Этот дождь решает всё

– Черт, вы идете или как? – в дверь просунулась очередная голова, на этот раз темноволосая и коротко стриженная. – Грей, у меня слов нет, ты чего застрял? Сегодня первый полноценный тест, а он в малиннике сидит…

Малочисленные мужчины нашего коллектива хмуро переглянулись при слове «малинник». Соломинцев поморщился, видимо, признавая правоту брюнета.

– Да идем мы, идем, – хмуро отозвался Рома, в мгновение ока ухватил Стаса за майку и утащил прочь.

Выглядело комично: Марков макушкой едва доставал до плеча Стаса, но тащил его с уверенностью тарана, а Соломинцев понуро брел следом, что-то виновато возвещая коллегам. Я даже специально вскочила, чтобы подольше понаблюдать: сделала вид, что собираюсь закрыть дверь, и только когда три программиста скрылись за углом, поняла, что упустила нечто важное…

– Секундочку, Светка, а кого это он Греем назвал? – подозрительно поинтересовалась я у соседки.

Та в ответ уставилась на меня, как на идиотку.

– Да, Энжи, ты точно заработалась. Ты чем нас слушала? Грей – кличка Стасика, – поняв, что я не отступлю, отозвалась Света.

А у меня перед глазами сразу встал любимый с детства кадр: спокойное море, рассвет, одинокая девушка на пляже и корабль с алыми парусами. Я всегда хотела сказки, как у Ассоль.

 
«В той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль,
В той бухте, где Ассоль дождалась Грея…»
 

Нет-нет-нет, Соломинцев не мог украсть имя моего любимого сказочного персонажа! Это неправильно! Только не он…

– Какого черта? С чего вдруг? – Стиснув зубы, я стукнула кулаком по столу.

– Как в пятидесяти оттенках… – мечтательно выдала Светка. – Grey – серый, а у Стаса серые глаза и волосы.

М-да, приехали… Ангелина, милая, солнышко, забудь об этом, забудь. Совсем не сексуальный Грей из «Пятидесяти оттенков…» точно не может осквернить имя любимого персонажа. Настоящий Грей приплывет под алыми парусами…

Я разблокировала телефон, читая всплывшее сообщение.

Simon

Саймон говорит: сегодня ты обязана хорошо провести день.

13:48

…или, в крайнем случае, спрячется под алым зонтом.

Глава 3

С детства мне нравилась сказка «Алые паруса» – немного жестокая, капельку нелогичная, как и все остальные сказки, но такая притягательная. Правда, когда мне было лет пять и дочь соседки, так называемая старшая подруга, читала эту историю вслух, сказка вовсе не казалась жестокой. Малышка Ангелина влюбилась в прекрасного Грея, который ради Ассоль приплыл на корабле с алыми парусами. Я даже решила, что и сама дождусь принца… Но в Сибири корабля не найти.

Я все равно верила в сказки и мечтала найти своего Грея, чтобы он увез меня далеко-далеко, а после мы жили долго и счастливо. Маленькая девочка рисовала тайком под одеялом корабли, отчего потом все простыни были заляпаны красным маркером. Но постепенно детские мечты подзабылись. Взрослая Энжи просто вздыхает и любуется на море, смотрит вдаль, наслаждается неистовством волн… и в такие моменты этот город кажется лучшим местом на свете. Что бы ни случилось, желание попасть в сказку не отпускает меня, хоть и борется с пониманием: чудес не бывает.

Я почти никому не рассказывала об этих мечтах, кроме Катюши.

– Нравится хоть что-нибудь из набросков? – уныло протянула я, пялясь на центральный фонтан, который еще не выключили, хотя курортный сезон закончился.

Сегодня у меня не было настроения мечтать, и мы пошли на площадь, а не на набережную. А все почему? Где-то в глубине души я все равно ждала Грея… а этот болван Стас отбросил тень на такую прекрасную сказку! Даже здесь «лапочка» подложил мне свинью.

– Из героинь вот эта получилась очень милой. – Подруга ткнула пальцем в последний, тот самый штрихованный набросок, что я мучила в присутствии Стаса. – А если о сценах… По-моему, третий вариант бардака на первой локации выглядит симпатичней.

