Kitobni o'qish: «Пираты, или Тайна Бермудского острова»
Пролог
Где-то в центре Бермудского треугольника…
Конец мая 2021 года. Прибрежный американский корабль, названый «Independence – 2» («Независимость – 2») призва́н нести патрульную службу в территориальных водах штата Флорида. Однако какой-то страшной, воистину неведомой, силой его всё больше затягивает в таинственную, непроницаемую простому глазу, воронку. Ночь. Темно. Страшно и жутко. Вокруг собирается нечто похожее на торнадо, закрученное несколькими спиралями; они несутся по кругу с немыслимой скоростью. Высокие волны, невообразимые и чудовищные, словно по чьей-то зловещей воле, вздымаются вверх; в некоторых случаях они доходят до высоты пятиэтажного дома.
Команде́р Хьюго Вильямс стоит на капитанском мостике и с нескрываемым напряжением (а где-то, возможно, и трепетным страхом?) вглядывается в почерневшую морскую пучину. Являясь молодым мужчиной, только-только достигшим тридцатипятилетнего возраста, буквально на днях он назначен командовать новёхоньким судном; оно способно топить не одни лишь надводные цели, но и любые враждебные субмарины. В ответственном ранге происходит его третье плавание, готовое закончиться крайне трагически, едва ли не ужасно катастрофически. Говоря о подтянутой внешности, стройный офицер отображается сильной фигурой, выделяется приятным лицом; сейчас оно, обычно мужественное, перекашивается недоумённым взглядом, граничащим со сверхъестественным ужасом. Смятенное состояние передаётся испуганными голубыми глазами и стоящими дыбом светлыми волосами. Форменное обмундирование соответствует присвоенному флотскому званию.
Опытный капитан никак не может понять: где очутилось подвластное судно и какой ему выбрать правильный курс? Оно и понятно, корабельные датчики разом «сошли с ума» – застыли в неправильных показаниях; навигационные приборы передают разительные неточности. Не прошло и пяти минут, как он скомандовал в машинное отделение: «Дать полный назад!» Проявленная предусмотрительность не возымела должного действия… Несмотря на мощность газотурбинных и дизельных двигателей, корабль продолжает сносить к гигантскому, неестественно большому, столбу; чернеющей пучиной он вздымается в вышину и закрывает всю видимую часть бескрайнего неба. Да, действительно, здесь было от чего ужаснуться! Дьявольская картина схожа с чем-то потусторонним, сопоставимым с ночными кошмарами. Обычно у основания узкий, теперь крутящийся гриб имеет семисотметро́вую диаметральную ширину, возвышается ровной колонной и резко расширяется у дальнего поднебесья. Там он превращается в густые, непроглядные, практически чёрные, тучи; они кружа́тся с неописуемой скоростью. «Если нас завлечёт в тот удивительный омут, – мысленно поразмыслил Хьюго, реалистично оценивая прямую угрозу, – то выжить в невиданной кутерьме навряд ли удастся… – подытожил угрюмо, а следом сам же себя отругал: – Но что это я – совсем уж, что ли, раскис? Не к лицу американскому офицеру сдаваться без боя и покоряться злосчастной судьбе!»
– Стоп машина! – не закончив беспокойную мысль, о́тдал Вильямс строгий приказ, направленный в машинное отделение. – Поворачиваем назад, а дальше на полной скорости, на всех сорока узлах, идём в обратное направление. И поспешайте, ребятки, – сказал он значительно мягче, – от вашей расторопности зависит счастливое избавление…
В то же самое время, пока командир военного судна лицезрел ужасное проявление природного гнева, в трюмном отсеке разворачивались события совсем иные, шедшие вразрез с угрожавшей всему экипажу смертельной опасностью. Что же может быть важнее водного сме́рча, неописуемого никакими людскими словами? Чтобы ответить на неудобный вопрос, следует привести некие постыдные факты, ставшие возможными, благодаря царящей в американском флоте наследственной иерархии…
С недавнего спуска на́ воду, на борт зачислен Джеймс Липкен, любимый сынок одного из высших адмиральских чинов ВМС США. Молодой человек достиг двадцатисемилетнего возраста, имеет вздорный, высокомерный, крайне противоречивый характер и в полной мере использует особые привилегии, доставшиеся от отцовского завидного положения. Вопреки своенравной натуре, он выделяется привлекательной внешностью, схожей с хорошенькой девушкой; «взбалмошные» глаза, тёмно-карие, а скорее коричневые, гармонируют со смуглой кожей и чёрными, как смоль, кудрявыми волосами; средний рост, при атлетически сложённой фигуре, представляется выше обычного, добавляя внешнему виду дополнительной привлекательности. Непутёвый повеса без особенного труда получил тут чин помощника капитана, а соответственно, и звание лейтенанта. С появлением новоназначенного кома́ндера, он в первую очередь ввёл его в курс, что не собирается ни под кого прогибаться и что не станет жить по установленным правилам. «Чего-то в моём поведении кому не понравится, – сказал избалованный отпрыск при той их памятной встрече, – с любыми вопросами, жалобами, пожеланиями обращайтесь напрямую ко всемогущему папочке. Командовать личным составом мешать не буду, но и в мои дела соваться отнюдь не советую; иначе возможно досрочное списание со службы на берег, – усмехнулся он крайне презрительно и, не удосуживаясь подробными объяснениями, отправился восвояси; в назидание насмешливо бросил: – Поаккуратней со мной – и желаю удачи!»
