Kitobni o'qish: «Алмазная реальность»
ОТ АВТОРА
ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, ЧИТАТЕЛЬ!
Суть моего маленького вступления сводится к следующему. Я хочу, чтобы ты сразу понял, что держишь в руках не прямое продолжение первых «Алмазных НЕРвов». История с ними завершилась. Они появятся в этой книге только как намек на то прошлое, которое уже не воротишь.
Книга, которую ты держишь в руках, не о НЕРвах, а о людях. А писать о них (и, я надеюсь, читать) гораздо интереснее, чем о проблемах виртуальных войн (которые, конечно, тоже будут освещены).
Недавно меня упрекнули в «апелляции к реальности». Да, эта книга привязана к реальности, к нашей с вами современности. И это сделано для того, чтобы стало ясно: в нашем мире возможно все. Не завтра, не послезавтра, а прямо сейчас. И все, что происходит сейчас с нами, завтра может стать Историей.
Краткий словарь используемых в тексте терминов
Лоа Легба – древнее африканское божество (лоа) племени фон. К этому божеству наиболее часто обращаются те, кто связан с колдовской системой ВУДУ.
Барон Суббота – лоа смерти в мифологии племени фон. Входит в пантеон основных божеств колдовской системы ВУДУ.
ИскИн – общепринятое сокращение, обозначающее Искусственный Интеллект.
Служба Тьюринга – специальная международная организация, занимающаяся вопросами безопасности систем искусственного интеллекта (выдумана, если не ошибаюсь, У. Гибсоном).
Тест Тьюринга – тест на «разумность». Используется в работе с системами искусственного интеллекта.
КИ – Коэффициент Искусственности.
ОСААз – Орбитальная Система АнтиАстероидной защиты. Система управления антиастероидным щитом Земли. В прямом подчинении Службе Тьюринга.
СНУКЗИ – Спутник Непосредственного Управления Космической Защитной Инициативой. Исполнительная часть АнтиАстероидного щита. В прямом подчинении Службе Тьюринга.
ИНТРОДУКЦИЯ
Двадцатый век не знает, что такое война.
Дэн Симмонс. «Дети ночи»
И лесоруб никогда не уловит мгновение смерти
В стоне деревьев, которые он убивает.
Федерико Гарсия Лорка. «Ода королю Гарчема»
КОНСТАНТИН ТАМАНСКИЙ
Независимый журналист. 37 лет
Курорт курорту рознь.
Как можно назвать курортом Кипр, например, где вода нафарширована мельчайшими частицами ржавчины, а у берега торчат развороченные взрывами ракетные крейсера и миноносцы?
Как можно назвать курортом Крым, где на пляжах больше долговременных огневых точек и капониров, чем зонтиков от солнца?
Поэтому я и выбрал Реюньон. Когда-то он был частью Франции, а теперь стал маленьким уютным гнездышком для отдыха убежденных холостяков типа меня, с прохладной выпивкой под каждым кустом, симпатичными домиками с необходимым минимумом удобств и классными негритянками. Я вбухал в этот отдых дикие деньги, но, знаете, он того стоил. Да и после всей этой истории с НЕРвами мне ничего другого не оставалось.
На острове тоже чувствовалось дыхание войны. Ночами бороздили небо звенья стратосферных перехватчиков, а во многих километрах отсюда, в Мозамбике, в джунглях, гибли тысячи людей. Слава богу, до применения тактического ядерного они еще не дошли, но рано или поздно чей-то черный или белый палец нажмет на кнопку. Скорее черный – белые наемники азартно палят друг в друга среди джунглей, а командуют черные. Маршал Нкелеле, маршал Ауи, генерал-адмирал Кеньята-Джуниор…
Я пробыл на Реюньоне восемь дней из оплаченных пятнадцати, после чего плюнул, собрал манатки и вернулся в Новую Москву.
И дернул меня черт в первый же день отправиться в Московский городской банк…
Клерк выскочил из-за своей стойки одним прыжком, ловко, словно специально тренировался несколько дней. Только что он перекладывал стопки розовых пластиковых листов, и вот он стоит, обводя зал коротким рыльцем компактного юаровского автомата.
Я понял, что сейчас он будет стрелять. Это не ограбление, просто человек чокнулся. Такое бывает, и, между прочим, все чаще и чаще.
