Kitobni o'qish: «Курган. Mound»

Главная идея произведения «Курган», «Mound»

Главная идея произведения – предложить к размышлению тему о простом человеческом счастье, как говорит Дуняша (Евдокия): «у счастья есть свой запах», у Дуняши, это запах полыни и земли на одиноком степном кургане …

Так же есть и мелодия счастья: у Дуняши (Евдокии) это – посвист степной птички, шелест трав под ногами и на вершине кургана, возрождающие в её памяти дорогие для неё события …

И что значат для человека эти отзвуки простого человеческого счастья, так бережно хранимые в самых заповедных тайниках нашей памятью, и при воспоминании только ли приносящие горечь утраты и душевные страдания или вместе с грустью о прошлом, привносят в нашу жизнь мудрое понимание бытия, обогащают нашу жизнь осознанием того, что на самом деле является для человека его счастьем…

Сюжетная линия

В повествовании присутствует период жизни, предшествующий тому – будет или нет в дальнейшем простое человеческое счастье, что зависит от реального восприятия происходящего человеком и с ним и вокруг него – это то, что является главенствующим пунктом для любого человека в выборе решений и поступков, от которых и зависит присутствие в нашей жизни простого человеческого счастья. Непреодолимых преград для того, чтоб сохранить своё простое человеческое счастье, за очень редким исключением, не бывает, обычно человек своевременно не направляет своё мышление на реальное восприятие всего происходящего с ним и вокруг него…

Так ведёт себя в юности Дуняша – она не открывает для себя дверь в реалистичный мир, а, захлопнув её, в наивной уверенности, что кто-то другой сбережет её простое человеческое счастье, остаётся в том мире, который ей легче воспринимать и жить…

Но героям повествования сохранить простое человеческое счастье всегда способствует необходимость понимания реалистичности происходящего с ними и вокруг них и восприятие возникшей проблемы в таком плане, что решение надо взять на себя, а не ждать самопроизвольной развязки…

Желаю вам, кто читает мои книги, не разочароваться в содержании и во мне, и желаю всем простого человеческого счастья, ваш автор, Ванда Петрова.

Знакомство с книгой

Произведение состоит из трёх книг: Курган – первая книга, Курган – вторая книга, Курган – третья книга.

Повествование первой книги ведётся от первого лица.

Курган (Mound, Kurgan, песня-сопровождение в книге «Курган».

Долина пустая

От края до края

Тропы пешеходной не знает …

И в этой пустыне,

В высокой полыни,

Курган свои тайны скрывает …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило …

Вихри шальные,

Да птицы степные,

Над этим курганом летают,

Коснутся крылами

Бурьяна с цветами

И горечь полыни вдыхают …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило …

И ветер с вершины

На травы долины

Полынью пылит вновь и вновь …

А в травах, к подножию,

На бездорожье,

Приникла печально любовь …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило …

Mound (Kurgan, Курган),

(variant na angliyskom yazyke pesni-soprovozhdeniya v knige «Kurgan (Mound)», (version in English for the song-accompaniment in the book «Kurgan (Mound)».

Mound … Mound … Mound …

Wormwood grows on it …

And my sadness

What are the words of the treasured

I did not whisper …

Mound … Mound … Mound …

Wormwood grows on it

And my sadness …

Mound … On this top

In the bitter wormwood

Our love is alive …

Mound … Mound … Mound …

Wormwood grows on it …

And my sadness

What are the words of the treasured

I did not whisper …

Mound … Mound … Mound …

Wormwood grows on it …

And my sadness …

Mound … Here at the foot

On the road

My love is crying …

Mound … Mound … Mound …

Wormwood grows on it …

And my sadness

What are the words of the treasured

I did not whisper …

Mound … Mound … Mound …

Wormwood grows on it

And my sadness …

Mound … Your smell is bitter …

He rustles me

That I'm not alone …

Mound … Mound … Mound …

Wormwood grows on it …

And my sadness

What are the words of the treasured

I did not whisper …

Mound … Mound … Mound …

Wormwood grows on it

And my sadness …

Mound … On top of yours

Many woeful days

our love

Alive …

Mound …

Kurgan, (pesnya-soprovozhdenie v knige «Kurgan» (Mound).

