Kitobni o'qish: «Напросились… она идёт убивать»
Пролог
В мае 1996 года, в период самого тёплого весеннего месяца, жителю города Томска Бори́сову Виктору Па́вловичу исполнилось восемнадцать лет. Он едва успел сдать государственные экзамены и получить выпускной аттестат, как его тут же призвали на срочную военную службу.
Молодой симпатичный юноша, он оказался без вредных привычек, занимался активным спортом, не выделяясь высоким ростом, имел коренастое, крепкое тело. Отличи́тельные черты, отчасти дарованные природой, а частью добы́тые личным усердием, сказались на выборе его служебного назначения; он распределился в тихоокеанский флот – прямиком на подводную лодку.
Время, проведённое в учебном центре, пролетело махом, практически незаметно, и пришла пора действительной службы. Новоиспечённый матрос попал в сплочённый морской коллектив, где их с товарищами приняли радушно, как будто своих. Чётко выполняя поставленные задачи, Виктор заслужил глубокое уважение как равнозначных сослуживцев, так и ка́дровых командиров. Вот так, по сути размеренно, и проходила ре́крутская повинность, пока однажды…
Как случается во все времена, неожиданно выяснилось, что атомная подлодка, на которой нёс повседневные тяготы «матросик» Борисов, оказалась сравнительно старой и давненько подлежала техническому списанию, едва ли не полной утилизации. Однако командование (на собственный страх и риск!) продолжало выпускать её в открытое море. Создаваемые комиссии, направленные на проверку полезной пригодности, «скрепя сердце» проставляли «зачётные» подписи; они давали ржавой груде металлолома дальнейшую жизнь и отправляли в заведомо опасное плавание (время было тяжёлое, и заменить боевую подлодку, естественно, было нечем). Так она и ходила, создавая реальную угрозу флотскому экипажу, да и всему, что окружало вокруг.
В первых числах августа 1997 года, находясь в очередном ответственном рейсе, военные подводники остановились на боевое дежурство неподалёку от островного Японского государства. Словно подверженная неумолимому злому року, система охлаждения ядерного реактора дала существенный сбой: прогнившие трубы, не выдержав высокого давления, вдребезги лопнули и, теряя жидкостный хладагент, непрерывно разбрызгивали его по двигательному отсеку. Заделать их так и не получалось: железо осталось настолько тонким, что расслоилось на мелкие части.
Критическая температура катастрофически поднималась, провоцируя необратимые процессы, которые неизбежно привели бы к цепной реакции, сопровождавшейся ядерным взрывом. Понимая, что самостоятельно выбраться не получиться, ответственный капитан переда́л срочную радиограмму о случившемся жутком несчастии.
Вышестоящее командование, едва узнав серьёзную новость, перестало поддерживать всякую связь: оно оставило покинутых моряков на произвол жестокой судьбы и собственное спасение. Прославленные подводники не могли себе даже представить, что их предательски кинут без действенной помощи! Когда уже стало ясно, что взрыв становится неизбежен, вся матросская команда вышла наверх, ожидая, что за ними вот-вот прибудут морские спасатели. И лишь, единственно, командир корабля, остававшийся в капитанской каюте, отлично знал все недвусмысленные инструкции! Они же однозначно гласили, что «обнаруженная на чужой территории, субмарина оказывается вне всяких законов»; получается, она (исключительно по личной инициативе команды!) самовольно зашла в сопредельные воды чужого пространства, то есть никто из высшего руководства не несёт за неё никакой ответственности. Неблагодарная страна взяла да и попросту от них отказалась, предоставив обречённым подводникам самим выпутываться из чудовищной, губительной ситуации.