Клерк молчал, словно ожидая сигнала. И сигнал последовал. Метрах в пяти слева от меня, у большой декоративной пальмы, дико завизжала девчонка лет шестнадцати в суперкороткой малиновой юбке и прозрачной футболке. Клерк дернулся, палец нажал на спуск, и автомат плюнул очередью в зал.
Визжавшая девушка смолкла. Прозрачную футболку смяло и вдавило в тело, кровь веером хлестнула вокруг, и тут уже орать начали все. Упали еще человека три, в том числе дежурный милиционер, оказавшийся под той же пальмой, потом на пол посыпались остальные – трудно было понять, раненые или же просто укрывающиеся от пуль.
Клерк стоял, поводя автоматом на уровне бедер, и методично обстреливал зал. Летели куски стекла и пластика, рикошетили от стен и металлических частей фурнитуры пули… Я залег за массивной банкеткой.
Неожиданно стало тихо, лязгнул высвобождаемый магазин. Слышно было, как среди женского всхлипывания и чьих-то безнадежных стонов клерк бормочет:
– Ненавижу… Ненавижу… Цок-цок-цок, мой ослик, в Вифлеем бегом…
Кажется, это была какая-то рождественская песенка, но я сконцентрировался на бритом наголо парне лет двадцати пяти, который лежал за соседней банкеткой. К нему прижималась стриженая девушка в черном: он осторожно оттолкнул ее из недр своей куртки, извлек пистолет – кажется, «илама», но я бы не стал утверждать это под присягой – и аккуратно выкатился из-за своего укрытия.
Клерк инстинктивно вскинул автомат, хотя еще не успел вставить новый магазин, а бритый точно, как на учениях, всадил в него пулю, прямо в грудь, в белый костюм. Потом, когда клерк начал заваливаться назад, он выстрелил еще раз, в пах. Третья пуля подсекла ногу клерка, и тот, повиснув на прозрачном кассовом щите, неуклюже свалился на пол. С бряканьем упал автомат.
– Готов, – громко сказал я, поднимаясь и отряхивая плащ. – Спасибо, приятель.
Бритый искоса посмотрел на меня, но ничего не сказал. Его девушка тут же повисла на нем и принялась целовать. В раскрывшиеся двери повалила милиция, и первый, кого я увидел, был капитан Курицын. Он меня тоже узнал.
– Странная способность – попадать в неприятные ситуации, – заметил он, подходя.
– Так уж вышло. Хотел упразднить счет, и вот тебе…
– Восьмой за двое суток. Кажется, обожрался тензола. Все банковские клерки жрут тензол. Статистика: из последних восьми пятеро – банковские служащие, один – бармен и еще двое – безработная шушера. Счет пока был семь – сорок три в их пользу. Сегодня, кажется, он прикончил еще троих, так что теперь восемь – сорок шесть. Писать будете?
– Вряд ли, – махнул я рукой. – Сами говорите, что это уже не сенсация и даже не новость. Пусть ваши хроникеры пасутся, это не мой уровень. Если бы тут в толпе случился министр какой-нибудь или президент фирмы…
– Все бы вам президентов убивать, – буркнул Курицын. Это был желчный маленький человечек, обремененный, насколько я знал, большой семьей, очень талантливый профессионал. Меня он не любил, да и мне его любить было не за что, но работать с ним было одно удовольствие.
Мимо провели бритого с заломленными за спину руками. Рядом семенила его девушка, по лицу ее была размазана косметика.
– Ненавижу эту страну, – продолжал ворчать Курицын. Я поймал себя на мысли, что только что слышал эти слова от клерка. – Старший, Вовка, вчера обрадовал: записался в наемники. Через три дня отправляют в Намибию. На хрена ему эта Намибия, скажите на милость? Денег захотелось? Так, чтобы с этими деньгами вернуться, еще выжить там надо!
– Он разве служил? – осведомился я. Насколько я знал, африканцы брали только резервистов.