– Тьфу ты, да там же в принципе расположение и прорисовка разная, – я покачала головой. – И действия в итоге будут другими.

– Я и говорю, здесь она симпатичней. – Катюша рассмеялась, кидая на меня быстрый взгляд. – Так… Энжи, милая, ты какая-то слишком грустная.

– Все-то ты видишь. Не то чтобы грустная, просто… тупость такая на работе происходит. – Я закрыла лицо руками. – Меня из колеи выбивает.

Катя молчала, ожидая, когда я продолжу. Она знала, что словоизлияние обязательно будет, нужно только дать время. Из нас двоих я единственная, кто всегда любил изливать душу.

Еще тогда, в начале лета, после разговора с «парнем с зонтом», в голове четко уложилось одно: Катюша – тот самый маяк, солнышко, ради которого я решилась все-таки переехать и не цеплялась руками и ногами за дверные косяки заложенной квартиры. Сколько лет мы с Катей общались в сети? Десять? Двенадцать? Всю жизнь? Казалось, очень долго, но на самом деле в этом году будет шесть. Не мало, но и не бесконечность. Мы прикипели, привязались. Шесть лет почти без встреч, лишь в редкие поездки к дедушке с бабушкой нам удавалось пересечься. Я всегда хотела, чтобы подруга была рядом, а получилось это только после огромной жизненной неурядицы. Зато теперь моя красотка-Катюша сидела рядом на лавке и разглядывала наброски.

Подруга на несколько лет меня старше, она давно закончила институт и теперь работает экономистом в небольшой фирме. И несмотря на разные профессии, мы очень похожи внутренне. Мы словно сестры – прекрасно понимаем друг друга. Кровь, конечно, не водица, но в нашем случае и вода может объединить на века. Когда расстояние стало меньше, мы успокоились, я перестала иногда расстраиваться, что не нужна ей. Как не нужна? Вот ведь, сидит! Специально находим друг для друга время по вечерам, хотя дел невпроворот. Потому что иначе – никак, потому что дружба тоже требует сил и вложений.

Тонкая рука ободряюще легла на плечо. Я улыбнулась, принимая этот спокойный жест.

– Ничего серьезного, правда, – продолжила я наконец. – Просто среди программистов есть один «прекрасный» молодой человек, с которым мы сразу не поладили…

– Это тот, что «дылда»?

– Он самый, – кивнула я. – Когда мы познакомились, он смог меня выбесить всего за пять минут. А сегодня с утра вновь объявился, расфуфыренный такой, самый крутой типа.

– Опять что-то ляпнул? – Это прозвучало сочувственно, хотя непонятно, кому Катюша больше соболезновала, мне или Соломинцеву.

– Если бы… – я досадливо поморщилась. – Ляпнул он все то же. Дискриминация по росту и специальности, ничего нового. Зато он сказку испортил, буквально мечту сломал…

Подруга многозначительно молчала, я же делала паузу для трагизма – где-то в душе явно умирала актриса, испуская последний ультразвуковой писк.

– Он – Грей! – ляпнула я и только потом поняла, как преподнесла информацию.

Катя смотрела ошеломленно, по-совиному хлопая большими карими глазами. Я мгновенно замахала руками, зачастив:

– Нет-нет-нет, не в том смысле! Не так выразилась!

– А что ты тогда имела в виду? – сурово и даже как-то излишне серьезно поинтересовалась Катюша. Она действительно решила, будто в Соломинцеве я нашла своего принца? Ну уж нет!

– Эй, – рассмеялась я, – ни о каких кораблях не может быть и речи. Стас гад, и это уже не исправишь. К тому же, кроме тебя, никто не знает о моей маленькой старинной мечте.

– Так уж и никто, – протянула подруга, задумчиво возведя глазки к небу. – А помнишь, у тебя где-то на Дайри было упоминание?

– Ага, конечно. На сайте, где я не появлялась уже года два, в открытом только для избранных посте? – Я поджала губы. – Это тайна, и ее я не разглашаю!

Увы, такие глупости в принципе разглашать не положено. Если на работе узнают, что я до сих пор втайне верю в сказки, засмеют. У нас девочки хоть и мечтательные, но живут всецело в реальном мире.

