Kitobni o'qish: «Быль да небыль. Носок и чулок – не пара»

Все права на издание защищены, включая право воспроизведения полностью или частично в любой форме. Иллюстрация на обложке принадлежит издательскому дому ВЕКТОР-Т. Товарные знаки также принадлежат издательскому дому ВЕКТОР-Т.

Эта книга является художественным произведением. Имена, характеры, места действия вымышлены, или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами, или событиями случайны''.

Подобное юридическое обобщение, в книгах этого автора, позвольте считать неуместным. Все герои этих произведений, – люди реальные и настоящие, как и реальны сами события с ними произошедшие. Вымышлены только имена и место действия, а характеры преобразованы, согласно их поступкам.

Чья-то личная жизнь, рассказанная публично или случайному попутчику, она уже не может оставаться достоянием личного. А иначе зачем рассказывать, ведь в зашторенное окно никто не подглядывал’’. Потому и судебные тяжбы позвольте считать не логичными.

Носок и чулок – не пара

ЖАЛЕЮЩИЙ СЕБЯ

Двойственность. Двойственность личности и поведения. Двойственность эмоций и диалогов.

Двойственность повсюду и повсеместно. Одним словом, двуличие. А,собственной шкурой’’ почувствовавший всю сущность этого слова, Евгений не испытывал ни малейшего желания чему-то радоваться.

,Дело сделано. Назад дороги нет’’, – говорил он сам себе, как чего-то достигший.

И здесь же, осознающий это, он сам себе становился противен. Противен, потому что не, шкура, а шкурка’’ уже начинала не выдерживать всего осознающего им.

Для него сейчас лучше было бы, если бы он смог вернуть всё назад. Чтоб палочкой махнул кто-нибудь, и он пошёл бы по другому пути. Сорок дней назад и по другому пути, или точнее, вернуться в сорок первый день, отсчитав от настоящего времени. Вот только очевидным было, и сразу же, былого здесь не вернёшь, а настоящее и будущее, каким он его представлял, на самом деле оказалось далеко другим. Не безоблачным, – это точно. Этой безоблачностью и близко не пахло.

Нервы были на пределе. Сон куда-то исчез и всё больше вздрагивалось, скуривалось сигарет, чего он раньше никогда не делал. Здоровье было дороже, тем более, что он любил себя.

Мысли бежали одна за другой и всё над чем-то думали. И что самым противным было в этих размышлениях, так это неизвестность. Было, как гадай не гадай. Думай не думай. Слепо стой на своём. А чужие мысли в чужих головах, они слишком скрытные. Где скрытность, там неизвестность. И именно она, эта неизвестность, бесила и пугала его. Оттого и накладывалось одно на другое:,Двойственность и неизвестность. Две противные сестры’’. И дай ему сейчас возможность, он убил бы их обоих. Убил бы, если б смог. А смог бы, если б смог вернуться в ещё не случившееся.

И в какие-то моменты, он откровенно сожалел:,Лучше б он этого ни делал’’. Потому что его двойственность кричала ему, что он может не справиться с ложью. Не сможет доиграть до конца. А неизвестность пугала, что не стоит врать, ведь всё для всех очевидно. В нелепость и случайность верить никто не хочет. Ему уже никто не сочувствует, никто не звонит и не тревожит его. И ещё его не позвали на поминки. А ведь сегодня сорок дней. Как будто бы зловещих сорок. И едва подумав об этом ещё раз, он не смог удержать себя.

,У них свои поминки, а у меня свои’’, – и эту фразу он говорил сегодня уже не в первый раз.

А звучало это обиженно серьёзно, или это был своеобразный внутренний сарказм, он тоже определить не смог бы. Ему и жалелось об содеянном, и утверждающе успокаивалось, что так и надо. Ему и третье забредало в голову, и четвёртое, а едва он начинал запутываться в этих перепутьях, его мозг не выдерживал напряжения. Отчего, он соскакивал с дивана, подходил к небольшому стеклянному столику, хватал бутылку водки, уже вторую начиная с полудня, с резкостью и решительностью наполнял рюмку и также смело выпивал налитое. Душе хотелось забвения, а мозг был настолько напряжён, что выпитое им, никак не могло подействовать.

Выпив и не сморщившись, он прикурил сигарету. Хотелось переключиться, подумать об чём-нибудь другом, но засевшая в извилинах паршивость его не отпускала.