Dolina pustaya,

Ot kraya do kraya,

Tropy peshekhodnoy ne znayet …

I v etoy pustyne,

V vysokoy polyni,

Kurgan svoi tayny skryvayet …

Zdes', na vershine,

V gor'koy polyni,

Serdtse gnezdo svoyo svilo …

Step' kovrom lyazhet,

No ne rasskazhet,

Kak eto serdtse lyubilo …

Vikhri shal'nyye,

Da ptitsy stepnyye,

Nad etim kurganom letayut,

Kosnutsya krylami

Bur'yana s tsvetami

I gorech' polyni vdykhayut …

Zdes', na vershine,

V gor'koy polyni,

Serdtse gnezdo svoyo svilo …

Step' kovrom lyazhet,

No ne rasskazhet,

Kak eto serdtse lyubilo …

I veter s vershiny

Na travy doliny

Polyn'yu pylit vnov' i vnov' …

A v travakh, k podnozhiyu,

Na bezdorozh'ye,

Prinikla pechal'no lyubov' …

Zdes', na vershine,

V gor'koy polyni,

Serdtse gnezdo svoyo svilo …

Step' kovrom lyazhet,

No ne rasskazhet,

Kak eto serdtse lyubilo …

Давнее событие в жизни Евдокии (Дуняши) накладывает отпечаток на её последующую жизнь. И одним из этих штрихов то, что она Новый год встречает в одиночестве. У Евдокии есть друг с детских лет, Мишка Ткаченко.

У Мишки тоже есть своя заноза в сердце, он с первого класса влюблён в подругу Евдокии, Ольгу, но безответно. И только вот этот друг детства, ломая все запреты, может ворваться к Евдокии на Новый год. Так идёт год за годом. Но тот, кого ждёт сердце Евдокии, не появляется, а вместо него периодически начинает сниться степной курган. И когда перед Евдокией в очередной раз предстаёт во сне её курган, девушка решительно собирается в путь и едет на встречу с курганом.

«Я шла уже второй час, хотелось, есть, пить, но желание поскорее увидеть курган было сильнее усталости и голода…».

«А вдруг его уже нет?!»

«Я повернула голову и, не веря своим глазам, вдали увидела возвышение, на котором виднелась сухая полынь вперемежку с высоким бурьяном. Кто изведал чувство горькой потери, но вдруг к нему возвращалось то, что он считал навек утраченным, тот поймёт, какая радость охватила меня, вытеснив из груди боль, освежив пересохшее горло и возвратив силы…»

На вершине, до которой наконец-то в яви опять добралась, я упала в уже сухую полынь, на пыльную сухую землю и зарылась лицом в этот запах – запах счастья…».

«У каждого человека есть свой запах счастья, у меня, оказалось, был вот этот – запах этого пыльного степного кургана…»

События военных лет, произошедшие ещё до рождения Евдокии и не пережитые ею самой воочию, проходят по всему произведению, так или иначе влияя на её жизнь и на жизнь так беззаветно любимого ею юноши.

Об этом и далее читайте в повествовании книги …

Сценическое написание книги на 100% пригодно для фильмов.

Всех благ, уважаемые читатели, удачи!!!

Ваш автор, Ванда Петрова

Редактор и системный администратор, Дмитрий Никитченко

All the best, dear readers, good luck!!!

Your author, Wanda Petrova

Editor and system administrator, Dmitry Nikitchenko

Первая книга

Глава первая

Запах счастья

Курган (Mound, Kurgan, песня-сопровождение в книге «Курган»).

Долина пустая

От края до края

Тропы пешеходной не знает …

И в этой пустыне,

В высокой полыни,

Курган свои тайны скрывает …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило …

Вихри шальные,

Да птицы степные,

Над этим курганом летают,

Коснутся крылами

Бурьяна с цветами

И горечь полыни вдыхают …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило …

И ветер с вершины

На травы долины

Полынью пылит вновь и вновь …

А в травах, к подножию,

На бездорожье,

Приникла печально любовь …

Здесь, на вершине,

В горькой полыни,

Сердце гнездо своё свило …

Степь ковром ляжет,

Но не расскажет,

Как это сердце любило.

