Kitobni o'qish: «Власть аномалии»

Власть аномалии.      

Заснеженные мохнатые лапы еловых деревьев. Бледный лунный свет. Темный силуэт с двумя светящимися точками в голубой оболочке глаз. Волк. Интересный экземпляр, созданный затворницей-природой, который мог бы стать темой исследовательской работы ученых. Альбинос, превосходящий по размерам известные виды волков. Огромная голова и пасть. Клыки, схожие с армейскими саблями, острыми и режущими плоть, ломающими кости врагов.

Родился зверь за сотни километров от этого места. Один выжил из всего выводка. Мать, породившая его, также умерла. Возможно, погиб бы и он от холода и голода. Если бы не волчья стая, кочевавшая поблизости от норы, ставшей для него фактически склепом. Кормящая волчица. Именно она обнаружила полумертвого волчонка в куче остывших тел. Вырвала щенка из объятий матери, которая до последней секунды жизни пыталась передать тепло малышу. Тем самым вырвав и из объятий смерти. Потащила найденыша под кучу сухих веток и плотный покров снега. Там жались друг к другу, греясь, три ее голодных щенка. Неспособная дать молока, голодная, она оставила их, когда с охоты вернулся ее самец, вкусно пахнущий мясом. Она, набив желудок и не обращая внимания на грызню возле останков туши лося, побежала обратно. Свернула с протоптанной тропы и, мягко прыгая по снегу, оббегая овраг с неудобной стороны, наткнулось на него.

Волчица отогрела озябший комок шерсти. Он проявил активность в борьбе за источник пищи и, насытившись, уснул. Вернувшийся с позднего пира отец семейства, почуяв запах, попытался выдернуть из массы волчат чужака. За что был наказан волчицей. Результат – разорванное ухо. Самец скуля, отступил. Затаив злобу, он искал момент – свести счеты с виновником его опалы. Но волчица всегда была начеку, оставалось ждать.

Малыши росли на глазах. Чужак, несмотря на первоначальную слабость, с ростом становился крупнее и сильнее. Приемыш был невероятно ловок, бесстрашен и дерзок. Бросался на взрослых самцов. А получая увесистую «оплеуху», зарвавшийся юнец не убегал – пытался атаковать вновь и вновь. Волки в недоумении отходили сами, видя в несхожем со всеми даже цветом шерсти подростке чрезмерную напористость. Он утомлял всех – от братьев до старейших волков стаи, и лишь приемная мать справлялась с ним: оттаскивала его в сторону, избегая накала страстей. Непримиримый бунтарь слушался только ее.

Волчица проявляла материнскую заботу и любовь к приемышу, как и к своим волчатам. Однажды ее самец схватил чужака клыками, желая утолить месть. Но его шея оказалась зажата в плотных тисках, несущих невыносимую боль. Он невольно разжал челюсти, но дернуться уже не смог.

Детоубийца слышал рык, чувствовал боль, пелена крови плыла перед глазами, лапы ослабли. Вот кто-то рванул заднюю лапу, захрустела с новой вспышкой боли передняя. Он уже не ощущал, как его тело разрывали. Волк не знал, кто, и не понимал, за что. Его кровь по странному стечению обстоятельств текла на теплящееся жизнью тельце его жертвы. Заботливая мать вырвала из-под кровавого месива малыша и, унеся в сторону, принялась зализывать рану приходящего в чувство волчонка. Она слизывала кровь с тела приемного сына, кровь того, кто не захотел стать приемным отцом, решив стать убийцей. Уже через день волчонок бегал, быстро вбирая в себя жесткие законы волчьей стаи.

Он первый из семьи пошел на охоту. Она отпустила его и была вознаграждена: подросток притащил большой кусок мяса кабана. Не в каждом обществе люди проявляют такую заботу, как здесь – дикий зверь. Спустя время он стал лучшим охотником стаи. Он был прыгуч, стремителен и обладал мертвой хваткой. Потенциальные жертвы, попавшие в поле зрения стаи, были обречены. Он совершенствовался с каждой охотой, и порой его поступки были непредсказуемы, даже с точки зрения волчьего чутья. Он мог за какое-то время до охоты пропасть, а появившись, привести стаю в место, где волки терпеливо ждали и в итоге дожидались свою жертву.

