Kitobni o'qish: «Гибель Лондона. Сборник фантастических рассказов»
КОРОЛЕВА КАРИБОВ
Вернер Рид
Однажды знойным днем я бесцельно бродил по пыльным закоулкам Сьюдад-Хуареса. Несколько полуголых детей лежали на земле и спали на солнце. Время от времени мимо проходил полицейский в грязно-белой форме, сутулясь, с большим револьвером, болтающимся на боку. Караван осликов, груженный хворостом, неторопливо шел по улице под предводительством женщины и мальчика; неподвижный мексиканец в сомбреро, надвинутом на глаза, расслабленно прислонился к глинобитной стене.
Я заговорил с этим человеком, и он поклонился, но не снял шляпу, как это всегда делают пеоны. Поклонившись, он перевел взгляд с меня на пустоту и, казалось, забыл о моем существовании. Однако я устал, в Хуаресе почти нет тени, и я решил разделить с этим человеком это убежище и заставить его заговорить.
Когда я угостил его сигарой "Вера Круз" и напитком из фляжки "Мю Джей", он соизволил проявить ко мне интерес, и после того, как я час просидел с ним у стены, он рассказал мне историю. История может быть неправдивой, и она, конечно, кажется невероятной, но ее повествование оказало странное воздействие на человека, и он рассказал ее с кажущейся искренностью, так что я думаю, что в конце концов она может быть не совсем ложной. Эта история написана здесь собственными словами этого человека, точно так же, как он рассказал ее мне в тот день, когда косые лучи палящего солнца безжалостно падали на глинобитные стены Сьюдад-Хуареса.
***
Меня зовут Пабло Гарсия, и я человек, для которого природа предназначила вещи получше, чем бездельничать в тени глинобитных домов в бедном пограничном городке. Предков моей семьи можно проследить по непрерывным родовым линиям на протяжении восьмисот столетий, и некоторые из них были людьми, которые помогли основать королевство Кастилия. Я родился в городе Мехико и получил образование в Испании, и когда мой отец умер, он держал мою руку в своей и сказал мне, что я мог бы, если бы захотел, однажды стать президентом Республики Мексика. Хорошо, что мой отец умер, и это хорошо, что у нас, бедных созданий земли, есть надежда на смерть. Если бы у нас не было этой надежды, мы бы наверняка все сошли с ума.
Я всегда был предприимчивым человеком. Сразу после окончания колледжа я присоединился к революции против правительства и был произведен в полковники. Мне было обещано, что я стану губернатором штата. Тогда мой старый отец пришел ко мне со слезами на глазах и умолял меня не бунтовать против правительства, которое было готово почтить его и его близких, и из любви к нему я сбросил свою форму, отказался от участия в восстании и удалился на гасиенду, которой владел мой отец на Юкатане. Мне предстояло пробыть там всего несколько месяцев, пока не закончится революция и мой отец не добьется для меня помилования, после чего я должен был отправиться в столицу и начать серьезную взрослую жизнь.
Юкатан – унылая земля, непригодная для жизни людей, и мое пребывание там было бы действительно коротким, если бы не странная история, которую я услышал там и которая пробудила в моей груди страсть исследователя. На Юкатане ходили слухи, что в отдаленной части полуострова находится странный город индейцев, город, в котором белые люди никогда не бывали и куда им не разрешалось заходить. Я мало что мог узнать об этом городе, индейцы не хотели говорить о нем, а белые люди считали его существование мифом, поскольку белые люди мало верят в чудесное. Я верил, что город существует, и решил найти его, войти в него, узнать о его жителях, их традициях и обычаях, вернуться в него с солдатами и сделать его таким же свободным для посещений, как и любой другой город в Мексике.