Уже несколько лет Новый год я встречала в одиночестве. Это было, как данный самой себе обет – в канун Нового года вот так сидеть за празднично накрытым столом и ждать…

Заимев собственную квартиру в Подмосковье, в Калининграде, в городе, который кроме всего прочего был дорог мне памятью отца и его сестры, живших некогда здесь, ходивших по этим улицам, по паркам, по площадям, я жила в ней одна и в новогодний вечер вокруг меня стояла сонная тишина, не нарушаемая ничем и ни кем.

Сидя у заставленного разнообразными яствами стола с бокалом, наполненным только что выжатым соком апельсина и граната, я ждала, когда стрелки часов сойдутся на двенадцати. Вспомнив, что сегодня не заглядывала в свой почтовый ящик, накинув на плечи шарф, вышла на площадку. Через двери соседей слышен был весёлый гомон, по лестнице торопился с улицы в свои квартиры празднично шумливый народ, скоро двенадцать часов, все спешили к застолью встречать Новый год.

В почтовом ящике меня ожидала новогодняя открытка. Это одноклассник, Мишка Ткаченко, не забыл поздравить и в этот Новый год. Став взрослыми, мы по стечению тех или иных у каждого из нас обстоятельств, оказались в одном городе и жили, как и в детстве, не далеко друг от друга. Но на Новый год Мишка почему-то поздравлял непременно открыткой, хоть мы и сегодня успели встретиться на улице, поздравить друг друга с наступающим Новым годом, пожелать много-много хорошего и так далее.

Письменное поздравление начиналось с вопроса: «Как жизнь, отшельник?!» Так Мишка стал меня звать за мой категорический отказ присоединяться к шумной новогодней вечеринке. Далее шло короткое поздравление и пожелание «много, много, много хорошего». Старинный друг, как видно, подозревал, что в жизни у меня образовалась «льдинка» и старался согреть своим вниманием.

Отслужив армию, в первый после армии предновогодний вечер, Мишка заявился ко мне с роскошным букетом цветов, с огромной коробкой конфет, поставил на стол бутылку красного вина.

И я со страхом стала ждать его «сватовства», которое нарушило бы нашу светлую многолетнюю дружбу ещё с первого класса.

И начало Мишкиной речи слушала, напустив на себя угрюмое молчание. А Мишка, открыв бутылку и налив вина в бокалы, которые я с неохотой поставила на стол, провозгласил: «Давай, Дуня, выпьем за моё возвращение из армии и за нашу встречу! Ты, ведь, знаешь, что я не тебя любил, а Ольгу…»

«Ну, начинается, – с тоской и изрядной долей отчаяния подумала я, – прощай, наша такая хорошая дружба и ты, мой друг, Мишка! Сейчас он скажет, что, пересмотрев свои взгляды в армии, понял, что всегда любил только меня».

А Мишка, кивнув мне, чтоб подняла свой бокал, тихонько звякнул об него своим и выпил, взял из открытой коробки конфетку, пошуршал обёрткой, но есть не стал, положил обратно в коробку. Я съёжилась и с тоской смотрела в свой бокал, а Мишка продолжил свою речь: «Так вот, любил я не тебя, а Ольгу, – и широко улыбнувшись, уточнил, – это и тебе и всем известно». Действительно, то, что Мишка влюблён в Ольгу, было всем известно с самого первого класса! Но я-то тут причём?! А вот, как оказалось, причём, что Мишка и пояснил: «Но ты для меня с самого первого класса стала незаменимым другом, есть сейчас, и будешь всю мою жизнь». Мишка снова взял из коробки полуразвёрнутую конфетку, доразвернул и с аппетитом стал её есть. Мной овладело такое радостное ликование, что друг не потерян, и мы всё так же без напряжения и побочных эмоций можем продолжать дружить!

Мы и дружили. Если же ко мне в гости приезжала Ольга, переехавшая в соседний городок, уже замужняя женщина, я по негласному уговору, звонила Мишке. И он через пару часов был тут как тут с букетом цветов, бутылкой хорошего вина и коробкой конфет, весёлый и неистощимый на шутки, забавные рассказы, всевозможные смешные курьёзы. Эти встречи всегда носили характер общения школьных друзей, а что там творилось у Мишки внутри, знал только он.

