Kitobni o'qish: «Не живут»

Ребенок – это персональная фабрика тщеславия каждого взрослого дурака.

Посвящается

Посвящается всем.

В особенности, посвящается тем, кто после прочтения захочет корить меня, винить в извращенном взгляде на семью, уличать в неблагодарности родителям, разыскивать информацию о моих родных и биографии в целом.

Пожалуйста, не пишите им. Не пишите никому из тех, кто со мной связан. Они отдельные люди.

Если Вы хотите что-то мне сказать, скажите мне. Это логично.

Предостережение

Все события и герои выдуманы, любые совпадения случайны. А вот смысл реален настолько, насколько это возможно

Вступление

Привет. Я Олеся. Из статистических данных, пожалуй, обо мне стоит знать следующее: мне 36 лет, у меня два высших образования – педагогическое и медицинское, один муж, двое детей. Я живу и работаю логопедом в пригороде Красноярска. Думаю, достаточно.

Тему мне предстоит раскрывать сложную, поэтому, благодаря своим анкетным данным, я могу рассчитывать на то, что меня воспримут серьезно. Ведь мои анкетные данные средненькие, я так близка и понятна должна быть людям. И я, как говорится, «не девочка»: мой возраст позволяет мне рассуждать на «взрослые» темы и гарантирует, что я не буду заплевана фразами «да ты жизни не нюхала», «да чо ты понимаешь?», «ты хоть рожала?»

Я начала писать эту книгу в день 17-летия со дня смерти моего отца. Он умер в 1998 году от рака желудка с метастазами в печень, когда ему был 51 год. Рак ему диагностировали в 1997, когда привезли на скорой с уже неоперабельной стадией. Как врач, я могу сказать, что развитие болезни сопровождают боли, кровотечения. Пациент просто не может не быть в курсе, что с его телом что-то не так. Иначе это несколько лет самоотверженного терпения и самообмана. Однако, это был именно случай моего родителя: к доктору он ни разу не обратился.

Знаете, его болезнь стала новостью для меня. И, признаюсь, неприятной новостью. Прошли годы, прежде чем я нашла в себе силы признать это. Мне, 18-летней студентке, какой-то мужик (видимо, санитар) позвонил на работу и как-то помято сказал:

– Приезжай срочно прощаться с отцом. У него онкология.

И повесил трубку. Он не объяснил мне ничего, просто сказал, что сказал. К слову, он почему-то был напуган, а, может, ему просто не нравится сообщать такие новости или не привыкнет никак. Не важно.

Так я узнала, что отец, оказывается, чем-то болен. Я зверски разозлилась, что у меня не было этой информации раньше. Еще я очень испугалась.

Я догадалась, что он в больнице. Я догадалась, в какой он больнице – в моем родном городе, расположенном за 100 км от Красноярска, только одна больница. Я почувствовала, что наша с ним встреча, когда я приезжала к родителям пару месяцев назад, могла быть последней, и больше мы можем не увидеться. Я заторопилась ощутить любовь.

Но, вот незадача, ощущала совершенно не это. Стоя в коридоре бизнес-центра, где я подрабатывала секретарем, я думала о том, что мне как-то нужно отпроситься с работы (в отчетный период, к тому же не на один день!). Я надкусила опасение, что потеряю в зарплате и последствия этого. Я скривилась от неудовольствия, что буду переживать неприятные раздирающие эмоции. Я взбесилась, поняв, что придется временно расстаться с любимым человеком.

Это было слишком честно и обильно для меня в тот момент. И я безутешно рыдала от стыда, что, наверное, я плохая дочь. Мне казалось невыносимым быть неподготовленной к такому важному моменту. Навалились осознание и страх, что я еду на встречу с совершенно чужим человеком, который почему-то мой отец.

К слову, приехав в больницу и прорыдавшись там еще много-много раз, я оглянулась по сторонам и увидела много знакомых лиц. Нет, я не увидела друзей детства и родственников, я увидела много лиц, которые мне кого-то напоминали, но я никак не могла понять – кого. Поняла я только тогда, когда зашла в больничный туалет умыться. Из зеркала на меня смотрели они: испуганные, злые, недоумевающие, что происходит и когда закончится.

Нас там таких, как я, было много.

* * *

Вот говорят, что родители всегда святы. Куда при этом улетучивается информация, что родители – это просто люди, не понятно. Люди, принявшие на себя ответственность рожать и воспитывать других людей, не должны быть святыми, они должны быть хорошими специалистами в своем деле.