– А может, он и есть избранный? – усмехнулась Катюша.

– Размечталась… – фыркнула я, представив, что Стас вдруг затесался среди моих постоянных читателей на сайте. Фу, какая нелепость.

– Так почему тогда Грей? – после непродолжительного молчания вернулась к теме разговора подруга.

– Потому что… потому что… – Я не могла подобрать слов. – Он сказку испортил!

Катя уныло взирала на меня, ожидая продолжения. Понимаю, она пока не увидела никакой трагедии, а лишь терпеливо принимала мое помешательство.

– Все зовут его Грей, – добавила я, разъясняя, наконец, причину страданий. – Никаких параллелей со сказкой, просто глаза у него серые и волосы…

Я перевела взгляд на Катюшу, которая едва держалась, чтоб не захохотать, и раздраженно махнула рукой, разрешая не мучиться. По безлюдной улице сразу разнеся звонкий смех, а мне… мне почему-то было обидно.

– Здравствуй, «больной ублюдок»? – Катя мгновенно поняла ассоциации моих коллег. – Да ладно тебе, Энж, что такого плохого сделал этот «сексуальный самец», заслуживший звание главного киноизвращенца мира? – поинтересовалась она, отсмеявшись. – Он же не виноват, что лично для тебя имя Грей ассоциируется со сказкой, а не с… ну…

Я еще сильнее оскорбилась, поджимая губы, и возмущенно выдала:

– Ты просто не представляешь, какой он монстр!

– Если прикинуть, сколько ты в прошлый раз распалялась, называя его местным монстром… представляю. Уже составила примерный портрет.

– Не-не, я тебе его нарисую, – пообещала я, предвкушая скорое развлечение.

Однако на самом деле приступить к запланированному получилось не так уж и быстро: ближе к ночи, вернувшись домой, я заперлась в комнате и вновь занялась набросками, а все утро проторчала в кабинете деда вместе с автором истории, новой творческой звездой легких игр компании – Ниной Афанасьевой. Она действительно была гением захватывающих историй. Скромная хрупкая брюнетка лет тридцати с пронизывающим взглядом синих глаз, казалось, видит тебя насквозь и во время разговора успевает разложить на составляющие для будущего персонажа, – если, конечно, ты окажешься достаточно интересным. Иначе взята будет только часть составляющих, остальное отправится в утиль. Не самая приятная перспектива.

Так что чистый лист для «великого портрета» Соломинцева я достала лишь в обеденный перерыв. Разложила перед собой запасенные в тумбочке цветные карандаши, а потом, подумав, добавила маркеры и пару простых карандашей – а то как же, сразу в цвете, без наброска? А вдруг обделю Стаса, обидится еще.

Что ж, начнем!

Первым делом я нарисовала большое вытянутое лицо, добавила два идеально круглых выпученных глаза, над ними расположила брови и торчащие волосы. Прикрыла глаза, вспоминая, чем же примечательно лицо Соломинцева, представляя перед внутренним взором не уже наполовину готовую карикатуру, а оригинал. Волосы есть, глаза получились большеваты… Точно! Идеально прямой нос Стаса на рисунке вышел слишком длинным и острым, но все равно узнаваемым, а передние зубы слегка выступали. Ладно, не страшно, я ведь не на конкурс это отправлять собираюсь, для души рисую. Закончив с наброском, я взялась за маркеры – добавила серого в глаза и волосы, потом немного коричневого, чтобы любой точно смог узнать в «красавце» с портрета Стаса…

В итоге Соломинцев у меня получился одновременно смешным и пугающим. Катя, которой я послала отсканированное изображение, сразу же перезвонила и почти полчаса довольно хихикала, комментируя особо привлекательные черты нарисованного Стасика и утверждая, что таким его и представляла. А я, чем дольше смотрела на рисунок, тем отчетливей понимала: даже на карикатуре Соломинцев симпатичный. Что за дела?

Когда Катюша отключилась, я, немного подумав, на чистом участке бумаги подписала: «Разыскивается! Мужчина в возрасте 20-25 лет. Высокого роста. Волосы: серо-каштановые. Глаза: темно-серые. Кожа: смуглая. Характер: мерзкий. Увидевшим просьба сообщить художникам, 2-й этаж, последняя дверь налево».

