Kitobni o'qish: «Короли грязи-с»

Shrift:

Часть первая
Короли и шестерки
Глава 1
Неизвестный герой

У каждого времени есть свои герои. И каждое время нуждается в таковых. Одних героев делают известными, их находят, показывают по телевидению, награждают, окружают почетом или они сами добиваются и делают необходимое, чтобы все получилось именно так. Другие герои спокойно остаются неизвестными. Они не ищут известности, наград и почета, не стремятся попасть на телевидение. Они просто живут и считают себя героями своего времени и своего романа, который пишут своей жизнью.

Поезд мчался в столицу, постукивая колесами на стыках. В проходе восьмого вагона перед открытой дверью четвертого купе у окна стоял неизвестный герой и смотрел на бесконечные и постоянно меняющиеся в рамке окна пейзажи. Когда попутчики в купе завели спор, он невольно прислушался.

– Главное человек. Его чувства и мысли, – с вдохновением говорила девушка, прижимаясь к своему молодому человеку. – Благодаря своим мыслям он преобразует все вокруг себя.

– Деньги, милая моя, вот, что главное, – с улыбкой знающего человека сказала прокуренным голосом женщина, которая в самом начале представилась частным предпринимателем. – Без денег ничего не преобразуешь. Иди учиться на экономиста или юриста.

– Нет, я уже решила, что буду поступать учиться на филолога.

– Вот и зря. Твоя филология тебя не прокормит. Торговля – это друг прогрессивного человека.

Лицо неизвестного героя прояснилось и он с обаятельной улыбкой, которая так хорошо была знакома его друзьям, обернулся и произнес:

– Человек делает деньги, чтобы они сделали из него человека. И если человек не будет делать деньги, то и деньги не сделают из него человека.

Попутчики замолчали и с любопытством посмотрели на него из купе.

– Человек и деньги это субстанции, которые друг без друга не могут существовать в современной жизни. Процесс их соединения сложный, взаимообразный, общественно полезный и непредсказуемый, – закончил он, откровенно улыбаясь. – Но и филологи в экономическом процессе овладевания недоступным и желанным в нашей стране нужны. Как же без знания языка постигать юридические нормы и составлять правильные договоры? Так что не станем мелочиться, потряхивая мелочью. Не на базаре!..

Женщина частный предприниматель закивала ему головой. Девушка посмотрела на него слишком заинтересованно и смущенно. «Что это они на меня так смотрят?» – подумал неизвестный герой, быстро отвернулся к окну и незаметно проверил ширинку. «Слава богу, застегнута! – обрадовался он и улыбнулся сам себе. – А то могло получиться так: «Я гордо гуляю по Бродвею с расстегнутой ширинкой». Хотя сама по себе эта часть туалета в расстегнутом виде говорила лишь о вечной готовности мужчины беззаветно служить прекрасному полу».

