Kitobni o'qish: «Практическая магрономия»

Пролог

Раритетные механические часы в кабинете Льва Николаевича Рагзинского, директора школы оглушительно тикали. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Меня итак страшно мутило, а это тиканье доводило до рвотных спазмов. Тик-так. После каждого “так” к горлу подкатывал очередной позыв.

– Ну-с, Веремейцева, вы, действительно, полагаете, что приходить на итоговый экзамен спустя два часа после его начала, это нормально?

– Я просто проспала, – хотела сказать извиняющимся тоном, но получилось наоборот, даже с некоторым вызовом.

– Просто проспали? – Рагзинский поднял одну седую бровь и глянул на меня поверх половинчатых стеклышек очков.

– Просто да. Так вышло, – я подвинула на носу свои солнцезащитные, призванные скрыть красные после бессонной ночи глаза.

Тик-так. Сглотнула. Машка говорила, что отмечать выпуск из школы, не сдав последний экзамен по мировой истории – плохая идея. Она же мне и позвонила утром, разбудив… Сама-то ушла пораньше из бара, и проснулась вовремя. Это меня не удержать, если уж ноги понесли! А ноги еще как понесли! Родители – в командировках. Домработница Арина – свой человек, всегда прикроет. А и ладно, моя фамилия действует на всех педагогов школы, включая директора, безотказно. Всегда выбиралась из передряг, и сейчас все будет в лучшем виде.

– Вы понимаете, Олеся, – Лев Николаевич откашлялся, – у всего есть свой предел. И сколько верёвочке ни виться… В общем, пересдачи не будет. Или вы думаете, что экзаменационная комиссия соберется еще раз лично ради вас?

– Ну отчего бы им не собраться еще разок? – ответила я, думая, что главное в разговоре со Львом показать уверенность в себе.

– Вы, верно, думаете, уважаемым людям заняться больше нечем? – начал выходить из себя директор, – И, кстати, очки снимите, когда разговариваете с руководителем заведения, в котором пока еще обучаетесь!

– Нет, – заявила я, не собираясь подчиняться приказам этого унылого старика.

– Я вас еще раз убедительно прошу, – с нажимом сказал ректор. – Снимите очки.

– А я не хочу!

– Веремейцева, вы забываетесь! – строго сказал Рагзинский. – Неужели вы уверены, что ваши родители будут прикрывать вас бесконечно?

– Думаю да, на то они и родители. У них нет другого выхода, – развела я руками. – Давайте поговорим с вами, Лев Николаевич, как взрослые люди.

– А давайте! – директор-таки понял, что со мной лучше вести мирные переговоры.

– Зачем вам ссориться с папой? Он всегда и во всем меня поддерживает.

– Уверены?

– Сто процентов.

Директор щелкнул пальцами правой руки, на которой красовался магический усилитель в виде браслета.

Слева от него материализовалась фигура моего отца, который сидел, сжав челюсти так крепко, что казалось еще немного, и вот-вот раздастся скрежет. В парадной министерской форме, поверх которой был наброшен светло-коричневый тренч, выглядел папенька, что надо. Как говорила беззаветно влюбленная в него Машка: на стиле. Только вот с выражением лица дела обстояли так себе. Он метнул в меня такой взгляд, от которого обычно его подчиненные без вопросов пишут заявление на увольнение. Я даже слегка пожалела, что не могу уволиться с должности дочери Павла Аркадьевича Веремейцева, министра юстиции и члена общественного совета в сфере образования.

Справа от директора проявилась маман: также в верхней одежде поверх закрытого платья-футляра с белоснежным, идеально отутюженным воротничком. Она сидела с покрасневшими щеками, стыдливо закрывая глаза ладонью. Казалось, вот-вот встанет и прокричит: “Не моя это дочь, не моя!”.

Нет, мам, твоя дочь, твоя! Не нравится? А кто виноват? Сами так воспитали.

– Очки сними! – рявкнул отец так, что в кабинете задрожали стёкла.

Я медленно потянулась рукой к дужке очков.