Любовно разглаженный лист был водружен на самое почетное место доски объявлений – в центре. Как раз под ним висела сложенная в несколько раз, чисто отстиранная половая тряпка с дурацкой надписью на ней желтым маркером: «ТряПочкА =)». Лесенкой, чтоб ее. Кто до сих пор помнит, как и зачем писать лесенкой? Судя по рассказам девочек, настолько застрял в прошлом именно Соломинцев. Тряпка долго валялась где-то за столами, пока парень случайно ее не нашел, не отстирал и не пристроил вот таким образом.

Я немного постояла перед творением рук своих, наслаждаясь прекрасным видом, потом кое-как смогла отлепиться от стенда и направилась к своему месту. Но не тут-то было… девочки ожили почти мгновенно, стоило им завидеть рисунок.

– Энжи, кого это ты там изобразила? – приторно сладко протянула Светка.

Я мысленно прикинула, убьют ли обожающие Стасика коллеги за честный ответ или оставят жить, и все же решила сдаться с поличным.

– Соломинцева, – выдохнула я. – Но он сам напросился.

Ответ встретили задумчивой тишиной и подозрительными взглядами на художество. Светка подскочила к доске, чтобы поближе изучить рисунок; Лена ахнула, прикрывая рот ладошками, и покачала головой. А потом…

– Блин, а похож ведь, – захихикала Света.

– Похож, не то слово похож! – поддакнул кто-то из старшего поколения. – Ха-ха, вот же…

Даже Лена встала с места, помялась немного у стенда и вздохнула, соглашаясь.

– Не отрицаю, Стасик… как есть.

В итоге смеялись все. Хотя для наших девочек Стасик непоколебимо оставался «лапочкой Соломинцевым», такой легкий стеб над ним восприняли на ура. Карикатуру, тихонько посмеиваясь, обсуждали почти весь день, а мужская часть коллектива даже знакомых из других отделов приводила, чтобы продемонстрировать творческий полет моей фантазии. От такого внимания даже работалось как-то легче и воодушевленней, так что к вечеру мне удалось добиться от Нины согласия окончательно выбрать нескольких локаций.

Рисунок спокойно провисел на стенде пару-тройку дней, радуя своим видом и новоприбывших, и постоянных жильцов. А потом на пороге нашего отдела появился Стасик Соломинцев собственной персоной с Ромой на прицепе…

Мальчики охотно согласились попить чая со сладким – то ли с конфетами, то ли с шоколадкой, то ли со всем сразу, я не слышала, что там им предложили, – болтали без умолку, развлекая наших дам и нервируя мужчин. В общем, наслаждались посещением отдела художников. Я старалась уйти в рисование с головой, не обращая внимания на Стаса с дружком и на активные попытки Соломинцева «привлечь внимание Пигалицы», но все же то и дело проверяла, что они там делают. Как оказалось, не зря. В один прекрасный момент Марков принялся бродить по помещению, разглядывая украшающие стены рисунки – думаю, в любых дизайнерских или художественных конторах такая практика не редкость, многие развешивают наброски, чтобы получше их оценить и заметить ошибки. Только у нас обычные арты висят на стенах, а самое важное всегда попадает на доску объявлений. К ней-то медленно, но верно и приближался Роман.

– О, а это что за красавец? – ехидно протянул он, внимательно изучив карикатуру.

По выражению лица ясно было, что Марков сообразил, кто же этот «красавец», и пожелал привлечь внимание друга. Статик купился почти мгновенно, подошел, подозрительно посмотрел на рисунок. Интересно, а он себя узнал или настолько слеп и невнимателен, насколько я предполагаю?

– А это у нас Стаса нарисовали, – довольно отозвался кто-то из мужского коллектива, и все девочки сразу же испуганно повернули к нему головы.

Соломинцев не повел и бровью. Не повернулся, не попытался что-то возразить. Он продолжал молча сверлить взглядом лист бумаги. На несколько секунд в помещении воцарилась тишина, но ее разрушил звонкий хохот Ромки:

– Блин, Соломинцев, а ведь ты! А ведь похож! Ах-хах, краса-авец…

– Ну, чем-то похож, – согласился он. – А кто автор? – Это уже было обращение ко всем.