– Какое там! После школы три года в университете на кибернетика учился, а как бросил, на подвиги потянуло! И главное, дери ему теперь уши или не дери, а назад не попрешь – контракт подписан, а выкупить у меня денег сроду не хватит… А черные гребут всех подряд, им пушечное мясо нужно…
Капитан выглядел удрученным и жалким, и я ему искренне сочувствовал, но помочь ничем не мог. Африканцы и впрямь разработали очень действенную систему: подписавший контракт мог его выкупить за сумму, равную трем годовым жалованьям, но вся штука состояла в том, что таких денег у контрактников просто не имелось.
Мы с капитаном вышли из здания банка и уткнулись в огромный рекламный плакат: молодец в камуфляжной форме, с гранатометом в руке, обнимает другой рукой хрупкую негритянку в набедренной повязке. Выше – надпись по-русски: «Вступайте в ряды Национальной Армии Мозамбика!» Такие плакаты – Мозамбик, Ангола, Намибия, Южно-Африканская Империя, Заир – висели по всей Новой Москве. Черт, непривычно – Южно-Африканская Империя… Все равно все зовут по-старому – ЮАР. И столицу Преторию никто не называет Мандела. Этим-то хорошо, они пока не воюют, только подкармливают соседей и стравливают помирившихся.
– И все почему? – продолжал капитан, – Сосед вернулся, тоже Вовка, на пять лет моего старше. После армии служил в Анголе, дослужился до сержанта, привез действительно приличную сумму… Рассказывал, как воевал, про бордели в Луанде, и мой дурак завелся. Не про то слушал, как у них целую роту в джунглях вырезали и съели, а про то, какие у негритянок задницы и чего они делать умеют…
– Ладно, Игорь Иванович… – успокоил его я. – Возвращаются же люди,
– Легко вам говорить. А у меня жена второй день в истерике.
В приплюснутый диск «скорой помощи» внесли накрытые белым носилки с телом убитого клерка. Мигая огнями, «скорая» зависла метрах в трех над дорогой и понеслась по проспекту над вереницей машин.
– Что парню грозит? – спросил я, имея в виду бритоголового.
– Посмотрим, что на нем висит… Пистолет явно не зарегистрирован, но это по нынешним временам ерунда.
Если нет чего посерьезнее, штрафанем да отпустим. Свидетелем не желаете?
– Если парню поможет – желаю. – В случае чего найду. Удачи!
Мы попрощались, и я пошел по тротуару в сторону Ботанического сада. В кармане запищал зуммер.
– Привет!
Артем. Давненько не слышал я его голос, видно, совсем погряз в своих виртуальных заботах… А ведь совсем недавно история с НЕРвами была суперпопулярной. В узких кругах, разумеется.
– Привет, мученик. Как жизнь?
– Течет. Что нового?
– Ничего.
– Кого видел?
– Мартина имеешь в виду? Не видел сто лет. Может, уже капитана дали.
– Вряд ли. Он склочный.
– О делах служебных расспрашивать не буду, знаю, что секретно…
– Да уж для тебя вряд ли.
– Ладно, ладно…
– Ну, пока. Звони, если что…
И вот так все наши немногочисленные беседы. То ли он и впрямь загружен, то ли не хочет общаться, то ли просто не о чем нам говорить…
Признаюсь честно, мне очень надоело в Москве.
Надоело за день.
Надоело, как только я сошел с трапа стратоплана в Шереметьеве-3.
На глаза опять попался плакат, на сей раз камерунский – своего рода экзотика, они только-только начали с кем-то там воевать – и меня как громом поразило. А не поехать ли мне в Мозамбик? Военный корреспондент из меня вроде неплохой, писал как-то репортажи о венесуэло-колумбийском конфликте… Вот только кто бы меня отправил? В первой же редакции, куда меня занесли ноги, мне повезло. Редактор «Красной звезды», жуткого реликта эпохи расцвета Вооруженных сил России, тогда еще СССР, меня знал понаслышке и очень обрадовался. Звали его, кажется, Анатолий Степанович, а может, и не так – он представился скороговоркой и усадил меня в кресло.
– Корреспондент в Мозамбике нам нужен, – сказал он. – Должен вам сообщить, что последнего убили полмесяца назад и замену найти не так-то просто. Оплата хорошая, тем более мы параллельно работаем с «Солдатом удачи», так что будете двойной агент, хе-хе… Не передумали?
– Не передумал, – буркнул я.