Он окинул взглядом вещи и стены квартиры. Здесь всё, фактически и практически, принадлежало ей. Её не было, а вещи остались. Она к ним больше не придёт. А ведь были в его жизни моменты, когда также, находясь в квартире, и один, он ждал её. Ждал, чтоб не быть одному. Сейчас же, он сделал так, чтоб она никогда не пришла, не вернулась. Но то, что будет так тоскливо, и всякое начнёт мерещиться, он об этом не думал. Потому что уверен был, что будет всё по другому. И будет самое главное, – его безумная безумная любовь. Любовь, к с ума сводящей девчонке. Вот только он не ожидал, что вместо жаждуемой любви к нему придёт презрение. Его же, как вещь не нужную, просто взяли и бросили.

А снова наткнувшись на эту мысль, он ещё раз наполнил рюмку:,Убил бы гадину такую, так подло поступившую с ним’’.

Но обуреваемый этим желанием, он тут же натыкался на другое. Отчего и злила эта двойственность:,Он и убить её готов, и стоять перед ней на коленях’’.

Пустота. Это ещё одно слово, что в эти дни познакомилось с ним. Ни одиночество, ни скука без общения, а именно пустота, что давит и гнетёт своим нежеланием жить. А ведь ещё сорок дней назад, его жизнь бурлила и шумела. Он молодой, он интересный, ему всего лишь тридцать четыре, и он директор ресторана. И пусть он влился в этот бизнес благодаря жене, он этой благодарности ни за что не признал бы.

,Ещё не хватало. Наоборот, пусть радуются. Он большего достоин, он сам добьётся многого. И он вовсе не собирается лебезить перед его назначившим. Да! Брат жены. Но не целовать же ему руки, за то, что он такой крутой и оборотистый. И жена пусть тоже радуется, что ей достался такой красавец. А потому и дочку ему родила. что состариться с ним хотела. Женщина старше него на четырнадцать лет. Женщина дважды побывавшая замужем, и отхватившая в итоге мужчину ни разу не женатого. И зря они с ним так. Как с лимитою’’.

И дело было сделано. Назад, действительно, ничего не вернёшь. Жена убита под видом случайной нелепости. Убита из-за любви к другой. Сам, один, он может ещё терпел бы и делал бы вид, что всё его устраивает. Но слишком уж яркой вспышкой пришла к нему, казалось-бы, последняя любовь. И именно сейчас, когда его девчонка бросила его, терялся всякий смысл сделанного. А ведь она сама хотела, чтоб они были вместе. Хотела, но ушла в неизвестном направлении.

Меж тем, за окнами квартиры, заметно сгустились краски вечера. Голубая сочность неба сменилась на темновато-синий. Дневные летние облака, в своих плывущих формах, тоже добавили к своим очертаниям оттенки синего и серого. А солнце, что светило весь день, куда-то просто спряталось. Собравшиеся на горизонте облака заслонили его собою.

Ни дать, ни взять: вечер пейзаж и вечер с самим собою. И ощутив это с новой силой, он не выдержал. Ещё резче и больнее захотелось видеть, или слышать её. А настроившийся добиться своего, он вернулся к стеклянному столику, взял, молчащий мобильный’’ и, включив дисплей, сразу увидел желанное имя: Зарина.

Пошли гудки. В воспоминании-воображении всплыла её щекотящая душу улыбка. За ней уловилось её прильнувшее дыхание, и он даже смог почувствовать, как вновь обнимает её.

И он мчался бы куда угодно, навстречу всем бедам и не бедам, любой каприз исполнил бы и испытания прошёл… но телефон тоскливо отвечал голосом оператора, что абонент отключён. Его реально и подло бросили, как будто ничего и не было. И нажав на красную, чтоб отключиться, он злобно наполнил рюмку:,Только она, красивая и хрустальная, не изменяет ему’’. А эту, с именем Зарина, он убил бы ещё раз, или точнее, сделал бы так, чтоб она умоляюще просила его милостивого прощения. Чтоб на коленях его умоляла, а он был бы к ней непреклонен. Ведь такими вещами не шутят. Она же, как наваждение какое-то, взяла и мягко ворвалась к нему. Он не ухаживал за ней, ни терзал себя преодолением препятствий, ничего подобного и близко не было, потому что она обыкновенно и просто вошла в его мир… и очень даже легко отдалась ему.

,Делай со мной, что хочешь’’, – шептала и признавалась она.

