Kitobni o'qish: «Старуха»

Петька боялся этой странной старухи.

Каждый раз, возвращаясь из школы домой, он видел её, сидящую на деревянном стуле у подъезда его дома. Худенькая, сгорбленная, она сидела с опущенной головой, быстро перебирая тонкими морщинистыми пальцами складки тёмно-синей юбки, мягкими волнами закрывающей её ноги, одетые в грубые сандалии на высокой подошве, из которых торчали ярко накрашенные ногти. Какая-то несуразно большая чёрная шляпа, украшенная потрёпанными тканевыми цветами скрывала её постоянно опущенное лицо. И невозможно было понять, спит она или нет, плавно раскачиваясь из стороны в сторону. Женщина ни на кого не обращала внимание, лишь тихо вздыхала, погрузившись то ли в приятные воспоминания, то ли в полуденную дрёму.

Однажды, по осени, Петька с друзьями, Валеркой из соседнего подъезда и Славиком, новым соседом по дому, а теперь ещё и одноклассником мальчиков, возвращались домой. Свернув на узкую улочку, заросшую усыпанной сухими гроздями цветов сиренью, мальчики вошли в старый дворик. Несколько трёхэтажных домов прошлого века постройки с винтажными кованными балкончиками скромно ютились у ног недавно возведённых гигантов, уходящих своими крышами под самые облака.

Старуха, как обычно, сидела на своём стуле. С широкими подлокотниками и спинкой, плохо закрашенными бурой краской, из-под потрескавшегося слоя которой просвечивали серо- малиновые пятна, он был, наверное, одного возраста с восседающей на нём женщиной. Если не старше. Петька никак не мог понять, сколько же ей лет? Он помнил ещё свою, покинувшую их прошлым летом, бабушку.

Бабулиту…

Так звал её только Петька. Где и когда он услышал это слово, он уже и не помнил. Но, услышав однажды, тут же решил, что любимую бабулечку отныне будет называть только так.

Ей было семьдесят три. Петька помнит тот на редкость солнечный ноябрьский день, когда он с родителями и несколько соседок- старушек стояли у края глубокой ямы и с замиранием сердца смотрели, как чёрные комья земли покрывают лаковую крышку деревянного гроба. Она навечно осталась в памяти мальчика такой живенькой, с естественным загаром цвета бронзы бабулькой, вечно пытающейся накормить его яблочными пирогами.

Э-эх! Пироги!

Как Петька их любил! Пышные, мягкие, пахнущие ароматом ванили и корицы, они так и просились прыгнуть ему прямо в рот!

Но вот бабулиты не стало. А вместе с ней не стало и пирогов…

–Вот это пугало, – тихо присвистнув, сказал Славик. – Мы, когда переезжали, попросили её за вещами присмотреть, мало ли что. А она как сидела, так и не шелохнулась. Родаки ещё подумали, может, умерла вот так, предложили соседям скорую вызвать. Но те только посмеялся в ответ. Говорят, что она всегда такая.

–Местная достопримечательность, – прошептал ему на ухо Валерка и добавил:

–Сутками здесь сидит. В самую рань, пока ещё все спят, выходит и до поздней ночи сидит. А по ночам из её квартиры странные звуки слышны: то ли кот воет, толи ещё чего.

–У меня мамка как-то к ней пошла, – решил поделиться своей осведомлённостью и Петька. – Хотела узнать, что да как. Она ведь вроде одна. Никто к ней не приходит. Вот мать и хотела помощь какую предложить. Только эта, – кивнул мальчик в сторону сидящей старухи, – дверь –то открыла, выслушала и, так ничего не сказав, закрыла. Прям вот так, перед носом мамки и закрыла. Мать потом отцу жаловалась: вот ведь какая противная личность! Прям, как ведьма! А папка…

Петька хотел рассказать что-то ещё, но в этот момент старуха неожиданно дёрнула рукой, подняв её на уровень головы, и та так и зависла в воздухе на несколько мгновений, а потом бессильно упала в низ. Широко выпучив от испуга глаза, мальчишки на секунду замерли, а потом бросились бежать в рассыпную, каждый к своему дому.

Все последующие несколько дней, проходя мимо своей страшной соседки, Пётр боязливо косился в её сторону и на цыпочках, крадучись, пробирался к двери, стараясь как можно быстрее скрыться в темноте подъезда.

Но женщина продолжала неподвижно сидеть и мальчику уже казалось, что вовсе это и не человек, а статуя, небрежно оставленная кем-то во время переезда.