Как родитель двух подростков, утверждаю, что я точно такой же человек, как и те, другие, что их окружают. Критерием-мерилом общения со мной дети избирают личный интерес и доверие. Кормить, одевать и обучать детей – это моя ответственность и обязанность, к общению и доверию это не имеет никакого отношения. Ребенок не обязан Вас любить и благодарить за то, что Вы проявляете к нему базовые инстинкты. Тем более, он не виноват в том, если сожительство с ним Вас утомляет. Извините, Вы сами этого хотели. Как только он почувствует фальшь, он ответит Вам тем же. Не удивляйтесь. Вы будете как бы о нем заботиться, а он Вас как бы любить и как бы уважать.

Да, это правда. Чаще всего назвать родителей близкими людьми язык не поворачивается. Не нужно стыдливо отводить глаза.

* * *

1998 год был давно. Я около пятнадцати лет потратила, пытаясь понять, почему так случилось. Гуляла, записывая в блокнот, как родители общаются с детьми. Стояла на улице и записывала. Ехала в метро и записывала. Приходила в гости и записывала. За собой тоже записывала. Везде.

И у меня все получилось. Я поняла. И написала об этом книгу. В ней несколько рассказов, повестей, очерков – портреты реальных ситуаций и судеб. Они все о том, как именно не нужно делать – не нужно врать своему ребенку.

Не делайте ТАК. Станьте для вашего ребенка важнее годового отчета. Вы можете.

День рождения

Двадцать седьмого августа Вере должно было исполниться семь лет. Сейчас ей все еще было шесть. Это было совершенно очевидно, потому что в календаре, висевшем на кухонной двери, папа сегодня отметил двадцать пятое августа. Календарю можно было верить.

Сегодня эта дата означала, что до дня рождения оставалось всего два дня.

– Два дня, – сказала Вера вслух. И очень расстроилась.

* * *

Утром каждого дня, который Вера могла вспомнить, происходил священный ритуал: папа брал ее на руки, подходил к календарю и передвигал красный ползунок на следующее число. От этого делалось торжественно и немного страшно – папа разрешал новому дню начаться. Кроме него это занятие никому не поручалось, хотя честнее будет сказать – никем не замечалось. Нужная дата, обведенная красным квадратиком, воспринималась всеми как должное.

Календарь всегда выбирала мама. Покупала она его еще осенью, задолго до Нового года. Каждый раз она приносила его с улыбкой победителя и гордо выкладывала на кухонный стол.

– Вот! – говорила она, торопливо срывая прозрачную пленку. – Нашла! Не все красивенькие еще порасхватали.

После чего делала пару бутербродов и садилась любоваться картинками. Вера отчетливо запомнила календари с «щеночками» и «поросятками» (мама говорила, что у каждого года есть свой животный покровитель). Сейчас шел год крысы, но кухонную дверь украшали «котятки».

– Мыши и крысы – это так мерзко, – скривилась она прошлой осенью. – А котятки такие хорошенькие, пусть они будут.

– Пусть, – согласились все.

Отец молча кивнул. Вера тоже согласилась. Ей нравились звери, но куда больше ее увлекало путешествие ползунка по просторам чисел – ежедневное и бесспорное.

Через несколько дней после этого папа не пришел ночевать. Утро наступило, но день не мог начаться – никто не пододвинул ползунок на календаре вперед, никто не взял ее на руки. Мама, бабушки и тетя Инесса сидели, уткнувшись в свои утренне-вчерашние чашки с невероятно неотдохнувшими лицами и молчали.

В этот день Веру никто не отвел в садик, мама не пошла на работу. Почти все говорило о том, что сегодня суббота (хотя должен был быть четверг, но он не мог быть, потому что среда еще не закончилась): из кухни сладко пахло выпечкой, все, кроме папы, были дома. Все говорило, кроме настроения. Чем бы мама ни пыталась заняться, бабушки и тетя ходили за ней по пятам, качали головой, брали ее за руку и шепотом спрашивали:

– Ну и что ты будешь теперь делать?

К обеду мама закрылась в спальне и не выходила оттуда. Вере запретили ее тревожить.

А на следующее утро папа снова был, будто никуда и не пропадал. Когда Вера опасливо вошла в кухню, она увидела отца, конструирующего свой фирменный бутерброд из печенья, сливочного масла и джема. На его шее в нескольких местах был налеплен пластырь. Отец улыбнулся, вытер руки и подвел ее к календарю.

– Веруньчик, – сказал он весьма серьезно. – Сегодня уже пятница. Вчерашний день куда-то потерялся, – он поднял ее, посадил на плечо и сдвинул ползунок сразу на два деления.

Вера посмотрела на отца сверху вниз и дотронулась до пластырей.

– Папулечка, а что это?

– Боролся за истину и счастье, – ответил он, не поднимая головы. – Получил ранения.

Папа был веселый и вкусно пах. Она ему поверила.

