Kitobni o'qish: «Рогачевский узел. От обороны к наступлению»

© Карасев В., Рыбаков С., 2021

© ООО «Яуза-каталог», 2021

© ООО «Стратегия КМ», 2021

Предисловие

Первое издание этой книги вышло в 2011 г. и разошлось в пределах Дмитровского района Московской области. Повторный выпуск станет доступным для более широкого круга читателей.

В свое время на выбор темы в немалой мере повлияло то, что один из авторов провел детские годы в селе Рогачево, а другой на протяжении ряда лет занимался поисковой деятельностью в окрестностях этого села. Но дело не только в личных пристрастиях. Авторами был задуман цикл работ о действиях четырех армий, участвовавших в боях за Москву на территории северного Подмосковья. «Рогачевский узел» посвящен анализу действий 30-й армии, которая вместе с 16-й вынесла на себе тяжесть как оборонительных, так и наступательных боев.

Описанные в книге события занимают по времени всего несколько дней и привязаны к одной точке на карте Подмосковья. Однако они помогают оценить реалии первой военной зимы 1941 г. Этот эпизод интересен и тем, что Рогачево стало (наряду с Красной Поляной, взятой в тот же день 8 декабря) одним из двух первых районных центров Московской области, освобожденных в ходе контрнаступления.

Авторы попытались максимально подробно рассказать о том, как в реальности развивались события на чрезвычайно важном и в то же время малоизвестном участке боев за столицу. В своем исследовании они опирались на документы противоборствующих сторон и воспоминания участников событий. Насколько это удалось – судить читателю.

От авторов

Восьмого декабря 1941 г. вечерняя сводка Совинформбюро сообщила, что «на ряде участков Западного фронта наши части контратаками нанесли немецким войскам большой урон в живой силе и технике и выбили противника из ряда населенных пунктов»¹. На следующий день характер сообщений не изменился. Речь снова шла об упорных боях и овладении несколькими неназванными населенными пунктами.

Между тем, завершился третий день наступательных боев 30-й армии Западного фронта и уже обозначился успех Красной Армии, но, как видно из приведенного фрагмента сводки, в тогдашние средства массовой информации поступали довольно скудные сведения о развитии военных действий непосредственно под Москвой. О событиях на главном направлении сообщалось в весьма расплывчатых формулировках и без всякой привязки к местности.

Теперь нам известно, что это были не единичные контратаки, а эпизоды тех событий, которые в дальнейшем получили название «контрнаступление под Москвой». В конце 1941 г. и в первые месяцы 1942 г. они назывались контрударом Западного фронта, и под таким наименованием остались в отчете фронтового штаба. Мы знаем, что одним из неназванных населенных пунктов, откуда был выбит противник, стало село Рогачево. Человек, готовивший сводки для публикации 8 и 9 декабря, вряд ли имел в виду именно его, хотя и хочется в это верить. В тот момент за сообщениями с Западного фронта, предназначенными для Совинформбюро, стояло желание скорее скрыть хорошие новости, чем сообщить о них. Наученное горьким опытом руководство страны не спешило объявлять об освобождении первых клочков территории Подмосковья, пока не стало ясно, что наступление успешно развивается и отступающий противник уже не заблуждается относительно истинного масштаба событий.

Страница газеты с сообщением ТАСС «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы». Увеличен фрагмент с сообщением о взятии Рогачева.

Главная армейская газета «Красная Звезда» хоть и начала писать о боях на Клинском и Волоколамском направлениях, но также старательно избегала упоминания названий городов и поселков. Об этом ее редактор Д. И. Ортенберг получил достаточно четкие указания. Ему и другим редакторам центральных газет посоветовали ориентироваться на сводки Совинформбюро и не допускать никакой самодеятельности².

Прошло еще четыре дня, прежде чем название одного из первых освобожденных райцентров Московской области узнала вся страна. Только 12 декабря прозвучало знаменитое сообщение «В последний час. Разгром гитлеровских войск под Москвой». Оно было повторено на следующий день всеми центральными газетами, а на фронте политработники довели его до каждого бойца. Граждане СССР узнали, что «к исходу 11 декабря 1941 г. мы имели такую картину: а) войска генерала Лелюшенко, сбивая 1-ю танковую, 14-ю и 36-ю моторизованные дивизии противника и заняв Рогачев, окружили г. Клин…»³. Так Рогачево ненадолго попало в поле зрения всей страны и мира.