Вот и теперь, невзирая на строгий корабельный устав, военную дисциплину, он притащил на боевое судно совсем ещё юную проститутку, едва достигшую семнадцатилетнего возраста. На её описании следует остановиться особо…
Покажется удивительным, но та развратная девушка имела российскую родословную – являлась младшим ребенком в семье одного российского эмигранта. Некогда, ещё в далекие девяностые годы, в составе серьёзной банд-группировки, как и многие другие, не очень разумные, соискатели, он отправился искать иллюзорного «американского счастья». Дивное дело, всецело отдаваясь неблаговидным, крайне опасным, занятиям, новоиспеченный заокеанский преступник смог прочно укорениться в местных криминальных структурах. Он умудрился продержаться довольно долгое время и был застрелен лишь в две тысячи пятом году. Незадолго до трагической смерти он успел дать жизнь своей третьей дочке; она именовалась Хуляевой Лерой, в полном варианте, само собою, Валерией. Времена тогда случились тяжёлые. Лишившись мужской опоры, недобросовестная мамаша пошла «по наклонной»: каждодневно предавалась развратному пьянству; постепенно утратила человеческий облик; всего через пару годиков отправилась вслед за нечестивым супругом. Осиротевших сестёр, к их жалости, разлучили, а следом распределили кого-то по детским домам, кого-то по монастырским приютам; они потеряли всякую связь, прерванную по злому року, чьему-то волевому решению.
Унаследовав от отмороженного родителя отважную, а в чём-то суровую личность, Лерочка выглядела в себе уверенной, не привыкшей склоняться перед любыми препонами. Чтобы выжить, ей приходилось проявлять чудеса недетской изобретательности. Не забывала она охотно осваивать и полагавшиеся по учебной программе прикладные науки; в доскональном их изучении достигла немаленьких результатов. Развивалась бойкая девочка быстрее всех остальных и значительно превзошла других сверстниц как в острой сообразительности, так и в несгибаемой воле, так и в жёсткой способности подчинять себе более слабых. Нет ничего удивительного, что именно она становилась непререкаемым лидером и в детских играх, и в весёлых проказах, и в лёгоньких шалостях. Однако беззаботная жизнь не могла продолжаться вечно, и настало то подростковое время, когда исполняется пятнадцать годков, когда наступает непростой переходный возраст и когда приютская воспитанница нежданно-негаданно посчитала, что в стенах детского заведения ей становится и противно, и душно, и тесно. Она сбежала и начала самостоятельно строить бесперспективную, зато свободную будущность.
Поначалу ей приходилось необычайно трудно, и юная Лерка целый год перебивалась, кто чем подаст. Закономерным итогом ей пришлось принимать безответственное решение: «Для того чтобы совсем «не загнуться», я непременно должна попробовать какое-то несложное дело. К примеру, почему бы не попробовать торгануть восхитительным, во всём бесподобным, телом». И вот тут её плачевная жизнь изменилась практически кардинально! Пошли существенные доходы, никогда ею раньше не виданные, и насущных проблем, с наличными сре́дствами, у неё уже больше не стало.