Его боялись. Еще нестарый вожак поглядывал на него с опаской и даже, возможно, жалел, что принял тогда такое решение: это его челюсть сжала горло детоубийцы. У альбиноса вскоре появилась вторая половина и принесла ему прелестных волчат. Хотя молодой и сильный волк не претендовал на положение лидера стаи, на самом деле таковым являлся. Да и вожак стал допускать ошибки, чем были недовольны волки. Стая раскалывалась на две части. Двоевластие невозможно в подобном сообществе, но наш герой неожиданным образом прервал раскол. Во время одной развязавшейся в стае драки он развернулся и ушел, не оглядываясь. Его догнала самка – его молодая волчица. Их дети спали в логове, где вырос он сам. Волк повернулся и посмотрел ей в глаза. Это длилось с минуту. Она поняла, что он уйдет и уйдет один. Волчица вернулась к волчатам, став навсегда одинокой матерью. Так разрешилась междоусобица. Стая осталась целой, лишившись потенциального вожака.

Тяжело добывать пищу в одиночку. Голод заставил справляться со зверями средних размеров – одному хватало. Но приходилось остерегаться других стай волков и крупных зверей. Однажды два медведя напали на него, выгоняя со своей территории. Охотясь на среднего лося, уже на излете волк ощутил удар сбоку – это были рога взрослого самца. Почувствовав невыносимую боль, он отлетел в кусты. Лоси поспешили убраться. А он, выйдя на стаю волков, сцепился с одним из них, чудом победил и ушел от преследователей.

Больше двух лет он был один. За это время превратился в огромного белого самца. Стал нападать на тех, кого ранее остерегался. Становился все сильнее и сильнее. Более уверенный в себе, в своих мощных лапах и острых клыках. Это и сыграло с ним злую шутку.

Осенью он столкнулся со взрослым медведем. Зверь не ожидал, что волк не побежит – ведь он не в стае. А значит, слабый волк. Медведь опешил и бросился в драку. Волк невероятно ловко поднырнул под него, уйдя в сторону, схватил бурого за толстую шкуру и, рванув челюстями, вырвал кусок шерсти и плоти. Медведь, рассвирепев от боли и ярости, вновь бросился на оппонента. Волк повторил маневр, вырывая куски из тела врага. Рев негодования вырвался из глотки обезумевшего от боли зверя. Волк наслаждался битвой. И из-за своей безнаказанности ему показалось, что победа в двух шагах, точнее, выпадах. Медведь вновь шел в атаку, и волк прицелился на висящие бахромой на боку бурого шерсть с мясом. Но раненый зверь в прыжке занес навстречу переднюю лапу так, что маневр волка был обречен на провал. Мощный удар сбил на лету волка и отправил его в ствол ближайшего дерева. Медведь всей массой вжал волка в землю, сдирая шкуру когтями с шеи соперника. Сквозь боль альбинос не слышал оглушительного грохота. Не слышал и ужасный рев поверженного выстрелами умирающего медведя. Раны были смертельными – пули пробили сердце и легкие.

Затем волк, то приходя в сознание, то теряя его, трясся, лежа на соломенной подстилке в кузове джипа. В болезненных видениях вернулся в родную стаю, где встретили агрессивно – набросились как на злейшего врага, раздирая на части. И он ощущал эту боль. От тряски голова постепенно сползла на мертвую тушу – тело недавнего противника по схватке. В очередной раз он был рядом со своим несостоявшимся убийцей.

Когда большой с пропахшей черносливом бородой охотник нес его, волк тоже ощущал боль.

Видя при этом, как его приемная мать слизывает кровь с раны. Это был момент обработки повреждения заботливыми руками. И холод, пронизывающий холод, заставляющий коченеть все тело. Морда медведя и вороватый взгляд им так и не признанного отчима. Вскоре видения прекратились – он провалился в канаву с темной, но теплой водой. Противный едкий запах и забытье.