Видимо, подавляющее число слушателей и читателей сочло, что Рогачев – это город, как и упомянутый рядом Клин. И только жители тогдашнего Коммунистического и соседних с ним районов знали, что Рогачево было селом, в центре которого, правда, стояло несколько каменных двухэтажных домов. Возможно, двусмысленность с названием была допущена преднамеренно, чтобы усилить впечатление от достигнутого успеха. Ведь освобождение города более значимо, чем освобождение села. Существует и другое, прозаическое объяснение этому факту. Многим военным, в том числе тем, которые готовили исходные материалы для сводок, был известен город Рогачев в Белоруссии, что, скорее всего, и послужило причиной ошибки, вызвавшей повышение статуса Рогачева от села до города⁴.

Но в Рогачеве есть здание, которое достойно выглядело бы и в самом крупном городе. Это церковь на центральной площади. Когда я впервые ее увидел, она уже много лет была заброшена и использовалась в качестве склада. Штукатурка на стенах облупилась, купола покрылись ржавчиной, на них местами виднелись дыры. В барабане, на котором покоится самый большой купол, в окнах не было стекол. Их заменяли деревянные щиты, обтянутые рубероидом. Кустарник рос не только возле здания, но начал появляться и на крыше. Благодаря большому периметру постройки, обилию разных выступов и зарослям, это было идеальное место для игр окрестной детворы. В то время я не ведал об эпохе советского богоборчества и неухоженный вид храма относил к последствиям войны, которая закончилась всего 10 лет назад и о которой я очень хорошо знал. Как мне понятно теперь, в действительности на церкви следов от военных событий оставалось совсем немного. Это были отверстия правильной прямоугольной формы в куполах, которые использовались службой наблюдения (ВНОС) для слежения за воздушным пространством.

Но война все равно незримо присутствовала в нашей тогдашней жизни. О ней часто говорили взрослые и напоминали братские могилы с памятниками, которые регулярно встречались на всех окрестных дорогах и свидетельствовали о том, что здесь шли бои. Однако истинный масштаб этих боев ребенку оценить было трудно. Для этого требовалось связать воедино все, что известно из официальной истории, мемуаров и отрывочных рассказов местных жителей. И вот теперь, с задержкой на десятки лет, предпринята попытка эту работу проделать.

В масштабах всей войны или битвы за Москву описываемый эпизод может показаться малозначительным. В той же сводке Совинформбюро упомянуто освобождение нескольких городов, гораздо более крупных и известных. Здесь же речь идет не об основном ударе 30-й армии, а только о вспомогательном. Обычно о таких не очень любят вспоминать. Славы они приносят мало, а потери бывают большими. Но именно они иногда раскрывают масштаб события. В среднем каждые сутки при штурме Рогачевского оборонительного узла части 30-й армии теряли убитыми и пропавшими без вести столько же людей, сколько потеряла 22 июня 1941 г. немецкая дивизия, штурмовавшая Брестскую крепость.

В декабре командование 30-й армии ставило перед своими войсками задачу окружения и уничтожения клинско-рогачевской группировки противника. Для достижения этой цели надо было вовремя овладеть селом Рогачево. Его захват поставил бы в критическое положение немецкие дивизии, вышедшие на канал Москва – Волга в районе Дмитрова и Яхромы.

Направление удара было выбрано правильно. В конечном итоге действия 30-й армии вынудили противника откатиться на запад и уйти не только из-под Дмитрова и Яхромы, но и с ближних подступов к Москве. Игра стоила свеч. Только, к сожалению, в ней сгорали не свечи, а человеческие жизни.

В тексте много цитат, поскольку эта книга основана на сведениях, полученных из документов (приказов, донесений, отчетов, наградных листов⁵ и списков потерь частей), а также сообщений участников или свидетелей тех событий. Это или мемуары, или устные рассказы. Использованы материалы, исходящие от нашего противника: журналы боевых действий и приложения к ним, истории частей и соединений вермахта.

Некоторые архивные материалы публикуются впервые. Также впервые обнародованы свидетельства жителей района, которые были очевидцами боев. Эти воспоминания собраны усилиями второго автора книги – С. Рыбакова. Он много лет ведет работу по поиску останков солдат, погибших на территории Дмитровского района, и установлению их имен. Поэтому военные действия в предлагаемой книге описаны более полно, чем в других работах по данной теме.