Старинные механические часы в кабинете директора стали бить двенадцать дня. В нижней их части открылись миниатюрные дверцы, из которых выкатилась деревянная птица на пружине и сказала…

– Буэээ!

Содержимое моего желудка решило извергнуться именно в этот момент прямиком на стол Рагзинскому. А Машка ведь предупреждала перед тем, как уйти домой, оставив меня одну среди толпы отрывающихся людей, чтобы я не мешала энергетики с коктейлями. Но я же уже взрослая, сама решаю, что мне смешивать и в каком порядке! Ну её, эту Машку. Подруга из неё – так себе!

В общем, так началась самая черная полоса моей жизни, конца и края которой я не вижу и по сей день, даже спустя целый бесконечный год. Скорбь моя неизбывна, поток слёз не иссякает, а дни превратились в тягучие серые будни, в которых ничего не приносит отрады. Ну обо всем по порядку. Вернемся в тот злополучный экзаменационный день, когда наша семья покинула кабинет директора и переместилась в нескромный двуэтажный семейный дом в самом центре столицы.

Глава 1

Я сидела в кресле, опустив голову с одной только мыслью: как бы переждать эту бурю. Мама полулежала на софе и капала успокоительные капли в рюмочку, отец снова и снова мерил тяжелыми шагами гостиную. В тот момент, когда он наступал с белого паркета на мягкий пушистый ковер, шаги становились тихими и мягкими, поэтому он раздраженно возвращался на белоснежное покрытие и устрашающе топал.

– Арина! – закричал он домработнице. – Зайди!

Женщина робко вошла, боязливо прикрываясь пушистым пипидастром.

– Да, Павел Аркадьевич!

– Почему не сообщила, что она накануне экзамена поздно вечером утекла из дома?

– Я… Я… – Арина покрылась бордовыми пятнами.

– Я сказала ей, что иду к Машке повторять билеты! – буркнула я со своего места.

– Тебя сейчас не спрашивали! – зыркнул на меня отец. – Арина?

– Д-да, – сказала Арина, – Олеся Павловна мне так и сказали, мол, пойду я, Арина, к Машке, зубрить.

– Во сколько она вернулась? – продолжал допрос папенька.

– В двенадцать где-то, ну почти… около того…

– Арина! – отец подбавил угрозы в голос.

Домработница моргнула:

– В пять утра, Павел Аркадьевич!

Вот трусиха, а! Чуть нажали и сразу сдала. Да, в разведку с Ариной не пойдешь.

– Уволена! – бросил ей отец коротко.

– Но дорогой! – вскинула бледную руку маман в попытке оспорить это решение. – Арина столько лет служила…

– Ничего не знаю. Моё терпение лопнуло.

Арина выбежала из комнаты, заливаясь слезами.

– Пап! – возмущенно сказала я.

– Молчать!

– Пока зубы торчать? – хихикнула я, вспоминая его старую шутку. И это было зря. Вот всегда я ляпну не вовремя.

Последняя капля отцовского терпения утекла в атмосферу вместе с моим дурацким смешком.

– Посмеялась? – спросил он и вынул из ящика письменного стола планшет, провел по нему рукой и сделал несколько быстрых движений пальцами.

– Твою карту я обнулил.

Он протянул мне руку раскрытой ладонью.

– Печать от личного портала!

– А как я буду передвигаться по городу? – с возмущением праведника вскинулась я.

– Как большинство людей в этой стране. Пешком или общественными порталами.

– Что?!

Это было уже за гранью добра и зла! Подумаешь, на экзамен опоздала! Никто от этого не умер. Я раскрыла рот и эмоционально затараторила:

– В смысле, общественными, пап? В смысле? Ты их видел? Ты видел этих несчастных, которые набиваются туда, как селёдки в бочку, а? Мне что, тоже на остановках стоять?

– Тоже! – отец развел руками. – Тысячи людей каждый день так передвигаются, а ведут себя гораздо достойнее тебя! Позорница!

– Паш, это не слишком ли жестко? – попыталась вклиниться мама.

– Нормально! Не сахарная, не растает.