Запах исходил от лекарства. Приходил в себя волк несколько раз: в первый едва смог открыть глаза и сделать неудачную попытку встать. Он лишь смог разглядеть огонь, полыхающий в пещере, желтый свет тускло светящей луны и трех невиданных зверей, суетящихся в углу пещеры. Он принял конкретное решение – драться с незнакомцами, хотя при этом не чувствовал лап.

Второй раз придя в себя, превозмогая боль в голове и шее, он смог приподняться на передние лапы, но тут же рухнул. В пасти – ощущение съеденного кома земли. Он помнил это из детства: во время возни с братьями часто ощущал подобное. Сейчас точно так же хотелось пить. Вдруг подошел большой зверь и начал поить его травянистой водой. Эту траву с оранжевыми цветами он отчетливо помнил. Волк не мог сопротивляться, да и утолить жажду было необходимо. Напившись, осмотрел незнакомое место.

Луна висела на том же месте. Пламени нет в пещере, но там что-то тлеет.

Он видел пожары и знал, как пахнут сгоревшие стволы деревьев, пыль от которых разносит по лесу ветер, забивая нос и горло. Большой зверь уселся, как медведь, напротив него. Рядом – детеныш в такой же позе, размахивающий лапками, бормочущий на своем языке. Неожиданно раздался скрип – так скрипят на ветру деревья в лесу. Из темноты появился еще один зверь. Он, подойдя к детенышу, потрепал того за голову. А вместе с появившимся зверем донесся запах, едкий и знакомый волку.

Воспоминание пришло из прошлого и насторожило. Когда он был щенком-переростком, стая делала большой переход во мраке ночи. Один из замыкающих волков попал подо что-то страшное, что убило его. Это что-то, рыча и сверкая, умчалось дальше, а волк остался лежать на обочине, истекая кровью. Пах он точно так же. Значит, это запах смерти. Разволновавшись, он привлек к себе внимание. Троица подошла к нему.

–Ему лучше? – это средний.

–Да! Но не настолько, чтобы бегать по лесам, – большой.

–Бегать по лесам? Деда, можно я его потлогаю? – раздался писклявый голос детеныша.

–Хм-хм… Не знаю, попробуй, но будь осторожен – он лютый!

–Люти? Люти!

И детеныш, подбежав к волку, схватил того за нос. Было больно, но волк не обращал внимания – пристально следил за средним, что принес запах смерти.

–Люти! Люти! – Малыш уже бесцеремонно пихал указательный палец в одну из ноздрей волчьего носа.

Волк не выдержал и чихнул. Малыш от неожиданности шлепнулся на пол. Сначала пристально и испуганно смотрел на волка, а затем стал издавать непонятные звуки. Смех как проявление чувств был для волка незнаком и непонятен. А детеныш, насмеявшись, заверещал:

–Люти апчхи! Люти апчхи…

Раз уж судьба дала ему имя вместе с выздоровлением, тогда отойдем от безымянности. Да и волк волку рознь, в чем мы сможем убедиться. Люти, в свою очередь, сунул свой атакованный нос в передние лапы и забылся, провалившись в сон, чем удивил малыша.

Прошло время и, слыша "Люти", он понимал, что речь идет о нем. Большой и еще один незнакомец со множеством запахов, таящихся в небольшом куске дерева, не считаясь с его рыками, ковырялись в шее, доставляя боль. Когда волк окреп и не подпускал к себе, один из них накидывал на морду «ветку», сжимавшую звериную пасть. Другой стягивал лапы и валил на пол, затем волк проваливался в темноту. Приходил в себя он от едких запахов. Двуногие не беспокоили его какое-то время, только кормили и поили. Кормил «большой зверь» – приносил мясо, которое даже не требовалось пережевывать.

Волку нравилось возиться с малышом. Это напоминало детство. Детеныш садился перед зверем, расставив ноги по сторонам, дергал его за лапы, за уши, доставляя дискомфорт в месте заживающей раны. Но волк не подавал вида, что испытывает боль.