* * *

Празднование своего дня рождения Вера разделяла на три логических части: «подготовка», «сам день» и «следующий день». Последний был самым приятным – он был обычным и удобным, как майка и шорты в сравнении с колючим розовым платьем, в котором ей велели ходить весь предыдущий день. И, конечно, в «следующем дне» можно было рассматривать подарки, на которые вчера не нашлось ни времени, ни сил. К тому же бабушки постоянно напоминали, что разворачивать подарки при гостях «зазнайство» и «дурной тон». Было в этом одно неудобство: Вера зачастую просто не понимала, от кого какой подарок. Спросить у взрослых было стеснительно и страшно, и Вера пыталась догадаться. К счастью, никто и никогда не интересовался, понравился ли ей подарок, поэтому угадывание постепенно стало для нее безопасной игрой, за которую нет ответственности.

Два года назад, перед пятым днем рождения Веры, родители объяснили ей, что она уже достаточно взрослая, чтобы приглашать на праздник гостей сама. То есть, всех, кто обычно приходил на ее день рождения – теть, дядь и их больших детей отныне Вера будет приглашать сама. Это и было самым плохим, потому что непонятным: насколько она понимала, это ее собственный день, как кукла или ложка с выгравированным лукошком ягод, и делиться этим днем можно только с теми, с кем не жалко. А эти люди, о которых в другие дни года при ней не вспоминали, доверия не вызывали. Больших же детей мама и папа называли «подростки» и часто спорили между собой, нужно ли их звать. Веру это очень смущало: зачем приглашать в гости тех, из-за кого ссоришься и ругаешься? Снова не понятно…

А имена? Голова шла кругом, когда она пыталась запомнить за пару дней всех, кто должен прийти. Чтобы помочь Вере пригласить всех тех, кого она не могла запомнить, родители составляли список и пригласительное письмо, которое Вера выучивала наизусть, рассказывая его в течении нескольких дней маме (для контроля качества): «Любимая и дорогая тетя/дядя/деда/баба … (тут взрослые обещали подсказывать, потому что Вера еще не умела прочитать с листа имя гостя) приглашаю Вас на свой день рождения 27 августа в 14:00. Мне исполнится пять (шесть, семь и т. д.) лет. И я хочу, чтобы Вы пришли, будет много вкусного и интересного».

Накануне дня рождения вся семья торжественно садилась вокруг телефона. Вере давали трубку, папа набирал номера, мама вычеркивала имена тех, кому звонок уже совершен, бабушка просто радовалась и умилялась. Приглашать было сложно: список был длинным, не всегда удавалось правильно выговорить имя гостя или предложения путались местами. Вера искренне расстраивалась и рыдала, и тогда у нее выхватывали трубку и весело сообщали голосу на том конце:

– Да, конечно, волнуется. Ну ты понял? Завтра в два дня приходи, коньяк возьми или что ты там будешь.

Когда в «ее день» дом наполнялся людьми, было очень сосредоточенно. Важно было выполнять ритуал встречи гостя: каждый дядя или тетя, входя, гладил ее по голове, брал на руки и восклицал:

– Какая уже огромная и тяжелая! Слазь скорее, у меня для тебя что-то есть.

После Веру в помятом платье ставили на пол и отдавали странной формы помятый кулек с ленточкой (чаще всего с золотой). Иногда вместо кулька был красивый пакет, и Вера думала, что обязательно рассмотрит его, когда все уйдут или завтра, когда наступит «день после». Согласно ритуалу, те же манипуляции производили с котом Беней (погладить по голове и взять на руки), которому не нужно было улыбаться и ждать пакета, и он порой просто удирал в кладовку. Вера ему завидовала.

Приняв всех гостей, важно было сесть за стол (хотя Вера предпочла бы поиграть в «отгадай имя гостя», где все по кругу повторяют имена друг друга, чтобы запомнить). От смущения у нее болел живот, огромные порции пирога и салата, оставались нетронутыми. Гости поднимали бокалы с пахучими напитками, над чем-то смеялись и неодобрительно качали головами, замечая ее смущение и плохой аппетит.

К середине праздника про нее забывали или отправляли пообщаться с другими детьми. Детям было от 14 до 16 лет. Они тоже были смущены, голодны и злы. Разрешение уйти в другую комнату, забрав с собой немного угощений, встречалось с радостью. Вера предлагала им свои сказки и игрушки, а они ей – помогали развязать бант в спутавшихся волосах. Сидеть на полу, есть бутерброды и слушать мифы народов мира, которые вслух читал брат Алексей, было приятно. Веселиться по-настоящему, то есть строить форт из зонтов, одеял и подушек, они отказывались, объясняя, что уже почти взрослые. Веру кивала, она понимала.