Никто не захотел присоединиться ко мне в экспедиции, даже пеоны отказались идти за плату, и я отправился один. Я ехал на муле, потому что только мулы могут жить и процветать в тьерракальенте. Я много дней скакал по пустыне, спал один на песке или иногда проводил ночь в хижине какого-нибудь индейца. Со временем я добрался до болота, которое казалось непроходимым, и я не мог заставить своего упрямого зверя войти в него, я верил, что неизвестный город лежит за этим болотом, и я был полон решимости пересечь его, поэтому я отпустил мула и начал пробираться по мутной воде. По мере моего продвижения трясина становилась все глубже, и я часто думал, что утону, но мне везло, и мне всегда удавалось спастись, цепляясь за ветви деревьев. Ближе к ночи я добрался до небольшого участка земли, который лежал выше уровня воды, и там заночевал. На следующий день я пробирался вперед через болото, а ночью забрался на раздвоенное дерево, чтобы поспать, так как над водой не было земли.
Таким образом, я барахтался в этом мрачном лесном болоте в течение девяти дней. На десятый день, как раз когда я был готов сдаться и умереть, я вышел на сушу. Я был покрыт тиной, мои ступни и конечности кровоточили, моя одежда была разорвана в клочья, я почти обезумел от голода, и я думаю, что не смог бы прожить еще один день в этих пустых джунглях. Когда я добрался до сухой земли, я собрал несколько диких ягод и съел их, а затем лег и заснул сном полного изнеможения. Я проспал много часов, сколько точно, я не знаю, и когда я проснулся, у меня все болело и онемело, но вскоре мои силы частично вернулись, и я почти не обращал внимания на свое бедственное положение, так как считал, что нахожусь недалеко от таинственного города. Я почистил свой револьвер, умылся, привел свою одежду в настолько хорошее состояние, насколько смог, и отправился прямо в сердце леса, который лежал передо мной. Лес был таким густым, что я едва мог видеть небо над собой, и я был рад этому, потому что без тени жара была бы невыносимой для ослабевшего человека, идущего пешком.
Я путешествовал еще два дня, а потом пришел к другому небольшому болоту. Когда я пересек его, я начал видеть признаки человеческого обитания. На мягкой земле виднелись следы, я нашел обрывок хлопчатобумажной одежды и вскоре вышел на небольшое поле хлопка и индийской кукурузы. Я съел немного кукурузы и поспал недалеко от поля, а утром меня разбудил сильный шум, подобный тому, который издавало пение множества людей. Затем я двинулся вперед с большой осторожностью, так как не знал, к какому народу приближаюсь, и слышал страшные рассказы о свирепости индейцев, обитавших в закрытом городе. Я пробирался крадучись от одного дерева к другому, как дикий индеец пробирается рядом с врагом, и, наконец, я оказался в пределах видимости города, ради которого так рисковал.
Город стоял в центре открытого пространства в лесу и был окружен стеной из тяжелой каменной кладки. От границы леса до городской стены было около полумили, и я очень боялся выходить на открытое пространство, которое лежало между ними, так как оно было заполнено индейцами в странных одеждах, которые танцевали. Ударяя по стволам деревьев, я наконец нашел одно, которое было полым, и, взобравшись на дерево, я обнаружил, что могу забраться внутрь него, что я и сделал. Затем я попытался своим ножом проделать отверстие в твердой древесине, но к тому времени, как я прорубил ствол, я обнаружил, что танец закончился и что индейцы ушли за городскую стену.
Я оставался внутри дерева всю ночь, спал очень уютно, и был разбужен на рассвете звуками танцев и пения индейцев снова. Индейцев было немного, если вспомнить, что все они были жителями города. Их было около двух тысяч, мужчин, женщин и детей, и они отличались от всех индейцев, которых я когда-либо видел. Танцуя, они казались измученными и готовыми упасть от усталости, и позже я узнал, что они танцевали четыре дня подряд и все это время постились. Я мог видеть, что танец носил религиозный характер, как и все индейские танцы, и высокий старик с распущенными волосами, как мне показалось, был главным жрецом.