– Да, пожалуйста! И подавитесь своей печатью! – я швырнула ему под ноги серебряный значок с изображением лошадки на дизайнерском брелоке. – Если я в этих скотовозках заражусь какой-нибудь свинкой или краснухой и подохну, так и знайте, в этом будете виноваты только вы! Будете ещё плакать на моей могиле, да поздно!

Я соскочила с кресла и побежала наверх, в свою комнату, истерично топая ногами.

– Лесёнок! Это временно! – подалась за мной мама. Но отец остановил её:

– Это до тех пор, пока я не решу, Рит. И на этот раз даже не пытайся давить мне на жалость и прочее. Я устал пожинать плоды этого попустительского воспитания. И бар этот, который пускает малолеток и продает им алкоголь, пора закрыть к чертовой бабушке! Девчонке нет ещё и восемнадцати! Упустили мы Олеську!

– Упустили, – согласилась мама.

Я неплотно закрыла дверь в свою комнату и нарочито громко зарыдала. Но никто не пришел меня утешать. Какое свинство! Я увеличила громкость и добавила нотки жалостных завываний. Показалось, что кто-то подошел к моей двери и слушает. Тогда я изобразила приступ астмы, вызванный бесконечными стенаниями и эмоциональным потрясением. Аккуратно легла на пол, красиво растрепав волосы, и захрипела. Хрипела я старательно и со всей отдачей, пока не заболели связки и не запершило в горле. Но никто не прибежал меня спасать. Аккуратно выглянула за дверь: пусто.

Им на меня плевать!

Села на кровать и стала усиленно думать. А потом решила расслабиться, придя к выводу, что отец позлится, поворчит, да и отойдет.

О, как же горько я ошибалась! Бедная я имела несчастье родиться в семье самого упертого и жестокосердного человека в мире! Он с большим азартом принялся за мое перевоспитание (хотя я считаю, что с воспитанием все итак было в порядке). Отец так и не вернул мне печать, полностью лишил карманных денег, и, что совсем уж удивительно, не договорился с директором и членами экзаменационной комиссии о пересдаче мной истории. И это было как минимум глупо с его стороны, ведь дочь, не поступившая в университет – в первую очередь дискредитация его замечательной репутации. Единственное послабление, которое он сделал и то, в угоду собственному удобству и привычному укладу жизни: вернул Арину спустя неделю после увольнения. Но до того ее застращал, что бедолага шарахалась от меня, как от прокаженной.

– Папа, – говорила я ему за завтраком. – Я же не поступлю в юридический без истории. Даже на платное.

– И зачем это, интересно, ты мне сообщаешь очевидные вещи? – отец был занят разрезанием яичницы на мелкие кусочки.

– А затем! – я намазала маслом тост, – что дети всех твоих коллег поступят в лучшие вузы страны! Даже дети твоих подчиненных поступят на самые престижные факультеты. А я останусь на второй год. Представляешь, какой нонсенс? Мне то что, а вот тебя, конечно, жалко!

Мама, безмерно уставшая от наших конфронтаций и препирательств, ела свой любимый овощной салат и листала новостную ленту в планшете.

– Смотри-ка, Рит, какую замечательную дочь мы воспитали! – обратился отец якобы к ней, но ясен-красен, слова эти были рассчитаны на меня. – Жалеет меня. Себя бы она лучше пожалела! Это же не я, если не поступлю, отправлюсь к бабушке в Германию на пмж.

Я промазала джемом мимо тоста и капнула на пижаму. Они переиграли меня и уничтожили, демоны!

Бабушка моя, Олеся Карловна Циммерштумпф, в честь которой я, к своему большому страданию, названа этим злополучным и ненавистным именем, была ужасом и непререкаемым авторитетом нашей семьи, светилом в сфере лингвистики и литературоведения. И мы все, включая маму, ощущали неслабое облегчение от того, что эта железная женщина предпочитала жить в Европе. Переехать к бабушке означало для меня неминуемую социальную смерть – в том смысле, что со своими друзьями я распрощаюсь навсегда, добавьте к этому скудное правильное питание, состоящее из овсянки, отварной куриной грудки и зеленых овощей, а также бесконечную муштру и культурное развитие. Перспективка отвратительная.

