Kitobni o'qish: «Морская звезда»
Пролог
Мир – это море. Плыть желаешь?– Построй корабль из добрых дел.
Рудаки
– Святой Николай, будь благосклонен к нам в этом году, храни нас в море, укажи нам путь и оберегай от взводня1, – суровое лицо отца Никифора демонстрировало торжественность этого важного для любого помора момента, обращение к святому покровителю, защитнику и вожу в их вечных скитаниях по морю. Поп вознес икону над головой и устремил взор к горизонту. Стоящий поодаль Алеша ощутил воодушевление, от величия момента, и от осознания того, что его взяли на ранний весенний лов.
– Начнется вешна2, так и быть возьму тебя помощником наживочника на становище Рыбачий. Но гляди малец, не подведи ни меня, ни отца своего покойного Андрея Григорьева, я за тебя поручился у кормщика нашего. Замерзнешь или обессилеешь, не проси пощады, – голос дядьки Спиридона, давнего друга отца звучал строго и с укором, как и полагается говорить с десятилетним мальчишкой, но глаза смотрели хитро и насмешливо, словно в них играли чертики. Любил он Алешку, а почему и сам не знал. То ли потому, что в память об отце взял на себя ответственность за детей друга, то ли потому, что ему самому Бог детей не дал.
– Не подведу дядя Спиридон, слово даю, – поклялся ошалелый от радости Алешка. Видано ли, что его, мальчишку, берут в настоящий мореходный поход на треску.
Голос попа вернул Алешку к происходящему.
– Братья мои, мы собрались здесь не только для молитвы, но и но и для того, чтобы вспомнить, что наша жизнь в руках Божьих. Куда бы вы не направлялись, вы вверяете себя на милость Господа. Помните, что наш заступник и покровитель, Святой Николай, всегда с вами. Он все слышит ваши молитвы, видит ваши труды и покорность.
Тихий плеск волн отбивал ритм словам священника. Вслушиваясь в тихое дыхание ветра, вглядываясь в бесконечную морскую даль, Алеша с замиранием сердца ощутил как его охватывает непонятный детской душе трепет. Он стыдливо смахнул пробивающуюся ни к месту слезу.
– Каждый выход в море, – продолжал отец Никифор – это не просто работа, это служение. Господу, вашей семье, братьям вашим. Помните, что ваше мужество – не только сила и ловкость ваших рук, но и чистота душевная. Помогайте друг другу как только можете, не бросайте в беде, помня, как сам Николай Чудотворец помогал людям. И пусть ваши сердца будут крепче любого шторма.
Совершив молебен, священник окрестил лодки, и стоявшие на берегу поморы направились к месту празднования, разжигать костры для общего застолья. От запахов рыбных пирогов и свежего хлеба, от вида свежего кваса и клюквенного морса Алешке захотелось есть. Отломив здоровенный ломоть от пышного рыбника и прихватив репной похлебки, он уселся в круг молодых парней, среди которых он знал только Филиппа, сына одного из старшего поморов.
– Бают берут тебя на карбас к Ионе в помощники к наживочнику? – с насмешкой в голосе спросил Филипп, – Или ты у них вместо якоря служить будешь?
Раздался громкий гогот. Алешка от неожиданности опрокинул похлебку и больно обжег ногу.
– Правду говорят али нет?
– Правду, – огрызнулся Алешка, потирая обожженное место, – завтра выхожу с дядькой Спиридоном в море.
– А если взводень захлестнет ваш карбас, от страха не завизжишь как девка?
– Никола Чудотворец мне поможет, он всем помогает у кого помыслы не гадкие, – твердо ответил Алексей.
– На святое заступничество надейся, но сам не плошай. А у тебя кишка тонка в море ходить. Твое дело барские науки слушать, за маменькиной юбкой прятаться, а не мужской работой заниматься, – Филипп обидно рассмеялся.
Но Алексей и не думал обижаться на Фильку. Он привык к подтруниваниям поморских детей. Его семья не из поморов, он здесь чужой. Везде чужой. И среди купеческих, и среди служилых, и среди знатных.
Солце начало клонится к закату. Кто-то из старших поморов за столом затянул протяжную песню, его подхватил десяток дружных хмельных голосов. Алешка посмотрел на лодки, готовые к его завтрашнему первому выходу в море, осознавая, что несмотря на колкие замечания Филиппа, он не чувствует себя более чужаком среди этих грубых закаленных суровыми северными ветрами людей. Святой Николай благословит его не только на его первое плавание, но и на новую жизнь.