После того, как танец продолжался несколько часов, священник и десять человек вошли за стены города. Когда они вернулись, то принесли огромный камень в форме стола, и к этому камню они привязали молодого индейского мальчика, который, казалось, принадлежал к другому племени. Они снова отправились в город, и когда они вернулись, я был очень удивлен, увидев, что они ведут белого человека с завязанными глазами. Я предположил, что они собирались убить белого человека, и тщательно осмотрел все патронники своего револьвера, чтобы убедиться, что они заряжены, ибо, хотя индейцы были целым войском против двоих, я не собирался смотреть, как человек моей крови будет убит безрассудными дикарями, если я не попытаюсь спасти его. Я как раз был готов слезть с дерева, когда старый священник поднял руки, и я был очень удивлен, услышав, как он сказал на таком хорошем испанском, какому учат в мадридском колледже:
"Сейчас, Отец Солнце, это душа пришельца, будет отправлена через великие воды на твою землю в качестве платы за продолжение жизни твоей дочери, нашей королевы. Из числа наших врагов мы отобрали этого мальчика, чье сердце будет обливаться кровью за тебя, и из числа белых грабителей мы отобрали белокожего мужчину, которого мы возьмем и принесем в жертву на танце урожая. Глаза этого мальчика, который лежит связанный на камне, скоро будут смотреть в глаза Того-Кто-Правит-Миром, и мы посылаем его в знак того, что мы все еще твои дети и по-прежнему верны тебе. О, могучий Отец Солнце, даруй нам благословение на продолжение жизни для нашей королевы."
Никто из индейцев, казалось, не понял, что сказал священник, да и они сами, как я узнал впоследствии, не понимали, потому что испанскому языку одновременно обучались не более трех человек в этом городе.
Когда священник заговорил, я поверил, что белому человеку не угрожает сиюминутная опасность, и остался на дереве. Когда солнце было точно в зените, индейцы преклонили колени, и старый священник каменным ножом вырезал живое сердце мальчика, который был привязан к камню, и бросил его, все еще истекающее кровью, к солнцу. При виде этого у меня кровь застыла в жилах, и я испытал сильное искушение выстрелить в кровожадного язычника, но здравый смысл подсказал мне сохранять спокойствие.
После жертвоприношения был устроен большой пир из кукурузы и мяса, и люди ели, как голодные волки. Поев, они отправились в город, некоторые чуть не падали на землю от сонливости. Священник увел белого человека прочь, открытое пространство стало пустынно, и когда зашло солнце, не было слышно ни звука. Я подумал, что все люди спят, и я слез с дерева и утолил свой голод несколькими кусочками пищи, которые остались разбросанными по земле. Я отдохнул час, а затем отправился в город, полный решимости разгадать его тайны, даже если при этом погибну.
Как только я добрался до городских ворот, я встретил белого пленника, которого видел днем. Он бесшумно крался по улице, и как только он вышел за ворота, я заговорил с ним. Казалось, он был поражен, что к нему обратились по-испански. Сначала он испугался, что это был старый священник, который мог говорить на этом языке, и бросился бежать. Я позвал его, сказав, что я друг, и когда он пришел, мы пошли на опушку леса поговорить. Этот человек сказал мне, что он беглец с Кубы, сбежавший из тюрьмы на этом острове и добравшийся до побережья Юкатана на корабле, на котором он спрятался. Добравшись до Юкатана, он сошел с корабля и, после долгого блуждания по лесу вдоль побережья, был схвачен бандой индейцев, которые, казалось, старались не причинять ему вреда, и которые отвели его в город, окруженный стеной, и передали старому священнику. В городе его держали взаперти, он не видел никого, кроме священника, и его никогда не выводили из камеры до того дня, когда его вывели, чтобы он встал рядом с мальчиком, которого принесли в жертву. От старого священника он узнал, что люди, жившие в городе, были карибами, бежавшими со своего родного острова в Вест-Индии четыреста лет назад. Этими карибами правила белая королева, и считалось, что жизнь королевы продлевалась, если солнцу приносились человеческие жертвы. Королеве не разрешалось ни выходить замуж, ни смотреть ни на кого из живых, кроме священника, и преемственность королевской власти обеспечивалась похищением белых девушек из мексиканских городов. Белая раса изгнала карибов с острова их предков, и они верили, что белые имеют право править ими, но они верили, что если они подчинятся белому правителю, то поступят правильно, убив всех других белых людей, которые вторглись на их землю.