Через несколько минут несчастные моряки, находившиеся на верхней площадке, к общему ликованию, наконец-то улицезрели, как к ним подлетают три неопознанных самолета; но… как выяснилось, то оказалась совсем не подмога. Японские власти, перехватив тревожную радиопередачу и более чем очевидно установив, что возле их берегов возможен новый ядерный взрыв (они отлично помнили и Хиросиму, и Нагасаки), незамедлительно выслали боевые лётные аппараты – чтобы предусмотрительно (и от греха подальше!) уничтожить опасную, гнилую «посудину». Нетрудно догадаться, отверженные люди их вовсе не беспокоили, поскольку подлодка была военной, да ещё и считалась вражеской, неправомерно вторгшейся в иностранное государство. Министр обороны Японии, отдававший суровый приказ, сказал лишь одно: «На войне как на войне!»
– Это бомбардировщики! – вдруг в страхе воскликнул Борисов, как никто другой обладавший отличным, едва не орлиным зрением. – Вряд ли они вознамерятся нас спасать? – И окончательно утвердившись в той правильной мысли, бездумно кинулся в необозримую акваторию; решительными гребками он отдалялся от атомной субмарины, «приговорённой» к неминуемой гибели.
Остальные члены подводного экипажа не верили в неслыханное коварство и спокойненько поджидали приближение летевших объектов; они искренне надеялись, что за ними выслана спасательная команда. Всё сделалось предельно понятным, когда от раскинутых крыльев отделились противолодочные ракеты… И вот именно тогда, все стали прыгать в синее море, но было уже достаточно поздно. Через считанные секунды прогремело шесть оглушительных взрывов, и подбитая подлодка медленно опустилась на глубокое дно, предоставив ядерному реактору охлаждаться естественным остужающим реактивом.
Брошенный экипаж, не успевший отплыть на сколько-нибудь приличное расстояние, оказался поражённым взрывной волной и бесследно сгинул в бездонной пучине. Избавиться от неминуемой гибели удалось лишь Вите Борисову, заблаговременно сигану́вшему в забо́ртную гладь; ему посчастливилось значительно удалиться. Долгое время он плавал в тёплых водах Японского моря, пока, совсем обессилив и потеряв любую надежду, окончательно не лишился сознания. Благодаря спасательному жилету Виктор не утонул, а остался безвольно плавать по бескрайнему морскому пространству.
На его случайное счастье, бесчувственного матроса подобрали местные рыбаки. Вначале они его как следует выходили, а потом помогли тайком перебраться на отдалённую Родину. Единственный человек, удачно спасшийся с подби́того подводного судна, к великому ужасу, выяснил, что ни с одной из сторон (ни японской и ни российской) о случившейся трагедии предпочиталось не афишировать (как будто бы ничего и не было). Высшее командование цинично провозгласило всех членов погибшей команды «пропавшими без вести».
Возмущённый несправедливым решением, предательским отношением, проявленным к отважным защитникам, да и попросту верным подданным, Виктор объявил непримиримую вендетту всему российскому государству – поклялся жестоко мстить, пока у него хватит и человеческих сил, и предельных возможностей. Присвоенный статус всецело устраивал; он ушёл в глубокое, самое глухое, подполье и стал вести неви́димую войну – подрывную, диверсионную деятельность. Как он не раз говаривал, «изнутри разрушать существующий строй и выводить на «чистую воду» напрочь прогнившее верховное руководство».
Как и следовало ожидать, находясь возле ядерного реактора, функционирующего в критическом взрывоопасном режиме, он получил солидную долю тлетворного облучения. Оно сказалось на общем физическом самочувствии, но (более всего!) отобразилось на всклокоченных волосах, навсегда окрашенных иссиня-седым оттенком. Не остался нетронутым и внутренний мир; он основательно искалечился, сделав отвергнутого человека, и беспощадным, и мстительным, и грозно жестоким.
Глава I. Трое в машине
Конец сентября 2018 года. По шоссейной дороге (направлением из города Томска) следует подержанный «опель» мрачного чёрного цвета. В салоне находятся две молодые девушки и мужчина-водитель.