Встал он засветло и со всех ног помчался на пристань. Боялся не поспеть вовремя. Когда прибежал, карбас уже загрузили припасом и ловами3 на рыбу и белька4. Алексей стоял на настиле причала, сжимая в руках узелок с едой и пожитками и ждал приглашения, но на него похоже внимания не обращали. Все занимались своими делами.
Дядька Евсей суетился, укладывая на заслань завернутую в шкуру, обильно смазанную салом фузею и рожок с порохом, так, чтобы не отсырели, но были под рукой. Мало ли что. Баяли, что купец иноземный может пошалить, на улов позарившись, али с чухонцем вражда выйдет. Кормщик Иона, достав из подголовника расспросную карту, водил пальцем по бересте показывая Никодиму путь. Никодим кивал, соглашаясь.
– Смотри за межниками5 на ветромете6. Запреж иди на стрик сивера к полуношнику7, а за Кильдином на шолонник8, – пояснял он, – там бывает много белька. Зайдете на обратном пути, наберете шкурок на торги.
Наконец Иона заметил мальца и призывающе махнул рукой.
– Лезь на нос, Лексей, – распорядился он.
Мальчик спрыгнул в лодку и споткнулся о лежащее на ее дне весло.
Евсей подхватил мальчонку, не дав упасть, и пробурчал недовольно.
– Негоже боярычу на промысел ходить. Не барское это дело.
Алексей промолчал. После смерти отца и так бедственное положение семьи еще больше ухудшилось. Большой дом, поставленный при деде, опустел. Не до челяди. Самим бы концы с концами свести. Экономили. Отапливали только светлицу. Мать открыла сундуки и продавала оттуда остатки благословенного имения и приданого. Но запасы-то не бездонные. Не кормыхаться же, нужно самому семью кормить.
– Что же ты раньше молчал, когда артель решала? – осадил Евсея Никодим, – Тогда был гож, а теперича негож?
– Так все согласились и я согласился. – пожал плечами помор, – вот только помяни мое слово, натерпимся мы с ним лиха.
– Изведись Евсейка. Не досаждай мальцу, Христом Богом прошу. Ему и так по-первой непросто, а тут ты еще, – попросил Никодим, – лучше бы подсобил дитяти.
В разговор вмешался подоспевший позже остальных Спиридон.
– Ты, Евсей, помалкивай. Твое дело малое, ты хоть и толковый малый, и со снастями хорошо управляешься, но не тебе такое решать, – Спиридон сложил под лавку наживку, не глядя на тяглеца9.
– Так это, – забормотал Евсей, – вы ж мне его в помощники даете, а на кой он мне сдался. Барчук он, не умеет ничего, мешало будет. Негоже ему в море, я об этом толкую.
– Справится он, толковый. Науки барские освоил и с этим справится, а если что, я помогу, научу его.
Путь до становища на Рыбачем предстоял нелегкий. Алексей внутренне радовался, что шел именно с рыбаками Иона и рядом с дядей Спиридоном, опытным и надежным мореходом. Несмотря на то, что наступила середина Марта, погода стояла холодная и
Алексей, не имея возможности спрятаться от от холода под заслань (палубный настил), с непривычки мерз, но виду не показывал, лишь покрепче кутаясь в тулуп. Лениво поднималось солнце, разгоняя густой утренний туман, но его лучи были обманчивы, не согревая промерзший воздух.
Часть Белого моря, соединялась с Кандалакшским заливом и в этом месте образовывая его узкое Горло. На самом восточном побережье этого залива, на полуострове Рыбачий и располагались становища к которым направлялся артель. Труден путь через Горло. Ветер поменялся с попутного на северный – рыбаки сели на весла. Ион скомандовал экипажу готовится к трудному переходу.
– Вон тот крест видишь, – обратился к нему Евсей, указывая на ориентир впереди карбаса – за ним и начинается переход, а оттуда еще немного до становища, а там будет легче. Помоги Николай Чудотворец
Оцепенение ночного холода уступило месту тревоги. Скалистые обрывы Горла, казалось, сжимали в тиски. Ион, высокий и худощавый, стоял на корме, вглядываясь в воду.
