вымерли?»
Вот и дом старушки Генриетты, одной из близких подруг его почившей жены. Сам он терпеть не мог Генриетту, но сейчас как воздух нуждался в ее помощи.
«Только бы старая ведьма открыла дверь, только бы открыла», – как мантру повторял Барт.
И дверь действительно начала приоткрываться, едва он поднялся на крыльцо. Барт застыл на месте. Дверь открывалась медленно, с торжественным скрипом.
– Генриетта, я… – начал Барт, но слова застряли у него в горле.
Старушки на пороге не оказалось. Вместо нее там была темнота. Барту показалось, что из глубин дома, из самой тьмы, за ним кто-то наблюдает. Кто-то, с кем точно не стоило встречаться.
Барт предпочел убраться с участка старой Генриетты, после чего с трудом заковылял в сторону центра. Колени горели огнем, боль выворачивала суставы наизнанку. Радовало только то, что фигура в балахоне по-прежнему не показывалась.
Дома один за другим выплывали из тумана, провожая Барта темными глазницами окон. Все вокруг выглядело знакомым – и в то же время каким-то не таким, словно на мониторе снизили настройки яркости. Пейзаж представлялся серым и невзрачным. Неужели туман так искажает перспективу?
Но главный вопрос состоял в другом. Почему он до сих пор не встретил на улице ни одного человека?
Оказавшись на Мейн-стрит, главной улице их городка, Барт привалился к стене какого-то здания. Следовало отдышаться, иначе он прямо сейчас замертво упадет на асфальт. Тянуло присесть, а еще лучше прилечь, но Барт одернул себя. Если дать слабину и сесть на асфальт, то со своими коленями он рискует больше не подняться. А там его точно настигнет фигура в балахоне.
С трудом разогнувшись, он огляделся по сторонам. Увидев вывеску здания, у которого стоял, он радостно крякнул. То была закусочная «У Пита». Место это всегда имело для них с Марджори особое значение, ведь именно тут состоялось их первое свидание много лет назад. Барт помнил, как они пили молочные коктейли в тогда еще новенькой закусочной и посмеивались над нерасторопными официантами, что говорили с протяжным южным акцентом, называя их, еще совсем молодых, «сээр» и «мээм».
С тех пор утекло немало воды. Сама закусочная не раз подвергалась капитальному ремонту, за годы у нее менялись владельцы и меню, но для них с Марджори она всегда оставалась особым местом, наполненным скрытым, почти мистическим смыслом. Они ужинали здесь не реже раза в месяц, а в последнее время, уже после смерти жены, Барт не раз приходил сюда в одиночестве.
Лучше места в его текущей ситуации не придумаешь. И пусть окна закусочной были темны, как и в других зданиях поблизости, он разглядел слабый проблеск света. Толкнув дверь, он ввалился внутрь.
Барт сразу увидел ее. Она сидела за столиком в дальней кабинке, где они всегда заказывали себе столик, когда приходили сюда вдвоем. Заметив его, Марджори улыбнулась и помахала рукой. Она не была молодой, как во времена их знакомства, нет. Она выглядела такой, какой он запомнил ее за несколько месяцев до смерти. Лицо ее освещалось светом единственной свечи. На ватных ногах Барт приблизился к столику. Дыхание перехватило, а в голове стало совсем пусто. Ему хотелось сказать так много, но буквы отчего-то не складывались в слова.
– Здравствуй, милый, – сказала Марджори, улыбнувшись. – Рада, что ты наконец нашел меня. Присаживайся.
Опустившись на стул, Барт бросил взгляд в окно – и вздрогнул. Фигура в балахоне стояла снаружи и заглядывала внутрь через стекло. Теперь, разглядев ее получше, Барт убедился, что лица под капюшоном не было. На его месте клубилась чернильная тьма.
– Не беспокойся, – торопливо заверила Марджори. – Он сюда не войдет.
– Он? – глухо переспросил Барт. – Это… дух?
Марджори поморщилась.
– Сложно объяснить… Это не совсем дух. Не такой, как я, во всяком случае. Он никогда не был человеком.
– Что ему от меня надо?
– Ты сам виноват, – Марджори развела руки в стороны. – Приманил его светом, как мотылька в летнюю ночь, а потом оскорбил. Такие, как он, этого не любят.
– А как же…
– Я надеялась успеть к тебе первой, – перебила Марджори. – Но не сразу нашла дорогу, – она махнула рукой себе за спину. – Поэтому решила дождаться тебя здесь. Знала, что рано или поздно ты сюда придешь. Вы, мужчины, очень предсказуемы.
Она хихикнула.
– То место, где мы сейчас – это уже не мой мир, да? – решился спросить Барт.
Марджори кивнула.