К тому времени беспутная девушка, ну! попросту расцвела и выглядела голубоглазой блондинкой, какая обладает незримым притягательным шармом и какая легко подчиняет себе любого охочего ловеласа. Здесь можно выделить великолепно сложённую женственную фигуру, отмеченную следующими основными характеристиками: худощавым, но изящным телосложением; не слишком высоким ростом, больше приближенным к среднему; бесподобной грудью, всегда прикрытой дорогим кружевным бюстгальтером; изумительной талией, переходящей в чу́дную ягодичную область; прямыми, стройными, словно точёными, ножками. На несравненном лице преобладают лишь правильные черты: светлая, немножко бархатистая, кожа; маленький, аккуратненький, правда чуть вздернутый, нос (что говорит о своенравной натуре); пухлые, словно от обиды надутые, губы; румяные щёки, переливающиеся игривым задором; эффектная чёлка – продолжение стильной прически, волнистыми локонами спускающейся к милым плечам. В общем, юная жрица любви обладает всеми великолепными качествами, необходимыми в древнейшей «профессии» (пусть и незавидной, но достаточно прибыльной).
Немного видоизменив родовую фамилию на сокращенное Хой (что происходит от английского «whore», или попросту развратная девка) она безраздельно влилась в американскую капиталистическую систему. Хуляева предлагала в продажу единственное, что имелось у неё по наивысшему классу, – сногсшибательное, божественно прекрасное, тело. Неправедным бизнесом молодая путана занималась в Майами, раскинувшемся в южном штате Флорида; для неблаговидного занятия он представлялся самым благоприятным. Именно там разнузданная особа и пригласилась поразвлечься необузданным лейтенантом Липкеном.
На военный борт блудливая девушка поднялась без особенных трудностей, нисколько не заботясь о возможных последствиях; она полностью положилась на ветреного повесу. Когда случилось природное светопреставление, молодые люди, находясь в каюте помощника капитана, предавались праздному времяпрепровождению, сладострастному блуду. За время бесшабашных увеселений они изрядно «набра́лись», и никто из них не сетовал на сильную качку, какой не случалось со времён планетного мироздания. Тем более что современное «плавсредство» оказалось на редкость устойчивым: оно снабжалось надёжным балластом, способным не дать опрокинуться при любом, даже двенадцатибалльном, океаническом шторме.
На очередную, не совсем обычную, вылазку Лера выбралась, разряженная в недорогие предметы: чёрную кожанку; однотонные ботильоны; синюю джинсовую юбчонку, укороченную до минимальных пределов; белоснежную блузку, распахнутую по верху; ажурные чулочки, расписно́й резинкой соблазнительно выставленные наружу. Дамской сумочки при ней не имелось: она их всей душой презирала, предпочитая рассовывать личные вещи в одёжные потайные карманы. Из броской косметики присутствовали вообще нескромные тени, густая, обильно нанесённая, пудра и ярко-красная губная помада, окантованная коричневатой обводкой. Хуляева давно уж лишилась едва ли не всего (и так-то небогатого) верхнего одеяния и оставалась теперь в одном кружевном бельишке (оно отличалось классической тёмной расцветкой), в стильной обуви и в плотно облегающих дамских чулках. Безответственный соблазнитель был с голым торсом, а также без брюк, и пребывал в одних разноцветных трусах: он приготовился приступить к главной части прелюбодейного развлечения, для коего, собственно, и пригласи́лась на военный борт индивидуальная, едва ли не элитная проститутка (как сложилась порочная практика, последние полгода она работала исключительно на себя, без личного сутенёра).
Однако не только адмиральский сынок заимел «пригласительный билет» на нескончаемый праздник жизни, никак не сопоставимый с морскими военными правилами, зато вошедший у молодого повесы в действительную привычку. Помимо него, здесь присутствовал его закадычный дружок, не имевший офицерского чина; он собственными трудом, рьяным упорством, излишним усердием, особенным рвением сумел дослужиться до почётного корабельного звания – старшины первого класса. В отличии от разнузданного товарища, не обладавшего сознательным разумом, он слыл намного порядочнее, гораздо осмотрительнее и не совсем ещё утратил служебного страха, возникавшего перед дисциплинарным взысканием; а оно неотвратимо следовало за любое нарушение установленного регламента да непременно несло последующее раскаяние. Если уж говорить откровенно, то и под пагубное влияние Джеймса он попал далеко не случайно, а единственно, потому, что находился в непосредственном подчинении. Прочитав безупречное досье, высокопоставленный родитель то́тчас же понял, что он является тем самым человек, какой ему именно нужен. Не задумываясь, приставил его присматривать за непутёвым сыночком, не ведавшим в похотливых стремлениях, неустанных и нескончаемых, ни нравственных, ни стыдливых ограничений. Внешностью Билл Кедми (именно так его звали) представлялся обыкновенной, а если чем и выделялся, то двадцатидевятилетним возрастом, крепко сложённым телом, высоким ростом, мужественным, где-то злобным лицом, орлиным носом, колючими оливково-голубыми глазами да смуглой, изрядно обветренной, кожей; особо отображались гладкая, налысо обритая, голова и густые, закрученные кверху усы. Основным одеянием, да и общим состоянием, он выгодно отличался от остальных соучастников: и находился по полной форме, и пьяным был только немножко (памятуя о строгом наставлении старшего Липкена).