Оставалось ехать минут сорок. Неизвестный герой снова посмотрел в окно, припоминая все, что с ним произошло за последний год. Он вспомнил о перипетиях своей артистической карьеры. Страна буквально сходила с ума от конкурсов красоты. Она захлебывалась от конкурсных зрелищ и в восторге рыдала у телеэкранов, переживая за своих избранниц. Конкурсы красоты будили воображение и будоражили сознание неискушенных граждан, готовых платить деньги за чужую красоту. Какие были времена, какие достижения! И он, отдавшись стихии наживы и пользуясь прекрасным сумасшествием граждан, колесил с устроителями подобных шоу по всей стране. Они организовывали шоу в больших городах и малых, на предприятиях и в поселках. Одни названия конкурсов, чего только стоили: «Мисс Кимры», «Мисс Электросталь» «Мисс Шпала», «Мисс Бетономешалка». Они отражали новые этапы его короткого и емкого трудового пути. Он проводил конкурсы даже там, где проводить их казалось невозможно. Однажды он проводил конкурсы в доме престарелых и даже в детских садах и яслях, где они с родителями выбирали новых звезд: «Мистер Горшок», «Мисс Большая Соска» и «Мисс Пис-Пис». Потом его продюсера Игогокова потеснили под угрозой жизни другие желающие подзаработать на ниве красоты, и он остался без заработка. Жизнь зажонглировала им, как жонглер мячиками. «То вверх, то в низ – такой, видите ли, у нее каприз», – любил повторять он, улыбаясь. Она подбрасывала его высоко вверх и забывала поймать. Дарила ему необыкновенные знакомства и приключения. Одно время он играл в модном Театре Теней, где ему особенно удалась роль тени короля. Потом в Невинномысске пристал к цирку шапито и подружился с фокусником дядей Мишей, который научил его манипуляциям с картами. Короткое время он служил коммивояжером, пока не устроился в театральную труппу, где в нем сразу разглядели незаурядный талант и в тот же день предложили роль трупа. Лучшего трупа в этой трупе еще не было. С гастролями, изредка вылезая из гроба, он добрался до Одессы. Там ему пришлось вспомнить о своем литературном таланте, вследствие чего его сочинения начали принимать в газету «Лом» и в журнал «Отнюдь». Газеты и журналы в это время открывались и закрывались чуть ли не каждый день. Личное в стране окончательное победило общественное, а секс с презрением и нарочито повсеместно побеждал любовь. Слово «секс» стало обыденным, тогда как слово «любовь» становилось стыдным и даже позорным. Эти два слова искали на страницах газет компромисс, пока не нашли его в слове «отношения». На страницах газет и журналов происходила сексуальная революция. Специалистов по этой теме не хватало, и он бойко взялся за перо. В газете «Лом» ему поручили вести юмор, а в журнале «Отнюдь» предложили вести рубрику «Авось-ка для женщины», где ему пришлось заняться сексом по переписке. Тематические статьи и письма для страждущих женщин он подписывал лихо и просто «Стоян Заливалов». Тиражи журнала за короткий срок увеличились в три раза. Он увлеченно оплодотворял гением своих мыслей всех женщин журнала. Главный редактор журнала «Отнюдь» Глория Затмиловская вплотную заинтересовалась его работой, вследствие чего у них мог разгореться бурный служебный роман, который, скорее всего, перешел бы в альковный. Днем Веня занимался сексом по переписке, вечером без энтузиазма искал ответы на поставленные вопросы в постели главного редактора. Накачав немного писательские мышцы на периферии, он оставил южный город и вернулся домой вновь покорять литературную Москву. Для журнала «Животноводство» он написал статью под названием «Секс, как важный фактор животноводов и животноводства». В ней он писал о том, что у каждого мужчины должна быть своя доярка, которая должна поддерживать его в мужском тонусе и регулярно выдаивать из него семя. Он писал, что женщинам очень важно поддерживать свой доильный аппарат в рабочем состоянии и что несчастье мужчин в семейной жизни ведет к появлению профессиональных доярок, которые делают свой бизнес на ниве секса, собирая ощутимые удои в натуральном и денежном выражении. Особенно он гордился своей статьей «Секс, как тонкая шахматная игра», которую предложил опубликовать в журнале «Шахматы». В ней он утверждал, что отношения мужчины и женщины – это тонкая шахматная игра, в которой мат последнее дело, а главное фигура, которая появляется в тылах партнерши. В ответ на разгул СПИДа он написал серию статей под названием: «Резина – друг человека!» и «Да здравствует наконечники любви!» Одно время он хотел стать профессиональным карточным игроком, но опыт побитого однажды дяди Миши, попавшего после этого в больницу, говорил ему, что здоровье дороже. В это время его познакомили с банкиром Новосумовым-Захребетским, который сражался на залоговых аукционах с другими коммерческими компаниями. Новосумов-Захребетский просил его узнавать для него важную коммерческую информацию и благодаря этому выигрывал аукционы. Ему показалось, что у него начинается новый период в жизни, и он сможет чему-нибудь научиться у этих королей нового времени, даже если будет просто у них на побегушках. Ему хотелось понять, как в современной жизни делаются деньги, как придумываются финансовые комбинации, рассчитываются ходы, благодаря которым люди становятся богатыми, и какими качествами, знаниями, связями нужно обладать, чтобы добиваться успеха в жизни.