– Рита! – позвал папа маму, заставив ее оторвать глаза от светских хроник. – А что это у тебя тут?

Он описал круг ладонью возле своего рта.

– Где? – переспросила удивленно мама и поманила пальцем к себе небольшое зеркальце с комода. То плавно спланировало к ней в руку. – Ой! Ужас какой.

Я тоже взглянула на ее лицо. Вокруг маминого рта расползлись красно-бурые пятна.

– Зудят! А мне через сорок минут нужно быть на церемонии открытия молодежной библиотеки! – всплеснула руками она.

Мы дружно определили, что у мамы случилась аллергия на какой-то овощ из салата, и отвлеклись на отпаивание ее противоаллергическими средствами. Пятна прошли, и мама, как всегда безупречно одетая, причесанная волосок к волоску и благоухающая вишней и корицей, впорхнула в свой изящный сиреневый портал и умчалась перерезать ленточку на двери новой библиотеки.

– Пап, ты же несерьезно про бабушку? – вернулась я к весьма животрепещущей для меня теме.

– Отнюдь. Очень серьезно, – папа прикладывал к рубашке разные галстуки и придирчиво смотрел на себя в зеркало.

Меня опять бросило в истерику.

– Это нечестно! Это нечестно, пап!

– А по-моему, честно, дочь. Есть поступки, а есть их результаты. Вот ты сейчас пожинаешь плоды своего отношения к будущему. Мы тебе дали все, все, что нужно для успешного старта и даже гораздо больше. И вот, как ты это использовала… На учителей плевала, на репетиторов чихала, на стол директора так вообще, в прямом смысле слова натошнила!

– Что вы мне дали? Что? – я пошла любимым контраргументом. – То, что откупались от меня подарочками, лишь бы не мешала вам делать свои карьеры? Что спихнули меня на нянек, гувернантку и даже Арину ко мне приставили, домработницу? Лишь бы переложить эту ответственность на кого-то? Вы не дали мне внимания, недолюбили, да вы вообще меня даже не воспитывали! То, какой я вышла – это полностью ваша заслуга!

– И я ее с себя не снимаю, – сказал отец с печальным вздохом. – И поэтому, пока еще есть возможность, хочу все исправить. Какой галстук лучше? Оранжевый или в полоску?

– Оранжевый! – я специально выбрала наименее удачный вариант.

– Спасибо, я тоже думаю, что в полоску. Дочь, еще не все экзамены прошли. Поступи, пусть не в юридический, в другой вуз, отучись хотя бы год. Покажи, что ты можешь быть серьезной и самостоятельной. И пусть этот год станет для тебя переломным. И тогда я подумаю. Ну а если нет… Олеся Карловна уже выразила рвение взять тебя под свое крыло. Тьфу-тьфу-тьфу, не будем упоминать великую женщину всуе.

– Ааааа! – я заорала и истерично затопала ногами. – Ненавижу вас всех! Тебя вообще за все!

– А маму? – отец уже стоял в ботинках, разворачивая свой портал представительского класса.

– А маму за то, что назвала меня Олесей в честь бабушки!

Я снова убежала в свою комнату биться в истерике.

Не успела повалиться на кровать в рыданиях, как мелодично позвякивая ко мне подплыла розовая пушистая телефонная трубка. Я перехватила ее и провела рукой с дизайнерским браслетом-усилителем, украшенным вулканическими камнями и кристаллами “королькоффски”:

– Да, Мари! – упадочным голосом произнесла я.

– Ну что, Лесь, разрулила все? Я вроде неплохо написала. Жду результаты.

– Все, Маха. Жизнь моя кончена. Отец отказался помогать с пересдачей.

– И что теперь делать? – ахнула Машка.

– Помирать, наверное. Я ни в один вуз не поступлю. У меня обществознание на “четыре”. Биология на слабый “трояк”. И всё.

– Лесь, еще не сдавали алгебру и геометрию, географию, магический анализ.

– Первое и третье – точно нет!

– Ну может, хотя бы второе?