И кажется, что именно эта страстная лёгкость, без ширмы и стеснения, взяла и заглотила его.

Мысли-воспоминания, буйные и требующие, сердце ласкающие и щемящие, закрутились вокруг да около. Мысли сами непонимающие, чего они хотят:,Встать самому на колени, лишь-бы остаться любимым, или поставить на них свои любящие чувства’’.

А дай-бы ему только шанс, вернуться в сорок первый день, от своего Христа Христова, и он-бы клялся перед всеми святыми, что он-бы этого не сделал. Кто же будет убивать не любимую жену(!?), ради другой, тебя бросившей женщины. И даже не брось она его, он этого всего не натворил бы. Бесы управляли им, со всем своим греховным списком. И пусть жена женою, их может-быть по разному много, или одна, но эта женщина, убитая им, была и матерью, их трёхгодовалой дочери. Дочери, которую у него забрали. Вид только сделали, что в другом месте и в другом доме, ей будет более спокойней. Легче будет скрыть, что мама умерла. И он может поверил бы в это, не смог бы не согласиться, если б не последующая за этим новость:,Директором ресторана будет назначен другой человек’’.

А он убеждал себя:,Пусть!''. Дочку увезли:,Ладно’’. Пусть растёт. Обитает в доме брата жены, ей там, действительно, будет лучше. Там у них, с женою, растут свои дети и внуки. Дом у них хороший, денег в достатке, и, как разруливающий свой многогранный бизнес, в котором его рестораны не самое главное, Григорий Львович, конечно же, позаботится об своей племяннице, потому что, отношений не скрывая, любил свою единственную и младшую сестру. И то, что как президент, всей его компании, он отстранил его от должности директора, то это тоже сопроводилось фразой, пусть’’. Он с голоду не сдохнет. Он всё скосил бы под словом, пусть’’, но только не потерю пришедшей к нему любви. Он ушёл бы с нею от всех. Он со временем, так и хотел, но его спокойно и твёрдо бросили. Она ж, как змея, заползла в его душу, а он, как несмышлёныш, слепо пошёл на поводке своих эмоций.

Водка действовала, или нет, – оставалось непонятным. Но однозначно становилось ещё хуже! Было даже саркастически смешно, едва-ли никак у Чейза, где лучше-б он остался бедным. Выигрыша было ноль, а дело было сделано!

Вот только делать этого, действительно, не стоило. Здесь, как одно наталкивалось на другое. Или точнее, как у двух близнецов, что перестали дружить меж собою. Один остался бы с женой, ужаснувшись от всего, что натворил. А второй продолжал бы верить, что любовь к Зарине ещё не потеряна. Вот только верить этому никак не получалось, а в сделанное уже смотрелось, как в самую большую нелепость:, Лучше-б он этого не делал’’. Пусть нелюбовь, пусть обиды и оскорбления, но прав же оставался Чейз:,Лучше-б я остался бедным’’, всего лишь выбрав другую дорожку.

А, если дочь ещё когда-нибудь узнает, что это он, её отец, был убийцей её матери… да только от одной этой мысли, уже пришедшей к нему, как фактор, он содрогнулся и испугался, а сердце вот-вот хотело разорваться. Он всё бы вернул назад, только бы не становиться убийцей. Ведь слишком тесно всё переплелось. Смешалась даже кровь. А он только сейчас, смог почувствовать это.

И снова водка показалась ему спасением. Сегодня сорок дней. Сегодня поминки, его убитой им жены. А он уже ничего не может исправить. Лучше б он остался бедным.

За окном заметно стемнело. Поздний вечер был темнее.

Его взгляд блуждающе прошёлся по стенам квартиры. Игра цветов и оттенков приобрела вечерние тона. С фотографии на стене, под стеклом и в рамке, на него смотрела уже ушедшая от него жена.

В ночи, на скамейке, в летнем сером платье, она, позируя, помахала фотографу рукой и довольная, улыбаясь, такою и запечатлела себя.

,Женщина с прогуливающимся настроением’', – когда-то, и иногда останавливаясь перед фотографией, улыбался он.

Теперь же было не до улыбок. Что-то и что-то должно было произойти. Краски сгущались’’, как на небе за окном. И, словно проникшийся в этот серый дождливый цвет, так тяжело нависший за комнатным стеклом, он вдруг поражающе поймал себя на мысли:,Его подвёл-сгубил тот внезапный дождь. Тот дождь стал всему виною, ведь не было б тогда дождя, то всё пошло бы по другому. Как сам он рассчитал’’.