А малыш и не ждал этого. Он ритуально заканчивал веселую экзекуцию аттракционом, который он называл "апчхи!" Он делал это профессионально, даже с учетом и знанием того, что он будет отруган Большим. Малыш ловил момент, когда Большой был занят, и пихал палец в нос волка. Тот, не желая показывать слабость и привлекать внимание Большого, сдерживался, как мог. Но малыш работал на результат. И добившись эффекта, заваливался на спину и вопил:

–Деда! Люти апчхи! Люти апчхи!

Единственный, кого волк не переносил на дух, – Средний. Которого называли "мама". Женская особь. В один из дней волк понял это. Она пыталась задобрить волка вкусными кусками мяса, но он не терял бдительности, держа ее на дистанции, не обращая внимания на подкупное "Люти", произносимое ласковым тоном.

Волк с каждым днем чувствовал себя лучше и лучше. Потягивался и вставал, пока хозяев не было. Он ходил по территории, обнюхивая все. Свое выздоровление показывал поэтапно.

Но вдруг случилось то, что полностью изменило его отношение к этому месту и его обитателям. Большой пришел с невыносимым запахом смерти. Вскочив на лапы и оскалив клыки, волк был готов броситься на своего спасителя. Ставший в одну секунду "оборотнем" для волка, Большой ушел. Вернулся с палкой. Хлопок. Волк, ощутив толчок, попытался содрать со спины мешающий предмет. Но тяжесть свалила его.

Очнувшись, волк смог подняться, но врагов вокруг не оказалось. Он находился в другом месте, запахи, звуки подтверждали это. Луна светила издалека. Запах исходил от животных. Он знал это точно: так пахли убегающие жертвы во время охоты. Так пахнет страх. Раздался шорох сзади, и волк отпрыгнул в сторону и, наткнувшись на преграду, упал в сухую траву. Поднявшись, обнаружил, что территория огорожена. Внутри есть вода и мясо.

Его активность вызвала резонанс – какофонию звуков, разнообразных и разноголосых. Фырканье, скуление. На своей звериной частоте он распознал – вся находящаяся здесь масса панически боится его. Это успокоило, и звери больше не интересовали волка. Он лег и стал ждать, он умел делать это. Опыт ожиданий в засадах во время охоты.

Ждать пришлось недолго – появился Большой. Он вошел вместе с запахами, которые взволновали животных вокруг. Раздалось чавканье.

Услышав "Люти", волк не отреагировал, стоял в угрожающей стойке, глядя на Большого исподлобья. Подойдя к "его" территории, не обращая внимания на волчий рык, тот заменил мясо, и воду, разбудив в звере дикий аппетит. Но волк не притронулся ни к еде, ни к питью. Смены пищи продолжались несколько раз, а луна так и не скрылась, светя вдалеке. Иногда он проваливался в чуткий сон, реагируя не на шорохи привыкших к нему зверей, а на появление вероломного спасителя и уже врага.

Вскоре на него вновь набросили "ветки", сковывающие движения. Свалили на пол, и носитель едких запахов принялся ковыряться в волчьей шее. Он закончил, унося с собой вонючую тряпку. Волк почувствовал себя легко, несмотря на трудности поворота головы.

"А этот едкий не продал меня и звереныш тоже…"

Но малыш не появлялся, приходил Большой менять пищу ему и "постоянно жующим". Иногда Большой прицеплял к некоторым соседям гудящие штуки. Волк опасался, что он захочет это сделать и с ним.

Зверь ощущал безмерную тоску. Его тело требовало воли, свежего мяса, свежего воздуха. Вода уже пахла меньше смертью, и, не в силах бороться с жаждой, он попробовал ее и вылакал полностью. Но голод, голод валил с ног с беспощадной силой. Ему казалось, что мясо уже не пахнет смертью. Лютый ложился, отворачивался от мяса, пряча нос в шерсти, чтобы не чувствовать запаха пищи. Волк знал: вскоре он подойдет и съест смертоносное мясо и заснет вечным сном.