Вдруг! Праздное настроение нарушилось диким воплем «Йа-хой!!!»; он проник везде, даже в отдалённую глубину офицерского трюма. Сразу вслед за ним последовал оглушительный грохот, передававший одномоментное столкновение двух массивных предметов. Один ударил второго и основательно стукнул по корабельному корпусу, и именно с той стороны, где находилась вся порочная троица. И тот, и другая, и третий разом невольно вздрогнули, потому как явление представлялось настолько необычным, насколько морские американские вооруженные силы славились по всему остальному миру и не могли подвергнуться никакой военной агрессии. Валерия давно уж научилась и управлять волнительными эмоциями, и следить за испуганным состоянием. Благодаря полезной привычке, она могла, в зависимости от жизненной ситуации, казаться либо излишне пьяной, либо трезвой, как чистое стёклышко. Вот и теперь, едва лишь морское судно затряслось не столько от естественной качки, сколько от жуткого грохота, обозначавшего внезапное столкновение, юная путана моментально сбросила весёлую маску и (надо отдать ей должное!) оказалась практически трезвой. Хотя до наступившего момента не вязала ни лыка.
– Что у вас происходит?! – воскликнула Лера, не выказывая ни тени смущения, ни (обычного для представительницы прекрасного пола) жуткого страха; она лишь отобразилась нездоровым недоумением. – Нас что, атакуют? Да и!.. Никому из вас, кстати, не показалось, будто кто-то меня позвал – выкрикнул личное прозвище Хой?
– Нет, – только на первый вопрос ответил блудливый сынок высокородного адмирала, говоривший заплетавшимся языком; одновременно он разыскивал снятые недавно офицерские брюки, – это попросту невозможно! Мы представляем непобедимый американский флот, и не найдётся ни один тупоумный дурак, какой рискнет на безотчётную дерзость. Необдуманное нападение напрямую граничит с добровольным самоубийством… Где, чёрт возьми, мои брюки?
Молодой повеса нашёл их, валявшимися в углу, куда и забросил недавнее время назад. Неловко натянул на волосатые ноги. Пошатываясь и периодически спотыкаясь, отправился на верхнюю палубу, чтобы (как всех убедил) разузнать, что за нештатное лихо так неожиданно приключилось?
– Сидите… здесь, – еле-еле промямлил Липкен, корявя пьяный язык; он начал выбираться из удобного лейтенантского кубрика, – я схожу… разведаю, чего там… такое… и сразу назад… Продолжим наше… прерванное веселье…
– Очень хотелось? – бросила вслед восхитительная красавица, произнося ту коротенькую фразу на чистом русском наречии (не позабыв о настоящем происхождении, она, помимо освоения английского языка, упиралась и в изучении родимого диалекта). – Я бы и так никуда не вышла, а тут ещё – хрен знает чё! – у вас сейчас происходит.
Что же явилось основной причиной и вызвало в маленькой компашке необъяснимый переполох? До наступившего момента, вопреки всем писанным законам и неписанным правилам, те беспечные люди предавались (на секретной военной технике) нескончаемому увеселению.
Прибрежный корабль давно уж выполнил подспорный манёвр, а именно развернулся на обратное направление. Теперь он, используя лошадиные силы двух газовых турбин да стольких же дизельных двигателей, старался удалиться от кружившейся по кругу гигантской воронки; она всё больше затягивала в морскую пучину, тёмную и страшную, разверзнутую подобно входу в потустороннюю преисподнюю.
– Какая у нас узлова́я скорость?! – кричал взволнованный капитан, связываясь с машинным отсеком, когда осознал, что вверенная ему боевая техника (какие б не прикладывались титанические усилия) упорно двигается в сторону громадной воронки.