Кубинец рассказал мне все это и сказал, что он улизнул, когда старый священник, который охранял его, заснул. Он умолял меня пойти с ним в болота и попытаться спастись, но я не хотел идти, пока не войду в город. Я подумал, что войти безопасно, так как кубинец сказал, что все люди спят от усталости и обжорства, и я уговорил его пойти со мной внутрь стен.
У кубинца не было никакого оружия, кроме ножа, но у меня был револьвер, и с нашим оружием в руках мы вошли в ворота спящего города. Луна светила так же ярко, и мы могли ясно видеть. Дома города были вплотную соединены друг с другом, они были сложены из тяжелых каменных блоков, и казалось, что в городе когда-то жило большое население. В домах не было окон, свет проникал через отверстия, прорезанные в стенах. Улицы были кривыми и узкими и были вымощены камнями, стертыми до гладкости за столетия использования. Там не было видно никаких животных. На улицах были навалены огромные кучи кукурузы и хлопка-сырца, а на высоких шестах висело мясо, без сомнения, диких животных. В одном углу города находилось большое здание из белого камня, прекрасной архитектуры, на стенах которого была изящная резьба. Кубинец сказал, что это дворец королевы, в который никому, кроме священника, не разрешалось входить, так как для карибов было святотатством смотреть на свою правительницу. Когда мы увидели это, мы побоялись дольше оставаться в городе и возвращались к воротам, когда встретили старого священника. Он пробудился ото сна, обнаружил, что его пленник исчез, и отправился на его поиски. Когда он подошел к нам, кубинец яростно ударил его по лицу, и священник, обезумев от боли и гнева, вонзил свой каменный нож в грудь кубинца. Кубинец упал, но, падая, смертельной хваткой схватил священника за шею и вонзил нож ему в сердце. Двое мужчин лежали мертвыми в объятиях друг друга, а я стоял один, окруженный неведомыми ужасами этого ужасного места.
Пока я размышлял, как мне лучше всего убраться отсюда, я услышал шум людей, идущих возле городских ворот, и я понял, что не смогу покинуть город. Я верил, что смогу найти безопасность рядом с дворцом королевы, так как индейцев туда не пускали. Чтобы пройти туда, я поднял тело мертвого кубинца и прокрался к стенам дворца. Там была массивная дверь, ведущая во дворец, и я попробовал открыть ее, чтобы узнать, не заперта ли она. Она легко открылась, и через нее я вошел в большую комнату. Я не знал, выйду ли я когда-нибудь за дверь живым, но мне казалось, что у меня больше шансов выжить во дворце, чем на улицах, когда люди узнают, что их священник был убит. Комната, в которой я находился, была очень высокой, потолок был изображен, стены были цвета жемчуга, а мягкий свет проникал через маленькие отверстия в полу. В комнате витал особый аромат, который придал мне сил и бодрости, как будто я выпил крепкого старого вина. Я вышел из этой комнаты и вошел в другую, которая была похожа на большой шкаф. Там я оставил мертвое тело кубинца, предварительно закрепив его нож, и снова вернулся в большую камеру. Когда я вошел, дверь была приоткрыта, и мягкий голос сказал:
– Кто идет?
Слова были произнесены по-испански, и мне показалось необычным услышать свой родной язык в этом незнакомом месте.