Что я буду делать в этой дыре? Подставлять задницу под пули? Национальные парки Горонгоза и Маррумеу давно превратились в истоптанные сапогами и разъезженные гусеницами плацдармы. Памятник Чиссано в Мапуту если и уцелел, явно хранится где-нибудь в подвале…
– Точно не передумали? – продолжал пытать редактор.
– Да нет.
– Тогда вам выпишут сейчас редакционное удостоверение, дадут аванс и – вперед. На любом транспорте с новобранцами, хотите – завтра, хотите – послезавтра.
– Лучше завтра, чем послезавтра, – сказал я. – Знаете, воевать лучше там, где уже идет война… Похоже, он меня так и не понял.
Часть первая
САФАРИ
… И в каждой музыке – Бах,
И в каждом из нас – бог.
Иосиф Бродский
ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ ПУТИН
Экс-президент Российской Федерации
Путин выключил огромный экран стерео – тот бесшумно собрал изображение в яркую точку и погас. Бывший президент в очередной раз смотрел хронику, смотрел, как он, молодой, быстрый, уверенный, встречается с премьер-министром Великобритании.
Я стар.
Я суперстар.
Как в реликтовом анекдоте про Брежнева. Бог мой, кто сейчас помнит, кто такой Брежнев? Это уже что-то из области знаний об Александре Македонском, например, хотя и Македонского никто сейчас не знает…
– Владимир Владимирович, журналисты, – сказал селектор после вкрадчивого звяканья.
Вот еще напасть… Корреспондентов Путин не слишком любил в основном потому, что они спрашивали его о вещах малопонятных и скучных, на его взгляд: кибертехнологнях, спутниковых системах слежения, новых разработках КОРов и НЕКов… Всей этой ерундой Владимир Владимирович не пользовался и пользоваться не собирался, хотя конечно же ходили слухи, что он давно уже напичкан хитроумными приспособлениями, потому и держится молодцом.
Это было правдой.
Нет, не приспособления, а то, что экс-президент держался молодцом. В его годы – а на планете людей подобного возраста имелось не столь и много – Путин плавал, бегал, катался на лыжах и регулярно появлялся на людях, не пропуская ни одного события, которое считал значительным. Он, правда, не любил улетать из Новой Москвы, что журналисты тут же обозвали стратофобией. Какая, к черту, фобия… Просто лень и все, но им-то не скажешь…
– Владимир Владимирович, – с легкой укоризной напомнил селектор. Задумался. Ч-черт…
– Пусть войдут. Принесите что-нибудь прохладительное, – распорядился Путин.
На сей раз он сделал исключение, потому что журналисты были из «Асахи» и «Ю. С. Ньюс энд Уорлд Рипорт» – изданий, которые Владимир Владимирович ценил и регулярно читал. К тому же они клятвенно обещали не спрашивать ничего о кибернетике.
Тяжелая дверь из натурального дуба отворилась, и в кабинет вошли двое журналистов в сопровождении секретаря. Оба оказались японцами в одинаковых белых костюмах, в одинаковых очках.
«Только японцы и носят сейчас очки», – подумал Владимир Владимирович, жестом приглашая сесть. Японцы коротко поклонились, синхронно вынули микродиктофоны и положили на стол. Секретарь поставил поднос с разноцветными баллончиками и удалился.
– Кэйдзо Мураяма, «Асахи», – представился первый японец.
– Масаси Нода, «Ю. С. Ньюс энд Уорлд Рипорт», – представился второй.
– Очень приятно, – кивнул Путин. – Как вам удобнее вести беседу?
– Если вы не возражаете, мы будем задавать вопросы по очереди, – мягко предложил первый. Он говорил по-русски очень хорошо, даже без свойственного японцам «эр» вместо «эл».
– Как вам угодно.
Японец наклонил голову, давая понять коллеге, что теперь его очередь.
– Для начала позвольте передать вам привет и наилучшие пожелания от господина Идзумо, председателя Кунасири томино кай, общества изучения Камчатки, – церемонно сказал представитель «Асахи».
Владимир Владимирович понятия не имел, кто такой господин Идзумо и что их связывает или связывало в прошлом, но сердечно поблагодарил.