Первую зовут Вихрева Мария Вадимовна. Она слывёт проституткой «среднего класса» и, нетрудно догадаться, направляется к очередному клиенту. Внешность её не является примечательной (не сильно красивая, но в общем и не отталкивающая), зато имеет особую притягательность; она присуща людям, неплохо знающим реальную це́ну. Из отличительных признаков, выделяются следующе особенности: невысокий рост, отлично сочетающийся с великолепным телосложением; овальное лицо, не слишком прекрасное, но наделённое обаятельной миловидностью; серо-карие глаза, украшенные специальными накладными ресницами; разноцветный макияж, выразительно нанесённый на верхние веки; впалые щёки, напудренные больше положенного (дабы скрыть многочисленные, дарованные природой, веснушки); симпатичные, едва ли не детские ямочки (хотя биологический возраст давно перевалил за двадцать семь лет); прямой и маленький нос, прекрасно гармонирующий с пухлыми, ярко напомаженными губами; рыжие волнистые волосы, скрытые ровнёхоньким париком, соотносящим со жгучей брюнеткой; соблазнительная фигура, отмеченная сочной, излишне вы́пуклой, грудью; тонкая талия, переходящая в безупречную ягодичную область; милые ножки, выделяющиеся незначительной кривизной, хотя и не слишком катастрофической (непривлекательный недостаток неплохо скрывался за сетчатыми колготками). Из верхнего одеяния на опытной путане вызывающе выделяются: короткая чёрная юбка, изготовленная из замшевой кожи и сочетающаяся с однотонной футболкой; красная болоньевая куртка, едва доходящая до простенького атла́сного пояса; эффектные туфли, отмеченные излишне завышенной шпилькой; дамская, рыжеватого цвета, сумочка, содержащая дешёвые аксессуары, предметы первой необходимости и недвусмысленную косметику.
Допотопной машиной управляет смурно́й сутенёр: поездка обещает быть дальней, а развратных девочек на сомнительные мероприятия (по понятным причинам!) одних старались не отпускать. Неотъемлемое правило сохраняется даже сейчас, когда за сексуальные эскорт-услуги заплатили хоро-о-шие деньги; в любом случае поставщику сексуальных утех требуется проследить, чтобы с его прямой подопечной ничего не случилось. Озлобленный человек, носящий имя Хрустова Андрея Викторовича, как никто другой подходит для выбранного рода занятий. Он выделяется особенными чертами: высоким ростом, сочетающимся с разви́тым телосложением и обладающим накаченной, мощной фигурой (что свидетельствует о значительной мышечной массе и подтверждает наличие немаленькой силищи); звероподобной, почти квадратной, физиономией, имеющей явное сходство с гориллоподобной тупицей (что подчеркивает банальное отсутствие практичного разума); нахмуренным лбом, как бы заранее говорящим, что настрой у него серьёзный, готовый к любым неожиданностям; тёмно-карими зенками, горящими лютой злобой и не выдающими рассудительной мысли; круглой башкой, коротко остриженной и выставляющей плотно прижатые ровные уши (как у типичного представителя криминального бизнеса). Похожее мнение складывается и из неброской одежды, предъявляющей на всеобщее обозрение спортивные «адидасовские» трико, коричневую куртку, чисто кожаную и изрядно засаленную, а также прочные, но дешёвые туфли. Возраст крутого мэ́на близится к тридцати семи прожи́тым года́м.
Третий персонаж колоритной троицы – девушка, достигшая двадцатипятилетнего возраста. На ней необходимо заостриться особенно… Именно она и стала основным организатором нестандартного, чрезмерно далёкого, путешествия. Тем же днём, но разве чуть ранее, она обратилась к одному из томских закоренелых «су́теров». Озарившись благодушной улыбкой, заговорщицки объяснила, что её родной братец поехал с лучшим другом на лесную заимку, дабы хорошенечко поохотиться, а заодно отдохнуть от заносчивой, сварливой супруги. Помимо прочего (как заверяла вкрадчивым голосом), он собирается справить там день рождения; собственно, отменный подарок, выраженный в виде роскошной, да и услужливой, девушки, оказался бы на редкость уместным. Загородные вызовы в развлекательном бизнесе считались делом вполне обычными; однако в настоящем случае требовалось значительно удалиться от города и проследовать чуть более ста километров. Случай представлялось не слишком обыденным, но платили неплохо, а значит, особенно рассуждать да строить бессмысленные догадки виделось делом бесперспективным, неоправданно глупым.