События, о которых идет речь, отстоят от нашего времени на три четверти века, и их свидетели не всегда могут быть точны. Там, где сведения поддаются проверке или уточнению, авторы стараются это сделать, но большей частью мы вынуждены оставлять их без комментариев, предоставляя читателю самому судить о степени достоверности. Авторы ничего не придумывали. Если у нас имеется своя версия какого-либо события или просто предположение, то это оговаривается в тексте.

Авторы благодарят за предоставленные воспоминания старожилов Дмитровского района, непосредственных свидетелей событий 1941 г., а также коллективы Рогачевской средней школы, Синьковской средней школы N 1, Куликовской средней школы за возможность ознакомления с материалами школьных музеев.

Отдельная благодарность первым редакторам книги: Карасевой Елене Васильевне и Логвиновой Марианне Григорьевне.

От авторов В. Карасев

Имена

«Вечером одного из дней в начале декабря 1941 г. к нам в деревню стали подходить советские солдаты. Время шло, а они все прибывали и прибывали. Уже наступила ночь, когда воинская часть, наконец, собралась и остановилась для отдыха. Солдат разместили по избам. Мороз стоял жуткий, и спастись можно было только в тепле. Избы были небольшие, а солдат очень много. Ни до, ни после той ночи в нашей деревне не видели столько постояльцев. После многочасового перехода они валились с ног, но даже присесть было негде. Солдаты набились в избу, словно сельди в бочку. Они стояли плечом к плечу, многие спали стоя. Мы же, как хозяева дома, разместились на печи.

Этот привал продолжался всего три-четыре часа. Рано утром, задолго до рассвета, по деревне разнеслись крики командиров, будивших красноармейцев. О том, чтобы поесть, не шло и речи. Единственным утешением солдат был кипяток и сухари, кто-то доставал кусковой сахар, который кололся и распределялся по едокам. Этими сладостями бойцы оделяли и детей, наблюдавших за происходящим с печи.

Потом последовали команды: «Выходи, стройся!». И все это воинство тронулось в темень. Уходя из избы, солдаты возрастом постарше обращали взоры к иконам в Красном углу, крестились и кланялись, благодарили за приют».

Если бы в ту ночь в избу жительницы деревни Давыдково Е. В. Новиковой⁶, рассказавшей эту историю, или в любой другой дом деревни попал шальной снаряд, он нашел бы сразу десятки жертв. Однако этого не произошло, и большинству солдат, которых видела наша свидетельница, теперь уже старушка 93-х лет, было суждено умереть под открытым небом.

Сейчас их имена выбиты на плитах братских могил, которые часто встречаются на дорогах, ведущих от Дмитрова на Рогачево и Клин, а затем – к Лотошино и Ржеву. Но уже на памятниках под Ржевом вряд ли можно найти фамилии тех, кто стоя спал в Давыдково, коротая последние часы перед боем. В большинстве своем к моменту наступления на Ржев они были убиты или лежали в госпиталях. На смену им пришли другие бойцы. Раненые, вылечившись, чаще всего снова попадали на фронт. Там их в лучшем случае ждало очередное ранение. Тех, кто начал воевать зимой 1941 г., становилось все меньше и меньше…

Прошло много лет, сменилось поколение. В 70-х годах в школах села Рогачево и поселка Ново-Синьково были созданы музеи, которые стали собирать сведения о частях и соединениях, сражавшихся в этих местах во время Великой Отечественной войны. Т. Д. Шолохова, работавшая учителем истории в Синьковской средней школе, приложила много усилий для организации такого музея, вела переписку с участниками боев и родственниками погибших воинов. Удалось связаться со многими ветеранами, но большинство из них начало свой путь уже после боев в окрестностях Рогачева. Тем не менее, нашлись свидетели и участники событий декабря 1941 г. Учительница В. И. Самсонова установила связь с одним из них – капитаном запаса Мухабеком Цапоевичем Кебековым.

В школьном музее хранится письмо от 28 ноября 1979 г., в котором ветеран благодарит учеников Синьковской школы N 1 за доброе дело в розыске участников былых сражений и коротко пишет о себе. В июне 1941 г. он закончил среднее военное Тамбовское Краснознаменное кавалерийское училище им. 1-й Конной Армии в звании лейтенанта. Получил назначение в самую южную точку Советского Союза – город Кушку. В 1941 г. командовал первым эскадроном 97-го кавалерийского полка 18-й кавалерийской дивизии 30-й армии. В бою за Бунятино М. Ц. Кебеков был ранен и попал в госпиталь, где пролежал пять месяцев. Его рассказ об этом бое мы приведем в дальнейшем.