Так, с легкой Машкиной подсказки, в моем экзаменационном списке появилась “три” по географии. Вот тут-то я и осознала весь ужас своего положения. Ведь я была уверена, что вопрос с моим поступлением вообще даже не вопрос, а так, вопросик. Что там все решено, отец замолвил словечко кому надо и все. А то, что родители периодически беседуют со мной о пользе обучения, ругают за плохую успеваемость, так это всем родителям положено. Не оставят же они свою деточку без поддержки? Не сломают же ей судьбу? Или сломают и бросят?

Машка с трудом скрывала свое ликование: ей пришла “пятерка” по истории. Вкупе с блестящими результатами по “обществу” это давало ей увесистый шанс на поступление в Государственный магико-юридический университет (ГоМаЮУН). Я на ее фоне чувствовала себя полной неудачницей и идиоткой.

– Везет тебе, Машка, – говорила я ей, пытаясь оправдаться, – твои родители не давали тебе ложных надежд! Они тебе просто ничего не давали! А мои вон какую подставу устроили в последний момент. Еще и поступи им теперь самостоятельно. А куда?

– Я проанализировала все варианты поступления, Леся. У тебя один вариант.

– Какой?

– Маграрка.

– Аграрный?

Самый низкий рейтинг среди всех высших учебных заведений страны.

Мы с Машкой залезли в магсеть читать отзывы:

“Самая отстойная шарага”

“преподы – дерьмо”

“вэлкам, безмозглые”

“маграрка фарева”

“в общаге страшная вонь и тараканы, там кто-то точно сдох”

“Мусалова та еще ибанитовая палочка выдолбит вам мозги”

Представляю лицо папеньки, если его дочь станет студенткой подобного заведения. Хотя…

Глава 2

Прошли все экзамены. Отгремел наш выпускной который мне показался скучным и тягомотным. По такому торжественному поводу мне позволено было выпить лишь бокал шампанского. И пока мои вчерашние одноклассники отрывались на полную катушку, я не могла ни на секунду расслабиться. Поскольку везде и всюду чувствовала на себе зоркий отцовский взгляд.

“Гулять” на этом празднике жизни мне позволено было только до двух часов ночи, поэтому когда все отправились на улетную вечеринку без родителей, я со своими дотошными предками уже мчала домой в отцовском просторном портале. Ну не очень-то и хотелось! Как-то так вышло, что даже самые мои недалекие однокласснички вполне сносно справились с экзаменами и подали документы туда, куда планировали. И мне казалось, что все без исключения смотрят на меня с плохо скрываемым торжеством, и что еще хуже – с жалостью во взгляде.

Ведь только я осталась непристроенная. Я! А ведь мне самой судьбой был уготован прекрасный путь в отличном вузе на престижной специальности, где преподаватели только и мечтают учить отпрыска славной фамилии Веремейцевых. И как все обернулось! Ну почему обычные люди ради своих детей готовы пойти на многие жертвы и лишения, а мои споткнулись о какой-то пустяковый инцидент и закусили удила? Какая жизненная подлость и пассаж! Ну ничего, папуля, я все тебе припомню.

Лето, которого я так ждала, предвкушая настоящие взрослые опенэйры на пляжах, ультракороткие шорты, тусовки с друзьями у бассейна, обернулось сплошным унынием. Приступы аллергии на продукты питания у мамы становились все чаще, круг запрещенных видов фруктов и овощей – шире, и она отправилась в курортный приморский город к своим давним подругам на лечение минеральными водами и программу полного очищения организма. Подруги ее только тем и занимались, что считали калории, пили отвратительно пахнущую железом воду из маленьких стаканчиков, обсуждали детокс-диеты и дважды в день измеряли количество жиров, белков и углеводов в своих организмах. Как можно иметь столько денег и так бездарно их тратить? А чтобы маме было там не скучно, а на самом деле, с целью держать на коротком поводке непутевую дочь, решено было отправить меня туда же. Так сказать, хорошенько отдохнуть и поднабраться сил, а также познакомиться с местной молодежью. “Местной молодежью” оказались двадцатитрехлений переросток и мамкин сын, который краснел при виде меня и двадцать четыре часа в сутки носил вязаную жилетку, потому что считал, что похож в ней на известного в очень узких кругах поэта, и вредная пятилетняя девочка, воровавшая у меня косметику. Но я стерпела и это. Зачесывала волосы за уши, приветливо здоровалась со всеми, умилялась отвратительной пятилетке с шилом в известном месте и слушала бездарные стихи “жилеткина” про любовь, и, прости господи, секс. Черпая наслаждение в тех моментах, когда в случайном разговоре маму спрашивала та или иная знакомая:

– А куда ваша Олесенька поступает? Продолжит отцовскую линию, наверное?