Но ему повезло: однажды во время голодного обморока он услышал: «Люти! Люти!»

Малыш подбежал к его территории. Волк на ослабших лапах подошел к сетке, где стоял детеныш. Рядом взрослый зверь. Волк смотрел и слушал, напрягая все органы, пытаясь по интонациям и жестам понять, что хотят "звери". Большой забрал несущее смерть мясо, вошла Мама. Малыш подошел к ней и принес кусок восхитительно пахнущего мяса, кинув его к лапам Лютого.

–Люти, ешь! Надо есть, чтобы ласти, надо есть, Люти… Кушай, Люти!

Взрослые особи стояли и смотрели на волка – тот с осторожностью понюхал лежащий перед ним кусок. Мозг волка помутнел. Голод дал толчок к поглощению пищи.

Это привело в восторг малыша. Раздались вздохи взрослых.

"Где был малыш? От него одного не пахнет смертью…"

Он не мог предать его – еще мал и не играет во взрослые игры. Малыш кинул еще кусок мяса. Волк с появившимся чувством достоинства съел и его. Следующий кусок малыш положил между прутьев ограды. Лютый понял игру. Он пошел на это, видя – остальные стоят в стороне. Аккуратно извлек мясо и, съев, положил морду между прутьев. Взглянул на малыша благодарно и преданно. Малыш, подойдя, потаскал волка за нос. Лютый облизнулся, зная, что сейчас произойдет. Его "мучитель" не заставил себя ждать и сунул палец в теплый нос волка. Тот, не вытерпев, чихнул. Чем привел малыша в безудержный восторг.

–Люти апчхи! Люти апчхи!

Оживились взрослые особи – загоготали, как плавающие птицы.

Малыш ушел, оставив волка с раздраженным носом, тарелкой мяса и свежей водой. Волк был сыт.

Но тоска по лесу, дыханию ветра и шелесту листвы не давала покоя. Он завыл ночью и позже, под самое утро, вкладывая в вой всю безграничную тоску и наводя ужас на окружающих зверей. Животные хрипели, фыркали, и даже когда он прекращал свое дикое соло, ужас не покидал их. Одно только его присутствие держало их в страхе.

Утро, мороз. Большой белый волк вместе с клеткой в кузове грузовика.

Предстоящая дорога пустынна. Здесь проезжали лишь заблудшие водители или егери, обслуживающие лесные угодья, комиссии, проверяющие заповедные хозяйства. Комиссии снизили частоту посещений, егерь остался один на огромной площади лесного массива. Именно он, застрелив медведя, спас жизнь волку-альбиносу, мотивировав выстрел тем, что популяция медведей превысила норму в районе. Может, и спортивный интерес сыграл решающую роль: не было на его личном счету такого зверя. В очередной раз смерть, гуляющая рядом с волком, оставила его живым, забрав врага.

Волк стоял напряженный, как струна, но уже ощущая успокаивающий ветер свободы.

Автомобиль пришел в движение, волк лег на подстилку. В дороге он разглядывал лесные просторы.

Иногда волк нервно поглядывал на сопровождающего их процессию. Еще один лесной житель – серая птица крупных размеров с черной головой и крыльями. Это успокаивало волка: он знал этих обитателей леса, считал всегда никчемными существами – поймать их и съесть невозможно. Кроме того, эти важные создания издавали скрипящие звуки, предательски разносящиеся по лесу и предупреждающие потенциальных жертв об опасности.

***

Егерь вез волка в лес, хотя неприятный осадок блуждал в районе груди. Да и как не быть – его единственный внук сдружился со зверем. Неокрепший хищник давал понять, что понимает: перед ним маленькое существо, которому не причинит вреда.

Вьюн вел гибрид – джип-грузовик – по пустынной дороге, ведущей в заповедник. Где был хозяином. Это была его работа. Трудная работа и поддающаяся только ему.