Командир одного из эскадронов 46-го кавалерийского полка той же дивизии Энвер Асхаров также выжил, но, к сожалению, о боях за Подвязново воспоминаний не оставил.

В музее Рогачевской средней школы хранится письмо, из которого выяснилось, что счастливо прошел всю войну и затем многие годы занимался мирным трудом боец 348-й стрелковой дивизии Илья Сергеевич Бочкарев. Рассказывая о боях за Рогачево, о нем упоминает в своих мемуарах бывший командующий 30-й армией Д. Д. Лелюшенко.

Общий вид раскопок санитарного захоронения у д. Петровка.

Медальон найденный в санитарном захоронении.

Из материалов того же музея можно узнать об удивительных причудах военной судьбы, которая свела в одном подразделении нескольких девушек из Рогачева и его окрестностей. Это были санитарки и медицинские сестры 269-го отдельного медико-санитарного батальона 251-й стрелковой дивизии: Тихомирова (Полторжицкая) Валентина Сергеевна и Рябова (Василенко) Александра Даниловна из Гориц, Чупрунова Вера Алексеевна из с. Рогачево, Голодкова Александра Ивановна из Малого Рогачева. Призванные в армию в разное время и в разных местах, они не только оказались в одной части, но и приняли свое боевое крещение в начале декабря 1941 г., спасая жизни тех, кто освобождал их родные места. Из боя раненых выносила Елесина (Талимова) Мария Борисовна, жившая перед войной в с. Куликово.

Наверное, не все выжившие подали весть о себе, но их и тогда, в конце 70-х, оставалось очень мало. Сейчас в ежегодных мероприятиях, посвященных Дню Победы, принимает участие все меньше и меньше ветеранов войны. Многие люди не замечают памятников, ставших привычными деталями пейзажа, и не задумываются о том, что они означают.

В результате в Интернете можно найти такие диалоги:

«Кто-нибудь бывал под Рогачево, то, что в Дмитровском районе находится? Интересна любая инфа…»

«Моя деревня в 3-х км от Рогачево… По-моему, в том районе ничего интересного не было, сильных боев тоже не проходило, что в одну сторону, когда гансы шли к Клину, что когда их гнали обратно…»

Действительно, немногие из нынешних жителей села и района осознают масштаб тех далеких событий. Мало кто знает, что в братских могилах в окрестностях села лежит более полутора тысяч человек. Совсем не очевиден и тот факт, что братские могилы (и еще не найденные захоронения), которые расположены в пределах, ограниченных линией Куликово – Трехсвятское – Доршево – Бунятино, связаны с одними и теми же военными событиями. Их центром было Рогачево. Множество павших советских солдат так и остались неизвестными. Если у кого-то возникнет желание просуммировать имена на памятных плитах братских могил, он получит гораздо меньшую цифру, чем действительное число погибших.

Те, кто лежат под могильными плитами и даже не значатся в списках на них, уже ничего не могут сообщить о себе. Этот пробел в знаниях могла бы восполнить работа поисковых отрядов Дмитровского района, но долгое время их усилия были сосредоточены на исследовании окрестностей города Яхромы. Самый известный и яркий эпизод боевых действий на территории Дмитровского района (ликвидация немецкого плацдарма на восточном берегу канала) отодвинул на второй план события не менее важные, но менее знаменитые.

Летом 2008 г. бывшая жительница деревни Алексеево Надежда Георгиевна Крылова указала место одиночной могилы военных лет на лесной дороге в урочище Алексеево. При раскопках захоронения удалось обнаружить останки бойца 18-й кавалерийской дивизии Берната Николая Петровича. 7 ноября 2008 г. кавалерист Бернат перезахоронен по всем христианским и воинским обычаям, как защитник Отечества, в центре Рогачева. Обнаружение останков этого бойца было во многом случайностью, но оно дало импульс для продолжения работ в окрестностях Рогачева. Начался опрос местных жителей и работа в архивах. Полученные данные привели поисковую группу на новое место раскопок. Стали известны пункты дислокации 438-го медсанбата 348-й стрелковой дивизии. Первым местом, где он располагался, было с. Говейново. С 8 по 13 декабря 1941 г. там скончались 11 раненых. Фамилии шести из них до сих пор были неизвестны.