Загадочная краля представлялась обычной наружностью: при среднем росте, сложение угадывалось неженственно плотным и прикрывалось плотно прилегавшим военным костюмом защитного цвета хаки; непривлекательная мордашка обозначалось округлой формой и выделялось чёрненькими глазами, по-звериному злобными и неприветливо «зыркавшими»; словно у хитрой лисы, они переходили в острый, чуть вздёрнутый, нос и прикрывались широкими, сведёнными к переносице, густыми бровями; тёмные длинные волосы сводились назад и стягивались в виде распушенного «хвоста». Весь её внешний облик выдавал натуру уверенную, способную и за себя постоять, и подчинить духовно более слабых. Как оказалось, звали странную пассажирку несколько необычно, а именно Шульц Гретой Карловной. Немецкое имя напрямую свидетельствовало о принадлежности к фашистским военнопленным, захваченным во время Великой Отечественной войны и сосланным когда-то в Сибирь; там они прочно обосновались и давно обрусели.
В честно́й компании двое выглядели абсолютно спокойными, а нервничала, единственно, Вихрева. Дальние поездки всегда вызывали неоднозначные ощущения, однако в прошлых случаях необъяснимая нервозность пускай и присутствовала; но… оно было нечто другое. Сегодня, на каком-то подсознательном уровне, она чувствовала неотвратное приближение чего-то непонятного, едва ли не жуткого; встревоженная путана никак не могла объяснить холодившие нервы стихийные домыслы. Хотя объяснение странноватой заказчицы выглядело вроде бы убедительным и не выходило за рамки принятых правил, сложившихся криминальных традиций. Но самое главное! Её сопровождал отъявленный уголовник, многоопытный сутенёр, являвшийся и грозным телохранителем, и грубым работодателем. Последняя характеристика являлась определявшей, ведь если уж он чего и решил, то тут (ну, что угодно почувствуй!), а текущий заказ оттарабанить придётся.
Мария давно привыкла к постылой жизни, связанной с постоянным риском и унизительным обращением, жестоким и хамским. Являясь воспитанницей детского дома, она прекрасно понимала, что несмышлёным, отчасти убогим, выходцам пробиться в чём-либо (кроме удачливо выйти замуж) представлялось крайне и крайне редко. Наверное, поэтому большинство детдомовских выпускниц выбирали незавидный вид скорого, ничуть не скромного, заработка, быстро свыкались с незавидной, презренно гадостной, жизнью и ни на что уж в дальнейшем не сетовали. Именно по причине излишней осведомлённости, опытная шалава, видавшая всякие виды, умело скрывала опасливую нервозность и, несмотря ни на какие предположения, казалась спокойной, уравновешенной, выдержанной; не выдавал её и ровный, размеренный голос, интонацию коего успешно получалось выдерживать в обычной тональности. Чтобы прояснить себе настоящее место, куда вела их злая судьба, да и сидевшая на заднем сиденье недобрая женщина, она, чуть повернувшись назад и глядя той прямо в глаза, настойчиво, но и заискивающе спросила:
– Вы, стесняюсь спросить, случайно не подскажете конечный пункт конкретного назначения?
– Кто доедет – узнает, – пытаясь выдавить дружескую улыбку, некорректно ответила Шульц; понимая, что может посеять тупые сомнения, мгновенно поправилась: – Я, кажется, объяснила старшо́му, что мой любимый братец, находится на заимке, где празднует тридцать восьмое рождение. Я вот, как добрая и чувственная сестра, хочу сделать ему хороший подарок, чтобы он немного расслабился и отдохнул от гнусной «кобры-кобылы».