Егерь тоже заметил огромного ворона, взлетающего и садящегося на верхние лапы еловых деревьев, склонившихся над глухой дорогой. Слева направо, стряхивая с качающихся веток искрящийся серебристый снег. Четко перелетая с одной стороны на другую, ни разу не сбившись. Сквозь плотный темный коридор дороги пробивались редкие солнечные лучи, образуя косые светящиеся полосы. В солнечные лучи попадали лавины снега, сброшенные вороном, вспыхивая в темном туннеле дороги.

Егерь жил работой, небеспричинно считая: это единственное, для чего он создан. Призвание. Конечно, на первом месте – дочь Анна и маленький внук Марк. Они вне конкуренции. А уже потом – этот непростой обширный участок леса со скалистыми границами, с редкими опушками, многочисленными ручьями, невидимыми родниками и даже реками с водопадами.

Представители многих видов животных, птиц, пресмыкающихся и насекомых, обитающих в разных климатических условиях, встречались здесь. Такое своеобразное столпотворение. Природные явления, проявляющиеся в редких формах, в таком разнообразии и с небывалой частотой, делали это место уникальным и претендующим на звание одного из чудес света. Но эти места недоступны для обывателя из-за паранормальности.

Вьюн же только здесь ощущал душевный покой, интерес к жизни и все то, что для обычного человека является нормой. После смерти Аномалии только здесь он получал то, что давала жена ему при жизни.

Родился он в простой семье: мать – учительница физики, отец – водитель грузовика на угледобывающем руднике. Небольшой городок с населением тысяч в двадцать. Мальчик родился недоношенным, но долгожданным – счастье долго не могло найти дорогу в их дом. Мать некоторое время провела в больнице, пока малыш не добрал до нормы и не окреп. Предки лелеяли сына, и все знакомые были рады за них. Мальчик рос на глазах, удивляя не только родителей, но и медицинских работников. Дело в том, что к семилетию мальчик был развит физически как одиннадцатилетний. Умственно он не обгонял сверстников. Родителей это не пугало. Врачи, не видя сильной патологии, не беспокоились, улыбаясь на приемах переростку. Но внезапно мальчик прекратил необычный прогресс. Одногодки его догнали. Это успокоило мать с отцом и его, уже начинающего понимать, что постоянное посещение врачей не признак обычного проявления интереса.

Но странное дело, теперь одноклассники опережали его в развитии. На физкультуре в спортивном зале он с первой позиции построения по росту добрался до конца. За голову схватились как родители, так и врачи. От бессилия помочь. Люди в белых халатах, опустив глаза, разводили руками. Появились периоды депрессивной меланхолии. При этом юноша мог задуматься над самой обыкновенной вещью, как над сложным ребусом. Он напоминал в эти моменты автомобиль, забуксовавший в снегу. Потери координации, похожие на случайности: недонесенный до поверхности стола стакан, невозможность взяться за ручку двери. Иногда парень прикладывал чрезмерное усилие, когда этого не требовалось, делая это, конечно, бессознательно. Профессора не могли объяснить происходящего во время проведения обследований – результаты показывали норму. Только небольшое превышение некоторых веществ в организме. "Ямы" с отклонениями носили периодический характер. А в остальное время – это отличный парень, у которого несколько друзей, а подруги, в принципе, только из-за его странностей опасались близкого контакта.

Родители привыкли к безрезультатным возвращениям из медицинских центров, расположенных в соседнем мегаполисе. Они свыклись с отклонениями сына. Но, видимо, не до конца: мать стала приходить на работу в школу с красными, заплаканными глазами, а отец дольше задерживался в баре после работы. Это была обычная семья. В каждой семье свои шероховатости.

Некоторые вещи в доме делались из более прочных материалов и сплавов – вечно ломающиеся ручки дверей, кое-что из мебели прикручивалось незаметно для сына. И что из того, что болезнь необычная? Она не смертельная, с ней можно жить.