Раскопки захоронения на месте дислокации 438-го медсанбата в районе с. Говейново.

В Дмитровском райвоенкомате было известно о переносе останков пяти солдат. Их имена увековечены на братской могиле в селе Куликово. Об остальных же сведений не было. Это могло означать только одно: перенос останков осуществлен не полностью.

Для проверки этого предположения поисковая экспедиция выехала на место и начала опрос местных жителей. Во втором доме с краю села проживала Антонина Васильевна Голованова. Она и рассказала о том, как весной 1942 г. хоронили всех бойцов, умерших от ран в декабре 41-го. До этого их тела держали в деревянном сарае. Весной в качестве могилы использовали глубокую силосную яму, освободившуюся за зиму. На месте захоронения был установлен памятник, но он давно разрушен.

Женщина подтвердила, что бойцов перезахоронили в Куликове. Она не могла назвать число перезахороненных солдат, но точно указала место. Сейчас там находится деревенская свалка, которая увеличилась в размерах с появлением новых московских дач, поэтому работу по поиску погибших пришлось начать с уборки полуметрового слоя мусора.

«Судя по всему, перезахоронения все-таки не было, или оно было неполным. Ужасно. Но судить не нам. Нам остается лишь копать и проверять.

Эти четыре дня были невероятными. Я рвала голыми руками крапиву и осоку, копала наравне с мальчишками, брала в руки человеческие останки, находила отзвуки войны в виде прогнивших патронов… А еще видела людей с их отношением, безразличием, презрением, восхищением, пониманием, корыстью. Это помогло мне глубже понять то, что люди бывают разные, но если в них еще теплится чувство патриотизма и уважения к погибшим на войне – наша страна и наш народ будут едины».

Эти слова взяты из дневника Любы Мориц – единственной девушки среди участников поисковых работ возле Говейново⁷.

Свидетельство А. В. Головановой подтвердилось: среди мусора были найдены остатки памятника, но потребовалось углубиться еще почти на три метра, прежде чем были обнаружены останки 17 бойцов Красной Армии. Их оказалось больше, чем в списках медсанбата. Скорее всего, это означает, что здесь были похоронены не только бойцы 348-й стрелковой дивизии, но и других частей 30-й армии, воевавших рядом. Результаты раскопок заставили вспомнить историю поисков Н. П. Берната. Сравнение итогов работ на этих близко расположенных захоронениях показывает, как велика роль удачи в таком деле.

Тогда, в 2008 г., возле останков красноармейца были найдены его личные вещи и амуниция. Поскольку могила была одиночной, никаких сомнений в их принадлежности именно этому солдату возникнуть не могло. Главной находкой стала хорошо сохранившаяся фляга, на одной стороне которой была надпись: «1940. КУШКА», а на другой – «БЕРНАТ. 1921.». Эти надписи сразу задали направление поиска.

Название «Кушка» нам уже встречалось. Туда был направлен перед войной только что окончивший училище лейтенант М. Ц. Кебеков. Как мы знаем, он служил в 18-й кавалерийской дивизии, которая в 1941 г. сначала оказалась среди советских войск, вошедших в Иран, а потом попала на советско-германский фронт под Москву. О ее боевом пути в конце ноября – начале декабря 1941 г. мы расскажем в этой книге. Можно было предположить, что найденный солдат тоже был кавалеристом и служил в той же дивизии.

Среди списков боевых потерь 18-й кавалерийской дивизии человека с такими именем и фамилией не оказалось, но в Объединенной базе данных Министерства обороны имеются ссылки и на другие документы. В частности, на анкеты, которые заполнялись на пропавших без вести на основании запросов их родственников. В 1959 г., спустя почти 20 лет после потери связи с сыном, мать этого солдата все еще пыталась его найти. Стоит только сожалеть, что ее поиск оказался безрезультатным. Звали бойца Бернат Николай Петрович, он был родом из г. Хмельницкий. Еще одним косвенным подтверждением его службы в 18-й кавалерийской дивизии является то, что в ее составе, помимо многочисленных уроженцев Средней Азии, было много призванных в западных областях Украины (об этом можно судить по спискам потерь дивизии).