Я ВЛЮБЛЁН…

Позавчера он увидел её в первый раз. Увидел в банкетном зале, сервирующей к свадьбе столы. Увидел и обомлел. Мимо такой красоты пройти очень трудно.

Вчера, во второй день её работы, он начал её охмурять. Он не скромничал, не суетился и, как опытный ловелас, был в себе уверен. Ему всё-таки исполнилось тридцать четыре, а этой новенькой официантке, по его предположениям, было чуть больше двадцати.

Вчера, он просто не удержался и, вызвав её к себе в кабинет, начал, расспрос с пристрастием’', меняя местами служебное и личное. В служебных моментах, он пообещал ей недалёкие перспективы и буквально засыпал её подходящими к этому комплиментами. Его ресторан, будто непрерывно искал именно такую женскую суть, подобно тому, как её давно уже ищут все косметологические компании мира. Он, нёс’‘ такое, что даже сам поверил этому. А в личном плане, он пожелал всего лишь проводить её после работы домой. И был приятно удивлён, когда она кокетливо спросила:

А зачем? – И продолжая кокетливо улыбаться, пока он искал в своём лёгком замешательстве ответ, она добавила. – Не надо говорить, я поняла. И я согласна. Меня Зариной зовут.

– Я знаю, я же прочитал уже на вашем бейджике. И могу сказать, что у вас необычное имя. За-ри-на, – освобождённый от вопроса в лоб, опять легко переключился он. И уже без неуместной официальности, шутящим голосом, добавил. – Евгений Викторович, когда мы на работе. И для тебя Женя, когда мы с тобой одни. Договорились!?

– Хорошо, Женя, – опять кокетливо улыбнулась она. – Я правильно к вам обратилась(?), ведь мы же одни.

И он, уже почувствовавший её приятно щекотящую игру, не смог не расцвести в улыбке:

– Да-а, ты абсолютно права… И невероятно красива. Заря ты наша.

Тогда она ещё раз улыбнулась, но уже блеснув по нему глазами. А затем, мило отведя их от него, уже вернулась к нему с серьёзным просящим взглядом:

– Можно я пойду, Евгений Викторович, а-то неудобно как-то.

– Да-да, конечно. Мы же не прощаемся. Я буду ждать тебя в машине, за шлагбаумом.

А уже поздним вечером, прежде позвонив жене, что он задерживается в ресторане, из-за навалившихся на него бумаг, он проводил, свою Зариночку'' домой, или точнее, как он узнал по пути, до снимаемой ею комнаты. А перед тем, как выйти из машины, она неожиданно приятно чмокнула его:

– Спасибо, что подвезли, Евгений Викторович. До завтра. Я буду ждать вашего звонка.

И он хотел было удержать её, чтоб подержать в своих объятьях, но девчонка, словно играющая птичка, упорхнула-выпорхнула от него и, уже захлопнув дверцу, игриво помахала ему рукой. Она не обижается и рада.

А сегодня, она уже не давала ему покоя. Даже утренний сон отняла и первая мысль, его проснувшихся мозгов’' была об ней. И ещё бы!!! Такая секс-девчонка устроилась на работу к нему в ресторан. В его ресторан.

Он директор. Да, он не владелец в единственном числе, но он назначен его директором. Только кто об этом знает!? Он же не будет докладывать каждой официантке, об своей учредительной роли, в этом ресторанном процессе. Пусть лучше все так и думают, что директор и владелец ресторана он. А значит, и творить может, что угодно. Не надо его сотрудникам давать лишний повод: искать других покровителей и жаловаться на него. Не надо! Хотя очень сильно ему мешала его жена. Но пусть! Она любит его, ей уже сорок восемь. Она дочку ему родила. А он красавец и хоть куда. И пусть он тоже приехал когда-то в Москву. Только он им здесь не гастэрбайтер, он добился чего хотел. И девчонка эта, что вышла на работу два дня назад, подсобно или побочно, будет рассматриваться им, как приложение к его ресторану. Он обольстит её(!), чёрт возьми. Так закатает по городу на своём BMW, что она завизжит от восторга. Ясно же стало вчера, что ни москвичка сама, приезжая. А значит, множество проблем имеет, но он станет её героем-благодетелем. Сам квартирку ей снимет и тоже начнёт, обкатывать’', как сможет. За такою стоит походить реверансами. Не прогадаешь, когда она окажется в твоих объятиях. Сметанка деревенская. Жар в мужских трусах, ни просто женщина. Кожа приятно белая. Ни худая, ни толстая и ноги не бессмысленно длинные. Губы пухленькие. Их рот граничит со словом, большой’‘, а за спиной шикарная плетёная коса. Такие волосы разложишь на постели и будешь в них утопать. А грудь! Эта чёрт возьми, обалденно-шикарная грудь. Не вымя какое-то седьмого размера, что давно уже свисло от количества литров, и ещё никого не кормив. Нет. Эта грудь большая, но она упруго выпирает из под её голубенькой рубашки. Их форма официантки, – коротенькая синяя юбка и голубенькая рубашка – была ей даже к лицу, с её игриво искрящимися глазами. И как тут можно мимо пройти!? И всем начать твердить:

