Kitobni o'qish: «Красная комната, или Черта»

1

В огромной комнате, похожей и на часть лабиринта великанов, и на мастерски задуманный дизайнерский проект, бродили 14 человек. Они были бы бледны, их кожа уже много лет не знала солнечного света, если бы не красный цвет, наполняющий и насыщающий всё и всех. Стены были покрыты тёмно-красной структурной штукатуркой, напоминающей изъеденное короедами дерево, на маленьких под потолком окнах висели бордовые занавески, потолок был очень высоким, метров десять, как казалось местным обитателям, свет из окон почти никогда не попадал на пол. Люди были напряжены и немного раздражены, они не разговаривали, лишь изредка обменивались короткими фразами.

Пришло время. Все неторопливо, опустив глаза, подошли к своему столбу с номером и пристегнулись так, чтобы руки были подняты высоко вверх. Некоторое время они стояли молча. Послышались шаги, долго открывали дверь. Много замков. Вошли. Там, за дверью служащие шутили, смеялись, а, войдя, помрачнели. Никто бы хотел оказаться здесь.

Один из них, высокий, с темно-русыми волосами и бледным лицом, вскрыл конверт, посмотрел номер.

– Номер 10, – тихо и мелодично произнёс он.

Того, кто стоял у столба с номером 10, отвязали и увели в полнейшей тишине, которую нарушил лишь протяжный лязг замков. Оставшиеся люди отвязались и разбрелись по разным углам лабиринта, а один пробубнил себе под нос:

– Странно, не привели никого взамен.

Все занялись привычными делами, напряжение спадало. Мужчина подошёл к мольберту и продолжил писать пейзаж, всплывающий в его памяти и напоминающий о родном городке, другой делал заметки в своём блокноте с чёрной кожаной обложкой. Женщина, подойдя к своему закутку и нарядив в платье новую куклу, тихо, но очень звонко сказала:

– Ну вот, я осталась с вами. Видимо, я не готова… Может, это и к лучшему: мне так не хотелось вас бросать.

– Нам было бы грустно расстаться с тобою, – ответили куклы.

К ней подошёл Черта. У него были длинные светлые волосы и очень правильные черты лица, его светлая кожа даже в этой красной комнате казалась белой. Он постоянно чертил угольком лицо, приснившееся во сне, но оно никак не выходило похожим.

– Что ты думаешь? Почему они никого не привели на место 10? – спросил он у Кукольницы.

– Может, мир изменился?..

Он в ответ промолчал, задумался о чём-то, возможно, о мире.

– Будто бы время ужинать, – сказала Кукольница, пытаясь вывести Черту из задумчивости.

Загремели двери, привезли ужин. За большим столом они наконец-то разговорились. На столе лежала красная скатерть, по бокам стояли высокие торшеры с ярко-алыми абажурами, 14 стульев были сделаны из красного дерева и обиты пурпурным гобеленом. Обсуждали, конечно же, уход 10: это был тихий человек с хорошим образованием и отличными манерами. Он мало говорил, лишь отвечал на вопросы, а сам их никогда не задавал; говорят, что, появившись здесь, он был очень буйным и несдержанным, высказывал безумные идеи, но из присутствующих в это никто уже не верил. Никто не знал, за что он оказался здесь, впрочем, об этом вообще не принято было говорить. Его вспоминали хорошими словами, забыв все житейские неурядицы, случающиеся у совершенно разных людей, живущих под одной крышей. Все хотели выйти отсюда и все этого боялись: что их ждёт там, за этими замками? Поговаривали, хорошая работа, личная квартира. Но ведь из-за дверей никто ничего не подтвердил, и это оставалось лишь «Легендами красной комнаты», которые рассказывали новичкам. Новичка сегодня не было, и жители комнаты по привычке, не зная для кого, делились Легендами друг с другом.

– Помню, первое, что мне рассказали, когда я очутился здесь, – радостно говорил Богослов, – что отсюда я не выйду, что могу забыть обо всем, что было. А потом все заговорчески улыбнулись, помнишь, Фил, и сказали: ты просто перестанешь быть тем, кем был, а станешь собой. На тот момент меньше всего я хотел быть собой… А сейчас счастлив, почти.