«Переболел» ли Мишка уже своей любовью к Ольге, или нет, это был его собственный мир, в который я не вторгалась и не «царапала» ни взглядами, ни намёками, ни вопросами.

Сидя в удобном мягком кресле, под воспоминания детских лет о нашей с Мишкой дружбе, катании с откоса на лыжах, его не шуточной любви к моей однокласснице и подруге, я незаметно погрузилась в сладкую дрёму. Из дрёмы меня вырвала неожиданно возникшая за стеной громкая песня соседей, вероятно вернувшихся с площади от городской ёлки, куда и я раньше ходила с родными, с подругами, в новогоднюю ночь перед застольем. За стеной громкоголосо пело несколько голосов: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, звон бокалов шумит, с молодою женой мой любимый стоит…»

Стрелки часов сошлись на двенадцати, я выпила своё «вино» под праздничный гул, доносящийся от соседей через стенку, отщипнула ягодку от кисти красного винограда. За стеной женский голос с печалинкой в интонации опять громко запел: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, звон бокалов шумит, с молодою женой мой любимый стоит…». Тут же несколько женских и мужских голосов перебили поющую, загорланив, что было мочи: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня…» Песнопение сменилось весёлым смехом. Началась новогодняя ночь. Я знала, что не усну, но выключила везде свет, раздёрнула шторы на окнах и снова уютно устроилась в кресле, словно ожидая запоздавшего долгожданного гостя…

Но постепенно дрёма окутывала меня своей зыбкостью и через неё слышалось: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, с молодою женой мой любимый стоит…», толи в праздничном шуме продолжал петь печальный женский голос за стеной, то ли в моей памяти удерживался грустный напев…

Пологий курган, заросший густым разнотравьем, как и прежде, неожиданно предстал предо мной. И я покорно пустилась в уже ставший привычным, обход этого знакомого до мельчайшей былинки пустынного места вокруг кургана. Потом по спирали стала всходить к невысокой плоской его вершине, пока не останавливалась от негромкого, застенчивого, милого голоса: «Дуняша».

И всегда в это время наступало резкое пробуждение, словно сон был хранителем тайны, скрывающейся за этим голосом, на вершине пологого степного кургана, до которой мне ни разу не удавалось подняться в однообразном и периодически повторяющемся сне.

Закончилась зима, весна, лето, наступила тёплая яркая осень.

За много лет я привыкла к своему одиночеству и к внутреннему ожиданию чего-то очень нужного и важного для меня, чего и сама не осознавала. Просто было чувство, что я не сделала что-то важное, от чего вся моя жизнь станет иной. Какой – я не знала, но – иной…

Вечер был тёплый, в окошко смотрела огромная полная луна, ничто не нарушало тишины во всём доме, уснувшем перед следующим рабочим днём …

Знакомый до мелочей пологий курган предстал передо мной в тишине тёплого осеннего дня. Я медленно обошла вокруг кургана и стала подниматься на его вершину. И услышала негромкое застенчивое: «Дуняша» …

Проснувшись, я долго вглядывалась в темноту ночи, словно надеясь разглядеть за окном кого-то …

Решение пришло неожиданно. Сборы были не долгими, захватив только самое необходимое в небольшую дорожную сумку, я решительно захлопнула за собой дверь уютной городской квартиры и отправилась в своё, длившееся во сне уже много лет, путешествие.

За время пути по железной дороге я изрядно устала от жёсткой вагонной полки и с радостью покинула и вагон, и железнодорожную платформу.

В кассе автовокзала смуглая девушка любопытно взглянула на меня и переспросила, до какого места мне нужен билет и на мой молчаливый вопросительный взгляд пояснила, что, то место теперь обезлюдело и даже автобус останавливается по требованию пассажира. Я приветливо улыбнулась и согласилась: «Ну, что ж, потребую остановить». «Но обратный маршрут будет только через семь часов, не раньше. Да и то, если не поломается автобус. Почему именно так едете?! Местные автобусы сейчас там не проезжают. Вы рискуете заночевать в поле», – опять заботливо и участливо предупредила девушка. «Что ж, подожду семь часов», – я ещё раз улыбнулась заботливой кассирше и заторопилась к стоянке автобуса. И всё-таки с облегчением подумалось: «Хорошо, что ранним утром рейс, а обратный будет засветло».