Совсем другая картина предстала перед поисковой группой после вскрытия захоронения в Говейново. Большинство из найденных там вещей нельзя отнести к конкретным останкам. Были обнаружены личные вещи с инициалами: «К.Б.» – на ложке, «Р.В.» – на бритве. Их не удалось сопоставить с данными из списка медсанбата 348-й стрелковой дивизии. Скорее всего, эти люди служили в кавалерийской дивизии, но отчета ее медсанбата пока не обнаружено. Найдено два нагрудных спортивных знака (ОСОАВИАХИМа и ГТО 1-й ступени). Удалось даже различить номер знака ГТО, но это мало что дало. Значок ГТО выдавали, не фиксируя номер в списке награжденных.

Большие надежды вызвала находка четырех смертных медальонов. Спустя несколько дней, приняв соответствующие предосторожности, их удалось вскрыть. Во всех были незаполненные форменные листки. Либо их владельцы, как многие солдаты, из суеверия не стали писать свои имена, боясь накликать смерть, либо медальоны выдали перед боем, и их просто не успели заполнить.

Из личных вещей привлек внимание мундштук с нацарапанными на нем горами. Можно было догадаться, что здесь захоронен боец из 18-й кавалерийской дивизии, которая дислоцировалась до войны в горах (и считалась горной).

Фляга с надписью «Бернат», найденная в захоронении возле урочища Алексеево, которая дала возможность идентифицировать останки (слева). Могила Н. П. Берната в центре с. Рогачево (справа).

Только в самом конце работы удалось найти останки человека, имя которого числится в списках 438-го медсанбата. У одного из бойцов прекрасно сохранилась форма: были видны карманы суконной гимнастерки, красные петлицы, угольники на рукавах. Это означало, что найдены останки командира. Среди умерших от ран в Говейново по документам медсанбата числится политрук Смирнов Иван Семенович (Оренбургская обл., Красноярский сельсовет). Больше о нем ничего не известно. Нельзя даже с достоверностью утверждать, что речь идет именно о И. С. Смирнове: ведь были найдены останки 17 бойцов, а из документов медсанбата известны имена только шести.

21 октября 2009 г. эти воины были перезахоронены в братской могиле с. Куликово.

То, что останки были обнаружены в могиле, которая считалась официально перенесенной, побудило поисковую группу продолжить работы в других местах. Был проведен поиск очевидцев, пройдены все деревни в окрестностях Рогачево, и почти в каждой находился человек, который смог рассказать о том, что ему довелось пережить в годы войны. Эти рассказы приведены на страницах книги.

Случались встречи с людьми, которые давно уехали из своих родных мест. В 2009 г. в д. Кульпино на Рогачевском шоссе были захоронены 11 солдат Красной Армии, погибших 10 декабря 1941 г. под Аладьино. В этот день на траурном митинге произошла встреча с жительницей Кульпино В. В. Ашитковой⁸, которая в 1941 г. проживала в с. Трехсвятском. Ее память сохранила сведения о том, что происходило в их селе в то далекое время. Вот что она рассказала.

«В 1940 г. отец купил новый просторный дом в четыре окна неподалеку от храма. Семья была счастлива. Рядом – магазин и хозяйственные постройки. Во время войны в нашем доме находились штабы наших войск, а при оккупации в нем размещались 12 унтер-офицеров вермахта. Странностью этих квартирантов была их национальная принадлежность. Удивительно, но под одной крышей уживались немцы, австрийцы, финны и поляки. Эта крестовая рать была местной властью, они назначили старостой председателя колхоза.

Анкета, которая была заполнена матерью Н. П. Берната в 1959 г.

Начало раскопок под Бунятино. Май 2013 г.

Село, расположенное на берегу р. Сестры, было оккупировано на десять дней, фронт замер на этом рубеже. Далее в Ольсово и Усть-Пристань враг не прошел, мосты наши войска разрушили. Жителям села пришлось потрудиться на оккупантов. Нас заставили наводить простые переправы через реку. Женщины и дети настилали солому на реке, а старики поливали водой. Так намораживали ледяную дорогу. Казалось, оккупации не будет конца. Мирное население стало привыкать к новым хозяевам. Наша семья расположилась за печью, в маленькой кухоньке. Когда мы собирались за стол перекусить, к нам подсаживался один поляк из оккупантов. Этот вояка не брезговал ничем и очень любил куриные яйца. За раз съедал дюжину.

