Kitobni o'qish: «Французская баллада»

Предутренний Париж, чернильные деревья,

Гнетущих облаков сапфировая стынь.

Вернуться завтра к Вам? Иль в катакомбном чреве

Из мрамора ваять недвижных героинь?

Слова былых времен – Бодлера и Верлена –

Из памяти моей струятся, как дымок,

Исчезнуть не боясь, легко и кантиленно.

Покинутый поэт – я снова одинок.

Но утро не решит тягучестью покорной,

Куда же устремить звенящие шаги.

Туманом пудря нос в пустующей гримёрной,

Рассвет на миг застыл над зеркалом реки.

Аня

Она всё твердила десятки признаний

И после концерта в продрогшем Руане

Была бы чуть русской, представилась Аней,

Но дело не в том.

Читает «Le monde», новостные все ленты.

В глазах её – ветви сирени и лето.

Не слушает маму: «Ты глупо одета.

Не мокни в пальто».

Нескромная ночь побледнела с рассветом.

Рубашка на стуле. Двойные манжеты

Запутались в платье. Гремят кастаньеты,

Как в детстве, внутри.

Наивных восторгов цветная корона.

Я глупый король в королевстве без трона.

Мчусь завтра на юг, где желтеет Гаронна.

Увидимся ли?

Бесплодные зимы скрутились в спирали.

Мы брали взаймы и беспомощно крали

Часы и минуты на жизненном ралли

И где-то теперь

Грустят под мансардой лиловые очи,

Хранят интервью, изучая до точек.

Призывно белеет, одна среди прочих,

Открытая дверь.

***

Укачай в колыбели из слов,

Одеялом заботы укрой.

Будет нежиться остров-альков,

Омываемый пеной морской.

Мне поведай о давней поре,

На заре жесточайших времён,

О султане, что держит гарем,

И красавицах, вянущих в нём.

Звон браслетов, прозрачный муслин

И движения бедрами в такт.

Стонет флейта, стучит тамбурин

Барабаном любовных атак.

В сладкой дрёме теряется звук.

Тают образы тонкой свечой.

Я усну под рубашкой из рук,

На твоё опираясь плечо.

Обезжиренная жизнь

Ты скажешь – было как у всех:

Окно с геранью, детский смех

И новогодний крик петард.

Домашний круг или салон:

С друзьями встречи под вино,

И рыба с соусом тартар.

Орлиный профиль, нежность рук,

Двойной эспрессо поутру.

И звук шагов сводил с ума.

Теперь же не возникнет цель

Лететь в Париж или в Марсель

Промчаться по стопам Дюма.

Что скажут люди, mon ami,

Милее кресло и камин.

Уюта вечные рабы.

Домашний милый парадиз

Иль обезжиренная жизнь

Без приключений и борьбы?

Банально жизнь прошла. И вот –

Уж шестьдесят. И огород

Взывает от весны к весне.

Всё реже будит телефон,

Забыты пиво и крюшон.

А ты с кроссвордом и в пенсне.

***

Над мостовыми дождь порхает.

Деревья машут опахалом.

И, чувству грусти потакая,

Бреду куда-то наугад.

Ты не придёшь. Пусты витрины.

В углу немое пианино.

На фото – домик с мезонином

Опять притягивает взгляд.

Как в океане гибнут волны,

Так голос одинокий тонет

Среди асфальта и бетона

В чужой капризной суете.

Воспоминания – как пытка, –

Песок пустынь – горячий, зыбкий.

В глазах – огни твоей улыбки,

В пустой квартире – счастья тень.

***

Твоих сандалий лёгкий шаг.

Бледнеет солнца полу-шар.

И что-то шепчет старый диск.

Витает запах чайных роз.

Кусты высокие, в наш рост,

Кивают дружно: «Обожди».

Неспешен летний променад,

Но раскололась тишина

Нестройным гомоном ребят.

Июльский ветер истощён.

Легко касаясь нежных щёк,

Он уступает мне тебя.

Так нереально: рядом ты.

И резче в сумраке черты,

Их словно скульптор изваял.

Присядем вместе на порог,

Но завтра утром мой паром

Вернет всё на круги своя.

Настанет вечер ностальгий.

Бордово-красный георгин

Засыплют брызгами дожди.

В плену наскучивших квартир

Борьба с заплатками картин.