Он отсутствовал дома около месяца, хотя ему казалось, что прошла целая вечность. Москва заждалась своего сына и, приближаясь, радовалась его приезду. Это чувствовалось в бойком стуке колес на стыке рельс и каждом штришке того, что он видел за окном. Подмосковные березки и поля радовали глаз. На небе во всю, словно веселясь, сквозь тучи проглядывало солнце. Оно щедро разливало на землю свою щедрую позолоту, тогда как хмурые тучи, разрозненные, грубовато рваные, местами смыкаясь, препятствовали солнцу. От этого пейзаж с полем и перелеском покрывали яркие контрастные пятна света и тени. Небо в этот момент ассоциативно напоминало встревоженное лицо встречающей женщины, которая могла рассмеяться и разрыдаться одновременно и без всяких причин и стеснений. За окном под размеренный колесный стук на живописном холме, колоритно выхваченном солнцем, медленно и торжественно проплывала божественно красивая церквушка.

«Эх! Черт меня побери! Как я люблю Москву! Как я люблю Россию с ее патриархально грудастыми золотыми куполами!!» – мысленно в восторге произнес он. И душа его всколыхнулась от радости. Ему захотелось выпрыгнуть в окно и побежать к этой церквушке и дальше в поля за маячившим за бесконечными полями и лесами призрачным счастьем.

Мимо потянулись знакомые места. В вагоне поезда началось оживление, которое обычно возникает перед приездом. Коридор тут же наполнился шумным многоголосьем, доносившимся из разных купе. Пассажиры воспрянули, ожидая встречи с Москвой, предвкушая что-то приятное и питая большие надежды. Неизвестный герой оглянулся и посмотрел в свое купе. Молодая пара копошилась у сумок, складывая в них все, что им требовалось в дороге. Хваткая пожилая женщина с волевым энергичным лицом новоявленного коммерсанта собрала сумки и сидела у окна. На столике перед ней лежали московские журналы, купленные еще на станции в Армавире.

За окном чертой, подводящей итог его жизни, появился перрон. Пассажиры напряглись, словно перед ответственным стартом, и потянулись руками к сумкам и чемоданам. Разочарованный зоолог, малоизвестный шоумен, неудачный актер, несостоявшийся писатель, не случившийся циркач, манипулирующий картами, неудачный коммивояжер оставались в прошлом. Теперь он рассчитывал на свои способности и питал большие надежды на то, что благодаря людям, вокруг которых он вращался, его финансовый гений проснется, и он сможет заработать много денег. Сколько раз он уезжал и возвращался в свой родной город с новыми надеждами и грандиозными планами. И всегда город встречал его радостной суетой и многолюдьем железнодорожных вокзалов и аэропортов. За окном обильной чередой замелькали взволнованные лица. Картинки с встречающими в рамках вагонных окон стали двигаться медленнее и большая карусель, на которой он будто катился около суток, вдруг остановилась. Он нагнулся, взял из купе сумку и быстро направился к выходу. Отойдя на десяток метров от вагона, он обернулся и посмотрел на попутчиков и остальных пассажиров. Все пассажиры поезда в этой новой очередной гонке жизни стартовали почти одновременно и неизвестно, кто из них выиграет и придет финишу первым, чтобы получить заветный приз. Неизвестный герой знал, что все важные дела и главные пути, начинаются и заканчиваются в столице. Ее хотели и ее добивались приезжие. Она гостеприимно принимала приехавших, кому-то помогая, а кому-то отказывая. Все приезжие относились к ней, как к богатой невесте на выданье. Он же давно относился к ней, как к родной маме, к которой привык и любишь.