И мама сразу теряла весь свой аристократический лоск и начинала выдавать совершенно общие фразы, пока не придумала отвечать, что дочь-затейница собирается устроить всем сюрприз.

По случаю нашего возвращения из треклятых минеральных вод, папа устроил званый ужин “для своих”, на который пригласил несколько хороших приятелей с семьями, в том числе Билютиных.

Чета Билютиных дружила с моими родителями еще с университетской скамьи, у них был сын Димка, мой ровесник, с которым, само собой, нас периодически “женили”. Димка, капитан школьной футбольной команды, нападающий юниорской сборной города, планировал связать свою жизнь со спортом.

Мы не виделись с ним аж с конца мая, выпускной он пропустил из-за соревнований, к моей большой печали. Поэтому даже хвастануть эффектной парой не вышло.

С утра все бытовые усилители магии работали в доме на полную катушку. Арина запросила по такому случаю поддержку в виде пары человек из клининга и все равно сама бесконечно топала по дому и то и дело взмахивала рукой, заставляя специальные тряпки для стекла натирать окна и зеркала до блеска, пыль выбиваться из ковров и собираться в мешки, выстиранные занавески отглаживаться и запрыгивать обратно на крючки. Что ни говори, а в своей сфере она была большим специалистом. Я, честно сказать, по части бытовой магии могла лишь сполоснуть кружку, или неуклюже и с большими огрехами подмести щеткой пол. На кухне трудился приглашенный повар высочайшего уровня, пара вышколенных официантов обеспечивали вечеру шик и комфорт.

Гости, одетые так, словно совершенно не думали, что надеть, и как бы случайно выглядевшие идеально, вели негромкие разговоры под приятную музыку. В центре этого действия была мама. В нежно-розовом трикотажном костюме, выгодно оттенявшем свежий загар, она управляла этим вечером, как дирижер оркестром, и собирала восхищенные взгляды и комплименты.

– Что там у вас с поступлением? – сыпанул соли на рану отцу Билютин, – определились? Нашего-то с руками оторвали на международные связи в ММУ, им спортсмены нужны, представлять университет на соревнованиях. Я даже никакого участия не принимал в этом вопросе.

Я, сидевшая с Димкой на диванчике неподалеку, навострила уши.

– Да вот, – развел папенька руками, – сами с Ритой в ожидании, куда же наша детонька документы подала. Секретничает!

– А никакого секрета, пап! – сказала я как можно громче, вставая со своего места, – Как раз с утра получила результаты зачисления.

С десяток женщин и мужчин, сидевших за столом, повернулись в мою сторону. Мама, которая стояла с поднятым бокалом, намереваясь произнести тост, застыла с раскрытым ртом на месте.

Я драматически подняла правую руку: нарочито медленно с полки сплыл и упал в ладонь мятый неказистый конвертик с надорванным краем. Никаких тебе вензелей и прочей помпы! А что, мне это даже понравилось. Я встала посреди гостиной, вынула из конверта листок и зачитала:

– “Уважаемая Олеся Павловна! Сообщаем вам, что вы зачислены на 1 курс факультета агрономии и магического растениеводства Аграрного университета им. В.Д. Желубодько. Просим до 31 августа подтвердить свое зачисление” и т.д. и т.п. Тут уже дальше всякая установочная информация, вам это будет неинтересно.

Димка показал мне обеими руками два больших пальца вверх и смешно скосил глаза в кучу.

Дальше я обвела торжествующим взглядом всех собравшихся и добавила, приложив руку к груди:

– Спасибо, мама, спасибо папа! Без вашей поддержки я бы не достигла такого успеха!