Голос был голосом королевы. Она подумала, что это пришел священник, и пригласила меня войти; и я прошел через занавешенный дверной проем в комнату, которая казалась обителью феи. Стены и пол были украшены драгоценными камнями, повсюду были шелковые драпировки и кушетки, а также фигуры и статуэтки из изысканно обработанного белого камня. Но я забыл о красоте комнаты, когда увидел ее обитательницу. Я забыл об опасности, я забыл мертвого кубинца и мертвого священника, я забыл себя, я забыл весь мир. Ах, сеньор, во всем этом мире нет женщины прекраснее, чем та золотая королева Карибов! Ее кожа была белой, как цветение лилии, ее глаза были подобны двум звездам, ее длинные волосы были подобны расплавленному золоту и были мягкими, как тонкопряденый шелк. Она была высокой, ее фигура и конечности были совершенны, как у статуи, а лицо было лицом ангела. Она возлежала на шелковом ложе, она была одета в облегающий шелковый халат, и за все годы моей жизни я никогда не ожидал увидеть другую женщину, такую прекрасную, как она. Она посмотрела на меня с удивлением, но не со страхом, и улыбнулась. Ее улыбка разорвала оковы любви на моем сердце, и с того времени я навсегда стал ее рабом. Она спросила меня, кто я и что я такое и откуда пришел. Я не знал, что ей ответить. Я смотрел на нее тогда и я догадывался, что, кроме старого священника, я был единственным мужчиной, которого она когда-либо видела, и она не боялась меня. Но когда мои чувства вернулись ко мне, я сказал ей, кем и чем я был. Я рассказал ей о своем путешествии в поисках ее города. Я рассказал ей о кубинском пленнике и о его смерти, и о смерти священника, и я рассказал ей о Мексике, и о белых людях, и о мире, которого она никогда не видела и о котором даже никогда не слышала. Я также сказал ей, что я подобен дикому животному, загнанному в угол, что жители ее города убьют меня, если я выйду на улицы или попытаюсь сбежать, и я опустился на колени, взял ее за руку и попросил спасти мою жизнь. Она слушала меня с удивлением и очень удивлялась тому, что я говорил. Затем она взяла мою руку в свою и пообещала, что спасет мне жизнь. Однако она боялась, что утром, когда люди обнаружат, что священник мертв, они устроят грандиозные поиски его убийцы и могут даже проникнуть в ее дворец. Я рассказал ей о мертвом теле во внешней комнате и попросил ее рассказать людям, если они придут, что мертвый кубинец убил священника, а затем бежал во дворец и умер. Тогда я поверил, что нахожусь в безопасности, потому что старый священник был единственный кариб, который видел меня или знал, что я в городе.
Затем королева задала мне много вопросов, и ее речь, обращенная ко мне, была на чистейшем кастильском, этому языку ее научил священник, поскольку именно на этом языке совершалось все их богослужение. Карибы выучили этот язык еще тогда, когда жили на своем острове, и с тех пор он бережно передавался среди их жрецов.
Я проговорил с королевой всю ночь, забыв, что жители когда-либо проснуться, но утром нас потревожил стук во внешнюю дверь. Королева вошла в переднюю, где был человек, который сказал ей, что священник мертв и что он сам теперь священник. Он сказал ей, что белый пленник убил священника и что этого человека не удалось найти, хотя весь город был обыскан, и он спросил, входил ли этот человек во дворец.
Королева сказала ему, что этот человек пришел в ее дворец, что она знала, что никому, кроме священника, не подобает приходить сюда, и она убила этого человека своими собственными руками. Затем она показала ему мертвое тело кубинца в шкафу, и священник поверил ей и забрал тело, сказав, что карибы были трижды благословлены тем, что у них была такая королева, как она.