– Не давай карбасу забирать вправо, – скомандовал он Спиридону, когда массивные валуны, едва видимые в водовороте пены чуть не задели правый борт.
– Евсей, левее, левее! Следи за курсом! – Иона указал на острый как коготь камень, что почти черкнул левый борт судна. Мгновения отделяли их карбас от столкновения. Поморы напрягли все силы, выравнивая курс. Лицо Евсея покрыла испарина, но времени не было ее вытирать.
Затаив дыхание, Алексей наблюдал как экипаж карбаса, слаженно, словно единый организм, лавировал между водоворотами и валунами. Два раза она едва не сели на мель, но благодаря сноровке Иона, им удавалось обойти опасность. Судно медленно продвигалось сквозь узкие проходы. Пена, скрывающие опасные подводные камни бурлила, течение усиливалось подгоняя карбас все дальше. Скрип досок перемешался со звуком бурлящего течения и свистом ветра, сердце Алексея колотилось как бешеное, но поморы, во главе с Ионом продолжали маневр. И лишь когда Иоанн скомандовал “Паруса вверх”, и судно вышло во внешнее море, Алексей почувствовал облегчение. Опасность миновала, еще немного и они прибудут на место.
На полуостров прибыли затемно. Не чувствуя от усталости и холода отсыревших ног, Алексей едва вылез из отсыревшей лодки и побрел за остальными, в сумерках то и дело наступая в пятки впереди идущему ворчащему Евсею.
– Лучше бы мальчонку дома оставили. В такую даль притащили барчука. Зачем спрашивается?
Дюжина избушек, служивших для новоприбывших рыбаков временным пристанищем, располагалась неподалеку от берега. Войдя в людную душную избу, служившую здесь столовым двором и гостинной, наспех поев рыбной похлебки, наваристой с ароматными травами, и согревшись теплым пряным сбитнем, Алексей лег на лавке и тут же, под мерный разговор охмелевших мужиков, крепко уснул, .
Во сне к нему явился отец, в зипуне и босой, таким как Алешка его при жизни никогда не видел. Отец сидел в кресле-качалке, молча курил трубку, смотрел на него с укором, словно в чем-то винил. Потом поднялся и направился к двери, а когда на пороге обернулся, Алексей с удивлением обнаружил, что это не отцовское лицо, а лицо дяди Спиридона, и вместо трубки он держит компас, тот самый артельный компас Ионы. Когда Алеша открыл глаза, за окном уже светало. В комнате, где он спал, было темно и душно, огонь в печи давно прогорел и неприятно пахло гарью, несвежей одеждой и немытыми телами. Алеша хотел было встать и выйти на улицу, вдохнуть свежий воздух, но рядом, расположившись прямо на полу, спали еще три человека. Пробираться к двери было сложно и Алеша опять прилег
– А что это Иона мальчонку с собой притащил, сын что ли? Не признаю его что-то, – раздался где-то справа от Алеши голос. Говорившего Алеша в утренних сумерках различить не мог, да и голос звучал незнакомо.
– Да не, не его это. Дитятю Спиридон с собой прихватил, говорит сирота какого-то опального боярина.
– Не Григорьев? Знал его. Семья его вроде из Москвы в Архангельск перебралась. При царе Петре еще. Боярина тогда за смуту казнили, а семью к нам сослали.
– Его самого…, – человек громко закашлял, запахло табачным дымом, и Алешка подумал, что дядьки сейчас встанут и его заметят, но нет все обошлось, разговор мерно продолжался дальше.
– Григорьев давече от горячки скончался, а мальчонка привязался к Спиридону “Возьми да возьми”. Вот тот и взял его покрутчиком10 на вешну. Малый он совсем. Негодный для промысла. Мешаться будет под ногами, мальчонка этот.
– Ну ежели боярыч, то проку от него мало. Наши-то дети сызмальства работы не чураются, а у бояр все челядь дворовая делает. Детишки-то ихние как сыр в масле катаются, палец о палец не ударят, да и к морю не приучены.
– А что Спиридон с ним носится, как со своим?
– Да пожалел он мальца. Как отец его сгинул, так боярыня еле концы с концами сводит. Дворовых отпустила, а те поразбегались кто куда. А у нее детишки малые на руках. Родня-то ее их давно анафеме предала, чтоб самим в немилость к царю не угодить. Вот Алешка и хочет матери подсобить. Как по мне – достойное дело. Кормилец растет.