– Извиняюсь, – не удержалась Мария, – а «кобра-кобыла» у нас – это! – кто?
– Его жена, прости меня Господи, – промолвила невзрачная пассажирка, совсем не скрывая, что от неудобных высказываний (то ли вопросов, а то ли допросов?) начинает изрядно нервничать (о чём свидетельствовало характерное постукивание нестройных пальчиков по округлым коленкам), – она ему просто продыху не даёт – совсем запилила! Не знаю, как на двухдневную охоту-то отпустила?
– Печально, – согласилась молодая путана, – и где он сумел – такую! – найти?
– Отыскал вот, – на сей раз, вроде бы соглашаясь, отвечала сочувственная сестра, – они в одной школе вместе учились. Та давно его заприметила – вот и захомутала.
Был ещё немаленький интерес, очень разволновавший Марию. Пользуясь, что таинственная попутчица охотно делится полезными сведениями, снова её спросила:
– Не единожды покажусь нескромной, но сколько всего народу находится на отдалённой заимке?
– Мой брат да ещё один человек, – не задумываясь ответила Грета, но, смекнув о завуалированном подвохе, улыбчиво продолжала: – Не переживай, обслужить тебе придётся лишь единственного клиента; правда, сколько раз – покамест не знаю. Второй является моим постоянным парнем. Похотливые же оргии?.. Они меня ничуть не устраивают, тем более что я сурово ревнива.
Последние слова обрусевшая немка произнесла с нескрываемым омерзением, но и забывая озариться самодовольной ухмылкой. Истинная натура проявлялась недолго, и она быстренько вернула выражение прежнее, наиболее дружелюбное.
– Хватит здесь всех доставать! – резким окриком вклинился Хру́стов, прекрасно понимавший, что неудобные вопросы доставляют второй пассажирке весомые неудобства (деньги заплачены неплохие, а терять солидную выручку, из-за чрезмерно подозрительной шлюхи, совсем не хотелось); зло посмотрев на любознательную шалаву, он рыкнувшим говором выпалил: – Пикнешь ещё – поедешь в заднем багажнике.
Неплохо зная бешенный норов, Вихрева то́тчас же замолчала; она предполагала, что как с ней поступить – бесшабашный «сутер» вообще не будет раздумывать, а в случае чего, незамедлительно исполнит грубое, сплошь неприятное, обещание. Она закрыла усталые очи и попыталась заснуть. Непонятная тревога никак не позволяла отключиться от жутковатой действительности, сильнее обычного будоражившей нервы. Так она и ехала, сомкнув отяжелевшие веки и размышляя над смутными опасениями; основная их суть сводилась к неясным сомнениям: почему вдруг разыгралась прозорли́вая подозрительность?
Она считалась девушкой с особо развитой интуицией, а та ещё ни разу не подводила. Вот и сейчас, она начинала воображать, что должно случиться нечто плохое, скорее ужасное. Спорить с Андреем? Не имело разумного смысла, поэтому пришлось безропотно покориться печальной судьбе да надоевшей, трижды прокля́той, работе.
Тем временем захудалая иномарка миновала дорожный знак, обозначавшие жилое селение Мельниково. Не доезжая Володино, она свернула с шоссейной трассы на грубую лесную дорогу. Непроверенный маршрут указала скользкая Шульц – именно она и попросила свернуть с удобной прямой магистрали. Поначалу, примерно три километра, пробирались с невыразимым трудом, постоянно буксуя и продвигаясь со скоростью, не превышавшей семи-десяти километров.
– Далеко ещё ехать? – не выдержал разгорячённый водитель, грубовато обращаясь к загадочной провожатой. – Не то у меня – «мать вашу не по-хорошему!» – горючка топливная скоро закончиться…
– Не волнуйтесь, – спокойно молвила Грета, – через двести метров ухабистая колея вконец прекратится и пойдёт дорога нормальная, забитая каменным гру́нтом. Бензин же? Не переживайте, его вам обязательно дозапра́вят.