,Я не такой! Позвольте. Я немой и слепой. Да я женат в конце-концов. Извольте’'.

И тогда кто-то другой займётся ею. А он уже начал ревновать её, к тому невидимому другому. И получается, что уже целых два дня, большой сумасшедший дом’‘ поселился в его голове. С ним разговаривают, а он в другом пространстве. Ему говорят, поехали домой'', а он желает остаться в ресторане и находит тому причины. Он и в зал вчера выходил раз десять, хотя в другие обычные дни, ему даже покушать приносили в его кабинет. А тут заёрзал и забегал, желая увидеть её, ещё раз и ещё раз. Даже вчера, её улыбка, чтоб никто не увидел, игриво подмигнувшая ему, сейчас не давала ему покоя. Уж слишком многое пообещала она. И он должен что-то придумать, чтоб всех обвести вокруг пальца, а, если точнее, то больше его беспокоила, его далеко не глупая жена.

Нет. Она не стерва в их отношениях, она спокойная, рассудительная, решает сама все домашние вопросы, но она далеко не глупая и быстро может, всё отдельно лежащее, собрать в одну целую кучу. Он в этом один раз уже убедился, когда она чётко и логично вычислила, кто мог открыть его кабинетный сейф. После чего уверенно сказала охране, Фас!’‘ и от двух не тяжёлых ударов, их администратор испуганно сознался. Только он не администратор, он сделает всё чётко. И какой тут к чёрту сон(!?), когда уже такое закрутилось. Тут только думать и думать надо, чтоб комар-комарик носа не подточил.

,План Барбаросса’‘,Операция Валькирия’‘, а может даже и что-то большее, чем все эти военные операции, теперь неутихаемо закрутились у него в голове. Он даже схему себе составил, как будет выглядеть это утро.

Оно, во-первых, должно быть таким же, как и в другие обычные дни: встал, спокойно принял душ, с дочуркой поигрался и ненавязчиво собрался на работу. И одно только будет не похожим на другие обычные дни: он, случайно забудет'' дома свой смартфон. Он подсунет его дочурке, как её любимую забаву, и тем самым станет недоступен на целый день и вечер. А иначе жена Лариса покоя не даст:,Где ты, да что ты!?''. И подобное будет на все сто процентов. Уж за четыре года их совместной жизни, он изучил её характер полностью. Днём, до обеда, он будет доступен ей по рабочему телефону, а потом, он, исчезнет по делам’'… и уже появится дома, как получится.

Ну, а во-вторых, с одной маленькой загвоздкой, он как-нибудь разберётся. Просто денег свободных, заначки обычной, у него сейчас нет. А значит, он не сможет вальяжно разложить купюры и разыграть из себя, чувачка не считающего деньги''. Его Лариса, их, всё-таки контролировала. Только он ведь не гастэрбайтер, он всё-таки директор ресторана, а значит, и будет, отплясывать’‘ от данного момента.

Зарину он вывезет куда-нибудь на природу, якобы сам тоже давно не расслаблялся. Ведь не могло быть и речи, что он снимет для своих предчувствуемых ощущений, номер в каком-нибудь отеле. Дешёвый двухместный номер не возьмёшь, – только опозоришься. А с люксом, вылетишь в трубу’‘ и сам потом об этом пожалеешь. Да и в конце-концов, не воровать же деньги из сейфа, как это умудрился сделать их бывший администратор. Он лучше выберет природу. Её летние пейзажи, что будут и выглядеть романтичней и обойдутся дешевле: Всего лишь бензин туда-сюда. А место подходящее, для их интимного развлечения, он уже знает. И вдобавок, хорошим продолжением ко всей этой затее, будет ещё одна, затрат не требующая, идейка’’. Все необходимые для застолья продукты, он возьмёт в ресторане. Он тихо, чтоб никто не слышал и не знал, попросит их шеф повара Вахо, давно надёжного грузина, сообразить что-нибудь мясное. А вместе с ним намеченное меню, оно будет выглядеть просто шикарно: корзина, фрукты, шашлык, скорей всего на шампурах и пару бутылочек грузинского вина, чтоб Зарине не было скучно.