– Мой первый вопрос таков: что вы, господин Путин, думаете об африканской войне? – Мураяма сделал едва заметное движение рукой, включив диктофон.
– Предвижу ваш второй вопрос, проистекающий из первого: как я расцениваю участие в конфликтах десятков тысяч российских наемников, – улыбнулся Владимир Владимирович.
Мураяма развел руками: угадали, мол.
– Так вот, я не могу сказать, что мне это нравится. Я неоднократно выступал в наших средствах массовой информации, и вы знаете мою позицию. Однако я не в силах влиять на решения нашего правительства и тем более на желания граждан зарабатывать на жизнь таким образом. К тому же в качестве наемников в Африке воюют не только русские, но и итальянцы, американцы, немцы, поляки, армяне, казахи, испанцы, датчане…
– Но японцы, к примеру, не воюют, – тишайше вставил Нода.
– Согласен с вами. – Владимир Владимирович улыбнулся своими тонкими губами. – Не воюют. Только поставляют оружие и технологии… Но вернемся к наемникам из России. Я полагаю, сегодняшняя политическая и экономическая ситуация в стране толкает определенную часть молодых людей на поиски приключений и дополнительных заработков. Африканские вербовщики работают на очень высоком уровне, достаточно посмотреть рекламные ролики… А какие-либо запреты попросту невозможны. Ситуация, конечно, малоприятная, но ничего сделать нельзя.
– Как вы думаете, правдивы ли слухи об участии в войне так называемых искусственных интеллектов? – осведомился Нода.
– Вопрос из области кибернетики, – шутливо погрозил пальцем Путин. – Пока это только слухи, я никак не могу комментировать. Скажу только, что не хотелось бы в это верить. Иначе мы придем… Страшно даже подумать, к чему мы придем.
Мураяма:
– Владимир Владимирович, вас называют «главным консультантом российских спецслужб». Это соответствует действительности?
– Без лишней скромности скажу, что обладаю большим опытом. И в том, что ко мне иногда обращаются за консультациями наши спецслужбы, ничего необычного не вижу.
– Вы можете привести пример?
– Не могу. – Владимир Владимирович снова улыбнулся. Японцы помолчали, потом Нода спросил:
– Как вы расцениваете последние шаги кабинета министров России?
– Никак, – все так же улыбаясь, сказал Владимир Владимирович. – Это трудно назвать шагами. Это топтание на месте. Я давно уже перестал давать оценки деяниям российского руководства. Обидно, что все построенное нами так быстро разрушили.
– Многие склонны называть это не разрушением, а перестройкой.
– Был такой термин в конце прошлого века. – Теперь Путин не улыбался. – По счастью, он сейчас забылся. Еще лет тридцать назад он считался едва ли не ругательным.
Снова Нода:
– Что вы делаете на посту президента вашего фонда?
– Помогаю ветеранам войн. Для этого, собственно, и был создан фонд.
– Почему вы отказываетесь участвовать в молодежных программах?
– В каких? Виртуальное обучение? Так называемая «Имплантация библиотек»? Или «Новый олимпийский резерв»? Извините, но я не люблю, когда из людей, а тем более из детей, делают роботов.
– Киборгов, – уклончиво поправил Нода.
– Роботов, – жестко повторил Владимир Владимирович. – Я не собираюсь выделять на это средства. Пусть министерство образования подкупают кибернетические корпорации. Я же вижу перед собой и фондом другие цели.
– Следовательно, вас правильно называют консерватором?
– Называйте меня как угодно. В моем возрасте, поверьте, это не так уж важно.
– Во время попытки военного переворота в России вы поддерживали «чистых»? – Мураяма прищурил и без того узкие глаза за стеклами очков.
– Я никого не поддерживал. Я сидел вот здесь, на этом диване, и пил чай. С тортом. Замечательный шоколадный торт. Если честно, мне было все равно, потому что я не верил ни тем ни другим. Кстати, в мое окно стреляли из снайперской винтовки, судя по всему, из соседнего дома. У меня специальные стекла – японские, между прочим, – так что я не пострадал, но сам факт радует: с моим существованием все еще считаются.
– Вы так думаете? – В голосе Ноды смешались сомнение и интерес.
– Я в этом уверен.