Глава II. Лесная заимка
Обрусевшая немка не обманула: в скором времени машинные колеса, и действительно, выехали на ровную, словно бы специально укатанную, лесную дорожку; на ней практически не виделось ухабистых ямок, и можно было ехать на четвёртой, по случаю повышенной, передаче. Устойчивое положение приятно поразило измученного водителя, и он не премину́л получше полюбопытствовать:
– Почему, интересно, здесь гладко, как у мартовского кота на гладеньких яйцах? Аха-ха-ха!
Безнравственный сутенёр ни разу не церемонился; он беззаботно расхохотался (как ему казалось?) остроумной, отлично удавшейся, шутке.
– Здесь раньше проходила лесная узкоколейка, – просветила в основные подробности Шульц, – рельсы сдали на металлический лом, а нерентабельный гравий остался.
– Тогда понятно, – выдал сквозь смех невоспитанный Хру́стов Андрей.
Они проехали ещё километров, наверное, пятьдесят, прежде чем странная провожатая, указав посреди бескрайнего леса на небольшую поляну, спокойно сказала:
– Всё, мы приехали – здесь можно остановиться. Машину паркуйте, прямо где встанете; поверьте, она никуда отсюда не тронется. Дальше поедем на специальном, более проходимом, транспорте.
Слегка побурчав, раздражённый женский авторитет послушно свернул с укатанной колеи, заехал на лесную прогалину, заглушил тарахтевший двигатель – и вся разноликая троица зараз поспешила наружу.
– Теперь куда? – спросил «шалавий» телохранитель.
– Потребуется «пропёхать» метров семьсот, – отвечала Грета, стараясь быть милой, – а там нас будут уже ожидать.
Она повела их через разросшуюся густую чащобу. Несмотря на сладкие заверения, пройти пришлось не менее километра, прежде чем довелось увидеть миниатюрный гусени́чный тягач, терпеливо дожидавшийся дорогих посетителей. Двигаться продолжили по полному бездорожью, резко объезжая попадавшиеся по ходу вековые деревья. Со стороны могло показаться, что искусный механик, управлявший удивительной техникой, практикуется в экстремальном вождении; в любом случае остаточный путь проделали без непредвиденных остановок.
Проехать в том необычном темпе пришлось добрые километров пятнадцать, пока утомлённые путешественники не приблизились к потайному селению. Когда усталые путники покидали железный салон, на окружавшей улице спустилась прохладная темень. Мария, неплохо различавшая в непроницаемой темноте, разглядела семь или восемь массивных домов, стоявших в хаотическом беспорядке и обставленных нежилыми, наверно хозяйственными, постройками (что ничуть не напоминало временную заимку). И опять у падшей девушки неприятно защекотало под ложечкой, что предупреждало о поджидавшей впереди неотвратимой опасности, ей доселе неведомой, до крайности жуткой, возможно смертельной. Она печально посетовала. И!.. Сопровождаемая Шульц и беспрекословным бандитом, как беззащитный телёнок, насильно ведомый на жуткий убой, послушно проследовала к центральному, самому большому, строению.
Едва переступив за чуждый порог, приглашённые гости оказались в просторном пространстве, накуренном до полного неприличия. Прямо по центру устанавливался длинный дубовый стол, за которым расположилось тридцать два человека; в основном они представлялись здоровенными мужиками, находившимися в возрастном промежутке от девятнадцати до сорока пяти лет (а в редких случаях, возможно, и с лишним?). Понятное дело, у Вихревой трепетно сжалось сердце, а по венам потекла заледеневшая кровь: она вдруг предположила, что ей зараз придётся обслуживать неисчислимую, голодную до женского тела, братию. Мгновенно развернувшись назад, порочная девушка резко метнулась к выходу; но… она мгновенно остановилась, потому как спасительный путь преградила зловредная Грета, направлявшая знаменитый представитель небезызвестной системы ТТ.
Потупив печальный взор, Мария вернулась назад и, продолжая оставаться с Андреем плечом к плечу, приблизилась к общественному столу. Во главе, прямо напротив входа, восседал суровый предводитель многочисленного собрания.