– Дурак Спиридон. И Иона подведет, и мальчонку погубит, но слава Богу, не моя это артель, не мне с ними на промысел выходить.
– Так-то оно так. Негоже ребенку прям с моря начинать. У нас оно как заведено? Сначала в реке на лов ходят с отцом али с братьями, али с другой малышней. А уж потом, когда с водой да снастью освоились, то на ближний промысел берут. А Спиридон боярыча на Рыбачий потащил на всю вешну. Мальчонка конечно толковый, ответственный, да старается, что есть сил, однак куда ему с ярусом-то справиться. Балласт. Груз лишний. Только дело застопорит. Наживочнику Евсею придется за двоих трудиться.
Рыбаки замолчали. Уставившись в закопченную балку на потолке, Алешка пытался справится с пробивающимися слезами, чтобы нечаянно не разбудить дядю Спиридона и остальных. Подслушанный в утренних сумерках разговор чужих ему людей об Алешкином отце больно жег его детскую душу, бередил еще слишком свежую и не затянувшуюся рану. Мысли об отце и его преждевременной кончине отзывались острой болью утраты, наполняли его рано повзрослевшего двенадцатилетнего подростка пустотой и ядовитой горечью, но еще больше Алексея угнетало осознание того, что отец ушел, но так и не смог восстановить утраченное. Честь Григорьевых, то ускользнувшее навсегда великолепие и радость былой жизни, отголоски которого едва хранились в закромах его воспоминаний.
Теперь если Алексей не сдюжит матери подсобить, то через год-другой дом придется продать, а самим перебраться в светлицу поскромнее. Этого нельзя допустить. Отец за дом до последнего держался. Говорил, хоть дом и купеческий, но хоть немного напоминает об их положении, роде древнем знатном, об уважении и достатке. Дед Михаил из больших бояр, с царем Федором в думе сидел. В тереме жил, с золота ел. Ни в чем нужды не знал, ни он, ни семья его. Да где он теперь, тот достаток? По миру бы не пойти. А с другой стороны уступишь дом – и все покатится по наклонной, в нужду и нищету.
Сам того не подозревая, Алешка опять провалился в тягучую предрасветную дремоту, а когда вновь открыл глаза, прямо в глаз ему светило белое северное солнце, а дядя Спиридон потрепав его волосы, улыбался.
– Вставай, что ли. Пора выходить в море.
Алексей не ожидал, что наживлять ярус так трудно. Полсотни саженей пеньковой бечевы а на ней более сотни форшней11 с наживкой. Исколотые крючками руки жгло от морской соли. По-первой на холоде он не чувствовал боли, а когда руки согрелись в рукавицах, казалось, будто он потрогал раскаленный противень.
Но потом руки огрубели, крючки больше не впивались в руки так часто, и сам Алексей привык к изнурительной работе.
Так прошел месяц. Алексей был горд собой. Он сдюжил несмотря на боль, слезы и холод, и вот сейчас они уже идут домой. Скоро он обнимет маму и сестренку, возьмет на руки братика. Похвалится своими делами. И Филипп больше не будет нос задирать. Он сам-то еще ни разу на дальний промысел не ходил.
Хоть небо и было затянуто тучами, но волна небольшая и ветер бойко гнал их карбас, заполненный вяленой треской и пикше. Трюмы двух больших кочей они забили рыбой и отправили в Архангельск, много рыбы навялили впрок семьям, да на ярмарку. А еще
Иона хочет белька на обратном пути прихватить. Знатный промысел вышел с хорошим прибытком. С глубоко сидящего в воде карбаса берега кажутся голыми и крутыми, местами с проплешинами снега. Где-то посреди губы, на небольшом островке возвышался крест. Алешке вспомнилось, что дядя Спиридон говорил, что это памятник погибшим поморам, от которых удача отвернулась, а спасшиеся сколотили из обломков коча крест. В потемневшем небе над крестом кружились матовые бакланы, а на его вершине, как на насесте сидела чернокрылая гага. Над этим местом витала какая-то смутная тоска и Алексею вдруг сделалось так одиноко и пусто, в этом
открытом всем ветрам море, что он едва не всплакнул.