По асфальту сильнее, настойчивее застучали капли дождя. Весь перрон по направлению к зданию вокзала расцвел, раскрывшимися дождевыми цветами зонтиков. Неизвестный герой не стал суетиться и доставать зонтик. Он улыбался и сказал столице-маме: «Ничего-ничего не надо плакать от радости. Я же вернулся». И дождик тут же закончился. С хорошим настроением Он вынырнул из стеклянного аквариума вокзала на мокрую привокзальную площадь, где начиналась грандиозная стройка какого-то супермаркета, сел в первое попавшееся такси и поехал в банк.

Сергей Львович встретил его в банке и с довольной улыбкой просматривал привезенные бумаги. Затем он внимательно выслушал красочный рассказ о деталях поездки и выполненного поручения. Они явно симпатизировали друг другу. И каждому нравилось то, что другому не хватало. Банкиру нравилась, остроумие, веселость и общительность человека, который сидел перед ним. Его визави нравились деньги банкира.

– Есть новое поручение, – начал Новосумов-Захребетский. – Завтра в двенадцать часов пополудни зайдешь на Арбате в ресторан «У Чахохбили». Там будет Берумногов.

– Тот самый?

– Да, тот самый, – кивнул банкир, достал из-под стола подарочную сумку и поставил на стол перед Веней. – Передашь ему эту сумку.

«Увесистая», – подумал неизвестный герой, забирая со стола выставленную небольшую подарочную сумку.

– Потом зайдешь ко мне и поговорим, – добавил банкир, давая понять, что разговор закончен.

На следующий день неизвестный герой пришел в ресторан «У Чахохбили» и сразу увидел персону. Колоритная тучная фигура с седой кучерявой головой расположилась за столиком у окна. Рядом с ним стоял официант.

– Отар Генацвальевич сказал, чтобы вас обслужить, как следует… – сказал официант с грузинским акцентом. – Что хотите? Осетрина есть, черная икра есть…

Берумногов по-деловому кивнул головой, что означало – неси все. Официант удалился.

Неизвестный герой подошел ближе и сказал вежливо и даже чуть заискивающе:

– Здравствуйте, Боян Мордасович! У меня для вас передача… Подарок от Новосумова-Захренбетского.

Берумногов продолжал кушать холодные закуски. Затем спокойно поднял глаза на Веню и посмотрел на него строго, колюче и требовательно, как могут только высокопоставленные люди.

– Сергея Львовича, – добавил неизвестный герой и поставил на стол принесенную сумку.

Берумногов продолжал смотреть на подошедшего по-прежнему требовательно. Но тому больше положить на стол было нечего. Поэтому он учтиво кивнул, повернулся к выходу и удалился.

«Использовали, как туалетную бумажку», – улыбнулся неизвестный герой, выходя из ресторана на Старом Арбате, и на губах его появилась едва заметная ироничная улыбка.