Барт замолчал. Он не мог понять, почему продолжает задавать вопросы, когда на самом деле хочет сказать совсем другое. О том, как он скучает по Марджори, как плохо ему живется без нее, и о том, как часто он берет в руки старые альбомы, чтобы вновь и вновь переживать прекрасные мгновения далекого прошлого.
Еще он хотел спросить, как и где провела эти месяцы она. Неужели в этом холодном и пустом мире, укутанным туманом? От одной этой мысли его сердце сдавило словно в тисках.
– Здесь всегда так мрачно? – выдавил он.
Улыбка Марджори стала шире.
– О, милый Барт, конечно же нет. Я обитаю не здесь, если ты об этом. Это даже не мир как таковой, а граница, место слияния двух пространств – мира физического и мира духов. Те самые врата, что открываются лишь один раз в год в эту ночь. Но сам мир духов другой. Поверь мне, он замечательный. Там нет молодости и старости, нет боли… Это по-настоящему волшебное место. Рано или поздно ты сам в этом убедишься.
Они говорили еще долго и не могли наговориться, словно не виделись долгие годы. Наконец Марджори сообщила, что ей пора.
– Я еще увижу тебя? – с надеждой спросил Барт.
– На следующий Хэллоуин, – пообещала Марджори и поцеловала его, после чего растаяла в воздухе.
Барт проснулся в кресле собственного дома от яркого солнечного света, бившего в глаза. Он еще ощущал на губах легкий поцелуй жены. Несмотря ни на что, он знал: то, что произошло прошлой ночью, не было, да и не могло быть сном.
Следующего Хэллоуина Барт ждал с большим нетерпением. Особых событий в его жизни за этот год не произошло, разве что артритные колени теперь болели почти постоянно. После встречи с Марджори он много думал о ее словах. Со временем решение созрело само собой.
Тридцать первого октября Барт Флэнаган облачился в заранее приготовленный костюм, зажег в комнате свечи и стал ждать. Когда за окном начал клубиться сероватый туман, Барт понял, что ждать осталось недолго.
Вскоре после полуночи в дверь постучали. Полупрозрачная Марджори сияла в свете наружной лампы, но еще больше сияла ее улыбка. Они обнялись, и Барт проводил ее в гостиную. Туман на улице сгустился, и Барт догадался, что они вновь на границе миров.
Они снова разговаривали, смеясь и поддразнивая друг друга, как в старые добрые времена. Когда в ночной мгле стали проступать первые признаки рассвета, Марджори сказала, что ей пора, а ему следует лечь в постель и хорошенько выспаться.
Барт проглотил ком в горле. Он много раз представлял себе этот момент, но все равно очень волновался.
– Можно мне пойти с тобой? – робко начал он.
Марджори удивленно воззрилась на него.
– Я больше так не могу, – слова вырывались из самого сердца. – Мне плохо здесь. Одному. Без тебя. Мне кажется, я больше не понимаю этот мир. Все стало другим. Эти гаджеты, электрические машины, умные дома. Я чувствую себя чужим, как будто мой поезд ушел со станции, а я остался на перроне. Я стар, Марджори, а все вокруг меняется так быстро. Да еще и артрит замучил…
– О Барт… – начала Марджори, но он перебил ее:
– Я хочу увидеть тот волшебный мир, о котором ты говорила. Волшебный мир, где нет больных коленей и старости, и где мы снова будем вместе. Разве я так много прошу?
Какое-то время Марджори сидела, закусив нижнюю губу и глядя в пространство. Казалось, она прислушивается к чему-то. Возможно, так и было. Барт чувствовал: в эти мгновения решается его судьба, и решение принимает отнюдь не Марджори.
Тут лицо жены просветлело. Она протянула руку, и Барт с готовностью схватился за нее, поднявшись на ноги и в последний раз поморщившись от боли.
Держась за руки, они покинули дом, многие десятилетия бывший им родным. Вскоре их силуэты скрылись в густом тумане сырой октябрьской ночи.
А утром соседи обнаружили тело старого Барта Флэнагана, мирно скончавшегося во сне в хэллоуинскую ночь.
* * *
Закончив историю, я оглядел лица друзей. История им, кажется, понравилась. У Наташи в глазах и вовсе стояли слезы.
– Между прочим, идея задабривать духов чем-нибудь сладким существует не только у кельтов, но и во многих других культурах, – добавил я. – Даже у славян принято в поминальные дни оставлять на могиле сладости.
– Которые потом съедают бомжи, – вставил Влад.
– Чаще всего да. Хотя считается, что с могилы ничего есть нельзя. Вроде как продукты напитываются мертвой энергетикой, и за съевшим такую конфетку потом будет по пятам следовать дух покойного.
– Я тут одну историю вспомнила, – нерешительно сказала Наташа, и мы повернулись к ней. – Про нечто похожее.
– Про сладости? – заинтересовался Влад и закинул в рот очередное печенье, смачно запив его чаем.
– Нет, не совсем. Про кое-что… другое.