ИЗ СЛУЖЕБНОЙ ЗАПИСКИ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КОМИССИИ ПО НАДЗОРУ, МАЙОРА СЛУЖБЫ ТЬЮРИНГА МОРИХЕЯ МУСАСИ
НАПРАВЛЕНИЕ – ГОЛОВНАЯ ШТАБ-КВАРТИРА СЛУЖБЫ ТЬЮРИНГА. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ СИСТЕМАМИ КОСМИЧЕСКОЙ ОБОРОНЫ (ЦУКО).
Сегодня, 19 октября 2082 года, в орбитальной системе антиастероидной защиты (ОСААз) зафиксирован десятиминутный сбой, во время которого системы управления спутниками были полностью неуправляемы (зачеркнуто) неподконтрольны персоналу.
В ходе оперативных действий было выяснено, что неполадки связаны с контурами управляющего ИскИна.
Тестирование не выявило аномалий. Сам ИскИн не может дать точных ответов на вопросы, связанные с происшествием (зачеркнуто) инцидентом. В структуре его памяти обнаружена десятиминутная лакуна, соответствующая по параметрам времени сбоя.
Возможная причина неполадок – работы, проводимые бригадой электриков.
Прошу разрешения на служебное расследование в секторе А-97, раздел: персонал.
Последствий по классу «специал» не обнаружено. Прошу обязательного анализа «специал омега».
1. КОНСТАНТИН ТАМАНСКИЙ
Специальный военный корреспондент. 37 лет
Спецборт с новобранцами отправлялся с военного аэродрома под Можайском. Это был длинный реактивный Ил-944 с отвислым брюхом, похожий на беременную барракуду. Нас – меня и корреспондента «Рейтер» по имени Бертран Войт – подвезли к самолету на армейском микроавтобусе вместе с двумя мозамбикскими майорами. На груди у одного, который выглядел почернее коллеги, висел сложный многолучевой орден с профилем маршала Ауи. Как он называется? «Великий Слон, Попирающий Врагов»?
Майоры с нами не разговаривали, что-то бормотали вполголоса на своем наречии, даже не по-португальски. Водитель, напротив, болтал без умолку. Парень был откуда-то из Норильска и рассказывал о том, как у них террористы взорвали никелевый комбинат.
– Как бухнуло, три первых ряда домов как корова слизнула, – с восторгом говорил он, крутя руль. – Полторы тысячи убитых! Работать негде, вот я в армию и подался. Только в Африку меня не заманишь, я и тут послужу пока…
– А почему не захотели в Африку? – живо поинтересовался Войт.
– Обезьян боюсь, – захохотал водитель.
Майоры, явно понимавшие по-русски, недовольно покосились.
На бетоне вокруг самолета сидели, стояли и даже лежали новобранцы. Одинаково наголо подстриженные, в унифицированных серо-зеленых комбинезонах, которые потом сменят на мозамбикскую или ботсванскую военную форму. На груди у каждого значился номер.
Я шел мимо, неся свой рюкзак и посматривая без особого интереса на этих недоумков. Стоп. А этот что здесь делает?
На меня смотрел исподлобья давешний банковский стрелок, бритоголовый парень, убивший свихнувшегося клерка. Теперь – номер 703.
– Привет, семьсот три, – сказал я дружелюбно.
– Здоровей видали…
– Не узнал? Вчера в банке познакомились, при весьма пикантных обстоятельствах.
– Я с вами не знакомился.
– Да ладно тебе. – Я положил сумку на бетон и протянул руку. – Константин.
– Федор, – сказал он. Руку пожал, но вяло, тут же выпустив.
– Чего ж тебя в Мозамбик понесло, Федор?
– Твой друг капитан постарался. Привели, стали крутить по полной программе. Пистолет зарегистрирован был, да они глубже копнули.
– И вышли на Антона, – заключил я. – Так?
– Так, – кивнул он.
Все ясно. Как там было у Тройки: «Дрын из забора еще не вытащили»? А Федор, похоже, не обычный пехотинец, фигура не из последнего десятка.
– Пошел ва-банк? Отпустили по звонку адвоката, а ты в ближайший призывной участок?
– Угадал, – Он посматривал злобно, но злость эта относилась не ко мне. Вернее, не совсем ко мне.
– Ладно, вопрос разгрузим. На три года?