В первые дни оккупации произошел нелепый случай. В селе появилась немецкая разведка. Было тихо. И вдруг неизвестно откуда на улицу въехала запряженная повозка, а в ней – два советских командира, доставлявших солдатское довольствие. Ничего не подозревая, они остановились у сельсовета. Встретив председателя, они попытались снять с воза два мешка махорки и оказались под прицелами автоматов врага. В тот же день председателя сельсовета повесили, а советские офицеры исчезли. Уже после того, как село было освобождено и красноармейцы прочесывали его, разыскивая укрывшихся фашистов, в одном из сараев были найдены двое повешенных, в одном нижнем белье. На их телах были видны следы пыток. Кто-то из селян узнал в этих погибших двух исчезнувших офицеров, захваченных в плен».

Можно только предположить, что это были бойцы из 18-й кавалерийской дивизии. В списке потерь ее 97-го кавалерийского полка приведены фамилии двух красноармейцев, погибших в Трехсвятском 27 ноября 1941 г., когда село уже было захвачено немцами. Солдат звали Прохоров Иван Антонович и Анна-Курбанов Дурды.

Вроде бы, все совпадает, но есть и возражения против этой версии. В рассказе В. В. Ашитковой речь идет о командирах, а не солдатах. Однако вероятна ошибка свидетелей. Жители села прятались по домам и видели все издалека, иначе кто-нибудь успел бы предупредить наших солдат о присутствии немцев. Кроме того, сомнительно, чтобы для сопровождения мешков с махоркой были посланы два командира (пусть даже это были и младшие командиры), которые сами же эти мешки и таскали.

Более серьезные сомнения основаны на том факте, что согласно списку оба солдата считались убитыми. Если бы они попали в плен, то их судьба была бы неизвестна командованию, и они числились бы как пропавшие без вести. Либо в дивизии каким-то образом стало точно известно об их гибели, либо это люди, погибшие в бою 26 ноября, а дата гибели была просто неправильно указана (список составлялся уже в 1942 г.). В любом случае фамилии этих солдат должны быть на памятнике, стоящем на братской могиле возле церкви в Трехсвятском.

Относительно этого эпизода мы еще можем строить какие-то версии, но вот похожий случай, где мы не знаем и, видимо, никогда не узнаем, о ком идет речь.

Эту историю рассказал житель д. Подвязново Е. Г. Спиридонов⁹. Ему было тогда семь лет.

«Так как у нас был большой дом, нас не выгнали на улицу. Мы ютились в маленькой комнате за печью, а в доме размещался немецкий штаб. Семью и оккупантов разделяла перегородка. Мы, дети, лезли на печь с нашей стороны и с любопытством глазели на немцев.

Обычно вечером в доме собирались важные чины, которые выкладывали топографические карты и решали какие-то вопросы, но затем в руках у офицеров появлялись игральные карты. Мне они почему-то запомнились. В сигарном дыму, среди серебристых погон на зеленых мундирах – большие карты с изображением желудей.

Приблизительно на третий день оккупации мы стали невольными свидетелями гибели трех красноармейцев. Дело происходило днем. По улице вели разоруженных бойцов, они были в шинелях и без ремней. Как говорили потом женщины в деревне, совсем озябшие солдаты попали в плен сонными. Видимо, бойцы оказались в окружении, но не сдавались и все эти дни прятались в скирдах соломы.

Мы прильнули к окну, разглядывая небритых, истощенных красноармейцев. Их привели в наш дом на допрос, а я с братом-близнецом Борисом поспешил к нашей щели под потолком на печи. Допрос оказался коротким. Видно, большого интереса у допрашивающего офицера, при котором присутствовал переводчик, наши солдаты не вызвали. Помню, один из немцев-охранников по приказу вытряхнул вещмешки красноармейцев. На столе оказался нехитрый скарб солдат: вязаные рукавицы и носки, краюха черствого хлеба и куски сахара, а еще газеты и махорка. Офицер брезгливо окинул взглядом содержимое и одним движением руки смахнул все на пол. Немец раздраженно стал что-то говорить, а переводчик – укорять красноармейцев в их непокорности германскому вермахту. Далее последовала команда, и немецкие солдаты повели красноармейцев к колхозным постройкам. Через несколько минут за конюшней прозвучали выстрелы».

К сожалению, здесь мы не располагаем даже списками потерь, на основании которых можно было бы делать хоть какие-то предположения. Вполне вероятно, что погибшие в Подвязново красноармейцы служили в Рогачевском отряде Московской зоны обороны, по которому не существует списка потерь рядового состава (либо он пока не обнаружен).