Я не могла представить, что, когда-то многолюдное место могло превратиться в немую безлюдную пустошь, но от слов смуглянки на душе было тревожно: «Нежилая глушь, да ещё и автобус для обратного рейса «может поломаться!» Эй, Дуняша, куда тебя несёт «сломя голову»?!» Но я понимала, если бы мне приветливая кассирша сказала, что автобус точно сломается сегодня и в обратный маршрут не выедет, всё равно бы поехала, хоть «сломя голову!» Так больше продолжаться не могло, я должна была воочию встретиться с курганом и воочию взойти на его плоскую вершину, хоть для этого пришлось бы идти пешком неизвестно, сколько до жилья, если не будет обратного маршрута.

Я всего лишь передремала несколько раз в поезде, так и не сумев хорошенько уснуть. Но и в автобусе, под мелодичное шуршание колёс о гладкий асфальт хорошей дороги, так же не сумела уснуть, хотя все пассажиры, транзитники, мирно спали, уютно устроившись в мягких откидных сидениях респектабельного автобуса дальнего следования. А потом я боялась проехать свою остановку, помня слова кассирши, что там водители останавливают только по требованию. Но водитель сам незадолго до остановки, встретившись взглядом со мной в зеркале, кивком предупредил, что уже подъезжаем. При выходе я заметила скромное не навязчивое любопытство и пассажиров, и водителей, один из которых вышел со мной и, махнув в степь, сказал: «До первого жилого пункта километров пять будет, местный автобус здесь давно не проезжает, другим маршрутом ходит, может, кто проедет, голосуйте». Пожелав друг другу счастливого пути, мы расстались: автобус покатил по асфальтной дороге на закат, а я, сойдя с асфальта, прошла немного по накатанной дороге и повернула в степь, на полдень. Время дня тоже приближалось к полдню, день был солнечный, тёплый. Осень возвращала свой долг, промочив дождями половину сентября, начиналось «Бабье лето».

Степь встретила меня молчанием. Не стрекотали кузнечики, не пели птицы, даже ветер не веял, будто задремал на сухой траве, вернее, на том, что осталось от неё, тихо шуршащей под моими шагами. Из большого города, после шума поездов, автобусов, в молчаливой степи казалось, что это я оглохла и ничего не слышу. Такой тишины не может быть в природе. Ведь есть же хоть кто-то живой в этой осенней пустой степи?!

И, словно услышав мой призыв, свистнула какая-то птица, видно из оседлых, не покидающих своих родных мест никогда. Я шагала и шагала по степи, вслушиваясь в тишину, всматриваясь во всё, что попадалось на глаза. Вот и ещё одно живое существо – муравей! Не из тех, что строят замысловатые муравейники, а – степняк, красный, большой, с поднятой задней часть своего туловища, как хвост у скорпиона. Я обрадовалась встрече с муравьём, как с хорошим старинным другом и пригласила его идти со мной, сухой травинкой, преградив ему путь и стараясь направить на полдень. Но муравей решительно перебрался через сухую былинку, гордо пронеся свою, поднятую воинственно, часть туловища и побежал по избранной им дороге.

Я шла уже второй час, хотелось, есть, пить, но желание поскорее увидеть курган было сильнее усталости и голода. «А вдруг нет его?!» Эта мысль, раньше никогда не приходившая в голову, так ужаснула, что, бросив сумку, я заторопилась, чуть ли – не бегом, в страхе озираясь по сторонам. Стало так страшно, будто, вот только что была с кем-то надежным вместе и неожиданно осталась одна в этой глухой бескрайней степи! Я задыхалась, во рту пересохло, кололо в левом боку. «Не найду!» – подумала в паническом диком ужасе, и безысходное отчаяние перехлестнуло горло, как удавкой. Опустившись на колени, затем сев на пыльную колючую траву, я выдохнула пересохшим горлом: «Юра!» В ушах стоял звон, и чувство невозвратной горькой утраты болью окольцевало левую часть груди. Солёные скупые слёзы не проливались освежающей влагой, а жгли глаза. Пискнула несколько раз какая-то птица, нагоняя ещё большую тоску и отчаяние.