– На пять. Они там тоже не дураки, понимают, что мне надо удирать…
– Значит, так. Я – военный журналист. Мне нужен… э-э… ординарец. Или денщик, или телохранитель, называй как хочешь. Тебя я видел в деле, так что показывай, кто тут самый главный начальник, будем разговаривать.
– Тут не получится, – сказал он с надеждой в голосе, – Эти майоры – только сопровождающие. В Мапуту, когда прилетим.
– Хорошо. Тогда не теряйся, я тебя в Мапуту выловлю.
К Антону я относился хорошо. Положительно относился. После всей этой истории с НЕРвами ясно стало, что друзей надо беречь, какие бы они ни были. Шеп, Антон… Артем, Мартин. Список не длинный. Хотя Антон в нем стоит особняком, потому что он представляется мне не другом как таковым, а просто некой дружественной силой. И мощной силой. А сейчас я могу этой силе помочь, тем более парень и впрямь не промах, а я еду на войну.
Нас посадили в первый отсек, сразу за кабиной пилотов. Это было что-то вроде салона люкс – с удобными мягкими креслами, откидными столиками. Остальные разместились в грузовом отсеке на длинных скамьях. В середину загнали пять новеньких танков и укрепили тросами в специальных гнездах. Ил начал бесшумно разворачиваться и вырулил на взлетную полосу. Через минуту мы уже летели.
По моим подсчетам, в самолете находилось около девятисот новобранцев. На них приходилось несколько сержантов и два майора, которые уже мирно дремали в креслах. Войт читал маленькую потрепанную книжицу, а я задремал, наслаждаясь вынужденным покоем.
Проспал я три с лишним часа и проснулся над Ливией. Внизу проползал сияющий огнями Триполи. Майоры спали, а Войт тревожно смотрел в иллюминатор.
– Нас не собьют? – спросил он, увидев, что я уже бодрствую.
– Вроде не должны. Существует соглашение о транспортных самолетах из Европы… Впрочем, ливийцы ни с кем не воюют.
– При их нефти и уровне жизни еще и воевать…
– Не волнуйтесь, и до них доберутся, – заверил я. Покопавшись в выданном мне пакетике с сухим пайком, я обнаружил там обезвоженную ветчину и какие-то крекеры, а также сырный крем в тюбике. Из питья полагался баллончик пепси.
– Выпить не захватили? – справился я у Войта. Тот с сожалением покачан головой.
– Зря. И я забыл. Может, наши спутники озаботились? Я осторожно толкнул майора, того, что с орденом. Он тут же открыл глаза.
– У вас не найдется выпивки? – спросил я по-английски.
Майор осклабился и извлек из кармана куртки плоскую алюминиевую флягу, отвинтил колпачок, протянул мне.
Я осторожно понюхал.
– Русская водка, – одобрительно сказал майор.
Я отхлебнул – и впрямь она.
После прохождения фляжки по кругу (второй майор тоже проснулся) мы познакомились. Того, что с орденом, звали Боффин, другого – Нкелеле.
– Как дела на фронте? – осведомился я.
– Нормально, – сказал Нкелеле. – Позиционная война. Уже три месяца ничего серьезного.
– Отвоюю до конца года, плюну на все и перееду в Экваториальную Африку, – размечтался Боффин. – Выслуга позволяет, в отставке буду приличные деньги получать… Займусь разведением птицы, жена давно мечтает.
– А где ваша жена сейчас? – спросил Войт.
– В Сомали, там спокойно. Работает в местном отделении авиалиний «Зулу». Я ее навещаю каждый раз, когда лечу в Европу, вот только в этот раз не успел. – Боффин с сожалением вздохнул.
Я отхлебнул водки, захрустел крекером с сырным кремом и поинтересовался:
– Я вот тут хочу себе ординарца завести… Можно кого-нибудь из ваших? Приглянулся мне один.
– Нет проблем, – сказал Нкелеле. – Заплатите в аэропорту приемщику – не думаю, что он запросит много, – и солдат ваш. Только оформите потом бумаги в комендатуре, чтобы его патрули не задерживали. Уедете – от вас его открепят и отправят на фронт.
– Спасибо, – улыбнулся я, подивившись, как все оказалось легко.