Она угрожала им жутко-кошмарным жерлом, уносившимся в высокое беспросветное небо. В свете непрерывно мелькающих молний оно представлялось иссиня-чёрным, зловещим, до жути ужасным.
– Тридцать девять, никак не меньше, – констатировал умелый механик (как уже упоминалось, приборы вышли из строя, а значит, определить по ним нормальные показания не представлялось возможным). – Но! Мы попали в сильное морское течение… его сила равняется нашему ускорению, так что, получается, мы остаёмся на месте, не двигаясь ни взад ни вперёд. Что у вас, кэп, там, наверху, – поинтересовался тот в следующую очередь, в силу занимаемой должности, не располагая истинной информации, – сильно всё страшно?
– Лучше тебе и не знать, – ответил Вильямс с печальным вздохом, но тут же взял себя в руки и более уверенным тоном скомандовал: – Давай-ка поднапрягись, подключи все имеющиеся возможности и вытяни нас, наконец, из чудовищной передряги, не то…
Что он подразумевал, Хьюго сказать не успел, потому как некое неописуемое событие, представшее пред взбудораженным взором, на какое-то мгновение лишило дара осознанной речи. Действительно, здесь было от чего очуметь, тупо ополоуметь! Из мрачной, едва ли не дьявольской бездны, под отсвет сверкавших молний, выпрыгнул двухмачтовый бриг, напоминавший середину эпохи колонизации; он отличался старой, сугубо деревянной, конструкцией. Но и это ещё не всё! На верхней стеньге развевался изодранный чёрный стяг, украшенный белым черепом да перекрещенными костями; в пиратском наречии он именуется запросто – Весёлый Роджер. До ужасной воронки оставалось приблизительно пол морской мили. Дивный парусник! Он как будто получил от бушевавшей стихии некий могучий стимул и как будто пролетел над штормовыми волнами всё разделявшее корабли километровое расстояние. Они несильно столкнулись. Встали друг против друга. Современный капитан ошарашенно разглядывал возникшее из неоткуда редкостное явление; оно казалось отчасти необычным, а частью по-сатанински потусторонним. От одного его жуткого вида можно не просто опешить, но целиком утратить нормальное восприятие привычного мира. Именно в такой вот временный ступор и впал растерянный капитан, дав неожиданному противнику ощутимо весомое преимущество. А! Кровожадные недруги активно готовились к ожесточённому нападению.
– Йа-хой!!! – пронесся над палубой пиратского судна душещипательный клич, громовой и воинственный, призывавший подвластную команду наверх (так сложилось, все должны немедля одеться по полной выкладке и приготовиться к «славному» грабежу да боевому манёвру).
Усиленный грозной, скорее дьявольской, непогодой, он прокатился словно потусторонний глас, какой вырывается из огненной преисподней от разъяренного Сатаны. Чуть тише, лишь для членов морского братства, мгновенно повыскакивавших на капитанский призыв, зловещий незнакомец по-озорно́му добавил: – Отличное судно – давайте с ним позабавимся! По местам стоять! Пушкари орудийный залп! Остальные на а-а-бор-д-а-а-ж!!! – растягивая последнее слово, недвусмысленно скомандовал разбойничий повелитель.
Вид адского человека представлялся не столько ужасным, сколько великолепным! В шуме страшенного урагана, бушевавшего в западно-атлантической акватории, он грозно возвышался на капитанском мостике. Несмотря на разгневанную природу, держался с непревзойдённой уверенностью, с полагавшейся рангу своенравной напыщенностью, с приобретенным за долгие годы горделивым достоинством. Да, возраст седовласого морского разбойника приближался к шестидесяти годам – срок, для пирата, сравнительно необычный (мало кому удавалось приблизиться к сорока). Помимо почтенных лет, типичного представителя пиратского общества отличали и такие характерные признаки: во-первых, сильное телосложение, передававшее небывалую силу; во-вторых, чёрные злые глаза, заставлявшие трепетать любого, на кого хоть на секундочку обращались; в-третьих, крючковатый «нося́ра», устрашавший и корявой формой и крупным размером; в-четвёртых, курчавая борода, давно поседевшая и долгий период не чёсанная; в-пятых, противный беззубый рот, выделявшийся лишь верхними гнилыми клыками; в-шестых, модный костюм, пошитый из китайского ситца; в-седьмых, широкополая шляпа, окаймленная павлиньими перьями; в-восьмых и, наконец, в-последних, золотая, роскошная перевя́зь, увенчанная однозарядным пистолетом да абордажным клинком, специальной широкой саблей.