– Дядька Евсей, а куда тут еще бельковы шкурки складывать? Самим места не осталось. – поинтересовался Алексей, указывая на забитый вяленой рыбой карбас.
– За бортом волоком потянем. Сколько зверя возьмем – все наше. Ты в карбасе подождешь, а мы поохотимся. Отец Ануфрий наказывал поберечь тебя от смертоубийства. Негоже тебе на такое глядеть.
– Но Спиридон обещал всему научить. – обиделся Алексей.
Спиридон, сидевший на весле, услышал свое имя и обернулся.
– Что я там обещал?
– Я тоже хочу на белька охотиться, а дядька Евсей хочет меня оставить, – пожаловался Алексей
– Раз сказал, значит так и будет. Шкурки будешь связывать, и за карбасом присмотришь.
Бросили якорь на мелководье. Артельщики подхватили дубинки и попрыгали с борта прямо в воду. У берега неглубоко, по грудь взрослым, а Алексею с головой.
На заснеженном берегу белый мех детенышей тюленя, белька, не рассмотреть издалека. Мальчик в глубине души даже был рад, что его не взяли. Плавание оказалось полным изнурительной работы и впечатлений и редко выдавалось время посидеть вот так, ничего не делая. Мальчик завернулся в тулуп и удобно устроился на дне карбаса.
Ветром нагнало с океана волн, качка понемногу усиливалась.
На безбрежном просторе океана волны мерно и свободно ходят одна за другой, здесь же замкнутые в губе, стиснутые в непривычные для них берега, они волнуются, спешат, наскакивая одна на другую. словно играют в чехарду.
Впереди в паре верст от карбаса начали подниматься черные горы, ходить одна за другой и вначале Алеша даже не понял что это океан, что это океанские волны ходят туда сюда, по опускаясь то поднимаясь вдалеке над горизонтом.
Он почувствовал опустошение, а потом и тревогу, закричал артельщикам и замахал руками, но те то ли так увлеклись охотой, что не заметили смены погоды, то ли мальчик заметил то, что пропустили опытные поморы.
Сильный порыв ветра дернул и развернул карбас носом к себе. От резкого движения Алексей вцепился руками в борта. На небе быстро собирались тучи и небо резко потемнело.
Уж такого бывалые мореходы не могли не заметить. Так и есть. Бегут по берегу к баркасу, который заплясал на волнах как норовистая лошадь, а потом от налетевшего шквала дернулся, забирая воду бортом и закружился. Мальчик не сразу понял, что карбас сорвало с якоря. Криков артельщиков он не разобрал, звук уносило ветром, но они что-то кричали, давали совет. Алексей беспомощно наблюдал, как стихия подхватила корабль и поволокла прочь от берега. Что теперь делать мальчик не представлял. Он бросился к румпелю, но вдруг понял, что даже если и отвяжет погудало12, то не сможет этот самый румпель удержать. Мальчик растерянно поглядел на тяжелые весла, потом на скатанные паруса, и понял, что он не сможет в одиночку бороться с бурей.
Сонце, что до этого еще едва пробивалось сквозь облака, резко скрылось за грозовыми тучами, лишь изредка появляясь и освещая прыгающие черные волны, которые теперь подобрались совсем близко к его карбасу. Океан словно дышал, мощно и тяжело, едва сдерживая себя, чтобы не разразится бурей на всю мощь. Бурлящая вода впереди вздымалась черными горами, колотила судно взад и вперед как мелкую шняку. Крест на острове теперь едва виднелся вдалеке сквозь плотную завесу обрушившееся отовсюду воды. Гаги и бакланы сбились стаями и превратились в точки на холсте. Небо зависло темным куполом, время от времени вспарываемым белыми молниями, как ножом.
Корпус суда скрипел и кренился, едва сдерживая натиск нарастающих волн. Алексею сделалось жутко. Впрвые в своей жизни он столкнулся с забредшими с океана волнами. Это не те волны, что мерно качают судно вверх и вниз или несут по течению, нет. Волны, что окружали его теперь, плавно подбирались к судну, а затем поднимали его на пару саженей вверх и резко как сокола-охотника бросали вниз. Над головой подымалась черная громада воды, сердце Алексея сжималось от страха в кулак. Казалось еще немного и карбас захлебнется водой, но затем вода отступала и снова жди нового вала.