И довольный собою, прорисовав последние штрихи, он зачем-то повернулся к жене и мягко положил свою руку на её бедро.

,Милая ты моя’‘, – получилось-сказало его движение.

Вот только ответа взаимного он совсем не ждал, хотел наоборот, покупаться в своих предвкушениях. А выходило немножко ни то…

Сначала, он почувствовал её лёгкое жеманистое потягивание, этакое сладкое пробуждение, приходящее от мирка ночных забвений к мирам реальности. За ними проскользнули, фантазии’’… а пока ещё мысли на расстоянии, конечно, пожелали почувствовать негу, от близко лежащего тела. А потому, его Лариса нежненько промурчала, потянулась, и уже с открывающимися глазами повернулась к нему. Теперь она смотрела на него и глаза её откровенно спрашивали:,Ты правда этого хочешь?''. И он не посмел сказать ей:,Нет''. Да и как(!?), когда она никогда его об этом не спрашивала. Она просто начинала целовать его, как будто брала в охапку.

Как и сейчас, он подыграл ей, улыбнулся, будто первым желает её… и в него, в его подготовившийся к поцелуям рот, ненавязчиво влизываясь, вошли её тонкие губы.

Её первый поцелуй, как обычно, был относительно мягким и прощупывающим, но когда она без сомнений чувствовала, что он отвечает ей тем же, она уже не стеснялась. Она, съела бы его без всякой соли''…

И так нередко начиналось его утро. Под ночь, уже оба уставшие, – от ежедневных ресторанных проблем и от собственных шероховатостей по дому, да плюс от трёхлетней дочери, способной их самих усыпить, пока они усыпляют её, – они редко занимались любовью ночью. А утро, пока дочурка спала, было чуть ли не единственным их временем, когда они могли бы, заняться собою любимыми''. Здесь уж его Лариса, отрывалась по полной''. И он позволял ей буквально всё. Он понимал её и осознанно соглашался: он её единственный самец, а женщина давно уже стала, ягодкой опять''.

Первый брак её не удался и сын от этого брака теперь учился в Австралии. Потом одиночество: долгое-долгое время. И вдруг долгожданно появился он. Молодой, высокий, со светлой причёской, мужское карэ’‘, и уделивший спорту немало времени, он прекрасно видел и чувствовал эту женскую долгожданность. А потому подыграно и встал перед нею, во всём своём оружии''. Оттого и повелось у них, что чаще всего, его, хотела'' она. И, если раньше ему это нравилось, то теперь, он рассматривал их, взаимность’', тем метко сказанным словом, – супружеский долг. Хотя этим утром, смешно чувствуя себя заранее виноватым, он и сам, пожелал перепрыгнуть давно поставленную планку''. Этим утром, он будет для неё, на высоте'', чтоб весь день парила и царила, пока он будет, занят на работе''.

Он начал ненавязчиво сдерживать её такое резвое желание, так быстро, сожрать его''. Он взялся дразнить её своим, набухжим’’и при этом страстно-сильно целовать, как будто высох без воды, и припал своими глотающими губами, к наклонённому кувшину с водою.

И Евгений Викторович не ошибся. Его такое любимое созвучие, когда имя и отчество произносились вместе и обязательно подобающе послушно, его не подвело. Его, желанная Лариса'', пока принимала душ и одевалась в домашнее спортивное, ещё не раз прильнула к нему своими благодарными чмок-чмоками. Ей явно хотелось такого же повтора, но их дочурка уже щебетала в своей кроватке, с его мобильным. И он назвал бы это утро прекрасно начавшейся зарёю: его Ларисонька довольна и порхает, его дочурка Ксюша ещё долго провозится с его мобильным, а он, Евгений Викторович, одетый и наглаженный соответственно, уже готов пойти навстречу, своему тщательно скрываемому счастью.

Дай бог так каждому, каким он чувствует себя…