Затем королева вернулась ко мне, и я снова был в безопасности. За все время, что я оставался в ее дворце, никто никогда не приходил, кроме священника, а он приходил только в переднюю. Я был предметом великого удивления королевы, так как она никогда раньше не видела белого мужчину, и мы могли часами разговаривать друг с другом, взявшись за руки, как дети рассказывающие сказки. Не успели мы оглянуться, как я и золотая королева полюбили друг друга. Я не помню то, как это впервые произошло, я не помню, что мы сказали друг другу, и я не помню, сколько дней прошло с тех пор, как я заключил ее в объятия и сказал ей, что она для меня весь мир. Я знаю только, что она обвила своими мягкими руками мою шею, и что это было так естественно, что мы двое любили друг друга, – так же естественно, как для цветов распускаться при свете солнца. Я любил эту прекрасную женщину такой любовью, какую знают немногие мужчины. Она была отшельницей, не ведающей о самом существовании мира, королевой дикого народа варваров, но ее душа была так же чиста, как и ее лицо, и когда ее руки обхватили меня, а губы прижались к моим, я познал счастье, которое мало кто знает по эту сторону рая. Ах, querida hermosa mia1, воспоминание о тебе делает меня одновременно счастливым, как архангела на высочайших небесах, и таким же несчастным, как потерянные души, которые корчатся в бесконечных муках!
В течение трех месяцев я оставался замурованным во дворце золотой королевы, три месяца, которые пролетели как один час, а затем меня охватило желание уйти из этого места и забрать с собой моего любимого человека, и я начал придумывать способ покинуть город проклятых карибов. Никто никогда не беспокоил нас, потому что людям не разрешалось приближаться к королеве, и мы могли бы быть там до сих пор, если бы не мое желание снова вернуться к своему народу и соединиться узами брака с той, кого я любил. Мы дураки в этом мире, сеньор, такие дураки, что сбежали бы из рая, как это сделали наши общие родители в Эдеме.
Чтобы совершить наш побег, мы устроили его следующим образом: королева призвала к себе священника и сказала ему, что великие духи благословили ее народ обильными урожаями, и чтобы отпраздновать это, она желает, чтобы все люди, старые и молодые, отправились на четыре дня в лес и устроили пир и большой танец. Когда они ушли, мы намеревались сбежать. Священник сказал, что пошлет людей, но ему самому не разрешили удаляться от города более чем на час пути, так как его обязанностью было охранять ворота и дворец королевы. Затем королева приказала, чтобы он шел с народом. Он решительно отказался, заявив, что его религия выше даже его королевы, и нам пришлось довольствоваться этим.
Когда мы узнали, что люди ушли, вы выскользнули из дворца, чтобы направиться к городским воротам. Мне было приятно видеть выражение великого изумления, появившееся на ее лице, когда впервые в своей жизни моя прекрасная королева посмотрела на небо, деревья и внешний мир. Она взяла меня за руку, и мы пошли, как двое детей, вышедших поиграть на луг. Как раз перед тем, как мы достигли городских ворот, этот проклятый священник увидел нас и побежал за нами с луком и стрелами в руках. Он пустил в меня стрелу, и она попала мне в руку. Стрела была отравлена, и яд казался расплавленным огнем, бегущим по моим венам. Это почти свело меня с ума от боли, но я схватил руку королевы и отчаянно помчался дальше, потому что я бежал, спасая свою жизнь и все, что было мне дорого. Этот священник был молодым человеком и мог бегать, как дикий олень, и прежде чем мы добрались до болота, он догнал нас и ударил меня каменным ножом. Смотрите, вот шрам, который он оставил. Моя отравленная рука распухла, и от нее было мало толку, но другой рукой я вытащил револьвер и выстрелил в священника, слегка ранив его в плечо. Он казался обезумевшим человеком, и я думаю, это было потому, что я уводил его королеву, и в нем не было никакого страха. Казалось, у него была сила великана, и он схватил меня за горло, повалил на землю и отобрал у меня револьвер. Он видел, как я стрелял, понял, как пользоваться оружием, и когда я лежал на земле оглушенный и почти потерявший сознание, он направил его мне в сердце. Как только он выстрелил, королева бросилась вперед, чтобы защитить меня, пуля, предназначенная мне, вошла ей в грудь, ее алая кровь брызнула мне в лицо, и она упала в мои объятья. Священник в страхе отшатнулся от того, что он наделал, и я на время забыла о нем в своем горе по моему любимому человеку. О, Боже! Я вижу ее сейчас, ее прекрасное лицо, обращенное ко мне в предсмертной агонии. Она прошептала мне, что будет любить меня в другом мире так же, как в этом, а потом она умерла. Воспоминание о ее умирающем лице преследовало меня с того часа и по сей день и будет преследовать меня до тех пор, пока смерть не закроет мне глаза.