Арбат продолжал жить своей прежней жизнью, которая началась с середины 80-х, с самого начала перестройки, когда он постепенно превратился в оазис проявления всех свобод. Его заполнили художники, которые продавали картины и рисовали шаржи. Здесь давали представления уличные артисты. Выступали самозваные ораторы, которые быстро становясь кумирами на короткий промежуток времени. Уличные поэты читали свои стихи, на стенах домов развешивали рукописные, машинописные стихи и продавали уникальные произведения по листочкам. Здесь же продавали свои опусы неизвестные писатели и юмористы. Мимо по тротуару быстро прошли облепленные паукастой свастикой адольфики. Бритоголовые нацисты и националисты всех мастей, пользуясь свободой слова, подняли головы, заявляя о своих предпочтениях и правах. На краю улицы под аркой стояли люди с кумачовым флагом. Они спорили с кучкой других людей из числа уличных оппонентов и ораторов. Чуть дальше на крашеном и запыленном заборе, обнесенном вокруг ремонтируемого дома, можно было прочитать написанное красной краской с помощью распыляющего баллончика: «Долой коммуняк». Здесь же ниже желтой краской было написано: «Демократы сволочи!» И чуть дальше на этом же заборе написанное от руки жирно, крупно и мелом: «Долой офигельщину». «Офигельщина» являлось остроумным новообразованием от слова «фиг» и фамилии действующего президента». Уличное творчество вызывало улыбку. И в следующее мгновение он улыбнулся еще шире и подумал о том, что, если все слова за правых и левых, сказанные в эфире, на улице, написанные в газетах, на стенах домов и заборах, сложить и привести к одному общему знаменателю, то они самоликвидируются и стены, а также заборы остались бы чистыми, а люди спокойными и дружелюбными. Он пошел мимо развалов и лотков с сувенирами, рябившими матрешками с лицами русских румяных красавиц и портретами нынешних и прошлых президентов и руководителей страны, картинок и фигурок, изготовленных в стиле кич, предметов с символикой Советской Армии, шапки ушанки с красно-желтыми блестящими звездами, ремнями с сияющими звездастыми пряжками, сапоги, гимнастерки. Тут же на соседнем лотке стояли лапти, вышитые салфетки, иконы, и предметы ремесел. Он протолкался сквозь художников и выставленных картин, рассматривая их шедевры. Увидел кучку адептов, которые с просветленно отупленными лицами раздавали цветастые яркие книги. На выходе со Старого Арбата он встретился с кришнаитами, которые в легких голубых и розовых туниках с голыми худыми шеями трясли яйцевидными стриженными наголо головами в одуряющем танце и ритмично били в свои бубны.

Свобода застала людей врасплох, и они проявляли себя по-разному и кто как мог и во что горазд.

День выдался солнечным и не жарким. Захотелось раствориться в Москве и знакомыми улицами и переулками пройти к банку Новосумова-Захребетского.

По центру столицы в сторону Кремля с вдохновением шел никому неизвестный герой своего времени. Его стильная походка как нельзя лучше передавала игру чувств и мыслей этого человека. Улыбка не сходила с его губ. В витринах киосков, ларьков кафе и ресторанов за ним следовала улыбка с его отражением. Он нисколько не сомневался в том, что эта музыка современной архитектуры из зеркального стекла и белого бетона, напоминающего платья невесты, скоро будет звучать исключительно для него.

Увлекшись своими мыслями, он не заметил, как на его пути образовался человек при белом воротничке и с многообещающей фирменной улыбкой.

– Здравствуйте! – пропел белый воротничок необыкновенно сладко и доброжелательно. – Поздравляю вас! – пропел он торжественно.

«Как мне это знакомо», – подумал ходок.

– Вам очень повезло! – продолжил белый воротничок, залезая рукой в сумку и пытаясь что-то нащупать и достать.

– Да-да! – согласился ходок, быстро огибая того слева и заявляя афористично. – Красный свет – дураков нет!

– Распродажа со скидками! – пропел воротничок дивно сладким голосом и снова с сумками забежал вперед, преграждая путь. – Сегодня у нашей фирмы презентация и распродажа товаров со скидками.

– Нюхайте по утрам жирные свежие фикусы! – сказал, как отрезал неизвестный герой.

– Здравствуйте! То есть, подождите! Поздравляю вас! – снова пропел белый воротничок необыкновенно сладко и доброжелательно.

– Спасибо, не надо.

– Вам повезло! – запел воротничок и, забегая вперед, снова поставил на пути ходока обе свои сумки. – Электрическая мясорубка и миксер в одной упаковке. Вы такого больше нигде не найдете.

– Да-да! – сказал ходок и неизвестный герой, плавно огибая воротничка с другой стороны. – Не сразу бабка родилась, не сразу деду отдалась.

– Подождите, куда вы? Новинка сезона! – попытался загородить дорогу белый воротничок. – Не лишайте себя истинного удовольствия!

– Оставьте все удовольствия для себя.