– А помните ту легенду о сумасшедших женщинах? – спросила Кукольница, все кивнули и улыбнулись. – Я очень боялась. Честно. Не смейтесь. Что тоже сойду с ума. Помнишь, говорили, что с самого начала женщин было много, даже больше половины. Но все они по очереди сходили с ума… И, наверное, я все-таки слегка рехнулась. Разговариваю с куклами.

– Нормальнее тебя нужно ещё поискать, – улыбнувшись, заметил Фил. – Все мы, и не только здесь, слегка… назовём это так: своеобразные. И ты была бы не ты без своих кукол и вечной болтовни с ними. Я склонен считать, что именно это сумасшествие – то есть отклонение от некого стандарта – и делает нас не просто «биомашиной-человеком», а Личностью.

***

После ужина все разбрелись спать. В эту ночь Черте снился странный сон: его картина – нет, набросок лица – сошёл со стены и улыбнулся ему ласковой безмятежной улыбкой надежды. Он проснулся от безумного предвкушение счастья; ликование и песнь сердца выразилась в каком-то вдохе-крике, да таком громком и мелодичном, что все проснулись.

– Что случилось?

– Мне снился великолепный сон…

– Посмотрите-ка на 10 столб! Кажется, ночью привели кого-то.

Около 10 столба сидел человек, уткнувшись головой в колени; казалось, он спит, но, почувствовав на себе взгляды, он поднял глаза. Кукольница обрадовано взвизгнула – перед ними сидела великолепная юная девушка, правда, с обритой головой. Кукольница сразу поняла, что это её будущая подруга, ведь ей наскучило общество мужчин, хоть она всегда к нему стремилась.

К столбу подходили, представляясь и садясь рядом. Удивлялись, что не слышали, как открывались замки, спрашивали, как её зовут.

Её звали Мари, она удивлённо смотрела на всех большими светло-голубыми глазами. Первой была, конечно, Кукольница, представившись, она пожаловалась, что давно не общалась с юными леди и что они обязательно подружатся. Следом подошёл Писатель, сказав, что непременно сделает Мари героиней своего романа, повторяя после каждой фразы: «Сударыня, вы восхитительны!» Скульптор сказал, что такое идеальное лицо ему доводилось видеть лишь в учебниках, и он не мог предположить, что в действительности встречаются люди с идеальными пропорциями.

– Жаль только ни один вид глины не сможет передать твоей белизны…Только мрамор! Только в нем ты получишься настоящей… Я давно не работал с мрамором, ничего, нужно лишь вспомнить, лишь потренироваться…

– Подожди, милейший, дай и я взгляну на это лицо… Да, оно действительно великолепно, – это подошёл Художник. – Постой, я, кажется, уже где-то видел…

– Позвольте и мне представиться, мадемуазель, я Звездочёт, но, как видите, – он поднял глаза к потолку, – я временно отстранён от службы. И буду рад наблюдать за вашими глазами: они прекрасны, как две яркие звезды, две Венеры.

– Я Счетовод. Просто зовите меня так – я уже и сам не помню почему.

– Меня зовут Сила, раньше я был и Силач, и Сильный, но именам свойственно сокращаться, и теперь я просто Сила. Не смейтесь: мои мышцы сократились вместе с именем, но я все же сильнее остальных!

Вместе подошли Птица, Рыба и Зверь. Первый раньше был зоологом, изучал повадки птиц и сам стал так похож на птицу, что казалось, он вот-вот каркнет или взлетит. Черные, лоснящиеся волосы, зачёсанные назад, как перья, нос-клюв и походка – в общем, птица. Зверь был лохматым, как лев, он даже негромко рыкнул (конечно, просто хмыкнул), когда Сила утверждал, что он сильнее всех. Рыба же, в отличие от своих «собратьев», был чрезвычайно разговорчив и отнюдь не скользкий. Подошли Фил с Богословом – эти тоже держались друг друга, хотя регулярно ссорились и спорили, Фил (to fill. англ. – чувствовать) – раньше был Философ. Новое имя ему подходило больше, он везде и во всем: в суждениях, и действиях – чувствовал слова и движения, чувствовал логические связи жизни сердцем. Богослов был похож на священнослужителя, может, он и был им когда-то, но никто этого не знал.

– Приветствуем тебя, дитя, в нашей скромной обители.