– Я иду в бой – за меня останется квартирмейстер! – выкрикнул он как само собой разумеется, а далее, ухватившись за один из концов бегучего такелажа, ловко переместился на главную палубу.
Послушные канониры, всегда державшие пушки в заряженном состоянии, только-только осуществили рекомендованный залп; остальные сподручные братья, верные соратники старого волка, перекидывали на соседнее судно «морские кошки» (крюки, с привязанными канатами) да кла́ли на соседние борта деревянные лестницы, предназначая их для эффективного нападения. Словно несчётная саранча, посыпались озверелые негодяи, представлявшие жутковатое, воистину неприглядное, зрелище. Сверкая разношёрстной экипировкой, а где-то оставаясь с полностью голым торсом, они перескакивали на современный военный корабль и тут же нападали на всякого-каждого, кто попадался им на пути. Кого-то убивали, а кого-то, кто успевал поднять ру́ки вверх, великодушно делали безвольными пленниками. Общая картина представлялась по-адски чудовищной! Отовсюду слышались признаки ведомого боя: истошные стоны, остервенелые крики, пистолетные выстрелы, автоматные очереди, лязганье острых сабель, мольбы о милосердной пощаде, победоносные крики восторга – словом, боевой экипаж сверхсекретного судна, обученный топить любые цели как надводные, так и подводные, оказался застигнут врасплох. Сейчас он полным составом, одним матросом не доходившим до сорока человек, выглядел небоеспособным, неумелым, не наученным достойно сопротивляться. Хоть как-то противостоять разъярённым бандитам, всю жизнь проводящим в походах и битвах, имеющим численный перевес, превышающий больше чем вдвое. Сделанное сравнение не считается пустыми словами, поскольку команда пиратского брига равнялась ста пятнадцати отпетым головорезам; ни один из них не ведал трусливого страха и не знал ни малой пощады. Сто десять переместились на соседнюю палубу, где безжалостно буйствовали и где жестоко тиранили всякого, кто отваживался на действенное сопротивление.
Действительно, матросы американского корабля, и без того находившиеся под страхом погодного переплёта, безвыходной переделки, подверглись новому, не менее жестокому, испытанию – столкновению с лихими морскими разбойниками. Те явились точно из неоткуда, и в самом инфернальном обличье, – как тут не впасть в сверхъестественный ступор? Бо́льшая часть современных матросов именно так и сделала, предоставив небольшой горстке доблестных сослуживцев попытаться отстоять как честь американского флота, так и собственную свободу, так и горделивую независимость – они вступили в неравную, практически рукопашную, схватку. Огнестрельное оружие если и приносило какую-то пользу, то вовсе не ощутимую; наоборот, оно ещё сильнее раззадоривало безжалостных выродков, возникших точно с потустороннего света. Бой случился коротким и не превысил двадцать минут. Закончился он так же внезапно, как и чуть ранее начался́ – сразу после пленения кома́ндера Вильямса, бесцеремонно свергнутого со значимой должности; теперь его беспардонно вытаскивали на общее обозрение, а заодно на скорый суд пиратского капитана.
Касаясь последнего инцидента, честь закончить недолгую схватку выпала двум ярым морским бандитам: один откликался на нелестное прозвище Стинджей (в переводе на русский – Скупой); другой назывался как Трамп (по-русски – Бродяга). Первый представлялся мужчиной пропиты́м, рано состарившимся, хотя и достиг всего-навсего сорокачетырёхлетнего возраста; нескладное туловище выделялось и низеньким ростом, и лысой башкой, и оголённым торсом, испещрённым зажившими шрамами, и объемным, словно картошина, носом, и беспрестанно бегавшими тёмно-серыми зенками, и неприятной, скорее всего трёхдневной, щетиной. Второй прожил тридцать восемь годков и казался вполне приличным, одетым в а́глицкое сукно, перехваченное широкой кожаной перевязью; высокий рост, при худощавом телосложении, придавал ему вид несуразный, сравнимый и с тонкой, и с длинной оглоблей; привлекательное лицо, на удивление гладко выбритое, отображалось глазами голубыми, как небо бездонными, носом остреньким, хитро вздёрнутым, губами узкими и тонкими, плотно прижатыми; расстояние от правого виска и до точёного подбородка обезображивалось страшным, давно зажи́вшим, ранением; белокурые волосы, шелковистые и волнистые, казались ухоженными. Чуть ранее оба они ворва́лись в служебное капитанское помещение. Воспользовавшись обескураженным состоянием растерянного кома́ндера, морские головорезы, под прицелами двух кре́мневых пистолетов, доходчиво донесли, что сопротивление является и глупым, и полностью бесполезным. Случай выглядел неординарным, непрописанным ни в одном военном учебнике. Единственное, что Вильямс попробовал сделать, так неуверенно потянулся к поясно́й кобуре. Понятно, он хотел воспользоваться индивидуальным оружием, но был остановлен предупредительным окриком, последовавшим от Трампа:
– Не советую, кэп! – по убранству рубки и внешнему виду определить весомое положение оказалось совсем нетрудно. – Не то наша встреча кое для кого закончится плохо.