В них нет тебя, я здесь один.

Дневник

Катили волны день вчерашний,

Я окунулась в лето Ваше.

Дремали там под ветром дюны,

И были Вы мальчишкой юным.

Сараи поднимались криво,

Мелькая в зарослях крапивы.

Среди обилья троп окольных

Резвился босоногий школьник.

Девчонка с ясными глазами

Смотрела долго взором лани,

Занозой сердце будоража

И расцветая флёрдоранжем.

В лазури развевалось платье,

Не смели о любви сказать ей.

Но свежесть первых поцелуев

Бодрила, как дожди в июле.

В саду висящие качели,

Скрипя, на зиму опустели.

Осенним днём чернели волны

И уезжали Вы из дома.

Меж двух страниц таится память

О том, что в прошлом не исправить:

Кленовый лист, стишок несмелый –

Лист дневника последний, белый…

***

Кудряшки, шляпа-канотье,

Парфюм «Скандал» Жан-Поль Готье,

«Кафе де Флор», отец-рантье

И брат-гимнаст.

Кюлоты, блузка цвета брют.

Гарсоны кофе подольют,

Раскроет кто-то парашют –

Не даст упасть.

Пон-Нёф, балетки, красный зонт,

Дождит очередной сезон

Под колокольный гулкий звон

И чаек визг.

Поклонник дерзок и шутлив.

Скучает в сумке детектив.

Бесцельно глядя в объектив,

Проходит жизнь.

***

Поздний час в кафе парижском,

Моцарелла и вино.

Вдруг – нежданная записка

Из прошедшего давно.

Появление героя,

Словно синема-сюжет,

Но сдавалась я без боя,

Не противилась уже.

Нас захлёстывала нежность,

Превращаясь в водопад

Чувств прекрасных и безбрежных,

Как и много лет назад.

Крылья мельниц трепетали,

И звучал мотив любви.

Мы кружились, вспоминали

Годы юные свои.

А луна спешила дальше,

Звёздной дымкой нас маня.

Пусть мы стали много старше,

Но в душе ручьи звенят.

Пусть мы стали осторожней

И размереннее жить,

Юность – прошлое, и всё же

Невозможно не любить.

Двадцать пять лет

Шесть тридцать. Кофе и омлет.

Смех мамы, баритон отца.

В те двадцать пять счастливых лет

У жизни не было конца.

К вершинам авиабилет.

Карьера. Ужины в бистро.

И двадцать пять безумных лет

Промчались поездом в метро.

Клико, дор-блю и шевроле.

И слишком рано на покой.

Но двадцать пять ушедших лет

Осели на висках мукой.

Курорты, Альпы и шале.

Швейцары около дверей.

Ей двадцать пять прекрасных лет.

Мне не признаться в чувствах к ней.

Кюре

Зловещий сон. О чём? О чём?

Откроет церковь на заре

Латунным вековым ключом

Старик-кюре.

Гортанных звуков странный строй,

Алтарь как будто бы поник.

Два террориста, возглас «Ой»,

Кюре-старик.

Все тщетно, бытие есть тлен,

Но дух не сломлен на одре.

Поднялся медленно с колен

Старик-кюре.

Заложники дрожат в углу,

Клокочет в горле жуткий крик.

Раскинул руки на полу

Кюре-старик.

***

Спадали листья, землю пудрил снег,

Жизнь с каждым годом набирала скорость.

В речах чужих мне слышался Ваш голос

И с каждым днем отчётливей, ясней.

Но наши траектории планет

Всегда существовали параллельно.

И в этой ограниченной Вселенной

Мы не могли столкнуться много лет.

Мне так хотелось с Вами разделить

Закрытость комнат, где дремало счастье,

Порывы ветра, непроглядность чащи,

Восхода кромку в золотой дали.

Как красные шары среди зимы,

Проулками пустынного квартала

Нелепо Вы и я в тиши летали,

Пока не стали общим словом «мы».

***

Войдите, все двери открыты!

Вдвоём у окна постоим.

Я в Вашу попала орбиту:

Исчезла опора Земли.

Песчинкой меня завертело

В потоке мелодий и слов,

Но млеет безвольное тело

От сладости этих оков.

И нет ничего сокровенней

Среди городских пантомим,

Чем эта весна вдохновенья

В финальном аккорде зимы.