Прижимая левую руку к боли в груди, правой опираясь на сухую землю, я повернула голову и, не веря своим глазам, вдали увидела возвышение, на котором виднелась сухая полынь вперемежку с высокими колючками.

Кто изведал чувство горькой потери, но вдруг к нему возвращалось то, что он считал навек утраченным, тот поймёт, какая радость охватила меня, вытеснив из груди боль, освежив пересохшее горло и возвратив силы. Вскочив с земли и в миг единый добежав до брошенной сумки, подхватив её на ходу и, развернувшись, я поспешила, что было сил, к моему кургану!

Там, на вершине, до которой наконец-то в яви опять добралась, я упала в уже сухую полынь, среди колючек, на пыльную сухую землю и зарылась лицом в этот запах – запах счастья.

У каждого человека есть свой запах счастья, у меня, оказалось, был вот этот – запах этого пыльного степного кургана. Я даже слышала, как застенчивый, милый голос негромко произнёс: «Дуняша». Сердцем слышала, душой слышала. Все оттенки.

Я вдыхала запах моего счастья и слушала, слушала: «Дуняша». Так и уснула, в полыни с запахом счастья и звуком дорогого голоса. Проснулась от сильной жажды, я так и уснула, даже не попив воды, и счастливая, какой и забыла уже, когда просыпалась. Может, мне и снилось что, но ничего не помнила, ни одного даже самого мимолетного сновидения. Солнце было ещё высоко, да и по времени до обратного рейса было несколько часов. Мне спокойно и уютно было на вершине кургана, радовали окружавшие запахи засохшей полыни, колючек, трав, сухой земли, пыли.…

Напившись припасённой в дорогу, ставшей тепловатой, но всё равно вкусной, воды и плотно, с аппетитом, поев, я наконец-то воочию обошла вокруг кургана. И по спирали взошла на плоскую его вершину, по пути наломав сухой полыни, как когда-то набирала охапки степных цветов. Другого никакого чуда не случилось, но я и не ждала. Для меня было уже то чудом, что курган был цел. И я была здесь, на кургане …

От моих дум на вершине кургана оторвал меня сигнал машины. Какой-то сердобольный автомобилист, заметив меня, решил предложить – подвезти до селения. И так бывает, доброе дело не к месту. Поскорей раскланялась я с добросердечным водителем автомобиля, заверив его, что я здесь не одна и свои дела. Извинился вежливый проезжий, рванул на всём авто, только пыль скоро напоминала, что кто-то был здесь.

До обратного автобуса было ещё время. Я спустилась к подножию кургана, по памяти нашла то место, где так целовал меня Юра, а потом пролежал в сочной траве до заката, и сама прилегла, глядя в высокое светлое безоблачное небо, по которому неспешно катилась солнечная колесница, приближая нашу с курганом разлуку.

Что случилось в тот далёкий май с Юрой там за границей, я так и не знаю. Но, то, что мой милый жив, я знаю точно. Ничего больше не знаю. Это единственное, что судьба разрешила мне узнать про Юру, как бы, в насмешку и в наказание за мою глупость.

Узнав это, одно я сказала: «Спасибо тебе, Юра, что ты живой и любил меня, такую дуру, и прости меня, мой любимый, если можешь». И много лет мечтала сказать эти слова, если не Юре, так нашему с Юрой кургану, моему кургану. Вот теперь мечта моя сбылась, я теперь знаю, какой запах у моего счастья, и я сказала кургану, то, что так хотела сказать.

В надвигающихся сумерках показались огни автобуса. «Не поломался», – только теперь впервые за весь день, вспомнила я опасения приветливой кассирши. Автобус остановился «по требованию» и, прежде чем войти в освещённый салон, я повернулась и несколько секунд вслушивалась в тишину, что струилась через степь от моего, от нашего с Юрой кургана, и душой услышала звуки негромкого ласкового голоса: «Дуняша».

Опять в удобных сиденьях мирно спали пассажиры, мягко катились колёса автобуса, а я смотрела через окно в тёмную ночную степь и шептала «Любимый, спасибо тебе за твою любовь ко мне и прости меня». И в ответ от кургана, через всю степь, душа моя слышала тихое и ласковое: «Дуняша, любимая, жди меня, жди…».