– Да-да… Наконец-то я вспомнил! – воскликнул художник. – Я вспомнил, где я видел это лицо. Взгляните! Вон, на той стене…

Все оглянулись на угол Черты, он молча стоял спиной к стене, где был начертан портрет Мари.

– Это она… – прошептала кукольница.

Мари удивлённо смотрела на свой портрет. Она перевела глаза на Черту. Его глаза! Она видела их, знала их свет, но откуда?

2

Кукольница прервала задумчивость Мари, ей так много надо было рассказать своей новой подруге и так не хотелось разбираться ни в каких странных совпадениях, хотя бы сегодня.

– Пойдём, милая, я тебе покажу твой угол. Ведь скоро завтрак, а ты ещё не успела посмотреть, где тебе теперь жить…

Стоит ли торопиться к месту, которое, возможно, скоро надоест – странно привыкать к месту, где ты не рад быть и откуда торопишься уйти. Мари последовала за Кукольницей.

– Вот погляди, как здесь мило! И совсем рядом со мной. Разве это не великолепно! Ты такая прелесть, и мы обязательно поладим.

Мари начала устраиваться. Кукольница болтала без умолку обо всем понемножку и в то же время ни о чём.

За завтраком все старались ей рассказать что-то важное, перебивали друг друга. Мари не понимала абсолютно ничего. Лишь Черта молчал. Они изредка встречались глазами, но Мари всегда кто-то окликал, чтобы начать свой рассказ, и чтобы вновь быть перебитым кем-то. Наконец, воцарилась тишина. Первым расхохотался Фил, за ним и все остальные.

– Всё, друзья мои, ведь это не последний день! Вы посмотрите, какой у бедной девочки растерянный вид. Не беспокойся, мы не всегда такие невоспитанные, а скорее даже наоборот. Но появление нового человека для нас такая редкость. Прости нас.

– Что вы, что вы! Я вовсе не сержусь на вас, – она замолчала. Её глаза вновь встретились с Чертой.

– Знаешь, Мари, – отвлекла её Кукольница, – ведь мы никогда не говорили о прошлом, а сегодня почему-то каждому захотелось рассказать о своём…

– Может быть, наступила пора, – сказал Художник. –И не удивительно, ты давно уже была с нами там, на стене. Я всё ждал, когда же Черта завершит твой портрет, чтоб нарисовать его маслом.

– Ты давно с нами, – повторил Зверь…

***

– Вот ведь в чем проблема: мы не думали о прошлом и сейчас как один начали о нем говорить. Может, в этом наше искупление. Может, так мы выйдем отсюда быстрее?..– задумчиво произнёс Рыба

– У меня родилась идея! Давайте все по очереди расскажем обо всем, что хранит наша память. Избавимся тем самым от всего. Сожжём в словах призраки прошлого,– подхватил Богослов.

–Вытянем жребий! И будем говорить о прошлом! – предложил Сила.

– Будем вспоминать… О, как я боялась раньше этого слова. Предлагаю закончить трапезу и приступить к жеребьёвке, – продолжила Кукольница.

Жребий быть первым выпал Счетоводу. Усевшись поудобнее в круг, все приготовились его слушать.

3

Счетовод

Да… Мне, наверное, сложнее всего – ведь я первый и не успел ещё освежить свою память. Я долго старался забыть.

Я родился в обычной семье, был обычным ребёнком. Так же бегал и играл, как все. Учился сначала в школе, потом в институте. После института работал экономистом. Как-то раз встретил своего однокурсника: он ездил на дорогой машине, носил дорогую одежду. Я поинтересовался, где он так хорошо устроился. Он сказал, что работает в такой же фирме, как и я, что оклад у него средний, что деньги он делает на финансовых махинациях, рассказал, как и с кем можно об этом поговорить в фирме. Я тогда осудил его, назвал его вором. Он в ответ лишь рассмеялся. На работе я стал подмечать, что коллеги тоже занимаются такими делами… И однажды ко мне подошёл мой коллега и предложил кругленькую сумму за небольшую услугу. Почему я согласился, до сих пор не пойму: захотелось машину, новую квартиру. Подумал, что с деньгами моей девушке я понравлюсь больше. Но я попался сразу… Представляете! С первого же раза меня схватили за руку. И вот я здесь…