Отец пристально посмотрел мне в глаза, я ответила ему взглядом, наполненным максимальным нахальством и вызовом.

Кто-то шепотом переспросил:

– Какой, какой университет? Туда вообще есть конкурс?

– В государственный аграрный? – подключился к обсуждению еще кто-то.

– Нет, в Желубодько. Маграрка…

– Оу! Профессию-то интересную выбрала…

Мама внезапно стала собирать грязные тарелки со стола.

– Рита, есть же официанты! – негромко сказал ей папа.

– Не справляются, ни с чем не справляются, – пробормотала покрасневшая мама, – все самой нужно делать!

Она схватила две тарелки и одну вилку и ураганом унеслась на кухню.

Папа откашлялся, поднял свой бокал и произнес с невозмутимым видом:

– Молодец, дочь! Заслуженное поступление. Предлагаю за это выпить!

Остаток вечера прошел как-то скомканно. Гости очень скоро разошлись, я улизнула в свою комнату, где соорудила простенький усилитель звука. Мы с Машкой научились делать такие еще в классе девятом из листа бумаги и крошечного магического импульса, чтобы подслушивать, чем занимаются физрук и географичка в подсобке со спортивным инвентарем. Скрутила конус, поводила над ним ладонью и приставила к полу, заняв удобную позицию. Ну давай, мам, не подкачай!

Спустя несколько долгих минут представление началось.

– Паша! – начала мама, – А не кажется ли тебе, что это твое перевоспитание зашло слишком далеко?

Конечно, конечно, зашло!

Папа пробурчал что-то несогласное в ответ. Я чуть усилила звук.

– Я молчала и терпела с весны весь этот стыд перед знакомыми! Но это перешло уже все мыслимые и немыслимые границы. Чего ты добиваешься? Что она пойдет в свою маграрку, свяжется там с наркоманами или чего хуже, революционерами?

Так его, так, мам!

– Знаешь что, срочно звони ректору, и и устраивай ее на юрфак! Пока еще не поздно, пока не начался учебный год, и она не пропустила занятия!

– Рита, – подключился папин голос, – ты что, правда, думаешь, что нашей дочери есть дело до того, где пропускать занятия? В маграрке ли, или в любом другом заведении? Ты видела, с каким вызовом она зачитывала свой листок? Хотела меня уделать! Только там, где она этому училась, я преподавал! Нет уж, пусть помыкается, поездит на учебу со всеми, посидит в аудиториях без ремонта и кофе-брейков, послушает своих подружек, которые, в отличии от нее, занимались, и теперь будут взахлёб рассказывать, как здорово учиться в нормальных местах! Может, мозгов-то и прибавится?

Ага, счас!

– Паша, не зли меня!

– Рита, разговор закрыт.

Мама, пора бить тарелки!

Бдыщ. Полетело на пол блюдо венецианского фарфора, что можно слышать по тяжести удара.

– Открыт!!!

– Я все сказал, Рита!

Тарелка. Тарелка. Тарелка. Сразу три тарелки.

Бдыщ. Кофейник!

– Или ты ее устраиваешь в юридический, Паша!

– Или что?

– Или мы разводимся и я съезжаю жить отдельно!

– Рита, у тебя снова пятна. Что ты съела? Выпей антигистаминное.

Короткие “бдыщ бдыщ бдыщ”: наверное, чашки.

Первого сентября я стояла на остановке общественного портала в ожидании открытия нужного направления. Погода была промозглая, а красивая куртка оказалась слишком тонкой и непрактичной для спасения от дождя и ветра: в широкие рукава задувало, открытая поясница мерзла, за шиворот капал дождь. Народу под козырек набилось много. Все так и норовили прикоснуться ко мне и прижаться своими неприятными телами, а от некоторых личностей дурно пахло.

Мама уже несколько недель как съехала из нашего дома в другую квартиру, вопрос родительского развода витал в воздухе. Виновата во всем, конечно же, я.

Бабуля неподалеку судорожно закашлялась. Правильно, зарази меня своей ветрянкой, или еще какой там чумой. Лучше сдохнуть, чем такая жизнь.