Стас казался невозмутимым, но я-то видела вокруг него черную ауру! Она протягивала щупальца, окутывала нас, проверяла, ища жертву, чтобы задушить в своих мрачных объятиях… я зажмурилась в ожидании худшего. Девочки, милые, не говорите ему, не говорите! Шкуру же живьем спустит…

– Прохорова вроде бы, – все же послышалось робкое восклицание одной из самых юных и явно надеющихся на взаимность поклонниц лапочки Соломинцева.

– Да, она, – добавили с другой стороны более уверенно.

Та-ак, спасибо, дорогие! Оставалось надеяться, что Стасик не знает, как зовут директора фирмы и то, что я его внучка. Мало ли, разные бывают в жизни совпадения, а пальцем-то на меня, надеюсь, не покажут.

– Ага, это точно Энжи… – виновато прозвучало совсем рядом.

Я приоткрыла глаза, кидая недовольный взгляд на Светку. Сдала, зараза, и ведь на самом деле пальцем показала! Ну, Светка, от тебя не ожидала. Что за люди у нас водятся, я же с благими намерениями рисовала, посмешить хотела… Ладно, не с благими, а мстя Соломинцеву, но ведь рисунок в этом не виноват, он всем понравился, да и сходство налицо.

Света смотрела в ответ взглядом несчастного котика и разводила руками, словно говоря: «Прости, но это ведь лапочка Соломинцев. Как я могла промолчать?»

– Ааа, так это ты, Пигалица! – прозвучало как-то удивительно довольно и даже оживленно, я отвлеклась от Светки и шокированно воззрилась на Стаса. – А чего молчишь? Как неродная, честное слово. И нарисовала так, будто вообще меня не знаешь.

А я и не знаю тебя, Стасик. Знаю лишь то, что за две – уже три – встречи ты выбесил меня до зубовного скрежета и зачем-то продолжаешь это делать. Не все обязаны тебя любить, понимаешь? Так оставь в покое человека и не трогай лишний раз его… и его карикатуру на тебя.

Но Соломинцев широченно улыбнулся и стащил с соседнего стола тонкий серый фломастер.

– С кулоном я никогда не расстаюсь.

И прямо на моей прекрасной карикатуре он подрисовал цепочку с небольшой подвеской в виде кобры, задумчиво присмотрелся к результату и, взяв теперь зеленую гелевую ручку с другого стола, добавил змеюке глазки.

– Вот теперь прекрасно!

Я сидела молча, не зная, что сказать. Эмоций не было никаких: ни удивления, ни клокочущей ярости. Лишь пустота и ярко-зеленые глаза змеи, нарисованные на листе ручкой с блестками, заглядывающие куда-то в душу. Стоило ли возмутиться или лучше не бесить Соломинцева, раз он так прекрасно принял мою работу? Но вместо меня, разряжая обстановку, голос подал Марков.

– Слушай, лапуся Соломинцев, а это чье творение? – Ромка ткнул пальцем в тряпку.

– Мое, – признался Стас. – Она тут валялась-валялась, а я подобрал, выстирал, подписал любовно… Видишь, даже повесили.

– Ну это они хорошо повесили. Ровненько, близко, – усмехнулся Марков. – Прям про тебя.

За этими словами последовал взрыв безудержного хохота. Сначала Стас просто хлопал глазами, смотря на друга, потом на лице начало проступать понимание: его только что оскорбили.

– Чего? – Теперь голос Соломинцева звучал хмуро. – Я – тряпка?

– Ну не зна-аю… Поспоришь?

Марков веселился, но был в его взгляде вроде бы… вызов? Я окончательно перестала что-либо понимать. Что случилось? Почему низенький Рома выглядит сейчас большим боссом, а на лице Стаса читается досада и даже обида…

– Давай-ка поговорим? – пробормотал он. Я не слышала слов, но словно прочитала их по губам.

Соломинцев не злился, не пытался схватить друга за кофту, как в прошлый раз делал сам Рома, – он лишь легко взял Маркова за запястье, утягивая в коридор. У меня почему-то кольнуло сердце, сразу захотелось написать Катюше. Стас вел себя так мягко, относился так бережно, как делает только настоящий друг, который, даже когда ты виноват, не кинется бить морду.