– Купите хотя бы соковыжималку и кофемолку. Уникальная вещь… – послышалось сзади. – Не отставайте от технического прогресса, – тут же послышалось теперь около самого уха.

– Только не надо меня догонять, – сказал ходок и обернулся.

Но воротничок с двумя сумками уже забежал и остановился перед ним.

– Тогда купите чайный набор. Ситечко, ложечка, кружечка… – пропел он.

– Скажите честно. Вы фугу Баха слышали? – спросил ходок.

– Слышал, – ответил уличный коммивояжер. – Наверно, слышал.

– А фигу Баха видели?

Вопрос явно на несколько секунд поставил в тупик продавца.

– Так я вам покажу. У меня точно такая же, – сказал ходок и, уходя, показал фигу и добавил. – Достали…

Последнее время таких коробейников в столице можно было встретить чуть ли не на каждом шагу.

На ступеньках перед Библиотекой имени Ленина кучковались мальчики и девочки. В моду стремительно входил унисекс, и мальчиков нельзя было отличить от девочек. Широкие штаны, короткие и вещевые горбики со жвачкой во рту и книжками за спиной. Эти продвинутые молодые люди знали все о сексе, о компах и писюках, как называли персональные компьютеры и не испытывали никаких комплексов перед предстоящей жизнью.

Неизвестный герой, он же ходок, шел вдоль Манежа, приближаясь к родному университету. Впереди на углу Тверской и Охотного ряда маячило мрачноватое здание думцев. Справа на Манежной Площади с размахом велось строительство комплекса из подземных магазинов, бутиков, супермаркетов и престижных салонов.

Надо сказать, что своей раскованной походкой и лучезарной улыбкой он привлекал внимание не только обывателей и прохожих.

– Смотри, кошелек, – сказал кто-то рядом и перед ним быстро нагнулись. – Поделимся? – предложил длинный парень, поднявший кошелек у него из-под ног.

Было известно, что последует дальше.

– Бери… – протянул кошелек длинный. – И поделимся…

– Так ты же нашел. Он твой. Оставь себе.

– Но он же у тебя под ногами лежал, – сказал оказавшийся рядом другой, коренастый.

– Только давайте не будем друг друга перебивать. Это ваша добыча. Идите и купите себе вкусный кафельный торт.

– Чего? – вызывающе спросил длинный. – Какой торт? Кафельный?

– И не надо мне улыбаться лошадиной улыбкой. У меня все равно для вас кукурузы нет. Я этот фокус знал, когда вы оба еще мимо горшка ходили.

– Нарываешься? – спросил коренастый и подступил ближе.

– Выражаю мысль, – сказал ходок. – Причем, предельно ясно. – И вдруг сделал страшную гримасу и закричал. – Пошел туда, откуда на свет вылез. И в зад тебе то, чем папа делал. – Отвернулся и пошел дальше с негодованием бормоча: «Козлы!.. Пройти не дают».

Город кишел жуликами, проходимцами, ворами и наперсточниками. Они ринулись отовсюду на столичный маскарад жизни, как отчаянные весельчаки в поисках развлечений.

Скорый шаг проходимца, если так можно было назвать неизвестного героя, который проходил мимо университета, прервал красный свет светофора и тесный фырчащий железный поток автомашин. Он стоял на углу альма-матер, как для него, так и для многих других интеллектуалов страны. На его желтых стенах еще оставались видны следы прошедшего политического вихря предвыборной кампании. Вверху на штукатурке виднелись плохо затертые надписи наглядной агитации и выражения собственных мыслей не слишком умных людей. Тут же размещались нарисованные звезды, фашистская свастика и множество других плохо различимых надписей. Уличная и заборная журналистика добралась и до его университета. Еще два месяца назад, когда он после длительного отсутствия вернулся в Москву, здесь кипели предвыборные страсти. И ему, потерявшему многих друзей, уехавших искать лучшей жизни за границу, среди которых оказались Геша, Андрюха-хирург, Кузя, тоже захотелось пройтись в колонных демонстрантов, держа над собой плакат с таким напутствием президентам всех стран: «Господа Президенты! Не портите воздух в стране. Рядом же живут и работают люди. Некоторые не выдерживают и уезжают». В это время он сам заколебался уехать ему или остаться. Но родина его не отпускала и крепко прижимала к себе.