Совет выглядел неплохим, да ещё и подкреплялся сумрачным дулом. Смятенному капитану не оставалось иного, как подчиниться свирепой бандитской воле. Далее, под грубым пиратским конвоем морской офицер был выведен к остальной, только-только пленённой, команде. Так же как и он, подчинённые люди находились перед лицом неотвратимой погибели, представленной грозным обликом головорезов-грабителей.
– Капитан Мадмэ́н… сэр, – раболепно обратился Скупой и применил почётное пиратское прозвище, обозначавшее «бешеный», – мы пленили главного, а значит, бой считается конченым.
Ткнув Вильямсу под рёбра стальным оружием, закоренелые негодяи сбили ему дыхание, легко толкнули вперёд и насильно поставили на оба колена. Послушное преклонение означало одно: победа считается полной.
– Корабль наш, джентльмены! – выкрикнул седовласый бандит, вскинув вверх вооружённые руки да эффектно помахав и пистолетом, и саблей.
– А-а-а!!! – вторили ему восторженные члены пиратского воинства.
Вдруг! С той стороны атаковавших головорезов, на их же собственном судне, прозвучали характерные звуки, слышимые даже сквозь жуткий рёв бури; они означали, что абордажные кошки рубятся железными топорами, а подспо́рные лестницы падают в бурлящую чёрную воду. И разом, лишь на миг непродолжительно стихнув (пока недоумённые злодеи прислушивались), торжествующие крики «А-а-а!!!» преобразились в оттенок неистового отчаяния. Что же послужило действительной причиной неучтённой, неожиданно наступившей, развязки?
Оставшись вдвоём со старшиной Кедми, Хуляева справедливо порассудила, что плотское веселье на сегодня закончилось, и энергично засобиралась. В первую очередь она облачилась в джинсо́вую мини-юбку, затем в белоснежную блузку, а дальше в чёрную кожанку, чуть ранее положенные на лейтенантское ложе. Пока она одевалась, Билл наблюдал за неуверенными, но ненапуганными движениями; сам он предавался тревожным волнениям и пристально вслушивался в происходившие снаружи загадочные события. А! Они являлись страшными, жуткими, да просто ужасными. Об их истинной природе судилось по беспорядочным выстрелам, вою десятков остервенелых глоток, лязганью стального металла, прочной основой рассекавшего незащищённую мягкую плоть. Для более полной осведомлённости, молодой мужчина слегка приоткрыл каютную дверцу и выставил наружу левое ухо. Через пару минут натужных исследований он сделал вполне очевидный вывод, напросившийся сам собой:
– Боюсь оказаться правым, но, кажется, на нас взаправду напали, и, по-моему, мы стремимся в уверенный проигрыш…
– Ты только сейчас это понял? – усмехнулась молодая путана, застегивая юркую молнию и машинально проверяя курточные карманы (всё ли находится на местах?). – Если не ошибаюсь, я сразу же озадачилась вероятной бедой… Что будем делать? – поставила она вопрос рациональный, не лишённый резонной логики. – Лично я предлагаю быстро бежать и громко кричать – плоская шутка. Ежели честно, я вовсе не представляю, куда можно спрятаться посредине бескрайнего моря? Ну, а ты?.. Что, Билл, думаешь по настоящему поводу – ты?
– Трудно сказать, – пожал старшина первого класса «сомнительными» плечами (он впервые попал в подобную ситуацию и не мог сориентироваться, как именно вести себя дальше), – ни с чем похожим я раньше не сталкивался. Возьмусь предположить, что ты сейчас абсолютно права.
– В чём, интересно?