Ты знаешь, что такое безумие? Я почувствовал безумие, когда моя любимая королева умерла у меня на руках. Кровь ревела в моем мозгу с шумом, подобным реву разгневанного моря, небо казалось красным, и моя сила росла, пока у меня не появилась сила двадцати демонов. Я схватил этого языческого священника за горло, я разорвал его плоть на части, я раздробил все кости в его теле, а затем я завыл, потому что он был мертв и у меня не было сил причинять ему вред дальше.
Тогда печаль и огорчение снизошли на меня, как облако. Я ласкал мертвое тело моей любимой, я открыл ее прекрасные глаза, которые уже были затуманены смертью, я умолял ее заговорить, и я молился, чтобы мне позволили умереть вместе с ней. Но она была мертва, ее чистая душа отправилась в лучший мир, чем этот, и все, что мне оставалось, – это вернуть ее тело земле. Я похоронил ее там, на краю болота, а затем снова углубился в пустыню и покинул это проклятое место, где я познал большее, чем радость жизни, и худшее, чем горечь смерти.
Когда, наконец, я снова нашел дорогу в Мексику, я нашел своего отца на смертном одре. Он взял мою руку в свою, сказал мне, что величие принадлежит мне, если я приму его, а затем он навсегда закрыл глаза. У меня не было вкуса к почестям или славе, мои амбиции были похоронены в той могиле у болота на Юкатане, и я стал тем, кем я сейчас являюсь – скитальцем по лицу земли, у которого нет радости в жизни, опечаленным и с разбитым сердцем человеком, тоскующим по дню своей смерть.
Давным-давно все мои друзья бросили меня. Они сказали, что я сумасшедший – я, который мог бы носить одно из почетных имен этой земли, если бы я не скитался, как дикарь, по пустыням и на границе. Это они обманутые, а не я. Я познал полноту жизни, и я знаю, что счастье не в пустых почестях и радостных возгласах множества дураков. И когда я блуждаю по пустыне, иногда она приходит ко мне, она, мой любимый человек. Это приходит не ее воспоминание, это она сама. Много раз в темноте я вижу, как ее прекрасные глаза сияют глядя на меня, я чувствую, как ее золотые волосы падают на мое лицо, я чувствую глубокую радость от ее присутствия. Ах, она сейчас придет, она сейчас придет! Неужели вы не видите? Разве она не прекрасна? О, querida2, amante3, дорогая, подойди ближе, прикоснись ко мне, поговори со мной!
***
Мужчина упал лицом вперед, у его рта собралась белая пена, а в глазах было такое выражение, какого я никогда раньше не видел. Я испугалась, что он умирает, и поспешила найти помощь, чтобы отнести его в дом и позаботиться о нем. Я встретил прогуливающегося офицера из казарм и попытался заставить его поторопиться к этому человеку. В Мексике никто не спешит, и офицер неторопливо шел вперед, как человек, у которого впереди вечность. Когда мы подошли к распростертому мужчине, офицер мгновение смотрел на него, а затем, перекатывая коричневую сигарету между пальцами, повернулся ко мне и сказал:
Не беспокойтесь, синьор. Он скоро придет в себя. Это всего лишь Пабло Гарсия, сумасшедший, и он часто бывает таким.
1882 год