У гостиницы «Националь», сучкуясь, проводили время девушки, прибывшие на столичный маскарад жизни для сексуальной революции. Они осуществляли обмен денежных средств на натуральные чувственные и телесные услуги, желающие не прокатиться на дорогом иностранном авто, а дающие сами себя заграничным дядям на прокат. Вся прилегающая к гостинице территория кипела легкомысленной расковано-деловой жизнью жриц любви. Казалось, отсюда они распространились по всему городу и стояли на тротуарах Тверской улицы, на Ленинградском шоссе и на всех других больших и маленьких улицах, переулках и тупиках города. Демократия открыла для них большую дорогу в жизнь легкомысленной наживы.

Он прошел мимо кипящей и потной массы похоти и наживы, двинувшись дальше по Тверской улице. Когда-то он любил гулять по Тверской и рассматривать барельефы на мемориальных табличках. Где-то здесь должна была висеть и его табличка с надписью: «В этом доме жил и работал выдающийся академик, генеральный конструктор». Или «…непревзойденный народный артист драматического, оперного и балетного театров». Или «Великий полководец и флотоводец…» Или иначе: «Известный путешественник и зоолог…» И так далее. Он усмехнулся своим мыслям и, думая, что это вполне может случиться и позже. Только надпись будет какой-нибудь иной. Он двигался по Тверской, рассматривая, дома, мемориальные таблички, вывески, витрины. Еще в начале девяностых витрины антикварных, букинистических магазинов, кафе и ресторанов выглядели скромнее и можно было перепутать двери в магазины с дверями, ведущих в квартиры жильцов. Сейчас двери в магазины, бутики, кафе и рестораны выглядели шикарнее, завлекательнее и входные двери, ведущие в коридоры, холлы и квартиры жильцов, выглядели куда как скромнее, незаметнее и непригляднее. На Пушкинской площади он посмотрел налево вдоль по бульвару в сторону Театра имени Горького, Театра имени Пушкина и Литературного института имени Герцена, где училась Алена, девушка, с которой он познакомился не так давно. «У нее замечательная фигура и обалденные бедра», – подумал он. С мыслями о ней он спустился в подземный переход и вдруг услышал странные звуки. Голос как будто доносился откуда-то издалека, из прошлых лет и относился именно к нему. Он остановился, прислушался и отчетливо услышал свое имя. Кто-то звал его от киосков. Он повернул голову и услышал отчетливое:

– Веня!.. Веня!..Усладов!.. Веня!..

Между ним и тем, кто его звал, шли люди. Веня никого не видел и, всматриваясь, сделал шаг к тому месту, откуда слышался голос. И тут он увидел маленькую Ленку. Она стояла у киосков, подпрыгивала от радости на месте и делала ручками взмахи, словно птичка, пытавшаяся взлететь.

– Веня!.. – кричала она тонким заливисто звонким голосом. – Веня!.. Это ты?

– Я, – ответил он и подошел ближе.

– Как ты живешь? – спросила она.

Веня пожал плечами.

– В общем, неплохо, – сказал он, смущаясь от того, что она так неистово и радостно кричала, подзывая его.

– Как хорошо, что я тебя увидела, – сказала она.

Ленкин голосок, всегда ему казался хрустальным и звонким. Он со школьных времен напоминал ему голос принцесс и добрых волшебниц из старых сказок, который звучал в кино и в мультипликационных фильмах.

– А что такое? – радостно спросил Веня.

– Мы в эти выходные встречаемся классом, – сказала Ленка.

– Правда?! – удивился Веня и подумал с улыбкой: «С этими короткими взмахами ручками она мало изменилась».

– Как у тебя? Семья, дети?