Я улыбнулась, отворачиваясь, а парень, стащивший имя у моего любимого персонажа, внезапно стал казаться чуточку привлекательней. Интересно, кто в их с Ромой компании больше дорожит дружбой?

Глава 4

Теперь Соломинцев повадился приходить к нам практически каждый день. Он подолгу стоял у рисунка и глотал горячий чай из маленькой прозрачной чашки. Предыдущий стакан, предназначенный специально для Соломинцева, случайно кто-то разбил, а в запасе имелся только вот этот красивый, но чертовски неудобный набор для гостей. И пока Стас любовался моим творением, я порой разглядывала его, подмечая отсутствующие на карикатуре детали: пару родинок у виска, хмурую складку меж бровей… а еще переписывалась в это время с Катюшей и рассуждала о дружбе.

Вот вроде бы Стас гад – разве хорошие парни выдумывают клички малознакомым девушкам? – а другом дорожит, видно невооруженным глазом. И я это не по одному-единственному поступку поняла, просто… стоит Соломинцев, рассматривает пародию на самого себя, а я ведь понимаю, что не из-за автора рисунка любуется, а потому, что Рома карикатуру оценил. Или его так задело сравнение с тряпкой?

Я, как порядочный человек, его не трогала, до-олго не трогала, подавала пример хорошего поведения. Но в один ужасный день почти неделю спустя Стас сам решил «потрогать» меня.

– Эй, Пигалица, а тебе самой-то рисунок нравится? – поинтересовался он, подходя к моему столу и присаживаясь на соседний стул.

В руках была неизменная чашка. Такими темпами скоро при мысли о Соломинцеве я буду вспоминать об очередном Леночкином экзотическом чае. Волосы Стас вновь собрал в хвостик, зато оделся почти нормально: черная рубаха и голубые джинсы. Правда, вид расхристанный. Рукава рубахи закатаны до локтя, несколько верхних пуговиц расстегнуто, а дыры на джинсах огромные. Но к этому я почти привыкла…

Прежде чем ответить, я долго всматривалась в лицо Стаса, стараясь понять, ухмыляется он или улыбается. Так и не придя к выводам, но внутренне кипя от очередной «пигалицы» в свой адрес, я не особо дружелюбно заявила:

– Нравится, неплохая работа вышла. Но теперь понимаю, что не самая похожая.

– Почему это? – Теперь Соломинцев точно улыбнулся. А потом протянул руку и потрепал меня по макушке, испортив и так еле держащуюся укладку.

Я глубоко вздохнула. Не злись, Энжи, не злись. Все нормально. Омм… Но никакой аутотренинг не помогал. Нет, не нормально, он ведет себя со мной, как с питомцем. То пигалица, то… Соломинцев, ты нарываешься или как? Доконал!

– Сейчас покажу!

– Даже так? Хорошо, как скажешь.

Я хмуро покивала в ответ, залезла в ящик стола и долго копалась там в поисках красного маркера, а потом направилась прямиком к доске объявлений. Стас проследовал за мной, с каким-то наигранным любопытством наблюдая за каждым действием. Невольно я усмехнулась. Ничего, сейчас твое любопытство, Стасик, перерастет в искреннее удивление. Узнаешь, как наивным – и не особо – верящим в чудеса девочкам сказку портить! И настроение.

Я стянула с маркера крышку и, примерившись, подрисовала и так жуткому портрету рога, как у черта. Сразу же оглянулась, ожидая реакции Соломинцева, но удивления не было. Он лишь покачал головой, бормоча что-то себе под нос, а потом вновь потрепал меня по макушке. Я что, домашний любимец?! На меня будто ушат ледяной воды вылили. С-секундочку, что это за?..

Я нервно ощерилась, отстраняясь. В висках глухо стучало.

– И все же не похож. Даже так, – пожал плечами Соломинцев.

– Почему это? – я нахмурилась. – Как по мне, очень даже.

Господи, почему так хочется съязвить побольнее? Это неправильно, мне не за что так уж ненавидеть Соломинцева. Обычный парень, довольно мирный. Стоит просто жить спокойно, но…

– Ну ты и наглющая! – рассмеялся Стас, и раздражение вновь заклокотало в груди. – Есть желтый маркер или карандаш?