Ребята в шутку называли его "компрессором", "рубильником" или просто "углом" за телодвижения – пожатие руки, хлопанье по плечу и ломку предметов из обихода. Сам он был нежелательным гостем в домах друзей. На язвительные прозвища он не обижался – природа наградила его непомерной добротой, за которую он и был обожаем товарищами. Еще и тщательно обдумываемая справедливость влекла к нему. Ну и, наконец, его имя – мягкий стелящийся цветок – не отождествлялось с ним. Вьюн. Его абсолютная противоположность.

В итоге он еще дважды удивил всех: в четырнадцать – задержавшись в физическом развитии, а к шестнадцати – вновь невероятным скачком обойдя всех. Конечно, этим он порадовал отца и мать. Немного, но усилились бесконтрольные колебания силы во время "ям отсутствия".

К упомянутой доброте можно добавить исключительно точную точку зрения, всегда верную во многих вопросах. К примеру, его друзья обсуждали какую-то важную тему. Неважно, будь то разработка в технической области, новая лента с участием популярного актера, мелодия или девушка из параллельного класса. Вьюн во время дискуссии молчал, с отрешенным видом выслушивая мнения других, вертя предмет, сломавшийся в его руках, конечно же, по вине производителя. Как только его приглашали в полемику, он всегда тонко и остро указывал на то, на что другие не обращали внимания. Все сначала дружно смеялись над замечанием, но в итоге понимали, что краткое резюме не лишено смысла, а скорее наоборот, – выносило на поверхность то, что ими же самими было глубоко "спрятано". Одним словом, в компании его уважали за доброту, неболтливость, за острый и гибкий ум. Да и в трудную минуту уж на кого – на кого, а на Вьюна всегда можно было положиться.

С друзьями парень посещал стрелковый тир, расположенный неподалеку от родного городка. Там Вьюн имел самое прочное ружье, понимая, что эта прочность лишь номинальная. Он не появлялся в тире во время проявления отклонений. А в остальное время отлично стрелял. Тренеры всегда рассчитывали на него и не напрасно: на чемпионатах он часто вытаскивал команду, набирая недостающие очки. Никогда не бравировал достижениями. В индивидуальных стрельбах не участвовал, ни разу не поддавшись на уговоры, к радости выскочек из других областей.

Раз в месяц проводились командные двухдневные сборы в олимпийской деревне. Соседний район. Деревня полностью заполнялась редко, только если съезжались спортсмены по нескольким видам спорта. На обратном пути тренеры разрешали посетить местную достопримечательность – музей "Три охотника". Старожилы открыли его более десятка лет назад. Там имелось немалое количество экспонатов – от старых охотничьих ружей, ножей, амуниции охотников до искусно набитых чучел лесных обитателей, водившихся в местных краях. При придорожном музее имелось небольшое, но уютное кафе, радующее как приезжающих путников, так и работников музея непонятным по рецептуре, но утоляющим жажду и одновременно бодрящим чаем из лесных растений и ягод. Пользовались успехом и прославившиеся на всю округу яблочно-брусничные пироги, кексы с морошкой и голубикой. Эти сладости нравились и компании Вьюна.

Однажды после очередных стрельб, заказав чай и сладкое, они уселись обсуждать бюст новой официантки, дискутируя о том, что скоро в их коллекциях таких бюстов будет ой-ей-ей сколько, и о том, что хоть стрельба и надоела, но дает санкционированную возможность вырваться из-под утомительного контроля родителей. Внезапно их болтовня за столом прекратилась: с заказом пришла Она и белозубо расставила заказы перед ними. Быстро и четко. При этом заметив что-то по поводу стрелков, которые при стрельбе закрывают оба глаза, потому что им потом стыдно смотреть на их мишени с "молочными" выстрелами. Убежав, оставила в полном недоумении молодых людей, а когда они смогли открыть рот, поток слов лился в таком стиле: "какую наглость имеет эта девица, даже с учетом всех достоинств, оскорблять их, которые уже третий год подряд забирают командное золото среди команд, расположенных в радиусе пятисот километров"; "да это же та "сиколка", что работала здесь в том году, бегая между столов, цепляясь косичками и, скорее всего, приходила на работу в компании двух кукол и медвежат»; "только теперь она говорит так, словно уже три раза побывала замужем и при этом всегда оставляла брошенных мужей только с чемоданом, в котором для веса к нескольким парам трусов прилагалась книга "О нерушимости современной семьи"». Почему там должно лежать несколько пар трусов, они не знали, но так говорил один из их отцов. Они подозревали, что чемодан с трусами – случай из личного опыта.