– Нет, – отрицательно покачал головой Веня.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Ленка.

Последние Ленкины слова прозвучали с надеждой. Но Венина жизнь не могла измениться. В школе Ленка привлекала его вполне зрелой грудью и хрустальным, сказочным голоском. Иногда они вместе гуляли с ее маленькой лохматой и забавной пекинеской собачкой. Тогда он, с восхищением постигая все жизненные аспекты, думал: «Почему все собаки так похожи на своих хозяев?»

– Я тебе позвоню, – сказал Веня. – Телефон тот же?

– У меня – да. А у тебя? Мы тебе дозвониться никак не можем.

– Я уезжал. Вечером созвонимся?

– Хорошо!

Веня попрощался с Ленкой и поспешил в банк. До него оставалось рукой подать.

Как только Веня ступил с асфальта на изысканную специально выложенную особым способом тротуарную плитку, то сразу понял, что ступил на территорию банка. Он поднял голову и прочитал вывеску из золоченых букв «Банк «Столичный ЭмитентЪ». И хотя банк назывался именно так с твердым знаком на конце для солидности и с признаком старины, Веня всегда читал название не иначе, как «Столичный Импотент». Вкладчиков банка Веня называл импотентами. Потому что положить деньги в банк было легко, а забрать сложно. Договоры составлялись таким мудреным образом, что клиенты оставались без денег и без прав на их возврат. А если кто-то настаивал на возврате средств и подавал в суд, то получал пустые хлопоты. На банк работали несколько инвестиционных фондов, которые под векселя, выпускаемые акции и ценные бумаги собирали деньги с граждан, обещая хорошие проценты и исчезали, чтобы возобновить свою деятельность под другими громкими именами.

Сергей Львович встретил его, как всегда в кабинете, в предвкушении и с тайной надеждой. Веня рассказал, как передал сверток и как вел себя Берумногов.

– Значит, взял?! – довольный сказал Сергей Львович.

Банкир поднялся с кресла и восторженно заходил по кабинету. Мягкий и ухоженный живот его опережал хозяина, куда бы он ни двигался по кабинету. Создавалось впечатление, что живот в теле главное и что его обладатель не ходит по кабинету, а желает догнать свой живот передвигаясь по непредсказуемой траектории, как энергичный шарик ртути. Крупная лысая, наголо бритая голова его ловила отблеск от осветительных ламп, гармонируя с блеском озарения в глазах. Веня никогда не мог понять этого человека. В его голове варились хитроумные мысли и выстраивались затейливые финансовые комбинации. За вполне благообразным видом скрывался хитрый умный и коварный человек, который прячет за маской добродетеля хищный нрав и стремление к наживе.

– Ты сказал от Сергея Львовича?

– Сказал.

Берумногова увольняли с высокой должности в связи с уходом на пенсию, как указывалось в подготовленном приказе. Его место должен был занять Семизадов, с которым у Новосумова-Захребетского сложились более чем дружеские отношения. Берумногов перед уходом должен был подписать важные для Сергея Львовича бумаги. Часть суммы за услугу подписант получил прежде и тянул до последнего, чтобы получить с банкира больше условленного. В том, что теперь подпись будет получена, Сергей Львович не сомневался.

– Я хотел вас кое о чем попросить, – сказал Веня.

– Да, давай.

Веня полез в карман. Достал сложенный белый лист бумаги и положил перед банкиром. Тот взял листок, развернул и прочитал:

«Заявление.

Прошу принять меня на работу в банк, чтобы получать удовольствия за ваш счет».

Ниже стояла подпись Вениамина.

– Это что шутка? – улыбнулся банкир и тут же посерьезнел. – Кофе хочешь? – спросил он.

Веня кивнул.

Банкир нажал на кнопку телефона и по громкой связи сказал:

– Нина, принеси нам два кофе.

В кабинет через минуту вошла секретарша и поставила на стол два кофе и две розетки с сахаром и печеньем.

– Не понимаю, зачем тебе это нужно.