Я поджала губы, поддаваясь недовольству и делая заметку, что этому паршивцу нужно будет еще отомстить за порчу прически. Может, подпрыгнуть и отчикать ножницами чуб? Я изучающее поглядела на Стаса, прикидывая, смогу ли дотянуться – раз, зачем ему желтый – два. Так и не решив ни один из вопросов, я все же предоставила Стасу маркер из личных запасов – правда, пришлось вновь обшарить весь стол, но это уже детали. Соломинцев вцепился в маркер, как голодающий в кусок хлеба – крепко и двумя руками, будто показывая, что никому не отдаст. Не страшно, у меня еще есть.

Все девочки-коллеги с завистью наблюдали за нами, Лена со Светкой чуть локти не кусали, готовые в любую минуту кинуться на подмогу. Не мне, Стасику. Вдруг злая, страшная и ужасная я его съем? Или что похуже? Я же внучка директора и владельца компании Прохорова Степана Аркадьевича, которого многие боятся как огня. Нужен мне их Стас… Пусть не переживают, на этого великана я не претендую.

Тем временем Соломинцев замер у доски. Так он постоял немного, потом задумчиво взъерошил волосы, обретая прекрасное сходство с портретом, и подрисовал смявшийся нимб, застрявший между рогами. Я шокированно уставилась на творение.

– Ну как? Теперь гораздо большее сходство, что скажешь? – Он весело стрельнул глазами в мою сторону.

Я промолчала: не представляла, что можно ответить. Если честно, шутка Стаса меня порадовала, я даже прониклась, вспомнив, что коллеги частенько повторяли, будто у лапочки Соломинцева отличное чувство юмора. Согласна, отличное. Тоже демонический ангелок нашелся, с меня пример берет?

– Ну, чем-то похоже, хотя не знаю… – Я улыбнулась, не в силах сдержаться.

– Не знаешь? – Стас просиял, ближе подходя ко мне, и мгновенно испортил впечатление: – Хм, конечно. Настоящий ведь гораздо лучше?

Я закашлялась. Оу, полегче, герой. Самоуверенность так и прет!

– Думаешь?

– Не думаю, знаю. – Соломинцев навис надо мной, пользуясь замешательством, и добавил шепотом: – И, кажется, знаю, что одна маленькая девочка взялась рисовать карикатуры именно потому, что это заметила.

Он слегка наклонился, вручил мне желтый маркер и самодовольно ухмыльнулся. А я, как назло, слишком запоздало поняла сказанное. «Это» заметила? В смысле, то, что настоящий Стас лучше рисованного? Он имеет в виду, что я…

– Соломинцев, ты наивно полагаешь, что я пала пред твоим очарованием? – выдавила я в ответ. Голос дрожал, выдавая недовольство.

Успокойся, Энж! Он всего лишь хамоватый Местный Монстр, на которого не стоит обращать внимание. Он настолько неуверен в себе, что пытается выкрутиться за чужой счет. Ты ведь понимаешь это, правда? На Соломинцева нельзя злиться просто потому, что он шут. Он не оскорблял тебя ничем, кроме глупой клички.

Но Стас нагло ухмыльнулся, наклоняясь к самому моему лицу, и… тихонько дунул мне на нос.

– Я уверен в этом.

И я взорвалась.

– Если ты, Ста-асик, – протянула я, еле сдерживаясь, – не можешь отличить симпатию от раздражения, мне тебя жаль. Так вот запомни, ты у меня вызываешь исключительно раздражение. Возможно, со временем оно превратится в ненависть. А все остальное достается моему парню.

Ляпнула и тут же прикусила язык. Ой, ду-ура. Парню, да? Это какому же? Надо же так завраться. Надеюсь, коллеги этой тирады не слышали. Я обернулась. Взгляды всех девочек устремились на нас, уши-локаторы ловили любой шорох.

– Неужели он есть? У Пигалицы? – Соломинцев смотрел хмуро.

Ступив на сцену, играй роль до конца. Я решительно поджала губы.

– Есть!