На военной части аэродрома в Мапуту я нашел приемщика, толстенького коричневого капитана с планкой «Очаму» на груди.
– Господин капитан, я – военный корреспондент, мне нужен помощник и телохранитель, – без обиняков начал я.
Лоснящийся от пота капитан обмахнулся мятым блокнотом и спросил:
– Из сегодняшних?
– Да, я с ними летел. Номер 703.
– Не повезло. Столько и заплатите.
Это был, видимо, нехитрый способ развлечения капитана. Притом весьма относительный, то есть если бы я взял номер первый, разумеется, одним рандом или иеной не отделался бы… Я без лишних слов отсчитал ему требуемую сумму наличными. Капитан сунул деньги в карман формы, подозван долговязого сержанта и велел привести семьсот третьего из Москвы.
Федор притащил свой вещмешок.
– Форму получите в комендатуре, когда оформите документы, – сказал капитан. – Оружие нужно?
– Не помешало бы.
– Там попросите и оружие. Может быть, придется немного заплатить. Военным корреспондентам ношение оружия не положено, хотя и не запрещено. Вы же как бы нейтральные…
В комендатуре нас приветствовал подполковник, вид которого умилил меня донельзя. Это был представитель некоего малорослого племени, жутко толстый (по сравнению с ним капитан с аэродрома выглядел балериной), облаченный в парадную форму. Все аксельбанты и эполеты горели под солнцем, и сидящий на балконе подполковник напоминал рождественскую елку, виденную мною в Ставангере три года назад.
Завидев нас, он оживился и отставил в сторону большую пластиковую бутыль с пивом. Бутыль была запотевшей, в охладителе среди глыбок льда плавали еще несколько таких же. У меня мгновенно пересохло во рту, Федор тоже облизал потрескавшиеся губы.
– Русский журналист? – восторженно спросил подполковник, протягивая руку. Она неожиданно оказалась сухой и прохладной. – Пива?
Я бы не отказался, но он кивнул на откупоренную бутылку. Поскольку стаканов вокруг не наблюдалось, а толстые губы подполковника блестели от слюны, я отказался. Федор поступил проще: взял бутыль, демонстративно вытер горлышко о рукав формы и выдул оставшуюся в посудине треть.
По счастью, подполковник – табличка на груди именовала его как Нгоно – этого не видел. Он резво заполнял какие-то бланки, задавая мне самые неожиданные вопросы, типа «Пользуетесь ли противозачаточными таблетками?» Наконец он выжидающе посмотрел на меня, я вручил ему банкноту, а он мне – маленькое удостоверение для меня и карточку для Федора.
– Нам бы еще оружие, – сказал я робко. – Ваш ординарец может получить прямо сейчас в оружейной комнате. А вы… – Подполковник замялся, хитро глядя на меня одним глазом. По его правому аксельбанту полз жирный красный жук в черную точечку.
– Сколько?
– Смотря за что, – пожал плечами Нгоно.
– Пистолет. Но хороший.
– Сущая мелочь.
Через пять минут мы покинули комендатуру, отяжеленные мощным индийским пистолетом «Джаггернаут» (я) и тяжеленной автоматической винтовкой М-03 (Федор). Он также ташил выданные боеприпасы и сухой паек, который, оказывается, тоже нам полагался. Вообще встречали нас пока что очень радушно, а мелкие поборы я отнес к области африканских традиций.
Нгоно посоветовал нам поселиться в «Танганьике», в самом центре Мапуту. Идти было недалеко, хотя в принципе можно было подкатить и на такси. Откуда-то из-за угла вывернулся Войт с ошалевшими глазами.
– А вот теряться нехорошо, – наставительно сказал ему я.
Он обрадовался и подбежал к нам.
– А я ищу комендатуру…
– Потом найдете. Мы, кстати, оттуда. Пойдемте устроимся в гостиницу, нас вряд ли сразу бросят на фронт.
– Я вообще не очень-то стремлюсь на фронт, – ответил Войт, с уважением косясь на мой пистолет.
Город жил своей военно-гражданской жизнью.
Мимо прополз испытанный военный труженик Т-72, за ним на проволочном тросе волочилось по дороге изодранное черное тело. Сквозь пыльно-кровавую корку белели ребра.