На вид влиятельному мужчине давалось лет тридцать восемь. В отличии от остальных, он не выделялся значительным ростом; впрочем, подвижная фигура виделась крепкой, что больше чем отчётливо подтверждало, что он обладает немаленькой силой. Если подробно остановиться на внешних характеристиках, то представлялись они таковыми: овальное худое лицо считалось не по-мужски красивым, чем-то похожим на женское; голубые глаза прикрывались длинными, словно у девочки пышными, седыми ресницами (они выражали тонкий, изворотливый ум, изрядное самомнение, непримиримую решимость, ожесточённую беспощадность); высокий лоб всегда оставался нахмуренным; дугообразные брови словно бы приросли к прямой переносице; крючковатый нос выдавал звериную хитрость и плавно переходил в широкие губы (верхняя с правой стороны оставалась немного приподнятой, придавая общему выражению презрительно- надменный оттенок); всклокоченные короткие волосы (будто ни разу не чёсанные) виделись и не блондинистыми, и не рыжими, а скорее седыми (вероятно, подверглись какому-то химическому воздействию?). Как и все сидевшие за длинным столом, таинственный незнакомец оделся в камуфлированную военную форму, довершаемую грубыми солдатскими берцами.
В противоположность довольным соратникам, находившимся в сумрачном помещении, зловещий предводитель нисколько не веселился, что навело струхнувшую Марию на скорбные размышления: «Да, милосердной пощады от ярого ушлёпка навряд ли дождёшься?» Она мысленно приготовилась переносить невыносимые муки, нечеловеческие страдания. «А может, всё-таки обойдётся?» – просилась в возбужденную голову навязчивая идея. «Хотя, пожалуй, что нет», – отвечал рассудительный разум.
Пока порочная девушка предавалась сомнительным мы́слям, предводитель лесного братства решил просветить несведущих посетителей о собственном имени, а заодно и об истинном роде занятий:
– Я, Борисов Виктор Павлович, являюсь здесь главным.
«Ну, Грета, точно, никакая ему не сестра, – подумала Вихрева, – хотя, не исключается, её действительный брат и сидит где-нибудь за длинным, почти бесконечным, столом?» Беспрекословный оратор, он же прирождённый организатор, тем временем продолжал:
– Мы ведем свободную жизнь, никому не подчиняемся, а насущный хлеб добываем за счёт вооружённых разбоев и неслыханных грабежей – особо заметьте! – участвуем исключительно в крупномасштабных, наиболее выгодных, операциях. Помимо сказанного, мы приторговываем дешёвенькой нефтью, добываемой здесь же, неподалёку, и, конечно же, незаконно. Продаём её радушным китайцам и не испытываем ни в чём недостатка, потому что – как вы, наверное, знаете? – нефтяных залежей здесь просто немерено. Получается, мы нисколько не бедствуем, но… пора уж, пожалуй, остановиться на главном. Как, надеюсь, вы хорошо себе понимаете, находиться в неустанных, едва ли не тяжёлых трудах достаточно сложно…
Амбициозный атаман остановился на полуслове, так как неожиданно его перебил авторитетный Андрей, яснее-ясного уяснивший, что без особого умысла сокровенные вещи на общее обозрение никогда не выносятся:
– Зачем Вы нам всё это сейчас говорите? Нам вчистую неинтересно, чем вы здесь занимаетесь. Давайте, мы сделаем положенную работу да поскорее отвалим – смотаемся восвояси. Место вашего глухого расположения я даже если и захочу…
Договорить разнузданный сутенёр не успел. Борисов потянулся к кожаной кобуре, одетой на поясной ремень, выхватил отменный крупнокалиберный револьвер – и… меткая пуля, вылетевшая из прямого ствола, навсегда прекратила дерзновенные речи дамского «крышевателя» (оставила в лобной доле кровяную округлую дырочку). Хрустов?! Как стоял, так и рухнул на дощатое покрытие неровного пола. Другие бандиты, по-видимому не ожидавшие незапланированной расправы, с недовольным видом стали протестовать и высказывать всеобщее, хотя и лёгкое недовольство:
– Зачем?.. Ведь договаривались же, что будет двое, а теперь что… за одной полуголой девкой гоняться? Мы же враз развратную стерву достанем… никакого спортивного интереса.