Он отступил. Оправил рубашку, еще раз изучающе посмотрел на карикатуру, словно ища у нее ответа. Ангело-демонический Соломинцев молчал – он помочь своему оригиналу ничем не мог. Но когда я уже собиралась уходить, гордо унося свою маленькую ложь, Стас положил ладонь мне на макушку, вновь ероша волосы, и поинтересовался:

– А что это меняет?

Он махнул всем на прощание и сбежал, только дверь едва слышно щелкнула, закрываясь. Я еще какое-то время хмуро сверлила ее взглядом, слушая заинтересованные шепотки девочек. Странный он, этот Соломинцев. Иногда вполне терпимый, иногда – я потрогала растрепанные волосы, превратившиеся в воронье гнездо – невыносимый. Что он имел в виду? Не меняет чего? Того, что он меня раздражает? Или того, что я, по мнению самого Стаса, «покорена его очарованием»? Подозреваю, именно второе.

Невеселые мысли не отпускали еще несколько часов. По привычке я ожидала, что после «обострения» на пару дней опять воцарится тишина. Так случалось после каждого очередного приступа разговорчивости Соломинцева: он показывал себя во всей красе и пропадал. Но, увы, надежды мои не оправдались…

* * *

Рабочий день подошел к концу, но я заметно задержалась, дорисовывая первую локацию, – не хотелось отрываться, чтобы потом не ловить вновь необходимый настрой. Да и немного увлеклась коротким разговором с Саймоном. Длинных у нас не бывало, потому что иногда говорить было не о чем. Я лишь ставила ему лайки и периодически отказывалась встретиться вживую, зато порой любила пожаловаться в паре строк и получить в ответ очередное задание в форме «Саймон говорит». Наверное, будь это кто другой, я бы давно перестала общаться, но он… я не знала его настоящего имени, не спрашивала, он ли был тем «парнем с зонтом», но почему-то верила, что он. Ведь тот же зонт, тот же изгиб губ. А спросить боялась.

Так что я задержалась и из офиса вышла часов в восемь. Окна нашего отдела смотрели на небольшой парк, который до сих пор был удивительно прекрасен – моя сибирская душонка так и не привыкла, что здесь деревья не теряют листву к середине сентября. А против главного входа растянулась набережная – выложенная светлой плиткой, чудесная даже в самый пасмурный день.

Полной грудью вдохнув прохладный вечерний воздух с солоноватым морским привкусом, я подошла к белым каменным перилам на самом краю набережной и устремила взгляд на волны. Сегодня слегка штормит, красиво…

Было хорошо, спокойно, можно сказать – умиротворенно. Лишь редкие капли дождя нарушали идеальный покой. Я прикрыла глаза, слушая музыку прибоя: шуршание трущихся друг о друга камней и ракушек; легкий шелест стеклянных осколков, которые со временем обтачиваются, теряя острые края; крики чаек – их сегодня почти не слышно, но если быть очень внимательным, то обязательно заметишь. А еще иногда – если крепко зажмуриться и позволить мечтам заполнить тебя до краев – услышишь, как трепещут паруса на сильном ветру.

Жаль только, что перелив чудесной музыки моря оборвал мужской голос, пропитанный вечными наигранно-задорными интонациями:

– Эй, Пигалица, а чего это ты тут так поздно?

– Соломинцев, ты решил сегодня меня преследовать? – безнадежно поинтересовалась я, даже не поворачивая головы.

– Не-е, я не решал, оно как-то спонтанно получается! – рассмеялся Стас.

Краем глаза я заметила движение – он подошел к перилам и тоже облокотился на них. Однако если я стояла почти прямо, этой дылде пришлось здорово нагнуться. Я улыбнулась, замечая, что поза у Стаса получилась комичная, как раз для шута. Хотя многие поклонницы «лапочки Соломинцева», наверное, смогли бы найти в ней что-то соблазнительное. Филейную часть?

Пока я размышляла о том, насколько могут разниться мнения об одном и том же человеке, к запаху моря добавился легкий аромат дыма. Я резко повернулась, сверля злобным взглядом Стаса, в пальцах которого была зажата сигарета. Соломинцев поднес ее к губам, медленно затягиваясь, и, чуть запрокинув голову, выпустил изо рта дым.