– Добрый наш пастырь и богомудрый наставник, Святой Николай. Услышь меня грешного, услышь молитву мою. Спаси и сохрани раба Божьего твоего. Не дай сгинуть в пучине морской, – шептали посиневшие от холода детские губы.
Небо слилось с морем в кипящий котел. Ветер протяжно завывал в снастях как загнанный зверь. Алексей слышал, что надо рубить мачту, но не решился отпустить доски настила. Карбас подбрасывало и бросало вниз хребтами волн. У Алексея началась морская болезнь. Его мутило и каждую новую волну он считал последней. Холодная, как лед пена, захлестывала борта, как молотком, била в днище лодки, и каждый удар отдавался в теле мальчика тяжелым гулом. Мокрая одежда прилипла к телу, но этого он почти не замечал. “Выровнять, не давать карбасу развернуться боком к волне, что его легко перевернет”, – звучал в сознании голос Ионы. Но куда ему мальцу противостоять стихии? Такое и целой корабельной команде не всегда под силу. Лишь бы дожить и вернуться домой, – “Переждать бурю, выдержать, не сдаваться”, – отдавал приказ все тот же голос, – а там уже и домой. “Выдержу”, – думал Алексей, “сегодня море меня не заберет”.
Мальчик набрался смелости, приподнялся над бортом и огляделся. Острова не было. только вода со всех сторон до самого горизонта. Сначала снова нахлынул страх, потом отчаяние, но Алексей вспомнил про мать, про сестер малых Дарью и Аглаю, про мечту отца. Это придало сил.
Алексей одной рукой вцепился в петлю на румпеле. а второй что есть сил вычерпывал воду из полузатопленого карбаса. Сколько так продолжалось мальчике не помнил, но когда он почти обессилел, шторм утих так же внезапно, как и начался. Дрожа от холода и усталости, Алексей поднялся на ноги и осмотрелся.
В котомке кормчего Ионы нашлась главная ценность артели – голландский компас. Старый, таких уже не делают. Не всякий знает, как пользоваться этой мудреной штуковиной. А Алексей знал. Пока жив был отец маленького боярыча учили и письму и чтению и языкам заморским и географии и даже… навигации. Плыть на юг и берега не пропустишь, главное с веслом и парусом справиться.
Ветер все еще был порывистым, не давая утихать окончательно волнам, но все же постепенно стихал, волны понемногу успокаивались и теперь несли карбас в нужном направлении, прямо к берегу, к поселку рыбаков.
– Смотр-ка, карабас Спиридона, – услышал Алексей крик одного из рыбаков.
Карбас едва коснулся гальки, как он, дрожащий от холода и пережившего страха потянулся к борту, но из за дрожи в промерзших руках едва не потерял равновесие и не упал.
– Держись парнишка, сейчас вытащим тебя на берег! – крикнул рыбак, уже по пояс в воде, подбегая с другими рыбаками к карбасу. Дружно схватив лодку за борта, они подтянули ее к берегу.
Алексей, попытался выбраться самостоятельно, но ноги его подгибались от усталости. Сильные руки рыбаков подхватили мальчика и поставили на ноги.
– Живой хоть? – спросил крепкий бородач, что давеча перед отплытием угощал их рыбной похлебкой. Он заботливо накинул на плечи Алексея теплый кафтан, растирая замерзшие руки. – А остальные где?
– Я-то живой, но.. – голос мальчика охрип, – надо спешить! Там на острове…, артельщики остались! Налетел шторм.. они не успели вернуться…
Рыбаки переглянулись, их лица посуровели.
– Шторм суровый был.. – пробормотал тот что постарше.
– Успокойся парень, – сказал бородач, подавая мальчику кружку горячего сбитня,
– согрейся пока. Где ваши-то, далеко до берега?
– Остров, там где на белька ходят, – прохрипел Алексей, принимаю тёплую кружку с похлебкой, – Остров Слободский кажись, мы туда ушли за белком, да ветер изменился, карбас сорвало, меня унесло, а они на острове остались, без еды и воды.
– Понял, – сказал тот, что постарше, – давай, снаряжать суда к походу, время не ждет, надо идти выручать.
Рыбаки быстро переговариваясь, готовили коч, и пару карбасов, проверяли паруса и припас.
– А ты посиди, погрейся сказал бородач, потрепав его по плечу, – ты борец! Не волнуйся, мы вернем артельщиков.