Ребята по очереди замолчали, взглянув на Вьюна. Он отрешенно смотрел на то место, где только что стояла Она, и, шепча, помешивал ложечкой чай.

Она была полукровкой с явным индейским оттенком. Как тонкое молодое дерево – гибкая и стройная. Кожа смугловато-красная, но ее синие глаза и пухлые губы удачно сочетались с черными, как смоль, волосами. Джинсы подчеркивали стройность ног и умеренность попки, а обтягивающий свитер доказывал, что природа потрудилось на все сто при создании этого тела.

–Откуда такой самородок в этой глуши? – вдруг спросил Вьюн и сам же ответил: – Так где же, как не в лесу, быть самородку!

Она пришла снова, заявив, что " пирог опоздал к чаю, но на качество стрельбы это вряд ли повлияет!" И она вдруг, к удивлению, всех, выхватила кружку с ароматным чаем из-под локтя Вьюна, который при всей "расторопности" вот-вот должен был смести ее со стола. Он, бормоча слова благодарности, протянул руку за кружкой, на что девушка уместно заметила: "Это всего лишь кружка, а не затвор пушки. Легче, легче, стрелок!"

Ребята хотели поставить ее обратно в один ряд к Барби, кубикам и другим «принадлежностям» детства, на что она мгновенно отреагировала, заметив, что их "стволы" не так уж и давно начали стрелять не в штаны, а в "яблочко" горшка. При этом она сама поставила кружку перед растерянным Вьюном, пригрозив пальцем и сказав: "Полегче!" Ребята заметили, что произошло с их другом – он опять "пропал", упав в "яму" после ее появления. А после повторного дерзкого нападения пропал безвозвратно, как одинокий путник в непроходимой глуши. Но вдруг в его взгляде блеснул луч здравого смысла.

–Она неповторима, как все неповторимое, но я бы и не хотел, чтобы она повторялась…

Вся компания пережевывала кекс и пирог, мысленно "пережевывая" произнесенный Вьюном абсурд. Они знали его и искали смысл в белиберде. А он хотел, чтобы появилась Она.

Дерзкая девчонка принесла счет. Никто не произнес ни слова. То ли из-за нежелания препираться с ней, то ли из уважения к другу. Официантка забрала деньги, осмотрев потускневшую компанию, удалилась, ловко лавируя между столами и скамейками, сотворенными из дерева, почти нетронутого ремесленником согласно полету дизайнерской мысли.

Ребята покидали кафе. Вьюн намеренно не искал глазами официантку, держа все еще ее образ перед глазами, зрительно повторяя в памяти, чтобы сохранить надолго.

Так и не уснул ночью, в течение которой он тупо пялился на пустынную улицу через окно. На следующий день Вьюн взял автомобиль отца и отправился в придорожное кафе, по дороге отмахиваясь от собственной памяти, хранящей его печальный опыт взаимоотношений с девушками. Это был единственный раз, когда он был "близок". Вечер после танцев. Девушка из параллельного класса. Дом. Родители отсутствовали, он принялся угощать мороженым и игристым вином. Романтический вечер, а он разбил мороженицу, бокал рассыпался в его руках. Девушка, хоть и была разогрета в обоих смыслах, отказала с опаской во взгляде: "Ты ничего не подумай, я боюсь одного – во время кульминации ты сломаешь что-нибудь и во мне!" Извиняясь, упорхнула.

Поэтому Вьюн не стремился завязывать тесных отношений с девушками, предчувствуя потенциальный провал. Но образ внезапно выросшей и так понравившейся официантки стоял перед глазами. И он оттолкнул в сторону свои устоявшиеся принципы.