Сын другого отца

Треснул мир, словно старый забытый рояль,

Опустела кроватка, игрушки ушли

За тобой и ребёнком, пугливо таясь,

Навсегда растворились в дорожной пыли.

Сын другого отца в городской суете

Засыпал на плече, чуть касаясь щеки,

За собой уводил в мир весёлых затей,

Отрывал от забот и щемящей тоски.

Против воли любил этот радостный смех

И глаза, что чернели агатами слив.

Он меня обнимал. Шевельнуться не смев,

Я стремился к нему, будто был он моим.

В нём сквозили до боли родные черты:

Материнские жесты, похожесть лицом.

Без мальчишки мой дом посеревший остыл.

Я остался теперь одиноким отцом.

Каждый год проходящий заставит считать:

Девять, десять, семнадцать – ему в институт.

Ощущать себя старым и глупым опять

Без надежды когда-то былое вернуть.

***

Таился в сердце счастья миг.

И, взявшись за руки тайком,

Мы пили кофе с молоком

В кофейне Рю Сен-Доминик.

Казалась встреча дивным сном,

Как будто нам по двадцать лет.

Хрустящей корочкой багет

Дарил домашнее тепло.

Вдали – извечный Пантеон…

Но прошлых зим свинцовый груз

Не замедлял влюбленный пульс.

Чуть слышно пел аккордеон.

Улыбкой будто бы дразня,

Поддавшись правилам игры,

Ты обещаньями покрыл,

Как поцелуями, меня.

***

Банально-глупый парафраз.

Забыть, забыть про всё скорей.

Крадётся поезд сквозь Эльзас –

Пятнистый исполинский змей.

Осталось в мае слово «твой»,

Как этикетка с багажа.

Машины рёв, собачий вой –

Воспоминаний сторожа.

Вагон сидячий полупуст:

Вот римский профиль в уголке,

Лимонный запах, чипсов хруст,

Влюблённые рука в руке.

Суфле из низких облаков –

Десерт для творческих побед.

Среди десятка марш-бросков

Важнейший – на пути к себе.

***

Шторм на море, зябнущая Рига

В шали сплетен и дурной молвы.

На диване брошенная книга,

Что когда-то прочитали Вы.

На стене с портрета незнакомка

Смотрит, не склоняя головы,

Губы сжатые надменно-тонки –

Их когда-то целовали Вы.

Терпкий вкус янтарного муската.

Многоцветье ветреной листвы.

Кто ответит, счастье или фатум,

Что всю жизнь её любили Вы?

***

Трещит расколотое небо:

Разломы молний, страха дебри.

Внизу – сверкающая Эльба –

Моя немая визави.

В лохмотьях кружев Ностальгия

Мне шепчет, что, не убеги я,

Мы, несомненно, бы погибли

В плену несбыточной любви.

Бессонницу делить мне не с кем –

Для слёз, быть может, повод веский.

Трепещут в окнах занавески,

Озябнув под стеной дождя.

Рассыпав грусть, дождаться всходов.

Пусть долговечность чувств не в моде,

Друг перед другом мы свободны,

Но нет свободы от себя.

***

Бранится буря за окном.

Скрип ставен, и не спится Насте,

Дрожит браслетик на запястье,

Стихи спускаются в альбом.

Шаги стремительны, легки.

Она – невеста в одночасье.

Скользят браслеты по запястью

Под ласкою мужской руки.

Слезинка? Совершенный вздор!

Кофейня и чужие сласти.

Браслеты на сухих запястьях.

В бетонных тучах Сакре-Кёр.

Под сенью молодых дерев

Та, что укорам неподвластна.

Молчат браслеты на запястьях

В предместии Сент-Женевьев.

***

Изящный лёгкий арабеск,

Точёной шеи поворот,

Оваций рокот, рампы блеск,

Гримёрная, цветы. И вот

Корнет – многоречивый франт

Тревожит сердце, как гобой,

Небрежно мнёт в руке шафран

И декламирует Рембо.

Крикливой сплетницы навет.

Дуэль по утренней росе.

Фуражка катится в кювет.

Одно неловкое пассе.

Пуанты брошены к реке,

Затихли шорохи кулис…

И жизнь в стремительном пике

Сорвалась вниз.

***

Бабочка вверх взлетела –

Грохнулась я

Всем беспокойным телом