И тут! Мария с ужасом поняла, какова же искомая цель их дальнего путешествия, окончившегося то ли в развратном вертепе, то ли в серьёзном разбойничьем лагере. «На нас, на живых людей, поганые твари собрались охотиться! – подумала она, предполагая наиболее вероятный сценарий; одновременно она взглянула на бездыханное тело Андрея и безотчётно поправилась: – Нет, неправильно… теперь, пожалуй, единственно, на меня, на беззащитную "полную дуру"».
Грустные размышления, предполагавшие неминуемую погибель, прерва́лись голосом Виктора Павловича, решившего успокоить возбуждённую подвластную братию:
– Тихо! Тихо вы – чего «разгалделись»?! Да, наши первоначальные планы чуть-чуть поменялись; зато появилось одно предложение, которое нам максимально выгодно и от которого я попросту не в силах был отказаться. Положение неоднозначное, поэтому время «забавного развлечения» придётся значительно сократить, а вящее удовольствие сгладить. При любом раскладе особенно не расстраивайтесь: привычный драйв мы всё равно испытаем. Чтобы ускорить приятный процесс и не потерять присущего интереса, мы лишь слегка изменим обычные правила.
Едва успев досказать, он, продолжая удерживать заряженный револьвер, направил мрачное дуло на правую развратную ногу. Даже не посмотрев, произвёл целенаправленный выстрел… пуля попала в среднюю часть бедра, прикрытую ажурной сеткой экстравагантных колготок. Воспитанная в условиях детского дома, Мария побывала в различных, в том числе и непростых, переделках, а следовательно, научилась переносить любую телесную боль. Сейчас же, поддавшись необъяснимой внутренней интуиции, она словно бы враз обезножила, плюхнулась на соблазнительный зад, а ухватившись за поврежденное место, искусно изобразила мучительные страдания (хотя – чего уж там? – больно было по-настоящему). Непродолжительно насладившись жуткими муками подраненной жертвы, Борисов сорвал с «презренной шалавы» эффектный парик, грубо взялся за рыжие волосы (с чётким расчётом, чтобы миловидное личико обязательно смотрело наверх), а когда глаза поглядели в глаза, скрипучим, душещипательным голосом, настоятельно разъяснил:
– Как, надеюсь, ты, «подлая сучечка», хорошо себе поняла, находишься ты здесь не ради – «на хер», ненужной! – плотской забавы. Нет, тебя отобрали в качестве «опасного зверя»…
– Аха-ха-ха! – заржали остальные разбойники.
– На которого мы собираемся немножечко поохотиться. Сейчас половина двенадцатого… даём тебе фору до завтрашнего утра. Полагаю, ты понимаешь, что чем дальше на подстреленной ножке успеешь уковылять, тем дольше, «мерзкая шлюха», тебе и посчастливиться выжить.
Жестокие, на диво безжалостные, слова вновь вызвали дружный гогот преступных соратников, и грубых, и неотесанных. Сам разуда́лый главарь ни разу не улыбнулся, а более стервенея, продолжал доходчиво инструктировать:
– Лично я – если бы оказался на незавидном месте? – не стал бы попусту растрачивать расчётное время, наоборот, «весело» куда-нибудь поспешил, потому что, извини…
– Га-га-га! – хохотали непутёвые соплеменники.
– Жить тебе, к моему великому счастью, осталось недолго. Обещаю, не далее, как к завтрашнему обеду, я буду разделывать растленную мёртвую тушу. Пока, «сучачья шалава», отдай-ка мне личный мобильник; поверь, он тебе уже не понадобится.
